Военкор

Глава 8

Поездка на базу Хальхала в мухафазе Эс-Сувейде виделась мне обычным частным визитом. Встретит меня замполит, проведёт по объектам, даст поговорить с лётчиками и отправит домой.

Всё что мне нужно передать одному из наших авиаторов, я запомнил. Римаков пару раз даже сказал мне повторить. Довести информацию нужно было до майора Клюковкина. Кто он такой, я понятия не имел. Но вот замполит советнического аппарата полковник Мельников знал этого человека.

Он мне и обещал организовать встречу.

Однако после разговора с Римаковым стало понятно ещё кое-что: на авиабазе ожидается большой съезд высших лиц Сирии. Оказывается, что сегодня на авиабазе с визитом сам президент страны Хафез Асад. И именно у него мне поручено взять интервью. Зачем это мне организовали КГБшники, понятия не имею.

Но сам факт беседы президента одной из ведущих стран Ближнего Востока с корреспондентом советской «Правды» — событие серьёзное.

С первых минут моего прибытия на авиабазу в Эс-Сувейде меня сопровождал старший лейтенант Балдин и его сирийский коллега Махмуд. Показывали не самые интересные места — столовую, арочные укрытия для самолётов, стоянку вертолётов и спецтехники. Я даже ничего не фотографировал, хотя мне этого не запрещали.

— Мне обещали интервью с президентом, — сказал я, заметив, что меня уводят дальше от всей делегации.

Сейчас президента и его подчинённых повели смотреть сирийские МиГ-23 новых модификаций, которые Союз поставил совсем недавно. Мне же предложили осмотреть помещение пожарной команды.

— Да, но чуть позже. Команды от полковника Мельникова не было, — сослался Балдин на заместителя по политической работе.

Делегация во главе с Хафезом Асадом переместилась на стоянку вертолётов сирийских ВВС. А мне уже начало надоедать хождение по складам и пищеблокам.

— Так, старлей, где тут советские лётчики?

— Подождите. Надо уточнить, в каком порядке будете брать интервью, — сказал Балдин.

У меня ощущение, что он просто тянет время.

— Короче! Как говорил мой дед — как не тяни время, оно всё равно тебя натянет. Веди к лётчикам, Балдин.

Через несколько минут мы уже подходили к стоянке вертолётов. Только не тех, что должны быть в это время. Ми-24, их экспортные версии Ми-25 и Ми-8 у меня особых эмоций не вызвали. А вот стоящие рядом со мной Ми-28 в окраске пустынный камуфляж были уже сродни чуду.

Как и пролетевшие над израильскими судами Су-27. Кто ж так двинул советскую авиацию?

Рядом с вертолётами стояли инженеры и техники. Все в отглаженных комбинезонах песочного цвета. Рядом с вертолётом ходил один из лётчиков и что-то бормотал себе под нос. Ещё один человек спокойно лежал себе на ящиках, подложив под голову подвесную систему.

Судя по тому, что парень и не собирался вставать перед старшим лейтенантом Балдиным, он был либо в более высоком звании, либо «бессмертным и потерявшим страх».

— Чего лежишь? Президент и генералы ходят! — наехал старший лейтенант на лежавшего.

С первого раза парень не встал.

— Чего кричишь? Майор Клюковкин. Нахожусь на задании советского руководства, — ответил представившийся майор.

Для майора этот Клюковкин молодо выглядит. Но замполит меня предупреждал, что Александр Александрович — человек интересный и, в какой-то степени, уникальный.

Когда Клюковкин поднялся и сел на ящик, я смог его рассмотреть.

Крепкого телосложения, смуглая кожа и очень добрый взгляд. Волосы тёмные и аккуратно подстриженные. Смотрю на этого Клюковкина, и прям хочется с этим человеком поговорить. Есть люди, которые к себе притягивают и без общения. Вот Сан Саныч из таких.

