Военкор

Глава 10

Из всех машин, что оказались у нас в распоряжении, на ходу был только старый британский внедорожник. На удивление в его кузове не было ни одной пробоины от пули.

— Самира… Это же женщина с ребёнком. Ну, в порту? — спросил у меня Сева, который продолжал обыскивать боевиков.

— Та самая. Я видел её мужа на снимке в её доме.

Я быстро собрал оставшиеся у боевиков магазины и положил их под сиденье. Но Сева обыск погибших ещё не закончил.

— Нам надо быстрее в посольство. Информация срочная, — торопил я Севу.

— Минуту, — сказал он, проверяя карманы одного из погибших. — Документов никаких, одни деньги. И почему-то много сирийских фунтов.

— Странно, почему не ливанские «тугрики» и неамериканские доллары.

Сева положил деньги обратно и стянул балаклаву у боевика. Затем ещё у одного, и ещё.

— Кого-то узнал? — спросил я.

— Нет… показалось, — ответил Сева и пошёл к машине.

Подойдя ко мне ближе, он протянул мне сложенный листок бумаги с засохшей каплей крови.

— Это Камаля. Думаю, что ты найдёшь способ передать жене.

Я забрал листок и положил в рюкзак.

Сева вновь сел за руль, и мы поехали в сторону трассы на Бейрут.

Между Баальбеком и столицей не такое уж и большое расстояние. Всего 65 километров, но их проехать получается не так уж и быстро. Вот и мы через час после покидания места перестрелки смогли проехать только три четверти пути.

Мы проехали через сельские районы, где на стенах мелькали портреты имамов и пожелтевшие плакаты с лозунгами.

Я смотрел в окно, держа на коленях свой фотоаппарат и блокнот с пометками.

Сева молчал. По его сморщенному лбу, измазанному в пыли, было видно, что он в раздумьях. Мне с трудом удалось вынуть осколок стёкла из шеи, который уже нарывал.

Когда мы въехали в пределы города, Сева нарушил тишину.

— Ты молодец, Лёха, — сказал он, не поворачивая головы. — Очередная перестрелка и смог выжить.

— Просто везение, — ответил я.

— Не, брат, это чутьё! — отрезал он. — Кстати, а ты почему в армии не остался служить? Пошёл бы военкором в дивизионную газету. Получил бы офицерское звание.

Действительно. В эти годы было даже военное училище во Львове, которое выпускало военных журналистов.

Вот только Карелин ещё до армии успел окончить Институт стран Азии и Африки. Так что у него были перспективы работать именно в сферах, связанных с иностранными языками.

К тому же в детстве и юности, он с родителями жил за границей. До сих пор в памяти всплывают очертания городов Йемена и Египта. Там он выучил арабский язык. Ну а так как его мама преподавала английский, ещё и язык Родины Шекспира.

— На тот момент не особо хотелось. Было образование и возможность работать в хорошей газете.

— А сейчас? — уточнил Сева.

— А сейчас ещё больше хочется в редакцию, — улыбнулся я и Сева вслед за мной.

— Нам нужно срочно попасть в посольство и связаться с Казановым. Заложников не будут держать в одном месте долго.

— Согласен, — сказал Сева и прибавил скорости.

Добравшись до Бейрута, мы оставили машину в квартале от посольства, чтобы не привлекать внимание.

На входе в здание нашего дипломатического представительства необычайно много охраны. В том числе были и несколько солдат ливанской армии, одетых в оливково-зелёную форму и чёрные береты.

Я морально уже был готов к тому, что придётся поспорить на КПП с охраной, чтобы они доложили о прибытии корреспондента «Правды» со срочным донесением.

— Лексей Владимирыч! Здравия желаю! — вытянулся в струнку советский солдат на проходной.

Если он меня знает, значит, мой предшественник здесь уже был. Память в этом вопросе мне никакого сигнала не подала.

— И тебе не болеть, дружище, — поздоровался я с молодым солдатом.

— Давно не были. То каждый день приходили, то пропали, — улыбнулся он, поднимая трубку телефона. — Прибыл товарищ Карелин с…

— Оператор Всеволод Оленин, — представился Сева.

Солдат сощурился, но передал в посольство имя моего товарища.

— Имя решил скрыть?

