Военкор

Глава 23

Мучительный и затяжной артобстрел наконец-то затих. Над воронками струились тонкие струйки дыма, в ушах продолжало звенеть.

Пальцы сами потянулись к разгрузке, нащупали пластиковую коробочку АИ-2. Я щёлкнул крышкой, почти на ощупь отыскал ячейку с выступающим носиком шприца-тюбика.

На корпусе, держа тюбик дрожащей рукой, прочёл: «Промедол 2%, 1 мл».

Зажав колпачок зубами, сдёрнул его резким движением. Поднёс шприц к бедру, воткнул сквозь ткань и резко надавил на мягкий корпус, чувствуя, как по бедру растекается раствор. Боль в моменте усилилась от напряжения, накалила волной, но потом начала отступать. Тёплая волна скатилась вниз, а дыхание выровнялось. Промедол делал своё дело.

Через полминуты боль отпустила, но мир начал расплываться, как в тумане из-за побочки.

Выбросив тюбик, я откинулся на спину. Над головой, между полосами дыма, появлялось бледное небо рассвета. Я должен был отползти, если хотел выжить.

Сириец стонал и еле шевелился, издавая хриплые стоны.

— Живой? — тихо спросил я.

Он поднял на меня взгляд, мутный, но осознанный.

— Да… — прохрипел он. — Спасибо, русский…

Я опустился рядом, быстро осмотрел его. Слишком много крови он потерял. Совсем бледный. Если поборется, то выживет.

— Терпи… Сейчас укол поставлю, — пробормотал я и сделал укол. — Вот так… Держись, брат. Главное не усни.

Я вытащил из кармана жгут, стянул ногу чуть выше раны, проверил пульс ниже места перетяжки. Следом сделал тугую повязку.

— Надо уходить. Готов? — спросил я, встав на колено.

Он коротко кивнул, и я потянул его за плечи, сжимая зубы от боли в боку.

Потея, вжавшись в землю, я полз и тянул сирийского бойца, когда услышал знакомое шипение в динамике рации.

— Арта снова работает! Всем в укрытие!

— Б…ля… — выдохнул я и резко нырнул в ближайшую канаву, утягивая за собой сирийца.

Снова раздался грохот, и земля осыпалась в канаву, накрывая нас. Похоже, нас заметили и решили добить, не жалея боеприпасов.

— Живой? — прокричал я в самое ухо сирийцу.

Тот, совершенно обессиленный, лишь моргнул в ответ.

Когда вторая пауза между залпами затянулась, я снова рванул к своим, волоча сирийца за собой. За песчаной насыпью показались знакомые силуэты.

— Свои! — крикнул я задыхаясь. — Прикрывайте!

Двое наших выскочили из-за мешков. Сирийца подхватили под плечи и потащили к укрытию. Я дошёл сам, повалился за мешки, видя, как кровь выступила на поверхности бинта.

— Ты как? — подошёл ко мне сержант.

— Пойдёт… — выдохнул я.

Вдалеке послышались хлопки, но теперь не артиллерии, а коротких автоматных очередей.

Я закрыл глаза, чувствуя ломоту в боку и давление в голове. Ребята помогли нам с первой помощью, сириец вовсе отключился.

Рассвет приходил незаметно. Дым над аэродромом не рассеялся и расстилался по небу серой пеленой. Я видел тусклые отблески от первых лучей солнца на искорёженной нашей и вражеской техники.

— Вижу движение! — прошипел один из наших, высунувшись из-за мешков. — Идут… правее… три, нет четыре!

Я тоже заметил силуэты бойцов врага, они перемещались короткими перебежками, прячась за остатками укрытий. Несколько человек с РПГ и с автоматами.

Один поднялся в полный рост, чтобы осмотреться перед следующим рывком. Я прицелился и дал короткую очередь. Он рухнул навзничь.

— Минус один.