— Вот что, старлей, ящик очень важный. Мне приходится его сторожить буквально своим телом. Поэтому садись и не вставай, пока я не вернусь.

Интересный парень этот Клюковкин. Усадив сирийца и Балдина на ящик, он подошёл ко мне.

— Алексей Карелин, корреспондент газеты «Правда», — представился я, протягивая руку.

— Майор Клюковкин, — поздоровался он со мной.

Мы с ним пообщались, пройдясь по стоянке вертолётов.

— Я вам назову только одно словосочетание, а вы уже сами решите, верить мне или нет. Готовы? Блэк Рок начало свою работу, — передал я послание от Римакова и Казанова.

Александр принял всё в оригинальной манере.

— Ох уж этот Казанов! Сколько раз уже после его заданий тебя чуть не убили? — спросил Саня.

— Ну, пару раз точно.

— Он это может, — улыбнулся Клюковкин. — Спасибо. Будем работать.

Тут на горизонте появилась и делегация. После небольшого представления машин, президенту и ещё одному члену делегации был предложен демонстрационный полёт в кабине вертолёта.

Президент Сирии тоже слетал, а вот Александр проводил демонстрацию для Басиля Асада — сына и будущего преемника президента.

Сейчас этот парень жив и весьма молод. Он рассматривался на роль преемника, но в будущем он погиб в автокатастрофе. В итоге его место занял Башар. Оглядываясь вокруг, я понимаю, что история претерпевает изменения. Возможно, и судьба Басиля изменится.

Когда вылет закончился, меня подозвал замполит Мельников и провёл на разговор с президентом.

Хафез Асад поприветствовал меня. Во время рукопожатия я ощутил крепость его сухой и морщинистой руки. В свои годы он ещё в хорошем физическом состоянии.

— Вас не смутит, если интервью будет рядом с этой прекрасной боевой машиной? — предложил я на арабском Хафезу.

— Конечно, нет, — ответил мне Асад и встал рядом с хвостовой балкой Ми-28.

Пока Хафез поправил усы и слегка пригладил вспотевшие в шлеме волосы, я подготовил блокнот. Рядом был его пресс-атташе, который разрешил сделать только один снимок.

— Мы можем начинать, господин Карелин, — сказал атташе и ушёл в сторону.

— Вы боевой лётчик. Хотелось бы послушать ваш взгляд и впечатления от полёта на этом вертолёте, — спросил я.

— Мне эта боевая машина понравилась. Современная и надёжная…

Я решил, что нужно сделать акцент на сотрудничестве стран. На каждый из подобных вопросов Асад-старший отвечал спокойно, рассудительно, но и воды не лил.

— Сирию и Советский Союз связывают прочные, в историческом плане, отношения. Роль вашей страны чрезвычайно важна. И я не слукавлю, если назову СССР другом всего арабского мира. Нет другой страны, которая бы пыталась всеми силами остановить кровопролитие в Ливане, Иране и Ираке.

— А чтобы вы сказали сейчас западным лидерам?

— Они не демонизируют разве что своего Мауса. Этот заговор, сделанный в коридорах Лэнгли, ни к чему не приведёт. Мы одержим победу над заговором, который доживает последние дни. Бог хранит Сирию и её великий народ. А теперь ещё и вот такое прекрасное оружие от друзей.

Интервью закончили только через полчаса. Хафезу нужно было улетать. Мне Мельников предложил ехать с ними, но поступило иное предложение.

— Лёха, с нами не останешься? Расскажем тебе афганских историй? — предложил мне Саня Клюковкин.

— Было бы неплохо. Надеюсь, что не на сухую?

— Пф! Ты за кого нас держишь. Зелень-мелень и всё такое. Пошли к нам в модуль.

Так вот, я и оказался на шашлыках у советских лётчиков.

Я пробыл в Дамаске ровно три дня.