— Я уже забыл, когда последний раз представлялся своим настоящим именем. Местный представитель Комитета поймёт.

Солдат посмотрел на нас и прикрыл микрофон телефона.

— Товарищ Оленин, а вы в лесу давно были?

— 15 числа последний раз, — с ходу ответил Сева.

Интересная проверка для Оленина. «Лес» — так между собой представители КГБ назывались штаб-квартру Первого главного управления, находящуюся в Москве в Ясенево.

Судя по подготовке Севы и их работе, предполагаю, что он сотрудник управления «С».

— Проходите, товарищи. На входе в здание вас встретят.

В посольстве нас проводили в кабинет к компетентному сотруднику, занимающемуся подобного рода вопросами.

— Карелин, снова вы? — встретил меня у дверей кабинета местный представитель Комитета.

У него были густые усы, но больше всего меня поразили добрые глаза «комитетчика». На меня будто Кот Леопольд смотрел.

— Я, Илья Михайлович, — вспомнилось мне имя этого человека.

Он поздоровался с нами и пропустил в кабинет. Рюкзак я оставил у секретаря и вошёл последним.

— Вам то на север нужно, то на юг. То… наш общий друг вас разыскивает по всему Ближнему Востоку. Процесс идёт? — спросил он, закрыв дверь.

— Ещё как. У нас времени мало.

— Его всегда не хватает. Присаживайтесь, — показал Михайлович на диван.

Кабинет у Ильи Михайловича был небольшой, с тёмными шторами и столом из ламинированного ДСП.

Пока я докладывал, на неподвижном лице Ильи ни одна мышца не дрогнула.

Илья Михайлович не задавал уточняющих вопросов. Просто поднял трубку и набрал номер.

— Возможные координаты. Повторяю, возможные координаты. Срочно.

Он повесил трубку и посмотрел на нас.

— Ждём.

Сева встал с дивана и подошёл к окну. Он отдёрнул штору на два пальца и посмотрел на улицу, где гудела вечерняя суета Бейрута.

— Что дома? — спросил Сева, но Илья Михайлович не сразу ответил, покосившись на меня.

Похоже, при мне уже можно было говорить на большинство тем.

— Торопят. Напряжение на границе нарастает. Чем раньше найдём, тем быстрее у руководства будет возможность действовать без оглядки.

— Найти бы, — выдохнул Сева.

Я догадался, что заложники — тот самый фактор, который сдерживает Советский Союз от более полного вмешательства в возможный конфликт на Ближнем Востоке. Своего рода страховка.

Телефон зазвонил быстро, как будто его держали на линии.

— Да, — коротко ответил Илья Михайлович. — Принято.

Он положил трубку и посмотрел прямо мне в глаза.

— Казанов вас найдёт.

— Когда? — спросил Сева.

— Он уже в пути. Вам лучше не покидать Бейрут. Водитель отвезёт вас в вашу квартиру, товарищ Карелин.

Мы вышли из кабинета и направились к выходу. У входа стояла машина из гаража посольства — чёрный «Мерседес» с дипломатическими номерами. Шофер, не сказав ни слова, открыл заднюю дверь, и мы молча сели.

Сева хмыкнул, поправляя ремень безопасности.

— Приятно, что целого водителя выделили. Мне раньше так ездить не приходилось.

Я покосился на него, потом на зеркало, где отразилось лицо шофера — каменное, с потемневшими от жары висками.

Вряд ли дело в комфорте, просто ставки сейчас слишком высоки.

Автомобиль тронулся, и город снова начал мелькать за окнами. Закопчённые фасады домов, вывески на арабском. Всё проносилось фоном, не цепляя глаз — усталость давила с каждой минутой. Хотелось скорее оказаться в квартире. Там принять в душ, переодеться и перекусить.

Машина остановилась у моего дома. Шофёр попрощался с нами и уехал. Мы поднялись по лестнице и зашли в квартиру. Как только замок щёлкнул за спиной, напряжение немного отпустило.

— Сначала душ, — буркнул Сева и прошёл в ванную.

Я скинул в прихожей кроссовки и ощутил блаженство от кончиков пальцев до пяток. Усевшись на диван, с глубоким удовлетворением вытянул ноги и расслабился.