Рядом загрохотал выстрел — наши ударили в ответ, пытаясь подавить вражеское наступление. Один из израильских штурмовиков вскочил и бросил гранату, но я выстрелил снова. Он повалился, граната ухнула в паре десятков метров, так и не долетев до нас.

— Не тормозят, гады, лезут… Слева ещё трое!

Затрещали автоматы, рвануло совсем рядом. Один из наших вскрикнул, судя по всему, зацепило.

Пока мы вели огонь, пехота противника притихла, прижимаясь к земле. Раздались новые хлопки, интенсивно заработал вражеский миномёт.

— Ложись! — заорал кто-то.

Первый разрыв пришёлся метрах в пяти. Взрывная волна из песка с щебёнкой ударила в лицо.

— Почему не отвечаем из миномёта? — спросил я.

— Всё! — процедил Муса, стискивая рацию. — Передали, что боекомплект исчерпан!

Враг ударил, на этот раз чем-то мощнее. Метрах в тридцати, справа заклубился столб дыма. Там как раз были солдатики, ребята из моего расчёта…

Муса запросил по рации Ляхова, но ответа не последовало.

Грохнуло в очередной раз.

Я выглянул и увидел у насыпи, где была одна из позиций, тела троих ребят из моего расчёта, лежащие на земле. Один на боку, другой лицом вниз, третий на спине и рука под неестественным углом. Работал вражеский танк. Я видел, как он безнаказанно утюжил наши позиции.

— Всех положили… — выдохнул я. — Не успели отойти…

Снова раздался свист мины. Мы втянули головы в плечи. Очередной разрыв, потом ещё и ещё. Штурм продолжался, а мы остались с автоматами против танков и наступающей пехоты.

Посмотрев в сторону Мусы, обнаружил его мёртвым. Я подполз к нему и забрал рацию. Крепче сжал приклад автомата, чувствуя, как капли пота смешиваются с пылью на лице. В глазах мелькали блики, но потерять сознание я не имел права.

— Не сдаёмся, у нас ещё есть патроны. Держим до последнего! — я высунул автомат и дал короткую очередь, зацепив ещё одного вражеского штурмовика.

Израильтяне пёрли вперёд и не собирались отступать, чувствуя нашу кровь и близость победы. Сил у меня оставалось всё меньше, рана снова открылась, и я чувствовал, как мокрая ткань прилипает к телу, и при каждом вдохе, словно кто-то всаживает мне обломок железа под ребро.

— Песок — Посту 10! — хриплю в динамик. — Противник в ста метрах у насыпи, наши почти все выбыли. Нужна поддержка!

В ответ только слабое потрескивание.

— Да ответь ты что-нибудь… — проскрежетал я.

Запнулся, потому что увидел в том направлении, где раньше был командный пункт, как за крышей одного из складов медленно поднимается чёрный дым.

— Сопин… — прошептал я.

Тут же последовал очередной выстрел с фланга. Судя по звуку, работали по дальнему окопу. За спиной вдруг застрочила короткая очередь. Я развернулся и увидел, как двое ребят с нашего поста бросились прикрывать фланг.

— Песок — Посту 10! — я снова нащупал рацию. — Кто-нибудь, приём!

Нет, похоже, линия накрылась. Командного пункта больше нет.

Вдали, с юго-востока, донёсся залп артиллерии, чуть ближе строчили автоматные очереди. Наши не сдавались и давали отпор, но долго ли мы простоим ещё? Связи нет, оборона трещит по швам и сколько нас осталось — неизвестно.

Среди серенады выстрелов, рация вдруг ожила, затрещала, а затем раздался охрипший, знакомый голос.

— Пост 10 — Песку… приём…

Я вцепился в рацию обеими руками и заговорил.

— Пост 10 разбит. Боезапас кончается, есть только патроны в автомат. Наблюдаю движение пехоты противника!

На том конце повисла короткая пауза. Раздалось шипение, словно кто-то переключает каналы или смахивает пыль с микрофона.