Утром просыпался без будильника, организм сам знал, что пора вставать. И чем раньше ты встанешь, тем больше дел успеешь переделать до дневного зноя.

Вот и наутро третьего дня, я проснулся почти на рассвете.

Открыл окно нараспашку, впуская в комнату свежий воздух. На улице стояла непривычная тишина, изредка разрезаемая гудками автомобилей.

Моё утро начиналось не с кофе, а с зарядки. Десять отжиманий, пятнадцать приседаний, растяжка — и организм готов к новому дню.

«Синий дом» просыпался вместе со мной. За тонкими стенами кто-то включил воду, у кого-то упала кастрюля. Советский человек был здесь и нёс с собой добро.

Я заварил крепкий чай, сел на подоконник и включил телевизор. На экране «Юности», шёл выпуск утренних новостей по сирийскому государственному каналу.

Экран рябил, диктор говорил по-арабски, но я улавливал суть, иногда подглядывая в субтитры.

Транслировали новости из Бейрута, показывали жуткие кадры — разрушения, раненые люди, тела погибших и люди с автоматами возле полуразрушенных зданий.

— Сегодня в южном Бейруте произошли ожесточённые столкновения. Напряжённость сохраняется в приграничной зоне…

Я убавил звук на телевизоре, не дав диктору договорить. Подошёл к телефону и набрал номер московской редакции «Правды». За несколько дней пребывания в Дамаске я подготовил новый материал. Использовал время для изучения условий пребывания советских специалистов в Сирии. Смотрел, как живут наши спецы, изучал их быт.

— Лёша, и ради этого ты поехал в Дамаск? — процедил редактор в трубку. — Описать, что наутро наши спецы едят манную кашу⁈ Вместо того чтобы быть в самом центре событий в Бейруте⁈

Несмотря на треск на линии, я отчётливо услышал, как скрипнули зубы редактора.

Понятно, что в редакцию звонили и культурно, но доходчиво объяснили, что я оказался в Сирии не просто так. Но редактор не мог скрыть своего недовольства. Понять я его мог. Всё-таки «Правда» рассчитывала находиться на самом передке и первой поставлять в СССР новости о положении дел в Ливане.

Напрямую упрекнуть меня редактор не мог, но всячески старался поддеть.

— Это не всё, — заверил я редактора, когда закончил диктовать статью о наших специалистах. — Есть у меня и вишенка на торте, которая тебе понравится!

— Голубь нагадил на подоконник посольства? — съехидничал редактор.

— Не настолько остросюжетно, но мне удалось взять интервью у Асада.

В трубке на мгновение повисла тишина.

— Т-ты серьёзно⁈ У Асада, в смысле у Хафеза? — ошеломлённо спросил мой собеседник.

— Записывай!

Редактор, услышав о взятом мной интервью у Хафеза Асада, мгновенно оживился. Я продиктовал наше интервью. Поговорить с таким человеком, как президент Сирии, было действительно большой журналисткой удачей.

— Во-о-от, теперь я понимаю, зачем ты был в Сирии, — восхищено сказал редактор. — Но теперь, когда ты сделал такое большое дело, тебе нужно возвращаться в Ливан.

Я объяснил, что это невозможно. На трассе Дамаск-Бейрут идут боестолкновения между фалангистами и мусульманскими формированиями.

— Так что я бы с удовольствием, но в Бейрут не проехать и не пройти, — заключил я.

На линии повисла продолжительная пауза, а потом редактор решил вскрыть карты.

— Ты же понимаешь, что если ты не вернёшься, мне главный голову оторвёт? Он уже грозился, что это твоя первая и последняя командировка! Он, как цепной пёс становится, как только слышит твою фамилию!

— Положи ему на стол интервью с Асадом, — ответил я. — Это его на время успокоит.

— На время, Лёш!

В этот момент в дверь постучали.

— Минуточку, — сказал я и, попрощавшись с редактором, завершил звонок, пообещав, что изыщу пути вернуться в Бейрут.

