Военкор

Глава 12

Дорога обратно в столицу Ливана была не такой уж лёгкой.

Ощущение, что вторжение вот-вот начнётся, не покидало. Но до самого Бейрута всё было тихо. За пыльным окном была ночь.

Разные мысли лезли в голову. Я знал, как ведут боевые действия подразделения ЦАХАЛ — быстро и без оглядки на внешнее давление. Ну разве что «заокеанские» друзья могут повлиять.

Я сделал погромче радио. В новостных сводках уже сообщали о налёте на Бурдж-эль-Шемали.

— Сегодня ВВС Израиля нанесли удар по позициям палестинских патриотов в лагере беженцев… — вещала диктор в эфире радиостанции «Голос Ливана».

Ливану не устоять. Я понимал это отчётливо. Прежними приграничными ударами Израиль сделал трещину в целостности этой страны, а теперь готовился превратить трещину в разлом, куда и полетит государство. И ни шиитская милиция, ни Организация Освобождения Палестины, ни даже армия Ливана не остановят израильский удар, если он пойдёт до конца.

Сирия? Здесь большой вопрос. Я видел, что у армии Асада есть и самолёты, и вертолёты, и танки. А уж контингент советников из Советского Союза весьма многочислен. Но этого может не хватить.

А СССР? Я снова и снова прогонял в голове мысли о вводе войск. Но здесь не Афганистан. Любая ошибка приведёт к началу третьей мировой, чего не хотел никто ни в эти годы, ни в будущем.

Поэтому здесь начнётся война, и никто её не остановит. Ни ООН, ни США, ни СССР. Ни мы — журналисты, с блокнотами, фотоплёнкой и бессонными глазами.

Однако, как бы это грустно ни звучало, но Ливан в этой войне на Западе никому не интересен.

— В стремлении наказать Сирию, ястребы из Вашингтона напрямую говорят своим протеже в Израиле атаковать позиции войск Асада в Ливане. Об этом сегодня заявил пресс-секретарь Белого Дома… — продолжался эфир на радио.

— «Крестовый поход» Рейгана против коммунистической угрозы продолжается, — проговорил я и прибавил скорость.

Добравшись до дома, я припарковал автомобиль и поднялся к себе. В квартире было темно и жарко, как в печке. Я нащупал выключатель и зажёг тусклый свет.

После душа и приготовления ужина, я сел перед телевизором. На экране высветилась заставка экстренного выпуска новостей.

— Как заявили в Израиле, удар был нанесён по объектам ООП. Жертв среди мирного населения не допущено. Данные ливанских СМИ — провокация и ложь, — сказала диктор канала «Теле Ливан».

На экране показывали лагерь Бурдж-эль-Шемали после удара. В кадре были разрушенные строения и дым, фоном слышались женские крики. Голос диктора комментировал происходящее.

— Израильские ВВС нанесли серию ударов по «предполагаемым» объектам ООП. По меньшей мере 27 погибших. Среди них в большинстве мирные жители.

Картинка сменилась. На экране появился Ясер Арафат крупным планом. У него было усталое лицо, появились мешки под глазами. На голове его традиционная куфия с ободом.

Говорил он быстро, но чётко.

— Израиль не просто атакует лагеря, госпитали и школы. Он атакует саму возможность, чтобы палестинский ребёнок проснулся завтра живым. Для них это не война, а наказание за то, что мы не молчим и не смирились. Мы обращаемся ко всем, кто ещё считает себя свободным миром: не молчите! Молчание — это соучастие в этом чудовищном преступлении.

Я поймал себя на мысли, что этому человеку хочется верить. Но последние события, связанные с заложниками из советского посольства, заставляют меня по-другому смотреть на происходящее.

— Мы не сложим оружие. Нам не хочется войны. У нас нет иного пути. Палестина будет сражаться за каждый метр Бейрута, за каждую улицу Газы, за каждый камень в Наблусе, — продолжал он. — У нас нет танков, но есть воля. Нет истребителей, но есть правда. У нас есть наш великий и несгибаемый народ.

Мне показалось, Арафат уже понимал, что вторжения Израиля в Ливан не избежать.

Я выключил телевизор, твёрдо понимая, что вторжение армии Израиля начнётся с минуты на минуту.

Телефон работал через раз. Ближе к десяти вечера я дозвонился в редакцию. Сквозь шум помех раздался сонный голос дежурного редактора.

— Лёха⁈ Где ты? Что там? Ты снял начало войны? — спросил он у меня.

Хорошо хоть о здоровье поинтересовался.

— Да. Вернулся недавно. Снял что смог. Израиль хочет развязать бойню в Ливане!