— Сева, у тебя десять минут. Иначе я усну, — крикнул товарищу, который плескался под прохладной водой. Другой в этом районе Бейрута нет сейчас.

Я положил рюкзак и фотоаппарат на рабочий стол, подошёл к телевизору и включил его. Экран загорелся как раз в момент, когда диктор говорил про «передвижения сирийских частей в долине Бекаа».

— Это те самые силы сдерживания, действующие в нашей стране по согласованию с Лигой Арабских Государств… — рассказывал корреспондент канала «Теле Ливан».

Показывали кадры с мест событий. Потом пошла запись брифинга из Вашингтона.

— Если Сирия «не отреагирует на сигналы и не начнёт вывод войск с территории Ливана», будут «приняты меры», — заявлял госсекретарь Шульц.

Показали карту — стрелки, пометки, схематичные изображения расположения войск. Конечно, это не та инфографика, к которой я привык в будущем, но тоже показательно.

Следующим показали израильского министра обороны Ариэля Шарона.

— Террористические формирования, укрывающиеся в Южном Ливане, будут уничтожены. Мы не позволим кому бы то ни было построить второй фронт.

Впрочем, ничего нового. Риторика становится всё прямее и агрессивнее.

Сева вышел из душа, вытирая лицо полотенцем.

— Ну что, у нас тут эскалация намечается? — спросил он глядя на экран.

— Что-то вроде того. Американцы скатываются в угрозы.

— Ага, — сказал он и вздохнул. — Вот только бы нам не оказаться между их «точкой зрения» и нашими заложниками.

Он пошёл на кухню, чиркнул спичкой, зажигая газовую плиту. Через две минуты запах кофе начал наполнять комнату.

— Лёх, пожрать есть чё?

— В холодильнике смотри.

Дважды повторять не пришлось, судя по скрипу дверцы, Сева полез в холодильник.

— О, плов! Ему сколько лет?

— Дня три-четыре. Не должен прокиснуть.

Пока я привёл себя в порядок, Сева уже разогрел плов.

— У тебя тут берлога холостяка, — усмехнулся он.

Новости по телевизору закончились, и начался сериал.

— «Даллас»? — удивился я, когда на экране появилась заставка знаменитого сериала.

— Что, смотришь?

— Нет. Просто удивлён, что его здесь показывают.

— Западные сериалы в Ливан добрались явно раньше, чем к нам. Да и мне они ни к чему.

Действительно. Зато в 90-е годы на телеэкраны хлынет столько этих мыльных опер, что всех и не упомнить.

Мы уже почти доели плов, когда в дверь коротко постучали. Сева сразу встал, бросив взгляд в глазок, и молча открыл.

На пороге стояли трое. Казанов был в привычной ветровке, с той самой полуулыбкой на губах, за которой не поймёшь эмоций. За его плечом стояли два бойца. Первым был Гиря, а второй имел позывной Гриф — сухощавый, с пустыми глазами человек, который уже всё видел.

— Проходите, — сказал Сева, отступая вглубь комнаты.

Гиря скинул с плеча рюкзак, поставил его на пол, и мы с ним поздоровались.

— Как здоровье? Только не говори, что «не дождёмся», — улыбнулся я.

— С языка снял, Лёха, — ответил Кирилл.

Гриф сразу прошёл к окну, где занял позицию, чуть отодвинув штору.

— Значит, ухватились за нитку клубка, — сказал Казанов, усаживаясь за стол и выкладывая на него сложенную карту и блокнот. — Молодцы. Заложников, похоже, действительно держат в лагере беженцев Шатила. Есть подтверждение от наших источников. Ваша наводка совпала.

Я молчал, слушая внимательно.

— Времени у нас совсем мало. Если они что-то заподозрят, то либо перевезут заложников в другое место, либо ликвидируют. К тому же риторика Штатов и Израиля ужесточилась, и не пойми что ждать от них. Если вмешательство, о котором они говорят, начнётся до того, как мы проведём операцию, то это может обесценить все усилия нашего государства.Тот контингент советников, что есть в Сирии — прекрасные специалисты.

— Вы говорили, что среди них есть и лучшие из лучших, — добавил Гиря.

— Немного, но есть. Я ж их сам набирал, — подмигнул Казанов.