На пороге квартиры стоял Казанов, бодрый и весёлый, как всегда.

— Вот решил заглянуть к тебе в гости, Алексей. Пройдёмся? — предложил он. — Есть разговор.

Я принял предложение и пока одевался, заметил, что по телевизору передают новости о смерти одного из полевых командиров «Свободного Леванта».

На кадрах показывали машину боевика, вылетевшую с трассы в кювет.

— Водитель был в состоянии наркотического опьянения… — сообщил диктор.

В углу экрана всплыла фотография умершего и фамилия… Мугния.

Я присмотрелся и понял, что это не Гиена.

Как выглядит террорист я помнил очень хорошо, но человек на фотографии был лишь его однофамильцем.

Интересно, Казанов по этому поводу пришёл?

Мы спустились во двор.

Пальмы отбрасывали тени на ещё прохладный бетон. Здесь была детская площадка, но в столь ранний час народа практически не было. Единственный мальчишка лет семи раскачивался на качелях, к которым были привязаны выгоревшие флажки с советской символикой.

У КПП наш советский солдат в каске и сириец в форме о чём-то оживлённо разговаривали. На нас они даже не посмотрели.

— Уютный тут двор, — подметил Казанов. — Но нужно быть внимательными.

Я покосился на него и вскинул бровь. Интересно, почему он начал разговор именно так.

— Тебе не говорили, но несколько дней назад автобус, вёзший советских специалистов, взорвали на трассе Хомс — Дамаск.

— Погибших много?

— Только сам автобус. У одного из специалистов оказалась очень серьёзная чуйка, и все пассажиры вместе с водителем успели выйти. Кстати, ты с этим специалистом познакомился. Это Александр Клюковкин.

И почему я не удивлён. Саня мне показался действительно уникальным человеком. Особенно если учесть его регалии в столь молодом возрасте.

Юмор, правда, у Сан Саныча специфический, но мне не привыкать.

— Меня в Ливан вызывают, — я переключил тему, застав Казанова врасплох.

Понятно, что он пришёл не просто так, но разговор чекист заводить не спешил. Поэтому поговорим на мои темы.

— Главред уже из себя выходит, что я вместо Бейрута тут «прохлаждаюсь». Обещает три шкуры спустить. Поможете вернуться в Бейрут, товарищ Казанов?

Он внимательно выслушал не перебивая, и коротко пожал плечами.

— Ну допустим, спустить-то не спустит. Там они проинформированы, но тебе помочь могу. Правда для тебя у меня есть и здесь интересное задание. Я думаю, и ты, и твой главный редактор оцените, — он покосился на меня. — Интересно?

— Я слушаю.

— Есть возможность устроить тебе встречу через наших людей в сирийской разведке и при содействии Тегерана с одним интересным человеком.

— С кем?

— С представителями новой шиитской организации. Называют себя «Хезболла». Партия Бога. Их центр в Баальбеке, у подножия Ливанских гор. Пока официально их почти никто не признаёт, но поверь, скоро они будут на первых полосах. Настроены они крайне решительно.

Я непроизвольно кашлянул, услышав название группировки.

— Всё нормально? — Казанов прищурился.

— Порядок, просто в горле запершило.

Пусть он и заметил мою реакцию, но тут вопрос в том, что он не мог знать. Знал я. Эти люди со временем превратятся в одну из самых организованных и опасных террористических структур региона. Я знал про теракты, похищения, взрывы. Про аэропорт в Кувейте, про «самодельные» ракеты и тайные ячейки по всему Ближнему Востоку.

Как и знал о том, что Мугния был старшим членом и начальником спецслужб Хезболлы.

Ну а пока в 1984 году Хезболла была всего лишь «новой партией».

— Поедешь не один. Сева будет с тобой. Баальбек место непростое. Сразу скажу, что поездка в город не будет лёгкой прогулкой, — продолжил Казанов.