— Полоса твоя, конечно. Только… ты сам как?

— Жив пока. Уже в городе. Боевые действия почти начались, так что материала будет много.

— Береги себя. Слышишь? Без геройства.

— Печатай, диктую, — устало сказал я.

Я приготовился диктовать, но не успел — в трубке вдруг повисла тишина. Над моей головой потухла лампа, а вентилятор остановился. За окном послышались сирены о воздушной атаке.

Я подошёл к окну и увидел, что весь город погрузился во тьму.

Началось… Небо задрожало от гула моторов. Послышался гул реактивных двигателей.

Пошли атаки самолётов. Звук сжимал виски, как будто истребители-бомбардировщики пролетали прямо над крышей.

Били точечно. В темноте каждый удар напоминал молнию. Удары приходились по складам и штабам. Грохот приходил с задержкой. Окна дрожали. Над крышами струились столпы дыма, виднелись очаги возгорания.

Я открыл кран, и тот, выдавив ржавчину как отрыжку, зашипел. Я поднимал несколько раз повторно телефонную трубку, но связь не работала.

Удары продолжались. Разрывы были слышны порой достаточно близко, иногда где-то вдали.

До самого утра шла бомбардировка. Волнами, с перерывами, но без остановки. Самолёты били точечно, но на протяжении всей ночи. Дрожали стены, весь город вздрагивал, как от судороги.

Вскоре наступила тишина. Только когда сирены стихли и им на смену пришли сигналы скорой помощи, я смог закрыть глаза.

В течение трёх дней мне предстояло вновь побывать в Сирии и вернуться обратно. За это время я выполнил очередное поручение Казанова, и чуть было не погиб в Синем доме. Был совершён очередной теракт против наших советников. Благо у нашей страны и здесь нашлись солдаты и союзники.

Очередным утром в Бейруте, я проснулся в поту. С улицы тянуло гарью и пылью. Первым делом нужно включить телевизор. Очередная новостная сводка приводит в чувство похлеще холодной воды.

— Третий день вторжения израильских войск в Ливан. Основные бои идут в районе Джезина и в зоне ответственности сирийской армии… — вещал диктор новостей.

Несколько съёмок с мест боёв, пару интервью и вставка с картой — всё по классике.

Телефонная связь так и не заработала, но нужно было продолжать работу. Всегда есть на этот случай коллеги из других изданий. В частности, сотрудники «Известий», которые тоже работают в Бейруте.

Сегодня придётся пойти к ним, чтобы отправить материал в Москву.

Я оделся, вышел на улицу и отправился в гостиницу, где жили ребята из «Известий». Здание располагалось в квартале от моего дома, но дорога выдалась непростой и долгой.

Выйдя из подъезда, сразу почувствовал ударивший в нос запах гари вперемешку со сгоревшим пластиком и пылью. На улицах было немало людей, оставшихся без света, связи и новостей. Они выходили из квартир, кто в пижамах, кто в военных куртках поверх маек.

Есть возможность и здесь поработать. Я достал фотоаппарат и сделал несколько снимков.

— Это были они… Израиль, — сказал кто-то позади, полушёпотом, но с уверенностью.

— Арафат ответит. Он должен.

— Да что он может? Они бомбят, как хотят, — буркнул седой пожилой мужчина с костылём.

Один мужик с перебинтованной рукой, вынес деревянный стул, поставил прямо на тротуар и закурил. Он сидел, как на балконе, глядя на пустой перекрёсток, будто ждал, что сейчас опять прилетит.

— Я здесь жил до войны. И буду жить после, — сказал он, не глядя на меня.

Я ускорил шаг. Гостиница была уже недалеко. Рядом с ней несколько сотен человек сбились в толпу и выкрикивали лозунги.

— Мы не сдадимся! Сражаться до победы! — громко скандировала толпа, поднимая высоко вверх портреты Ясера Арафата.

— Абу Аммар! Абу Аммар! — продолжали выкрикивать из толпы.

Именно такой был псевдоним у Арафата в первые годы его партизанской деятельности.

Я свернул за угол и впервые увидел последствия удара. Здесь на асфальте валялись осколки стекла, сгоревшие куски проводки и фрагмент дорожного знака, вогнутого внутрь. В бывшей парикмахерской выбило витрины.

Через три минуты я вышел к входу в гостиницу. Дежурный проверил у меня документы. Карелину приходилось здесь бывать, поскольку телефон периодически отключали. А в этой гостинице был генератор.

Я поднялся по лестнице. Лифт не работал, но были постояльцы, которые нажимали на кнопку вызова.