— Принял, Пост-10… Всем постам! Командный пункт накрыт, мы переведены на резервную станцию и находимся под обстрелом. Командование решило отвод. Всем живым группам отходить к вышке. Повторяю — к вышке! Выдвигайтесь.

Пока Сопин озвучивал приказ, я видел, как вернулся сержант, которому удалось прикрыть фланг ценой ранения. Второй боец остался там… сержант пытался перезарядить автомат, но руки дрожали настолько сильно, что ничего не выходило. Его каска сбилась набок, а один рукав был весь в крови.

— Песок — Посту 10, у меня трое трёхсотых. Двое тяжёлых — не дойдём.

В ответ раздался лишь треск в рации. Я слышал, как на том конце переговариваются, но не улавливал слов.

— Пост 10, — наконец ответил Сопин, тихо. — Действуй по обстановке. Если будет шанс — уходи к чёртовой матери.

Я отпустил рацию, та будто обречено затихла. Сержант посмотрел на меня стеклянными глазами.

— Что сказали?

— Уходить к вышке, отступаем.

— Ты дойдёшь?

Я покачал головой. Сержант помолчал, потом протянул мне флягу. Я сделал глоток, чувствуя у воды лёгкий привкус ила. Вернув флягу, взял автомат. Осталось три магазина, один полный наполовину.

— Хорошее у нас место. Видно всё, — с трудом проговорил сержант, как будто успокаивая сам себя.

— Тебя как звать? — спросил у него я.

— Коля.

— Значит так, Коля. Команду на отход ты слышал. Уходи к вышке.

Парень попытался вначале возразить, но резко замолчал и согласно кивнул.

Вновь донёсся грохот миномёта, и началась стрельба. Я отчётливо видел, как к нам снова попёрли израильские штурмовики, собираясь дожать.

Я выпустил несколько очередей. Один солдат подошёл слишком близко и был убит ещё одной очередью.

Осталось два магазина. Противник приближается. Был уже совсем близко.

Я взглянул на лежащего рядом сирийского бойца без ноги. У него из подсумка торчала граната. Чем меньше патронов, тем чаще посещает мысль применить подобное оружие.

Как-то уж быстро исчезает надежда.

Я прицелился, чтобы начать снова отстреливаться, но замер. Нарастающий со спины гул был всё ближе и ближе.

Повернулся назад. Секунда, и буквально над нашими головами, пронеслись две ракеты.

Полыхнуло за насыпью, разбрасывая израильскую пехоту. Ракеты ударили точно в БМП и танк. Башня танка взлетела и рухнула набок, гусеницы остановились. Место удара заволокло густой пылью.

На фоне рассветного неба, выполняя отворот и отстрел тепловых ловушек, показались два Су-25.

Откуда только эти самолёты взялись в Сирии, понятия не имею. Но я им безмерно рад.

— «Грачи» прилетели, — прошептал я, едва дыша.

Второй заход не заставил себя ждать. Вторая «сушка», идя чуть выше, дала залп. Я даже не сразу понял, куда он бил, но взрывы взметнулись чуть севернее. Судя по хаотичному радиообмену, задело штабную группу противника.

— Песок — всем! — прорезался в эфир голос Сопина, на удивление чёткий. — Авиация в воздухе! Наша колонна подходит с востока, связь восстановлена. Повторяю, колонна подходит. Работает авиация!

Я снова взглянул на сирийского бойца, у которого слезились глаза. Он лежал на спине и смотрел в небо.

— Мы ещё поживём, брат, — успокоил я молодого.

На краю поляны появился дым, но не чёрный, а серо-белый. Шла наша колонна. Выстрел из пушки БМП ударил по насыпи. Противник попытался перегруппироваться, но поздно. Из пыльного марева вынырнул силуэт танка. За ним шли БТР, грузовики, даже пара ремонтных тягачей.

Я увидел сирийских бойцов, судя по опознавательным нашивкам. Пехота двигалась под прикрытием двух БМП-1 и советского танка Т-72.