— У древних римлян там был храм Юпитера, — улыбнулся я.

Мы ещё немного пообщались, хотя цель разговора была достигнута. А Казанов ушёл, заверив, что я не пожалею, что потрачу время на его задание.

— Как у вас продвигается дело? — спросил я.

— Работаем. И вы тоже будьте начеку. Вдруг, что услышите, — ответил Виталий и ушёл.

Ой, и не просто так он мне эту встречу организовывает! Да ещё и отправляет не одного.

Утром следующего дня, едва начало светать, я уже стоял у ворот. Из-за угла неспешно вывернул старый «Симург» бежевого цвета. Пикап был потрёпанный, на двери виднелся неясный след какой-то эмблемы, по кузову шли царапины, под крылом пошла ржавчина. За рулём с важным видом сидел Сева в тёмной куртке и очках.

— Готов? — спросил он, открывая дверь.

— Всегда готов, — кивнул я и сел на пассажирское сиденье.

Через десять минут мы уже выехали из города в сторону границы.

— Скажу честно, поездка на высоты может показаться тебе лёгкой прогулкой по сравнению с Баальбеком. Там веселее, — усмехнулся Сева, когда мы выехали на шоссе.

— Приятный у тебя способ мотивировать. Казанов мне уже это говорил, — хмыкнул я, проверяя фотокамеру.

Солнце только поднималось, наш пикап катил без спешки мимо бетонных коробок, бедных кварталов и финиковых пальм.

Сева лузгал семечки, а я слушал радио.

Передача шла на арабском. Содержание я не сразу уловил, поскольку передача уже шла, когда я включил радиостанцию.

— Слышишь, что говорят? Главный казначей Организации Освобождения Палестины был найден мёртвым в своей квартире, — сказал я, прослушав выступление диктора с последними новостями.

— Убили?

— По заявлениям сирийских властей, он покончил с собой. Но мы-то с тобой знаем, как бывает? — спросил я, и Сева поймал мой взгляд в зеркале заднего обзора.

Вторая смерть за последние сутки. Это явно была цепочка убийств. Слишком много «случайностей» за слишком короткое время. Всё указывала на то, что внутри группировки случился разлад. Либо хорошо работали спецслужбы врага.

Сева следил за дорогой. Только когда миновали очередной блокпост, и впереди раскинулась долина, он повернулся ко мне.

— Так, Алексей, слушай внимательно. Там нельзя просто так спрашивать, что думаешь. Забудь слово «террорист». Не говори «Хезболла», если тебя об этом не просят. Говори «Движение», «Сопротивление», «соратники». Если будет упоминание о палестинцах, не вздумай спрашивать, кто кого и для чего тренировал. Понял?

— Понял, — я кивнул.

— Слово Израиль вычеркни, если не хочешь выглядеть как дилетант. Говори «внешние силы», «оккупационные структуры», «те, кто бомбил Бейрут». Они поймут и если посчитают нужным, то расскажут.

Он вытащил из внутреннего кармана сложенный пополам листок и протянул мне.

— Вот краткая раскладка. Не вздумай с ней светиться. Кого как зовут, кто за что отвечает, кто как называется — всё там. Что можно, а что нельзя — тоже.

Я взял лист. Пробежался по строкам. В нём было плюс-минус всё то, что Сева уже успел сказать.

Сева помолчал, посмотрел вперёд. До места оставалось минут десять. Когда машина сбавила ход на затяжном повороте, он вновь повернулся ко мне.

— Удостоверение при тебе?

Я кивнул и хлопнул по нагрудному карману рубашки.

— Снимки делай, но если кто-то просит убрать камеру — убирай и не пытайся спорить. Здесь один лишний кадр может испортить всё. И запомни, если кто-то попробует давить или начнёт тебя проверять — дай сказать за тебя мне.

Он снова помолчал.

