Военкор

Глава 24

Два дня мне ещё предстояло пробыть в госпитале. Запах медикаментов, хлорки и выстиранных простыней был повсюду. Изредка я выходил на небольшой двор, огороженный габионами и мешками с песком. На КПП постоянно дежурили сирийские солдаты, а пропускной режим на территорию был весьма строгий. Хоть перемирие и было объявлено, но никто «булки» не расслаблял. И это несмотря на то, что база Тифор от текущей линии боевого соприкосновения находится в 150 километрах.

В палате госпиталя, несмотря на открытое окно, была настоящая баня. Сама жара меня уже не пугала, а вот солнце палило так, что на больничной койке я чувствовал себя, как кусок мяса на шампуре.

После завтрака и врачебных назначений, я вновь отправился на улицу. Тень от строений госпиталя была редкой, и поэтому пришлось пройтись до скамьи под деревом.

На мне были лёгкие хлопчатобумажные штаны и военная майка. Одежду мне выдали вместо моей грязной полевой формы сирийских войск. Пластырь и бинты на боку напоминали о ране, но в целом выздоровление шло с опережением графика. Поэтому чувствовал я себя сносно.

Рядом на подоконнике стоял огромный бумбокс Шарп. Такой был мечтой советской молодёжи во второй половине 80-х. Цветные стрелочные индикаторы с большими басовиками, спрятанными за защитными решётками и хромированными ручками. Полнофункциональная кассетная дека оснащалась системой шумоподавления.

Это произведение японской промышленности принесли сирийцы, как подарок госпиталю. Причём этот магнитофон был один из многих «гостинцев» от благодарных садыков.

Одно плохо — из динамика звучали только арабские мелодии с местных радиостанций. Иногда их сменял выпуск новостей. Сейчас очередной шлягер арабской эстрады сменил голос диктора информационной программы радиостанции «Радио Дамаск», который я как раз ждал.

— Сегодня в Женеве было официально подписано соглашение о прекращении огня между сторонами конфликта. Представители Сирии, Израиля и Ливана, а также Организации освобождения Палестины приняли решение о замораживании боевых действий. Гарантами соглашения выступили специальные представители Советского Союза и США. Стороны подтвердили готовность к обмену пленным и эвакуации тел погибших…

Я выдохнул и откинулся на спинку. Рядом зашуршал гравий на дорожке, я поднял глаза и улыбнулся от неожиданности. Передо мной стояла уже знакомая мне Лариса из «Известий».

— А вот и ты, Карелин, — улыбнулась она в ответ.

На ней была одета выцветшая блузка, которая ей чертовски шла и подчёркивала достоинства шикарной фигуры.

— Какие люди в Голливуде! — воскликнул я.

— А почему в Голливуде-то? — захихикала Лариса. — А я тебе принесла пирожки с капустой. Подумала, что тебя здесь плохо кормят!

Лариса поставила пакет на скамейку. Не то чтобы кормили плохо, но пирожки пришлись в самый раз.

Конечно, немного неожиданно, что она пришла, но… приятно! Приятно, когда тебя приходит проведать такая красотка.

— Карелин, ты целую неделю был вне эфира. Пять дней молчания! Мы тебя уже того… Когда ты не вышел на связь, редакция подняла тревогу. Пошли звонки в Министерство, те — в посольство в Дамаске, а уже они добрались до вашего штаба. Там сообщили, что ты ранен. Аж по радиограмме. Но я сама настояла проверить лично. И вот я тут, — объяснилась Лариса.

— Так и знал, что ты будешь по мне слёзы лить, — улыбнулся я и добавил: — операция принеси пирожки раненому товарищу прошла успешно.

Мелькнула мысль, что я в новом теле ещё ни разу не ел пирожки! Буду исправлять это досадное недоразумение, пирожки, кстати, оказались действительно вкусными.

— Ты как всегда… шутник, блин, — она села рядом, вытянула стройные ноги.

— Ну а если серьёзно, спасибо тебе, Ларис, я не ожидал.

— На здоровье. Кстати, Лёш, твоя командировка закончена. Официально ещё позавчера. Сюда уже направили нового спецкора. Какой-то выпускник факультета журналистики. Папа — шишка в ТАСС.

— Папенькин сыночек, значит? — уточнил я с набитым ртом.