В комнате повисла пауза. Виталий со вздохом поднялся.

— Вопрос с заложниками надо решать окончательно. Итак, чтобы не привлекать ненужного внимания, — с этими словами, он посмотрел на меня.

— Что? Опять кого-то найти? — спросил я.

— Не сегодня и не завтра. Вы, товарищ корреспондент, отдохните как следует. Если что, держи связь через Илюшу из посольства.

Казанов перевёл взгляд на Севу и одним кивком дал понять, что тот пойдёт с ними.

Сева надел майку и попрощался со мной.

— Даже чаю не попьёте? — сказал я.

— Нет, невозможно. Но вы всё не выпейте. Потом посидим и отметим, — улыбнулся Казанов, пропуская всех на выход из квартиры.

Дверь захлопнулась, и я остался один.

Телевизор всё ещё показывал очередную серию «Далласа», но силы меня уже покидали. Стоило остаться одному, как я завалился на кровать.

Скрип пружин, пыль, запах пота, пороха и дороги… всё вперемешку. Глаза слипались, но, стоило мне закрыть их, как зазвонил телефон.

Я взял трубку, не вставая.

— Карелин? Это Москва. Срочно! Нужен материал! — надрывался в трубку редактор. — Задание сверху!

— Какое? — уточнил я, давя зевок.

— По лагерям беженцев! Ты у нас на войне или в отпуске? Чего ты там дрыхнешь? Срочно!

Я сел, сдерживая раздражение.

— Слушай, я тут не в бассейне плаваю, — ответил я. — Только из-под обстрела вылез. И утром трупы под ногами перешагивал, если интересно. Дай сутки. Сделаю тебе материал.

В трубке повисло молчание. Потом голос стал чуть мягче, но настойчивее:

— Понял. Сутки у тебя есть. Не подведи, Лёша.

Я повесил трубку, перевернулся набок и уснул.

Выспаться не получилось. Утром кто-то решил устроить гонки на мопедах под окнами.

Несколько минут полежав и посмотрев на вентилятор под потолком, я поднялся и подошёл к окну. В голове мелькнула фраза: «по лагерям беженцев».

Нужен материал не по линии фронта, за что редакция выступала ещё вчера. Именно лагеря.

— Какой конкретно лагерь? — пробормотал я в пустоту.

Ответ пришёл сам собой. Можно совместить два дела — поехать в Южный Ливан и поснимать рядом с границей. Например, в лагерь Бурдж-эль-Шемали.

Я выдохнул и машинально потянулся к сумке с аппаратурой. Видимо, пора снова в путь.

Попасть в лагеря палестинских беженцев без контакта с Организацией Освобождения Палестины было крайне проблематично. Меня там без провожатого или рекомендации просто не подпустят. Ни к детям, ни к кухням, ни тем более к командирам.

Нужно было выйти на кого-то из ООП. И быстро.

После короткого душа и смены одежды я уже через час стоял у штаба «Подразделения 17» Организации Освобождения Палестины.

Здание располагалось в Западном Бейруте, где в начале 1980-х годов находились многие политические офисы ООП. Улицы были перегорожены бетонными блоками, а на крышах соседних домов дежурили вооружённые бойцы. Вход охранялся тщательно. Я прошёл проверку документов, обыск, и только после этого меня впустили внутрь.

Внутри царила атмосфера напряжённой работы. Трезвонили телефоны, по коридорам сновали люди в военной форме и гражданской одежде. Я подошёл к стойке регистрации и представился.

— Алексей Карелин, корреспондент из Москвы. Получил задание от редакции подготовить материал о лагерях палестинских беженцев. Советский народ хочет знать, как живут палестинцы в этих условиях.

Секретарь, молодой человек в военной форме, скептически посмотрел на меня.

— Мы вам рады, но сейчас не лучшее время для визитов.

— Понимаю, но именно сейчас важно показать миру, что происходит, — я не отступал.

После короткого совещания мне назначили сопровождающего — молодого бойца по имени Хадиф. Он был из того самого лагеря, в который я и запросил доступ. Хадиф хорошо знал местность в районе городской агломерации Тира, где и находился Бурдж-эль-Шемали. А также людей, проживающих там.