У двери в корпункт «Известий» мне встретился первый из моих коллег.

— Лёха, ну и ночка. Не успеваю передавать информацию.

— И тебе привет, Жданов. Долго ещё будет ваш аппарат занят? — поздоровался я с парнем, у которого была копна растрёпанных волос на голове.

— Не знаю. Наша дама уже час на нём висит.

Мы вошли в комнату, где было два человека.

— Ба! Карелин! Давно тебя не было. Что привело? — ехидно улыбнулся лысый мужчина с седой щетиной.

— Связь сдохла, Самойлов. Вот к вам за помощью.

У окна стояла девушка. Она курила, выдыхая дым в окно, и стряхивала пепел в пустую банку из-под томатов «Булгар».

— У нас тоже. Телефон пошёл по одному известному месту, — буркнул Самойлов.

— Как это неприлично намекать об этом при даме, — сказала девушка, затушив сигарету.

Насколько мне подсказывает память моего предшественника, это была Лариса Васильева. Журналист-международник, отличница и красавица. Чего только стоят её светлые волосы, буквально переливающиеся в лучах солнца.

Я сел на стул, а Лариса пошла на кухню, виляя бёдрами.

— Тебе как всегда, Лёша? — спросила меня девушка.

— Чай, если не затруднит.

— Конечно, нет, — подмигнула мне Лариса.

Этот жест не остался без внимания Самойлова.

— Ты давай делай чё хотел, и иди работай, — указал он на дверь.

Невежливо общается лысый чёрт.

— Я тебя забыл спросить, что мне делать, дружище. В корпункте не ты главный, — сказал я, намекая, что старший всей группы «Известий» в Ливане как раз Лариса.

Васильева протянула мне чашку чая и поставила рахат-лукум рядом со мной.

— Спасибо, Ларочка, — поблагодарил я.

Самойлов тут же потянулся к тарелке с восточными сладостями, но получил по руке.

— А чего такого⁈ — возмутился он.

— Это для гостей.

— Карелин уже почти местный, — проворчал Самойлов.

Я взял один кусок рахат-лукума и пододвинул тарелку к Самойлову.

— Ни в чём себе не отказывай. Телекс в работе у вас? — спросил я.

— На прежнем месте. Только постучи в дверь. Там дежурный злющий сегодня. Техника греется, — ответил мне Самойлов.

Я вышел с кружкой чая в коридор и подошёл к соседней комнате. Дверь была металлическая, выкрашенная серой масляной краской.

Едва я постучал, как изнутри раздалось раздражённое приглашение зайти.

— Советский? — радостно спросил у меня ливанец, сидящий в майке-алкоголичке, подвёрнутых штанах и сланцах.

Дежурным оказался Шариф. Мужик лет сорока, с усами. На груди у него висел советский значок «Дружба народов».

— Привет. У меня срочная передача в Москву.

В комнате было жарко, как в бане. У стены стоял массивный телетайп Siemens T1000. Рядом катушка бумаги, перфолента и бутылка с маслом для барабана. Вентилятор гудел так, что вибрировал пол.

Я достал напечатанный текст статьи. Показал его Шарифу, но он взглянул лишь мельком.

— Пойдёт. Диктуй без тире, точек и кавычек, их система глотает. Воспринимает только слова.

Шариф включил телетайп. Машина дрогнула, щёлкнула и заработала с металлическим дребезгом.

Когда печать закончилась, он выдернул копию и поставил штамп.

Выходя, я слышал, как телетайп ещё щёлкает.

Вернувшись к коллегам, я прислушался к разговорам журналистов «Известий». Самойлов сидел на подоконнике, прикусывал карандаш и смотрел в окно. Лариса возилась с плёнкой у настольной лампы, а Жданов растянулся в кресле.

— Ну что, видели сегодня небо? Как будто его шинковали, — бросил Самойлов не оборачиваясь.

— Я зафиксировал заход на цель. Были рядом с Саброй и Шатилой. И в новостях вещают, что по военным целям били, — ответил Жданов.

— Видели мы, как они бьют по «военным» целям, — вступила в разговор Лариса.

Повисла пауза.

— А ты что думаешь, Карелин? — спросил Самойлов.

— Думаю, мы ещё не все осознали, насколько всё глубоко зайдёт. Я лично заснял танковые колонны Израиля ещё несколько дней назад за границей Ливана. Сейчас эти танки в районе Джезина, а Голанские высоты сирийцам, думаю, придётся оставить.

— Голаны? Интересно куда миротворцы ООН подевались. Сбежали поджав хвост поди, — спросил Жданов.

