Военкор

Глава 6

Корабль «Капитан Мещеряков» продолжал рассекать волны, упрямо держась заданного курса.

Капитан сохранял спокойствие. Однако не отводил глаз от горизонта с израильскими катерами. Во взгляде капитана читалось: тормозить никто не собирается.

— Что дальше? — спросил первый помощник, подошедший ближе к капитану.

— Хрен им на воротник, а не досмотр! — проворчал он себе под нос и зажёг спичку. — Кури пока.

— Да у меня только «Северок» остался.

— Если куришь «Северок», не поймаешь триперок, — похлопал его капитан по плечу и предложил свой табак.

На тёмной коробке было написано «Clan».

Из динамиков радиостанции раздался очередной ультиматум от израильтян.

— Советское судно, немедленно остановитесь для досмотра. По нашей информации, на борту могут находиться палестинские боевики, скрывающиеся среди гражданских.

— Провокация чистой воды! — прокомментировал первый помощник.

Я не самый большой фанат Израиля, но налицо возможная дезинформация. С какой стати израильтянам так сильно необходимо останавливать советское судно с пассажирами.

Если только их разведка МОССАД не получила сведения от… другой разведки.

Не знать, что на борту беженцы, было невозможно. Либо их интересует кто-то конкретный.

Сомневаюсь, что кто-то в Израиле хочет играть с Советским Союзом в «красные линии». Без поддержки ребят из Вашингтона точно.

Капитан, продолжая наблюдать за манёврами катеров, покосился на меня и хрипло сказал.

— Думают, мы их боимся, товарищ корреспондент. Зря думают.

— Что будете делать, товарищ капитан? — спросил я.

Он со свистом втянул воздух и снял трубку с крючка настенной рации.

— Радио, на приём. Отправьте по аварийной. «Советское судно „Капитан Мещеряков“. На борту эвакуируемые гражданские лица. Просим прекратить действия, создающие угрозу безопасности. Информируем диппредставительства СССР и Сирии».

Я понимал, что послание адресовано на международную аварийную частоту.

Капитан бросил взгляд на радиорубку.

— Дублируйте радиограмму. Адрес — посольство СССР в Ливане, копия — Министерству морского флота. Передача немедленно.

— Есть, товарищ капитан! — ответил радист.

Капитан повернулся обратно к окну и, пыхтя трубкой, скрестил руки на груди.

— Пусть хоть в ООН жалуются. Судно идёт под флагом Советского Союза!

Тем временем два израильских катера обошли нас по флангам. Один прижимался к левому борту, другой зашёл справа. Их орудия были направлены на советское судно. На борту мелькали силуэты военных в касках.

Внезапно раздались выстрелы, пули прошли рядом с корпусом, заставив всех на борту «Капитана Мещерякова» вздрогнуть.

Ещё одна очередь из пулемёта прошла мимо кормы, за бортом вспенилась вода.

Я сделал снимок на «Зенит», фиксируя всё происходящее.

Капитан прошипел через зубы что-то неразборчиво и снял трубку рации.

— Советское судно. Следуем курсом в Латакию. Произведены предупредительные выстрелы с иностранных военных кораблей. Повреждений нет. На борту — эвакуируемые гражданские лица. Просим подтвердить статус и обеспечить дипломатическую защиту, — зарычал он в переговорную рацию.

— Товарищ капитан… Остановимся? — негромко спросил старпом, подойдя ближе, чтобы не слышали матросы.

Капитан помолчал.

— Пока держим курс. Но если пойдут ближе или начнут снова стрелять… хрен с ними, остановимся. У нас дети на борту.

Я стоял на мостике, глядя, как израильские катера берут нас в клещи, и после слов капитана подумал о Самире. Наверное, сейчас она держит на руках Амира. Война детей не щадит, увы. А Самира… представляю, как ей тяжело. В полном неведении и без опоры в лице своего мужа, который отстаивает свои земли.

Но в одном Самире повезло, в отличие от мужа она находится под защитой советского флага. И зря евреи делают провокацию. Советский Союз, как и Россия — долго терпит, но потом если бьёт, то так, что не останется даже пыли.