— И да. Если вдруг что-то случится, и ты останешься один, то не ищи меня. Добирайся до «Белого дома» или посольства. Главное — не иди за чужими. Даже если они говорят по-русски.

Мы приближались к месту, где нас должны были встречать. На границе нас ждал представитель «Хезболлы» — высокий мужчина в безупречно выглаженном сером костюме, с аккуратно подстриженными волосами и вежливой улыбкой. Он говорил по-английски с лёгким акцентом, представляясь, как Аббас. За его спиной стояли двое охранников в гражданской одежде, но с настороженными взглядами.

— Добро пожаловать, господа, — сказал он, открывая дверцу внедорожника. — Надеюсь, поездка была приятной.

Мы сели в машину, оставив свой пикап. На охране бойцы Хезболлы оставили молодого парня с АКМ и сигаретой в зубах. По нему было видно, что он рад этой миссии.

Проехав несколько минут, мы оказались на территории, которую Аббас назвал «центром встреч». Это было большое поместье, окружённое высокими стенами и скрытое от посторонних глаз. Внутри раскинулся ухоженный сад с апельсиновыми деревьями, фонтанами и мозаичными дорожками. На фасаде главного здания развевался жёлтый флаг с зелёной эмблемой — автомат Калашникова, поднятый вверх, надпись «Хезболла» и цитата из Корана про избранность этой партии Аллахом.

Нас проводили в просторную гостиную с мягкими диванами и коврами ручной работы. Аббас предложил нам чай или бедуинский кофе. Мы выбрали кофе, поданный в маленьких фарфоровых чашках.

— Наш лидер скоро присоединится к вам. Он ценит возможность обсудить важные вопросы с представителями прессы вашего государства, — сообщил Аббас.

Я кивнул, стараясь сохранять спокойствие, хотя внутри чувствовал нарастающее напряжение.

Сева сидел рядом, внимательно наблюдая за обстановкой. Время тянулось медленно, пока мы ждали встречи. В отличие от Севы я понимал, где нахожусь, и оттого ощущал одновременно дискомфорт и воодушевление.

Примерно через полчаса Аббас, наконец, подошёл и пригласил нас следовать за ним. Я знал, что затягивание ожидания — классический ближневосточный дипломатический приём. Тонкий способ подчеркнуть, что ты в гостях, и темп задаёшь не ты, а хозяева. Ровно как не ты устанавливаешь здесь правила.

Мы прошли по прохладному коридору с выложенным мозаикой полом и оказались в просторной приёмной, заставленной книжными шкафами и низкими диванами вдоль стен.

В центре сидел Мухаммад Хусейн Фадлалла, один из наиболее влиятельных шиитских богословов региона, духовный наставник и идеолог движения Хезболла. Я поймал себя на мысли, что этот человек одним своим словом мог влиять на судьбы целых поколений.

Он был невысок, с широкой грудью и плечами. Белая борода мягко обрамляла лицо. Чёрный тюрбан служил знаком его происхождения из семьи, ведущей родословную от самого пророка Мухаммеда. В шиитской традиции такой тюрбан носили сеиды, потомки пророка по линии его дочери Фатимы и внука Хусейна. Это факт придавал их проповедям особую духовную легитимность.

Фадлалла поднялся, коротко кивнул в знак приветствия. Его голос оказался негромким, но уверенным, такой бывает у людей, привыкших говорить мало. Но так, чтобы к каждому сказанному слову прислушивались особо.

— Ахлан ва сахлан, — произнёс он по-арабски, а дальше перешёл на английский. — Рад видеть вас.

Следуя ближневосточной традиции адаб, он первым поинтересовался здоровьем моих родителей, спросил, легко ли далась нам дорога, и даже отметил переменчивую погоду в долине Бекаа.

— Благодарю, они здоровы. Передают вам своё уважение. Погода, конечно, жаркая, но мы уже привыкаем, — ответил я.

