Военкор

Глава 19

В том что боя не избежать, никто не сомневался.

Наши и сирийцы подготавливали аэродром Рош-Пинна к отражению атаки.

Я решил понаблюдать и зафиксировать, как проходят работы и реализация приказа Сопина.

— Карелин, ты не устал совсем? — спросил у меня командир советского спецназа.

— Никак нет, — ответил я и вышел из командного пункта.

Мелкими перебежками, надолго не останавливаясь на открытой местности, я смотрел за возводящейся на глазах линией обороны.

На бетонных плитах уже стояли пулемётные точки, обложенные мешками с песком. За одной из таких точек сидел молодой советский боец, сосредоточенно вкладывая патроны в ленту.

— Как пулемёт? — кивнул я на станковый «Браунинг» калибра 12.7 мм.

— Как швейная машинка строчит, — улыбнулся боец.

Сирийцы в это время ставили противотанковый ракетный комплекс ПТРК «Конкурс». Рядом стоял сержант из наших, наблюдая за процессом. Работали молча, но слажено, как в оркестре.

Следом притащили ещё один ПТРК. Правда уже «трофейный» ТОУ.

Когда один из сирийцев надавил на треногу, та чуть качнулась, поскребла ножками по бетону. Я машинально покосился на шаткую конструкцию.

Сержант, заметив мой взгляд, только усмехнулся.

— Никуда не денется, — хмыкнул он, будто подытоживая.

Я достал блокнот, наметил пару строк, пошёл дальше. Приятно было наблюдать, что принцип дружбы народов действительно работает на деле, а не только на агитационных плакатах. Советские бойцы и их товарищи из сирийской армии показывали удивительную слаженность, как будто не было языкового барьера.

Но не во всех случаях.

— Да я тебе сказал, Ахмед, сын отца своего, цудад! — возмущался наш боец, показывая сирийцу, что тот неправильно раскладывает захваченные у наёмников Мк-153 и РПГ-7.

Касаемо зарубежного гранатомёта — он только в этом году поступил на вооружение. Видимо, Блэк Рок оснащают самыми современными образцами вооружения.

— Что такое цудад? Я не понимаю, — отвечал нашему грузину сириец.

— Ай, генацвале! Гагвимарджос! — уже тостами заговорил советский боец. — Ну, я тебе по-русски говорю, цудад! Это значит цудад!

Я сам не сразу вспомнил, что значит «цудад». С грузинского переводится как «плохо». Пришлось побыть немного переводчиком, а то эти двое так и не договорятся.

Заметку про это наблюдение я и сделал в блокнот.

У ангара представители сирийского коммандос ставили заграждение — натягивали ржавую колючку между бетонными плитами, усиливая периметр. Работали молча и быстро. Где-то на горизонте ещё глухо ухали взрывы, надо было поторапливаться. Атака могла начаться в любой момент.

Один из бойцов, усатый, в бронежилете и без перчаток, притащил рулон и ободрал руку о ржавый крючок. Порезавшись, обмотал ладони тряпкой вместо перчаток, матерясь на родном языке. Второй с перевязанной щекой поймал мой взгляд, ухмыльнулся и бросил по-русски с сильным акцентом:

— Это Саид ищет способ к нашей медсестре в госпиталь в Дамаске попасть, — подмигнул он.

Я сделал снимок. Солдаты продолжили работать. Тяжёлая всё-таки работа у ребят. Жара, они все в пыли, а лица в поту и копоти. Но ни один из них не стоял в стороне, и никто не пытался отлынивать.

На перекрёстке между зданиями ставили расчёт АГС «Пламя». Рядом с ним подтянули и американского «собрата» нашего «Пламени» — Мк-19.

Один из сирийских бойцов был совсем ещё зелёный. Он грамотно выставлял сектор стрельбы под контролем старшего расчёта из советского спецназа.

— Первый раз работаешь? — спросил я.

— Не-а, уже второй. Под Эль-Кунейтрой до этого стояли. До сих пор в ушах гудит.

Он улыбнулся, но в глазах улыбки не было.

Я понял, что спрашивать, сколько их вышло оттуда, не стоит. И так всё ясно.