Что касается Израиля, я знал, что действия его ВМФ неправомочны. Международные воды находились на расстоянии 12 миль от берега Ливана. Всё остальное — это внутренние воды государства, и нахождение здесь Израиля как минимум незаконно. Так что это блокада и оккупация чистой воды.

Напряжение нарастало.

Израильские катера поначалу отошли от нашего корабля, но затем снова пошли на сближение. Один катер поплыл вдоль правого борта пугающе близко.

Выстрел.

Потом ещё один.

На этот раз снаряды ударили по волне в метре от носа. Фонтан воды взметнулся до уровня палубы. Внизу закричал кто-то из моряков.

Капитан стиснул зубы так, что хрустнула трубка.

— Они что сука творят? — он шагнул к радиопосту, наклонился к микрофону. — Всем постам. Приготовиться к аварийной остановке. Машинное — задний ход на первой. Рулевому — держать курс, но следить за кормой.

Он обернулся ко мне.

— Им нужен повод. Я его им не дам.

Корабль медленно сбросил скорость.

Я смотрел на катера и понимал, что представители ВМС Израиля хотят сорвать операцию.

Капитан спустился с мостика и уверенным шагом направился к носу. Я пошёл следом, обращая внимание, как нарастает напряжение среди экипажа. Ребята на борту были гражданские и, возможно, никогда прежде не оказывались в подобных ситуациях. По крайней мере, не все. Молодой матрос, вероятно, второго класса, с белой фуражкой, стоял у леера, сжимая руки в кулаки. На его лбу бисеринками блестел пот. Матрос не понимал, что будет дальше и чем может закончиться конфликт. Он машинально перекатывался с носка на пятку, не в силах оторвать взгляд от приближающегося катера.

— Антоша, нервничаешь? — спросил капитан тихо, чтобы не напугать.

— Да, — хрипло выдавил он.

— Слушай, сейчас не время дёргаться, у нас на борту дети. Понял?

Тот кивнул, не отрывая взгляда от катеров.

Ракетный катер типа Саар 4 имел угловатый силуэт с характерным изломом надстройки и низким, приземистым профилем. Стержень антенны расчерчивал небо, на палубе чернели бронекапсулы приборов.

— Советский корабль, — с правого борта донёсся резкий голос через громкоговоритель. — Требуем немедленного допуска на борт для досмотра. У нас есть основания полагать, что на судне укрываются преступники.

На палубе катера стояли трое вооружённых солдат в касках и в брониках. Один за щитком стационарной 20 мм пушки «Ореликон». Другой держал автомат наперевес, третий, с рацией и биноклем.

Израильские катера подползли к борту почти вплотную. Один по левому борту, другой носом перегородил путь.

— Советское судно. Немедленно опустите флаг и разрешите досмотр, — из громкоговорителя снова рявкнул голос, теперь уже по-русски. — В противном случае будут приняты меры!

Стало так тихо, что я услышал, как капитан постучал трубкой о поручень. Он выдохнул дым и взял громкоговоритель.

— Это пассажирское судно под флагом СССР, — отчеканил он. — На борту эвакуируемые гражданские лица. В соответствии со статьёй 92 Конвенции ООН по морскому праву, любое принудительное вмешательство в наш курс является нарушением международных обязательств. Мы требуем немедленно прекратить преследование и предоставить коридор для продолжения маршрута.

Израильтяне молчали почти полминуты. Потом их переговорщик снова заговорил, призывая опустить флаг, и подготовится к досмотру.

Капитан повернулся ко мне и улыбнулся одним краем губ.

— Товарищ корреспондент. Израильтяне думают, мы флаг опустим. Хрен им. Можете так и написать в своей статье.

— Вас процитировать? — спросил я.

— Всё можно убрать из статьи. А «хрен им» оставить.

Я не ответил, но продолжил смотреть, как развиваются события.

— Повторяю. Флаг СССР опущен не будет. Мы следуем гуманитарной миссией. Любые агрессивные действия с вашей стороны будут расценены как акт агрессии против Советского Союза, — отнеся громкоговоритель ото рта, он добавил шёпотом. — Пусть теперь в ООН блеют, твари неблагодарные.

Ясное дело, что израильтяне не намеревались отступать. Серьёзность ситуации прекрасно осознавал экипаж нашего корабля. Старпом стоял чуть в сторонке, уже сняв с пожарного щита багор. Матросы молчали.