Ложь — необходимая деталь дипломатии. Родителей я не видел и даже не знал, живы ли они. Но таков был местный ритуал. Вежливость здесь была выше всего.

Когда круг формальностей был соблюдён, Фадлалла перешёл к делу. Сообщил то, что хотел донести через меня советскому народу.

— Мы создаём не просто политическую партию. Это движение за справедливость и право быть свободными на своей земле. Мы несём ответственность перед бедными, перед вдовами и сиротами, которых оставила война. Мы хотим порядка и хотим наводить его на нашей земле.

— И как вы видите роль Советского Союза в этом процессе? — спросил я, держа блокнот на коленях.

Фадлалла несколько секунд внимательно смотрел на меня, прежде чем сказать.

— СССР не просто государство. Это символ сопротивления империализму. Мы уважаем, что вы не отворачиваетесь от нас, как другие. Понимаем и вашу сдержанность. Но даже одно слово поддержки в такое время — весомый вклад в наше правое дело.

Я опустил взгляд, делая пометку в блокноте. Одновременно собрался с мыслями. Потом посмотрел на Фадлаллу.

— Я могу задать прямой вопрос?

Он кивнул.

— Как вы относитесь к тому, чтобы отстаивать своё право… не совсем в рамках правового поля? Все ли средства допустимы, если цель — освобождение и защита народа?

Я почувствовал, как напрягся Сева. Вопрос был действительно на грани, и такие вопросы точно были запрещены.

Фадлалла на секунду замолчал. Его взгляд стал внимательным, но не враждебным. Ответил Фадлалла спокойно, даже мягко.

— Когда у народа отняли право жить на своей земле… когда вдова теряет кормильца, а мать — сына… — он задумался, потом продолжил. — Законы пишут не юристы. Их пишет сама жизнь. Мы не выбирали этот путь, нам его навязали, и если к нам не хотят прислушаться, то мы донесём свою позицию всеми доступными средствами.

— А как вы относитесь к тому, что многие считают ваши методы… скажем так, чрезмерными?

— Всякий решает быть ему жертвой или охотником. Нас поставили перед выбором: жить или умереть. Запад называет нас террористами, но закрывает глаза на то, как поступали с нами. Разве они не взрывали в Бейруте? Разве их спецслужбы не убивали без суда и следствия? Где были права человека, когда сжигали наши деревни? Так отчего они удивляются сейчас?

Он смотрел мне прямо в глаза.

— Справедливость — понятие не всегда удобное. Но мы её не просим. Мы её устанавливаем на своей земле.

— Позволите ещё один вопрос. Не в рамках интервью, — сказал я и демонстративно убрал блокнот.

Фадлалла посмотрел на одного из своих помощников и глубоко вздохнул.

— Только лишь из уважения в великому народу Советов.

— Советский Союз вас поддерживает. Придёте ли вы ему на помощь, когда это потребуется?

— Мы друзей не предавали и не предаём. Сейчас в нашем регионе обстановка и для Советского Союза непростая. Я прав?

— Есть некие… вопросы, требующие решение.

Фадлалла слегка нагнулся в мою сторону, чтобы не все слышали его ответ.

— Если Советам что-нибудь нужно, они всегда могут у нас это… попросить.

На последнем слове руководитель Хезболлы сделал акцент. Думаю, что мы поняли друг друга. Есть у меня ощущение, что Фадлалла знает о заложниках то, чего не знает КГБ.

— Закончим, — сказал Мухаммад.

На этом он замолчал. Я больше не спрашивал, ответ был действительно исчерпывающий.

Фадлалла поднялся и жестом пригласил нас встать.

— Вас проводит мой близкий друг, — произнёс он, и в тот же миг в комнату вошёл мужчина.

На нём была тёмная куртка и серая тюбетейка. Я чуть вздрогнул, понимая, кто передо мной.

— Имад Радван, — представился он.