Как только мы обменялись рукопожатиями, он объяснил, что без его помощи попасть в лагерь практически невозможно.

— Без представителя ООП вас туда попросту не пустят. Это слишком опасно. Но поеду с вами. Так будет правильно. У меня есть пропуск, меня там знают. И потом… — он вдруг улыбнулся, чуть смягчившись. — Я люблю Советский Союз. Мой брат учился в Харькове. Говорит, это были лучшие годы. Мы с ним до сих пор по-русски переписываемся.

Приятно было слышать такие слова от людей.

— Спасибо, Хадиф, — сказал я.

Он просто кивнул, словно помощь была делом обыденным, не требующим благодарностей.

Мы договорились встретиться на следующий день утром, чтобы отправиться в лагерь и начать работу над материалом.

Остаток дня я без просвета продрых — усталость, наконец дала о себе знать.

Утром Хадиф подъехал в назначенное время к моему дому. Когда я вышел, он сидел за рулём в светлой рубашке с закатанными рукавами, и, заметив меня, вскинул руку. Я сел рядом, и мы выехали в сторону лагеря.

На шнурке под зеркалом покачивался металлический значок — профиль Ленина в красном круге. Из тех, что в Союзе вручали за отличную учёбу.

— Я действительно люблю вашу страну, — заметил Хадиф, уловив мой взгляд. — Брат тебе привет, кстати, передавал.

Дальше мы ехали молча, каждый в своих мыслях.

Бурдж-эль-Шемали — второй по численности из лагерей палестинских беженцев, к 1984 году он стал плотным, перегруженным районом с самодельной архитектурой.

— Здесь есть пять неофициальных входов: бывшие деревенские улочки, забаррикадированные цементными блоками, через которые могут пройти пешеходы, но не машины, — объяснил Хадиф, когда мы въехали на окраину Тира.

Через несколько минут мы остановились на блокпосту.

— Мир вам! — поздоровался с нами боец у бетонного блока. Он стоял, привалившись плечом к мешкам с песком, автомат висел на груди, ладонь лежала на ремне. Заметив Хадифа, он сразу оживился.

Хадиф притормозил и опустил окно. Они обменялись парой коротких фраз на арабском — сдержанно, по-военному. Хадиф повернулся в мою сторону и гордо сказал:

— Советский Союз!

Боец широко улыбнулся, вытянулся и… отдал честь. По-своему, не по уставу, но искренне.

Я чуть наклонил голову в ответ — не знал, как правильно реагировать.

— Дальше пешком, — объявил Хадиф.

Мы вошли на территорию, и я начал внимательно смотреть на окружающую меня архитектуру. Здесь были узкие переулки, двух и трёхэтажки из бетонных плит, нависающие балконы. На многих крышах стояли ржавые баки.

Лагерь неофициально разделён на районы, названные в честь сельскохозяйственных деревень в регионах Сафад и Тибериас.

— Это район Марокко, — объяснил Хадиф.

Он объяснил, что это связано с тем, что предки местных палестинцев переехали на Ближний Восток из Северной Африки.

Внутри лагеря царила тревожная атмосфера. Женщины стирали бельё, мальчишки играли рядом с остатками бронетранспортёра, стоявшего на пустыре. Мужчины ходили хмурые и сосредоточенные.

— Тут когда-то был школьный двор, — сказал Хадиф. — А теперь дети бегают между осколками.

Я записывал в блокнот, фотографировал. В кадр попал старик с чётками у входа в мечеть. Водовоз со ржавой бочкой. Запомнилась девочка в выцветшем платье, глядящая прямо в объектив.

Окна почти всех домов были завешаны тканью или неровно прибитой фанерой. Мы шли по узкому проходу между домами, где стены были изрешечены осколками.

Я заметил двоих — мужчину и женщину. Явно неместных. Светлые лица, бейсболки, камеры с жирными логотипами одного из западных каналов. Один держал микрофон и видеокамеру. Женщина с блокнотом стояла чуть в стороне, что-то помечая. Оба в лёгкой одежде цвета хаки. На бронежилетах нашивки на груди с надписью «Пресса». Эти журналисты казались слишком чистыми для этих улиц, как будто пришельцы из другой галактики.

— Вот британцы. Хорошо заплатили и снимают, — объяснил Хадиф.