Мне казалось, эти молодые ребята начнут нервничать, но нет. Будто уверенность капитана корабля передалась и им. А уж «первый после Бога» был просто глыбой.

Израильтяне выглядели серьёзно. Я видел, как один из израильских солдат поднял автомат и прицелился.

Капитан не отступил, и никто на судне не пошёл убирать флаг. Никто не собирался пускать военных на корабль.

— Советское судно, немедленно опустите флаг и подготовьтесь к досмотру. Повторяем, у нас есть основания считать, что на борту находятся лица, связанные с палестинскими формированиями. Это последнее предупреждение. В случае отказа мы будем вынуждены применить силу!

— Что отвечаем? — тихо спросил старпом.

Я стоял чуть сбоку, с фотоаппаратом в руке. Знал, что не должен лезть, но промолчать не смог.

Капитан вынул трубку и повернулся ко мне. В его взгляде не было и даже намёка на вопрос.

— Вы что-то хотели сказать, товарищ Карелин? — спросил у меня капитан.

— Нет. Решение за вами. Но как говорил мой дед, если не знаешь, как поступить — поступай по закону, — ответил я.

— А что гласит Устав? — повернулся капитан к старпому.

Тот уже постукивал по палубе багором. Конечно, против пушек и автоматов не поможет. Но тут главное — показать намерения.

— В Уставе сказано, что каждый член экипажа должен поддерживать престиж Советского Союза, честь и достоинство советского моряка, — ответил старпом.

С ним нельзя не согласиться. Если допустим досмотр, израильтяне повторят это снова на других кораблях. Только в следующий раз одним досмотром не ограничатся. А если дадим «заднюю», то всё — западная пропаганда завтра будет кричать, что СССР возит террористов… а они их обязательно найдут на борту.

Капитан посмотрел на меня с любопытством на напряжённом лице.

Он взял громкоговоритель и поднёс ко рту.

— Наш ответ — никто из вас на борт не поднимется. Во-первых, у вас нет билетов. А во-вторых, ваши требования незаконные. Команда действует в рамках морского и дипломатического протокола. Флаг не спущен и спущен не будет. Досмотр отклонён.

Он сделал паузу, задумался, а потом добавил также сухо.

— Идите… вон туда, — махнул он рукой в сторону Израиля.

Моряки на катерах зашевелились. Похоже, что-то готовят для корабля. Пушки так и были направлены на борт «Капитана Мещерякова».

Я шагнул ближе к борту и всмотрелся в линию горизонта, где начинался сирийский берег. Вышло бы оттуда хоть какое-нибудь военное судно. А пока шла игра на нервах.

И тут я кое-что заметил. Над берегом, едва различимые в мареве, появились две точки. Они стремительно приближались.

Капитан заметил их тоже. Прищурился, выставив перед собой руку, чтобы не слепнуть от лучей солнца.

Заметили и остальные.

— Что это? — спросил старпом.

Внимание приближающиеся точки привлекли и моряков ВМС Израиля. Суета на палубе усилилась. Кто-то даже включил сирену тревоги.

А две точки тем временем приближались. Всё ближе и ближе. Два силуэта, будто скользили по воде. А самое интересное, что нарастал гул.

— Наши! — громко сказал один из матросов, стоя́щих на корме.

К нам приближались два истребителя. Вот только слишком рано ещё для появления этих «красавцев».

И тут…

Вжух!

Кто-то из моряков инстинктивно присел, прикрывая голову руками. Один оглянулся на флаг, другой посмотрел на капитана. Я взял «Зенит» и сделал пару отличных кадров.

— Вот это да! — протянул старпом и негромко выругался.

Капитан оглянулся в сторону удаляющихся «сушек».

— Вот теперь посмотрим, запросят ли евреи досмотр, — ухмыльнулся он.

Я задрал голову. Пара Су-27 повторно прошла над нами с диким рёвом. Будто сам воздух вокруг рвался, оглушая всех. Но как же это приятно. Стоящий в стороне израильский катер начал маневрировать, но один из Су-27 прошёл так низко, что у того качнулась антенна. За ним пролетел второй, но чуть выше.

Досмотр не запросили. Оба израильских катера начали разворот, спешно удаляясь от советского корабля.