Мы разговаривали ещё около часа. Я поблагодарил ребят за помощь и вышел из корпункта.

— Лёша, подожди, — догнала меня Лариса.

— Что-то случилось? — спросил я, всматриваясь в её голубые глаза.

— У меня просьба. Давай вместе съездим в район Джезина.

Отчаянная девушка. Сейчас в районе этого города идут самые серьёзные бои.

— Не стоит. Это первое столкновение сирийцев и израильтян. Танки, бронетехника, подразделения коммандос — полный набор. Поверь, это не то, что снять бомбардировку.

— Мне всё равно. Ты делаешь отличный материал, а мы пока только сидим здесь. Поехали. Будет отличный репортаж.

Смотрю на Ларису, и мне сложно её понять. Красивая девушка, которой больше бы подошло ходить по подиуму, чем в каске и бронежилете бегать по Ливану и выезжать на передовую.

— Ни один репортаж не стоит человеческой жизни. Прости, но не нужно ехать в Джезин.

Я попрощался с Ларисой и ушёл из гостиницы.

Войдя в дом, у меня появилось странное чувство. Такое бывает, когда задницей ощущаешь приближение… «жопы». Ну или засады.

Тихо подойдя к квартире, я достал нож и прислушался. Кто-то ходил и скрипел полами. И его шаги приближались. Ещё секунда и он подойдёт к входной двери.

— Ну, Карелин! Опять этот плов! Хоть бы рис для разнообразия сварил, — услышал я ворчание Севы.

Значит, свои. Я открыл дверь и вошёл в квартиру. В прихожую долетал запах плова, который кто-то разогревал на плите.

— Алексей Владимирович, вы нас не ждали, — хлопнул в ладоши Казанов, сидящий в кресле.

— Не ждал, ну а вы припёрлись. Я рад вас видеть, но может, хоть дубликат ключей сделаете. А то всё отмычкой открываете.

Из кухни вышел Сева со сковородкой и в белом фартуке.

— Лёха, тебе надо менять свой рацион. Одним пловом сыт не будешь, — закинул он себе в рот полную ложку.

— Сева, на то он и мой рацион, чтобы он мне нравился. Приятного аппетита.

Я заглянул на кухню. Там стоял бумажный пакет с фруктами, овощами и консервами. Хороший подгон от товарищей. Хотя, они настолько часто приходят, что мы и вместе всё съедим.

— Проходите, Алексей. Поговорим.

— Виталий Иванович, я вообще-то у себя дома.

— Тогда тем более проходите, — сказал Казанов и встал с кресла.

Я прошёл в комнату и сел на край кровати. Сева смотрел очередную серию «Далласа» в другой комнате, поедая плов.

— В Шатиле заложников не было. Камаль дал ложную наводку. Нас уводили от цели, — сказал Казанов.

Как же так⁈

— Камаль погиб. Он нам помог. Без него мы бы не выбрались. Зачем ему врать перед смертью?

— Не знаю. Но это не снимает вопроса: был ли он вообще с нами, или играл свою партию.

Бредит Казанов. На смертном одре люди вряд ли будут врать. К тому же, мы эвакуировали его семью.

— Вы серьёзно, Виталий? Человек лез под пули. Он остался, чтобы мы вышли. И теперь вы говорите, что он не с нами?

— Я говорю, что мы не можем работать на вере. Здесь каждый может врать, даже умирая. Особенно умирая, — холодно ответил Казанов.

Я медленно покачал головой.

— Полностью с вами согласен. Однако не зря же говорят, что человека судят по поступкам. Камаль нас спас. Возникает вопрос: зачем, раз он был предателем? В любом случае, информацию нужно было проверить.

Казанов смотрел на меня словно на проблему, ещё не решённую.

— Ладно. Хочешь верить — верь на здоровье. Хочешь снимать — снимай, — сказал Казанов и пошёл на выход.

Виталий подошёл к двери. Сева, убрав за собой, пошёл следом и протянул конверт Виталию.

— Думаю, что вы своё дело сделали. С вашей сестрой ничего не случится. Я обещание выполню, — сказал Казанов, рассматривая конверт.

— Рад это слышать.

— Да. Но есть ещё кое-что. Вам нужно найти способ передать вот это одному человеку, — и Казанов протянул мне конверт. На ощупь явно не деньги, но какие-то бумаги.

— Ясно. Что здесь?

— Скажем так, послание. Краткое и доходчивое.

— Кому передать? — спросил я.

Виталий потянулся к нагрудному карману и вытащил оттуда фотографию.

Я перевернул её и был удивлён личностью адресата.

На фото был Имад Мугния по прозвищу «Гиена».