— Не думали, что эта съёмка будет вам только во вред? — спросил я.

— Для нас отсутствие средств к существованию хуже.

Девушка-репортёр брала интервью у женщины, сидевшей на ступеньке у дома. Рядом стоял ребёнок лет десяти, в потёртой футболке и босиком. Я с ужасом отметил, что у мальчика нет руки…

— … а как вы поняли, что это были израильские бомбы? — спросила репортёр.

— А кому нас ещё бомбить? — возмутилась женщина.

— Вы уверены, что это не сирийцы? Или, может, ваши же палестинцы? По ошибке. Такое ведь бывает, — наседала репортёр, держа в руке микрофон.

Женщина смотрела на британцев, как на людей с другого мира. Потом опустила голову, закрыв лицо рукой. Мальчик сжал её локоть своей единственной рукой.

— Добрый день, — сказал я по-английски, подходя чуть ближе. — Алексей Карелин. Газета «Правда», СССР.

Репортёр повернулась, окинула меня взглядом, в котором мелькнуло любопытство. Она внимательно меня осмотрела снизу вверх и элегантно положила руку на бок.

Девушка была весьма красивой.

Из-под кепки выбивались тёмные волосы. Кожа девушки была белоснежной, с нежным румянцем на округлых щеках. Большие зелёные глаза миндалевидной формы. Фигуру хоть и скрывал бронежилет, но округлые ягодицы не скроешь.

Такой на войне не место. Ей бы в кино сниматься.

— У вас великолепный английский, мистер Карелин. Элис Винтер, — протянула она мне тыльную сторону ладони.

— Обойдёмся без красивых жестов, Элис, — ответил я, просто пожав ей руку.

Тут слово взял её оператор, опустив камеру.

— Мы делаем сюжет для британского телевидения. Хотим показать ситуацию объективно.

— Интересный способ, — сказал я спокойно.

Я понимал, что у женщины спрашивают действительно ли она считает, что это Израиль устроил бомбардировку, в результате которой её сын лишился руки.

— Особенно вопрос про «палестинцев по ошибке» мне понравился, — заметил я.

Элис опустила микрофон и пожала плечами.

— Война никого не щадит. Важно не питать иллюзий.

— И сколько платят за объективность? — спросил я, смотря в объектив их камеры.

— Полторы-две тысячи в неделю. Плюс страховка, — явно с издёвкой бросила Элис.

Говорить мне с ней было не о чем. Это были те люди, готовые ради денег говорить всё что угодно. Снимать какие угодно репортажи и этих людей вряд ли переубедить.

— А сколько платят вам, товарищ Каре…

Элис не успела договорить. Я услышал знакомый гул приближающихся самолётов. Хадиф резко дёрнул меня за плечо.

— Вниз! Быстро!

Я дёрнул за собой оператора и девушку. Мы вместе упали за бетонный блок, а рядом с нами залегли и палестинка с сыном.

Гул был всё ближе. И в эту секунду точно над нами пролетел израильский «Фантом».

Почти сразу раздался взрыв. Земля под ногами будто качнулась. Где-то в отдалении с грохотом обрушилась стена. За ней грохнуло ещё раз, ближе. Люди бросились в укрытие, женщины закричали, дети затаились под лестницами.

Я нырнул за бетонный угол. Британский оператор инстинктивно прижал камеру к себе, словно спасал раненого товарища.

Пыль моментально окутала всё. Звуки стали глухими, как под водой. Где-то рядом завыла женщина. За ней заплакал ребёнок.

В небе послышался низкий гул, я поднял голову и увидел, как над нами пронёсся Ф-15. Он шёл низко, на высокой скорости.

Репортёрша застыла, прижимая к груди блокнот, будто от него зависела жизнь.

— Там! — выкрикнул палестинский мальчик без руки на арабском и указал на бетонную нишу между домами.

Его мама помогла репортёрше встать и начала уводить её в подвал. Репортёрша Элис явно не понимая, что происходит, последовала за ребёнком и его мамой. В следующую секунду рядом, раздался третий взрыв.

— Это ещё не всё, — бросил Хадиф, прикрывая голову руками. — Они будут работать волнами. Дальше будет хуже.

Началась настоящая бомбардировка.