«Красная линия» была обозначена, и пересекать её больше никто не спешил.

Капитан снова сунул в угол рта трубку и закурил.

— Чего встали? Идём по курсу! Швартоваться не планируем!

«Капитан Мещеряков» вновь набирал ход, мягко рассекая волны.

Я вернулся в каюту и, тихо приоткрыв дверь, шагнул внутрь. Самира спала, свернувшись на узкой койке.

Амир сидел у стены с тетрадкой в руках и что-то рисовал. Я присмотрелся и увидел самолёт с красными звёздами на крыльях. Завидев меня, мальчик показал рисунок.

— Это ваш самолёт, — с гордостью сказал он. — Он пролетел, чтобы спасти нас. Его папа попросил!

Я присел рядом, посмотрел на рисунок и взлохматил волосы мальчугану.

— Правильно, парень. Так всё и было.

Наутро «Капитан Мещеряков» медленно входил в порт Латакии, крупнейший морской порт Сирии на побережье Средиземного моря. Порт включал рейд, внешнюю гавань, защищённую молом, и два внутренних бассейна.

Причальный фронт растянулся на несколько километров, что позволяло одновременно принимать два десятка судов. На причалах располагались береговые и плавучие краны, склады и судоремонтные мастерские с плавучим доком.

Я стоял на палубе, наблюдая, как порт оживает с приближением корабля. У причалов сновали армейские грузовики. Около дальнего склада стояли машины «Красного Полумесяца».

Я вышел на палубу, когда трап только начали спускать. На причале стояли встречающие — человек тридцать, не меньше. Большинство были в военной форме. Советская выправка в этих людях угадывалась сразу.

Первым на борт поднялся лейтенант с красной нарукавной повязкой. Подал капитану руку, кивнул мне и оглядел палубу. Потом махнул вниз, и на борт прошли медики и работники консульства.

— Женщины с детьми подходим первые. Всё хорошо, вы в безопасности, — говорили женщины с повязками медслужбы.

На всех хватало воды, яблок и других фруктов — кто-то с местного советского представительства приволок ящик прямо на тележке. Детвора разбирала их с большим удовольствием.

Всех эвакуированных сразу делили по спуску на причал. Семьи шли в очередь налево, одиночки уходили направо. Списки перепроверялись прямо у трапа. Специалисты работали слаженно. Присутствовали также и переводчики.

У шаткого стола на причале, женщина в халате раздавала упаковки с едой и питьевой водой. Прямо с грузовика сгружали коробки с вещами и средствами гигиены.

Неподалёку стояли «Икарусы» и пара «ЛАЗов», на них эвакуируемых должны были отвезти на расселение.

Самира уже получила свой набор продовольствия, средств гигиены и одежды.

Я подошёл к ней ближе.

— Теперь точно в безопасности. Здесь уже наши.

Она молча кивнула, не сразу отводя взгляд.

— Спасибо, — тихо сказала она по-русски.

Я присел на корточки перед Амиром, который всё ещё держал свой рисунок. Положил руки на плечи мальчику.

— Кем он хочет стать, когда вырастит? — спросил я у его матери.

— Космонавтом, — неожиданно для меня, по-русски ответил мальчик.

— Отличная мечта, — я одарил его улыбкой и чуть крепче сжал плечи. — Приезжай к нам в Советский Союз. Тебе понравится. Папа будет тобой гордиться.

Мальчик кивнул, восприняв всё всерьёз.

— Обещаю.

Я взъерошил волосы Амира и, выпрямившись, тут же заметил двух мужчин, идущих по направлению к нам. Первого я узнал сразу, этот боец работал под началом Казанова. Тот самый Рудольф, который почему-то имел прозвище Сева.

Второй мужик был плотный, с густыми бровями и неспешной походкой. Он чуть прихрамывал на одну ногу.

— Карелин! Как живой! С прибытием, — первым заговорил Сева.

Боец протянул мне руку, пожал крепко.

— Да уж. Был момент, когда… впрочем, будет время рассказать, — ответил я.

Второй человек представился работником посольства.

— Самиру и сына я забираю. Устроим, оформим их. Всё как надо. А ты поедешь с Рудольфом, — он кивнул на Севу. — Поможет тебе здесь освоиться.

Я обернулся к Самире и Амиру.