Сделал ещё пару записей в блокнот, чтобы в редакции могли правильно подписать фотографию. Пошёл дальше и увидел, Сопина, энергично отдававшего распоряжения. Рядом с ним стоял Сардар с биноклем в руках и с сигаретой во рту. Оба офицера инспектировали работу расчётов ПЗРК и сапёров, минировавших подходы.

— Где второй расчёт ПЗРК? — спросил Сопин.

— Поставили у входа в техзону, командир. Обзор там хороший.

— Добро. Подходы заминировали?

— Так точно. Нам повезло, что эти наёмники не успели свой арсенал до конца заминировать. Там много чего нашли.

Параллельно Сардар отдавал своим бойцам распоряжения на своём языке.

— Так, здесь у нас что?

Сопин переключился на солдат, которые вытаскивали из разбитых после атаки израильтян армейских машин всё, что ещё могло пригодиться. Из погнутых кузовов доставали ящики с патронами, уцелевшие ПТРК, связки гранат. Техника попала под артудар ещё в самом начале боя.

Каждый из нас знал, что кроме как на самих себя не на кого рассчитывать.

Я снял очередной кадр подготовки на камеру. Пошёл дальше и дошёл до восточной части аэродрома, где тоже поставили пару АГСов и пулемётных расчётов на треногах.

Там, у сгоревшего кунга, возвышался небольшой земляной вал, а за ним боевая позиция. Мешки с песком, коробки-укладки с лентами, и сами АГСы, приведённые в боевую готовность.

Подходя ближе, я решил снять, как один из бойцов проверяет ленту, но рядом с ним, чуть в стороне, стоял ещё один. Крепкий сириец среднего роста с заросшим подбородком и цепкими глазами. Автомат на ремне, руки мозолистые с загрубевшей кожей. Я сразу понял, что он в этой войне не первый день и уже хлебнул своего.

Он смотрел прямо на меня. Не агрессивно, нет, скорее сдержанно. Но так, что я сразу понял — снимать его не стоит.

Отошёл чуть в сторону, сделал пару общих кадров.

Под ногами звякнула пустая гильза. Я окинул взглядом горизонт и увидел вдалеке тянувшийся дым. Когда обернулся, сириец уже сидел у АГСа, проверяя механизм. Я хорошо понимал, что когда всё начнётся, этот мужик первым откроет огонь. И не промахнётся.

Закончив, он медленно встал, поправил ремень с автоматом и, не говоря ни слова, похромал в сторону ангаров.

— Мохамед у нас неразговорчивый, — сказал кто-то сбоку.

Я обернулся и увидел солдата в пыльной форме, сидевшего у ящика с боекомплектом.

— Почему? — поинтересовался я.

— У него с израильтянами личные счёты, — тот пожал плечами. — Под бомбёжку в Эль-Кунейтре у него попала семья. Жена, две дочки, мать. Он их потом сам выкапывал из-под завалов.

— Это было во время прошлой войны?

— Да. Но он до сих пор не говорит об этом. Ни с кем. С тех пор и служит в армии.

Боец замолчал.

Когда я вернулся к штабу, Сопин говорил по рации, кивая кому-то у карты. Краем уха я уловил фразу:

— … трое взяты в плен, один ранен. Из наёмников.

Я остановился, поймав на себе пристальный взгляд Игоря Геннадьевича.

— Прогулялся? — спросил Сопин, предлагая мне сигарету.

— Спасибо, не курю. Да. Правда, появилась ещё одна мысль.

Игорь Геннадьевич прокашлялся, понимая, на что я намекаю.

— Посмотреть на пленных хочешь? Ну… не знаю.

Сопин замолчал, потом всё же повернулся ко мне и улыбнулся одними уголками губ.

— Внизу, в подвале склада, который первой волной зачищали. Их разделили. Израильтяне в одном помещении, наёмники в другом. Только с кем-нибудь из местных иди. Без них туда лучше не лезь. Хотя… с ними тоже не совсем хорошо. Сам понимаешь, война.

— Конечно.

Появился Сардар, а с ним рядом тот самый неразговорчивый сириец.

— Мохамед, проведи нашего корреспондента, — дал ему команду Сардар.