— Держитесь мужики! — крикнул один из подошедших бойцов. — Нам сказали, вы держали позицию…живые ещё есть?

— Нет, — прошептал я.

Сирийцы сразу заняли нашу бывшую линию. Один из офицеров в стальной каске французского образца и с сирийскими погонами под камуфляжем, подошёл ко мне.

— Карелин? — спросил он по-русски с акцентом. — Приказано вас эвакуировать. У нас вертолёты на подлёте.

Боль в боку разлилась чугунной тяжестью по всему телу. Глаза норовили закрыться. Только усилием воли я держался на ногах.

Из-за хребта раздался знакомый звук. В небе появился силуэт Ми-8. За ним ещё один. Оба снижались быстро, волоча за собой полосы пыли. Один из пилотов, чтобы посадить машину на сравнительно ровную площадку между насыпью и руинами склада, сделал точный разворот, завис, потом с характерным ударом опустился.

— Погрузка! Быстро! Только раненые! — закричал бортовой техник из грузовой кабины, открыв сдвижную дверь.

Меня осторожно опустили на носилки. В руках я сжимал подсумок с фотоаппаратом и плёнкой. Сирийца, которого я вытащил из-под обстрела, тоже погрузили в Ми-8 и подключили к капельнице.

В вертолёте было жарко. Пол дрожал от вибрации из-за работающих лопастей.

Наконец-то Ми-8 поднялся в небо.

— Держись, через скоро будем в Тифоре. Там госпиталь… — говорил бортач как будто из-под толщи воды.

Остальное я уже не слышал — сознание стремительно меркло. Организм, мобилизовавший все свои силы, наконец выключился, когда прямая угроза миновала.

Дорогу на базу Тифор или по-другому Эт-Тияс, куда нас эвакуировали на вертолётах с остальными раненными, я помнил обрывчато, отдельными всполохами памяти…

Я очнулся уже на койке. Веки слипались, во рту пересохло. Я попытался приподняться, но в боку тут же резануло. Взгляд упал на рану, и я обнаружил почти стерильный бинт. Медикам удалось остановить кровотечение. В ране ощущалась тянущая боль, но не сравнимая с тем, как болело раньше.

В палату вошла медсестра. Русская, лет тридцать с копейками, в белой косынке, из-за которой выглядывали выгоревшие на солнце пряди. В глазах её читалась усталость вперемешку с твёрдой решимостью. В руке она держала папку, на груди висел фонендоскоп.

— Очнулись, товарищ Карелин, — улыбнулась она. — Вам проведена операция, как себя чувствуете?

— Что с ребятами… — спросил я осматриваясь.

В палате лежали помимо меня ещё четверо бойцов. Двое тихо беседовали между собой. Третий читал газету, а четвёртый спал.

— Сириец, которого вы вытащили, жив. Состояние тяжёлое.

Я попросил воды. Медсестра налила мне с графина воду и подала стакан. Я сделал несколько глотков, как в этот момент в палату вошёл сирийский мужчина в белом халате и сообщил новость.

— С полуночи по дамасскому времени объявлено временное прекращение огня.

— Надолго?

— Пока на сорок восемь часов для эвакуации раненых, сбора тел, обмена. Но скорее всего, чтобы перегруппироваться, — врач тяжело вздохнул.

Медсестра поправила моё одеяло и забрала стакан с остатками воды.

— Говорят, что оборону на участке восстановили. Сирийцы удержали направление, и колонна пробилась к аэродрому, — сообщил врач, осматривая одного из больных.

— Если вам интересно… Тот сириец спрашивал о вас тоже, когда приходил в себя, — сказала мне медсестра.

— Как его зовут? — уточнил я.

— Абдаллах. Крепкий парень, наверняка выживет.

— Вы уж постарайтесь, чтоб точно выжил, — сказал я и закашлялся.

Медсестра кивнула и вышла.

Я снова закрыл глаза и проваливаясь в сон.