— Вам помогут. Всё будет хорошо.

Мальчик протянул мне руку.

— Жду в Москве, — сказал я, пожимая его руку. — Обязательно.

Вместе с посольским работником, Самира и Амир пошли в сторону большого автобуса с надписью на русском и арабском — «Посольство СССР».

Сева пригласил меня к припаркованному за забором автомобилю. Это был старый пикап «Хайлюкс» третьего поколения.

Пока шли к машине, я рассказал ему о произошедшем. Сева сразу сказал, что тут налицо провокация.

— Не думаю, что гипотетическое противостояние с СССР нужно Израилю.

— Естественно, поэтому и странно. Тогда кому?

— Разберёмся. Поехали, Алексей, — коротко бросил Сева, заводя двигатель.

Я сел рядом, прикрыв за собой дверь. Машина тронулась плавно, покидая шумный порт.

По пути в Дамаск, Сева передал мне конверт с документами.

— Вот твоя временная аккредитация, — пояснил он.

Я взял конверт, открыл. Внутри было удостоверение с моей фотографией и печатями. Я всё внимательно изучил, проверил каждую строчку, чтобы не было ошибок, и довольно кивнул.

Через некоторое время мы проезжали мимо строительной площадки.

— Будущая авиабаза, — заметил Сева. — Строим совместно с сирийцами. Работа кипит день и ночь, ребята стараются не покладая рук.

Я посмотрел на стройку и… вздрогнул. Строилась база, на которой я служил в прошлой жизни. Невольно повернул голову, провожая взглядом место, где был жилой городок. Множества тех самых кимб и габионов, укрытий для самолётов и большой стоянки пока нет.

Я спохватился, вытащил фотоаппарат и сделал снимок.

— Впечатляет, правда? — хмыкнул Сева.

Вскоре мы уже ехали по оживлённым городским улицам. Дамаск 80-х встречал всё тем же смешением древности и современности. Узкие улочки старого города с минаретами, базарами и пряными запахами чередовались с широкими проспектами и современными зданиями.

Витрины магазинов соседствовали с вывешенными портретами Хафеза Асада, а на каждом шагу встречались армейские посты. Над всем этим царила привычная ближневосточная суета из смеси криков торговцев, рёва моторов и тягучей музыки из радиоприёмников, прерываемой выпусками новостей.

— Сегодня президент Асад заявил, что «решающая сила нации покоится на индивидуальной активности»… — вещал диктор радиостанции «Радио Дамаск».

Первым делом я попросил Севу завести меня в советское посольство. В Сирии приоритетом для меня, как корреспондента, была база Эт-Тиясс. Но для её посещения требовалось получить официальное разрешение. Я надеялся, что через посольство удастся проще всего решить этот вопрос.

Увы, дипломатическая кухня оказалась недружелюбной к СМИ. Вежливо, но жёстко мне пояснили: «Посещение военных объектов на территории Сирии, возможно исключительно по линии Министерства обороны и только если есть соответствующий допуск».

Причин не называли. Каши с дипломатами сварить не удалось.

— Куда теперь, товарищ Карелин? — поинтересовался Сева, когда я вернулся в машину ни с чем.

— В «Белый дом».

Так здесь называли штаб-квартиру аппарата Главного военного советника СССР при Министерстве обороны Сирии.

Через некоторое время мы подъехали к зданию, которое действительно напоминало «Белый дом». У постройки были светлый фасад, колонны, ухоженная территория.

Я уточнил, как могу поговорить с заместителем по политической работе аппарата, и мне подсказали кабинет полковника Виктора Павловича Мельникова.

Замполит оказался рослым мужиком с седыми усами и живыми глазами. Рядом с ним за соседними столами, погруженные в работу, сидели секретарь объединённой профорганизации в звании полковника и лектор-пропагандист.

— Товарищ Карелин, «Правда»? — спросил замполит. — Я полковник Виктор Мельников, заместитель по политической части. Добро пожаловать в Дамаск!

Кабинет замполита был обставлен строго и функционально, как и следовало ожидать от штаба советского военного советника в Сирии. У стены стоял массивный письменный стол из тёмного дерева, на котором аккуратно были разложены документы, папки и канцелярские принадлежности.

На стене за столом висела большая карта Сирии с отмеченными стратегическими объектами и маршрутом советской военной помощи.