Сириец посмотрел на меня вопросительно.

— Сопроводишь меня к пленным? — попросил я.

Он кивком показал мне следовать за собой. Подвал бывшего склада находился за ангаром. Там устроили импровизированный изолятор. Мы подошли к зданию, прошли в полумраке коридоров и лестничных пролётов.

Подошли к двери из металлической решётки, у которой стояли два сирийца с автоматами.

— Советский журналист, хочет посмотреть на пленных, — объяснил Мохамед.

— На кого смотреть хотите? Евреи отдельно. Наёмники отдельно.

— На всех, — сообщил я по-арабски.

Мохамед остался у двери.

Я вошёл сначала к израильтянам. Здесь буквально чувствовался тяжёлый запах пота.

Пленных было семеро. Большинство грязные, но не раненные. Ещё один с окровавленной повязкой на голове, а рядом с ним без видимых ранений, но в сильном шоке. Оба сидели на ящиках, упёршись спинами о стену.

Когда я вошёл, тот пленный, у кого был шок, чуть вздрогнул. Он забился в угол, глухо шепча что-то на иврите. Я не разобрал слов, но понял, что он молится.

— Кто вы? — на английском зашептал тот, что в повязке.

— Я советский журналист.

Пленные не шевельнулись, продолжили втягивать голову в плечи.

— Поговорим?

Ответа не последовало.

Понятно. Здесь не будет ни разговора, ни объяснений. Шокированный мужик в принципе вряд ли понимал, что происходит. Это было неудивительно в его состоянии.

Да и зная, сколько крови пролилось между арабами и израильтянами за все эти годы, особенно на Голанах, в Эль-Кунейтре, Южном Ливане, в Бейруте, о другой участи, как о казни, они уже и не мечтали. Нет, говорить они не будут.

Я задержался ещё на секунду, наблюдая, как одного из пленников пробивает крупной дрожью. Израильтянин с перевязанной головой впился взглядом в распятие, висевшее здесь на стене. Не знаю, откуда здесь взялся крест, но смотрелось очень символично.

Вздохнув, я развернулся и вышел, закрыв за собой решётчатую дверь.

— Молчат? — спросил один из охранников, и сам ответил на вопрос. — Боятся, и правильно делают… После всего того, что они натворили, пощады не будет.

Я зашёл в следующую комнату. Там были трое. Двое сидели, третий лежал на полу, закрыв лицо рукой. Наёмники. Двое белых, а третий чернокожий. У всех лица обветренные, покрыты ссадинами, у одного на руке повязка из куска штанины, пропитанная кровью.

И у каждого заметная татуировка. Та самая гора с полукругом звёзд и аббревиатурой В. R. I.

Я достал блокнот и ручку.

— Из какой вы частной военной компании? — спросил я, хотя прекрасно знал ответ.

— Мы гражданские специалисты! — заявил один из них на чистом английском, торопливо и слишком громко. — Обслуживали технику!

— Да-да, — подхватил второй, судя по акценту — немец. — Я механик. В мастерских работал! Только ремонты, никаких боевых действий.

Чернокожий молчал. Лицо было мрачным, челюсти сжаты. Он лишь посмотрел в мою сторону исподлобья, не участвуя в хоре.

— А как вы объясните, что вас взяли с оружием в руках? — задал я простой вопрос.

Англичанин замялся, бросив короткий взгляд на немца.

— Нам… Нам дали автоматы для самообороны! Это нормально! У всех сотрудников были! — затараторил немец.

— Да! Мы не стреляли в гражданских! Мы только защищали себя! — быстро добавил англичанин.

Я кивнул, сохраняя лицо каменным.

— Конечно. Все специалисты в таких местах ходят в бронежилетах и с М16 наперевес.

Они замолчали.

— Вы ведь знаете, что статус наёмников по международному праву вне закона? На вас не распространяется ни Женевская конвенция, ни какие-либо другие нормы.

При этих словах американец опустил глаза. Немец напрягся так, что казалось, он сейчас лопнет.

— Если не будете молчать, то есть шанс, что к вам отнесутся по-человечески, а не как к животным. Так что или будете говорить, или я ухожу.