Рядом с картой висели портреты Ленина и нынешнего генсека ЦК, подчёркивающие идеологическую направленность работы.

В углу кабинета стоял небольшой книжный шкаф с уставами, методическими пособиями и политической литературой.

Только комнатные растения на подоконнике придавали помещению немного уюта.

Мельников предложил мне сесть, и я сразу решил перейти к делу.

— Товарищ полковник, для лучшего освещения работы наших специалистов, мне бы хотелось посетить авиабазу Эт-Тиясс.

Замполит сглотнул, налил стакан воды и предложил мне.

— Пока это невозможно, — полковник покачал головой. — Твоя задача — освещать достижения сирийской стороны и работу наших гражданских специалистов.

— А чем вам не специалисты наши лётчики, танкисты, ПВОшники? Они вносят не меньший вклад в защиту и развитие Сирии.

— Пока что нет. Могу вам предложить осветить жизнь наших специалистов в их доме…

Не самое интересное, что хотелось бы рассказать.

Чем дольше мы разговаривали, тем больше я понимал — здесь разрешения тоже не получу. Мы ещё поговорили с замполитом несколько минут, а потом зазвонил телефон. Полковник Мельников в одну секунду изменился в лице и вытянулся по струнке.

— Так точно. Есть. Исполняю, — проговорил он, чуть ли не отдав честь трубке. На секунду он прижал ладонью динамик и, повернувшись ко мне, шепнул. — Загляни попозже, товарищ Карелин. Тут срочно. Не до Вас.

Я понимающе кивнул.

Да и оставаться смысла не было. Я поднялся, коротко попрощался и вышел из кабинета. В коридоре меня ждал Сева, сидевший на стуле и перелистывавший номер сирийской газеты «Аль-Тавра».

— Ну что, не пустили? — спросил Сева, поднимаясь на ноги.

— Пока нет, — сказал я. — Поехали отсюда.

Пока мы с Севой спускались по бетонной лестнице, я прикидывал, куда двигаться дальше. Эт-Тиясс пока закрыт, сидеть в Дамаске и писать о достижениях сирийского сельского хозяйства мне не хотелось. Я всё же военный корреспондент.

— Значит так, — сказал я, когда мы сели в автомобиль. — Едем в штаб-квартиру миссии ООН. Сделаю материал о контингенте на Голанских высотах.

Он удивлённо поднял бровь.

— Миротворцы? Ты уверен, что дадут доступ?

— Не уверен, — пожал я плечами. — Но попытка не пытка. А если дадут, то получится мощная публикация.

Сева покачал головой.

— Карелин, тебе не сидится на месте. Пошли бы с тобой на рынок. Шаурму бы скушали или шашлыка. А то и местного кофе испили.

— Много жирного есть вредно.

— А умирать здоровым жалко. Сдалась тебе эта буферная зона. Если хочешь, давай съездим в миссию ООН, — развёл руками Сева, свернул газету и достал ключи из кармана.

— Только нам нужен тот, что отвечает за Голаны. Миссия UNDOF.

Через полчаса мы уже въехали в район Маззе — дипломатический и международный кластер западного Дамаска. Среди прочих зданий здесь находилась и штаб-квартира UNDOF, развёрнутая ещё в середине 1970-х годов.

У входа меня встретил офицер в голубом берете с эмблемой ООН, в светлой рубашке с нашивками миссии и в брюках цвета хаки.

— Майор Питер Ларсен. Дания.

Я показал ему своё удостоверение, объяснил цель визита, и он немного поколебавшись, всё-таки провёл меня внутрь.

Здание UNDOF отличалось по духу от всего, к чему я привык в советских структурах. В холле светлые стены, вдоль которых стояли мягкие кресла. На стенах висели плакаты с миссиями ООН. Был даже автомат с напитками, в том числе с банками «Колы» и «7 Up».

В кабинете офицера, принимающего решения, стоял хрупкий стеклянный стол, на нём лежали такие же хрупкие пластиковые папки и подставка с флажками ООН.

На стене висела карта юга Сирии с пометками участков патрулирования.

Я изложил здешнему офицеру просьбу. Мне нужно было подготовить материал о деятельности миротворцев на Голанских высотах. Задача — взять интервью и посетить один из патрульных участков.

Офицер слушал внимательно, кивал, потом достал форму-запрос.

— Я передам в сектор и свяжусь с руководством. Возможно, потребуется время на согласование. Здесь не всегда просто с доступом.

— Понимаю, — ответил я.

По мере общения я не мог не сравнивать — советские учреждения были строже, дисциплинированнее, с тем самым духом, к которому привык каждый служащий нашей армии. Но в миссии ООН всё было… легче что ли, каким-то расслабляющим, совсем не располагающим к выполнению устава и к службе.

Как бы то ни было, мне сразу стало ясно, что заполнение анкеты — это вежливый способ отказа. Выходя из здания UNDOF, я уже знал, что буду делать дальше. Если официальные каналы закрыты, придётся искать обходные неофициальные пути.

— Сева, — обратился я. — Отвези меня на рынок, хочу перекусить.

— Вот! А я знал, что тебе понадобится на рынок.

Мы направились к одному из старейших рынков Дамаска — Сук аль-Хамидия. Уже на подходе к нему, воздух наполнился ароматами жареного мяса и свежей выпечки. На прилавках красовались горы специй: куркума, зира, корица, кардамон. Рядом жарились шашлыки, пахлава манила своим сладким ароматом. Повсюду слышались крики продавцов, предлагающих свой товар.

Я сделал несколько снимков. После мы заказали по чашке арабского кофе с кардамоном и начали искать место, куда присесть.

За одним из столиков сидел старик с аккуратно подстриженной бородой, в льняной рубашке и жилете с потёртыми карманами.

Он неспешно крутил между пальцами янтарные чётки и читал газету на арабском. На столе у него лежали открытые нарды.

Старик глянул на меня и Севу поверх очков, и, кажется, уже тогда понял, что мы не местные. Тем не менее, он слегка кивнул, приглашая к игре.

— Играете? — спросил я по-арабски, указав на доску с нардами, которые здесь называли табла.

Он свернул газету, отложил её и кивнул на пустой стул.

— Конечно. Только табла не терпит спешки, — ответил он по-английски с лёгким акцентом, но уверенно.

Сева сел рядом и внимательно наблюдал за игрой, попивая кофе.

Партия шла медленно, размеренно. Мы почти не говорили, просто бросали кости, делали ходы. Старик всё также перебирал чётки.

— Вы откуда? — наконец, спросил он после очередного хода.

— Советские журналисты. Хотим сделать материал о том, что сейчас творится на Голанах. Ищем проводника.

Старик погладил бороду, глядя на доску.

— Есть один человек. Знает те места. Зовут Махмуд аль-Хатиб.

Сева удивился, что этот старик так охотно решил нам подсказать проводника.

— Буду благодарен, если подскажете, как его найти, — сказал я и сразу же записал имя в блокнот.

Старик помолчал. Выиграл ход и только потом, откинувшись на спинку стула, продолжил.

— Раньше он работал на линии, водил гуманитарщиков. Местность знает, а главное — людей чувствует. Найти его можно на входе в рынок, у него там свой лоток с ремонтом обуви. Может быть, согласится вас проводить, — сказал старик и снова стал медленно перекатывать пальцами чётки.

Партию я проиграл, но зато у меня появился шанс добраться до Голанских высот. Пусть и неофициально.

Имя Махмуд аль-Хатиб было широко распространено в Сирии, особенно среди людей из приграничных районов.

Мы быстро нашли обувную лавку и увидели за ней мужика небольшого роста с жидкой бородой и совершенно чёрными глазами. Он занимался ремонтом ботинка, зашивая оторванную подошву.

Я подошёлк нему и поздоровался, пока Сева стоял в стороне, разглядывая сувениры.

— Мне сказали, вы знаете дорогу к высотам, — я специально заговорил по-русски.

Мужик оглядел меня с ног до головы, кивнул.

Местные проводники могли просить в среднем 50 сирийских фунтов в день за услуги сопровождения иностранца. Но если гиду говорили, что ты советский гражданин, то цена могла быть символической, потому что большинство сирийцев испытывали симпатию к СССР и всячески хотели отблагодарить нашу страну.

— Я журналист из Советского союза! Это мой коллега. Хотим посмотреть на Голанские высоты.