Чернокожий, и по всей видимости старший в этой группе, впервые заговорил, почти не шевеля губами:

— Мы просто выполняли работу.

— За сколько? — спросил я.

Он медленно покачал головой. Они знали свои инструкции. И у них, как у крыс в ящике, была одна цель — выжить, хоть враньём, хоть молчанием. И все они прекрасно понимали, что их достанут, если сейчас они раскроют рот. Я закрыл блокнот, развернулся и вышел.

За дверью меня ждал Мохамед.

— Евреи согласились говорить, просят, чтобы ты зашёл ещё раз, — сказал он.

Я вернулся в комнату с израильтянами. Сел на пустой ящик, положив блокнот на колени.

— Ицхак, — представился один из них. — Бывший командир артиллерийского расчёта. Я прошу тебя передать моей супруге, что со мной всё будет хорошо.

Вот зачем он позвал меня обратно. Он принялся рассказывать о том, что в Иерусалиме у него большая семья.

— У вас была задача охранять здесь наёмников? — перебил я.

Он медленно кивнул.

— Приказ… я не оправдываюсь. Просто передайте моей семье, что со мной всё хорошо.

Мне удалось выведать к какой военной части он относится, узнать приказ, который он выполнял. Информация явно будет не лишней. А ещё он рассказал, что его мать и отец также умерли от обстрелов с этой стороны. И он обязан отомстить за их смерти, поэтому и пошёл в армию в 1973 году, и на первом своём задании обстреливал Эль-Кунейтру, мечтая попасть в тех, кто убил его родителей.

Я хотел задать ещё несколько вопросов, но услышал шаги за спиной. Повернулся и увидел в дверях Мохамеда. Его лицо было каменным. Похоже, что он услышал что-то из нашего разговора с пленным.

Он молча шагнул внутрь. Автомат был на ремне, но рука уже держала его за приклад. И когда он остановился перед Ицхаком, всё было ясно без слов.

Он взвёл затвор и упёр дуло в лоб еврею.

Тот не дёрнулся. Только приподнял подбородок и посмотрел в глаза Мохамеда.

— Это был приказ, — тихо произнёс он. — У вас были свои приказы, а у нас… От ваших рук тоже гибли люди.

Я медленно поднялся и, не торопясь, шагнул ближе.

— Мохамед…

Он не ответил. Автомат всё ещё был направлен в лоб пленного.

— Это не тот путь, — сказал я. — Он не в бою. Он сейчас пленный.

Рука Мохамада дрогнула, я чувствовал, что в этот момент тяжесть воспоминаний накрыло его с головой.

Я аккуратно прикоснулся к стволу автомата и опустил его. Мохамед сделал полшага назад и медленно выдохнул. Повернулся и вышел.

Я остался в комнате ещё на пару секунд. Ицхак опустил взгляд.

— Его семья пострадала? — прошептал Ицхак.

Я не ответил, но пленный всё понял без слов.

— Эта бойня ни к чему не приведёт. Мир через силу — путь в никуда, — произнёс я.

Услышав меня, Мохамед остановился и повернулся. Автомат на предохранитель он так и не поставил, а указательный палец будто застыл на спуске. Смотрелось особенно жутко, потому что в его взгляде по-прежнему не было ни одной эмоции.

— Идём, журналист. Нам…

Он не договорил, потому что в следующий миг снаружи громыхнуло. С потолка посыпалась побелка, а со стены упал крест.

Мохамед посмотрел на израильтянина, а потом подошёл к упавшему распятью и повесил обратно. Крестов евреи не носили, но было весьма символично.

Мы выскочили из подвала. Я понимал, что началось. Где-то наверху что-то глухо звякнуло, потом снова… Здание тряхнуло, с потолка посыпалась пыль, забившая глаза. Я пригнулся, инстинктивно. Второй удар последовал почти сразу. Грохот сотряс стены.

— Арта, мать её.

Я выскочил в предбанник, зажатый между стенами склада, и увидел двух бойцов у радиостанции. Один нервно теребил антенну от гарнитуры, второй держал рацию у уха, вслушиваясь в доклад.

— Песок — Клетке! — выкрикнул он. — Противник бьёт по аэродрому. Повторяю, по нам работает артиллерия!