Махмуд помолчал, а потом заговорил по-русски, довольно бойко.

— Дорога сейчас не самая спокойная, не пугает?

Тут как раз подошёл Сева.

— Отнюдь, граждане СССР хотят знать, что происходит в Сирии! — ответил он.

— Хм… тридцать фунтов. Устраивает?

— Устраивает.

— Хорошо. Я соберусь, подождите немного здесь. Мне надо закрыться.

Махмуд отложил ботинок и скрылся в подсобке, буркнув, что сейчас соберётся. Мы остались одни.

Достав «Зенит», я решил не терять времени — рынок жил, как улей, и каждый миг мог стать удачным кадром. Сделал пару снимков витрин с пирамидами фруктов, разносчиков с хлебными лепёшками и обшарпанных вывесок на арабском.

И вдруг в уличной суете услышал знакомую русскую речь.

— Прости, я не специально!

Голос принадлежал мужчине лет тридцати, в футболке и выцветших джинсах. Он столкнулся с девушкой, запачкав шаурмой белоснежное платье.

Я приподнял камеру, настроил фокус и поймал момент, когда девушка бросает гневный взгляд исподлобья, а мужчина виновато, но спокойно улыбается. Позади них на фоне застыл продавец с подносом гранатов, с интересом наблюдающий за сценой.

Щёлк.

Я собирался было сделать ещё один кадр, но в этот момент вышел Махмуд с небольшой сумкой через плечо.

— Всё, готов. Пойдём, — он махнул в сторону переулка.

Я закинул ремень «Зенита» на шею и пошёл в переулок вслед за Севой и проводником.

Сев в машину, мой новый коллега быстро её завёл.

Мотор заурчал, и мы поехали по узким улочкам прочь из города.

Мы объезжали контрольные посты, петляли по просёлкам, пару раз останавливались, чтобы осмотреться.

— Сюда редко кто ездит в последнее время, — сказал Махмуд. — Только пастухи и кое-кто… по делу.

Ехали долго. Несколько раз останавливались, чтобы перевести дух. Махмуд всю дорогу был сосредоточен, будто чего-то опасался.

Но всё когда-нибудь кончается, так и часа через два впереди показалась возвышенность, заросшая редким кустарником.

Я поднял бинокль, который таскал с собой в сумке с самого начала. Вдалеке, на фоне выжженной травы и старых бетонных заграждений, виднелись палатки ООН. Чуть ниже двигались люди, грузившие ящики в бортовой грузовик.

— Надо поближе подъехать, — сказал Сева, который не меньше меня заинтересован. — Иначе поснимать не получится.

— Опасно, — покачал головой наш проводник.

Махмуд задумался лишь на секунду, но Сева поддал газу. Мы свернули в сторону невысокого хребта и остановились за развесистым кустом.

С новой позиции открывался лучший обзор на участок. Я достал бинокль и теперь лучше разглядел людей — некоторые в голубых касках, другие без них, в серых комбинезонах.

— Сматываются, — пробормотал Сева и сплюнул в открытое окно. — Быстро как-то. До вечера точно должны были стоять.

— Почему? — спросил я.

— Обычно они как сонные мухи возятся.

Я направил бинокль на водителя грузовика. Что-то в нём выбивалось из общей картины… чёрная борода, странная худоба, неуставная одежда.

— Ну-ка дай посмотрю, — Сева попросил у меня бинокль. Смотрел с минуту, а потом пробормотал — Ты глянь, этот у руля… не ООНовцев.

После слов Севы я обратил внимание, что на грузовике нет номеров, как и символики ООН.

Любопытно…

Любопытство усилилось, когда к подножию холма подъехал джип. Из него вышли двое. Я вновь поднял бинокль и разглядел прибывших. Первый такой же бородатый, как и водитель, с автоматом в руках. Второй… высокий, белокожий, европейской внешности. На нём были надеты солнцезащитные очки. Он подошёл к одному из солдат в каске и поздоровался с ним. Затем, переговорив с офицером, протянул ему… чемодан. Офицер из контингента взял, но начал оглядываться по сторонам.

— Ты его знаешь? — спросил я, нащупывая фотоаппарат.

Сева взял бинокль, всмотрелся и не сдержался.

— Да. Это мы удачно приехали.