— Ну, я его пока не видела. Может, уже где-то фоткает руины с безопасного расстояния, — хихикнула Лариса. — Ты знаешь, как это всё происходит. Сейчас отработает недельку-другую, когда опасности нет, и свалит.

Не скажу, что это было для меня новостью «совершенно секретно». Дату окончания командировки я без того знал, правда наступала она на пару недель позже. Сразу после выписки я планировал сделать репортаж о штурме аэродрома, но видимо, сделаю это уже в Москве. А насчёт сынка… ну, значит, в Москве были уверены, что ближайшие несколько недель перемирие будет действовать.

— А я вот тоже уезжаю. В Москву, — вдруг сказала Лариса.

— Твою командировку тоже решили завершить?

— Говорят, что не справилась. Ну, или этот Самойлов… дрянь он, в общем.

Мы ещё немного поболтали. Лариса попыталась у меня узнать о том, где я получил ранение. Решил, что время для рассказа о штурме Рош-Пинна пока не настало. Девушка достала из кармана маленький блокнот и вырвала листок.

— Тут мой адрес и телефон в Москве. Пролетарский район, дом старый, кирпичный… ну ты найдёшь, он там единственный такой. В общем, будешь в Москве, заходи на чай или просто поболтать, — протараторила она, словно выдала автоматную очередь.

Я кивнул и спрятал листок в карман штанов.

— Хочешь рассмотреть моё ранение более подробно? — улыбнулся я, доедая второй пирожок и потянувшись за третьим.

— Так, много мучного тебе сейчас нельзя, а то меня твой лечащий врач отругает! — переключилась Лариса, но мельком взглянула на меня, и по её щекам растёкся румянец. — А насчёт чего я хочу… не придёшь, не узнаешь!

Лариса поднялась, склонилась и поцеловала меня в щеку на прощание.

— Мне пора, Лёша. Вечером вылет с Дамаска.

Она взяла сумку и пошла по дорожке, не оборачиваясь. Я смотрел ей вслед, пока её силуэт не скрылся за углом краснокирпичной стены госпиталя. Радио продолжало щёлкать волнами, а в небе шумели винты очередного пролетающего Ми-8.

Очередной день в госпитале пролетел быстро. Я по большей части спал, а если не спал, то слушал радио на лавочке.

Перемирие по большей части работало. Я не слышал ни грохота канонады, ни взрывов. Всё больше слышал далёкие звуки авиации и стрекотание вертолётов.

Утром медсестра уже принесла таблетки, заменив привычный укол, и сказала, что моя выписка уже не за горами, но это как решит врач.

Я сидел на койке, прислонившись к металлической спинке, и листал помятый номер газеты «Тишрин», то и дело переводя взгляд на окно.

В коридоре послышался уверенный и спокойный мужской голос. Его хозяин быстро и вежливо объяснялся на арабском с дежурным врачом.

— Я могу вызвать его лечащего врача, если вам нужна полная информация, — объяснял врач.

— Нет, не стоит. Я ненадолго. Здесь лежит Карелин? — спросил гость у врача.

— Да.

Голос гостя был мне хорошо знаком. Так что когда он вошёл, я был уже не столь сильно удивлён.

— Товарищ Карелин, приветствую! Как ваше «ничего»? — спросил у меня Казанов, войдя в палату.

Я подтянул ноги, садясь ровнее.

— Как сказал бы мой дед — среднего телосложения.

Он кивнул и присел на краешек соседней койки. Осмотрел меня внимательно, оценивающе.

— Медики доложили, что ты уже как сайгак тут скачешь, — усмехнулся он.

— Давно перестал удивляться вашей осведомлённости, — ответил я, коротко пожимая плечами.

Казанов быстро бросил взгляд на мою рану.

— Пару сантиметров и была бы мемориальная доска в Союзе, а не койка в Тифоре.

— Оригинально, Виталий Иванович.

Казанов тяжело вздохнул.

— Задача удержания аэродрома была ключевой в вопросе переговоров. Израилю этот прорыв встал поперёк горла. Поэтому в Женеве у руководства Сирии были козыри на руках.

Виталий внимательно на меня посмотрел и молча направился к двери.

— Кстати, Алексей. А почему вы ещё не одеты? У вас, между прочим, через полчаса построение на стоянке авиабазы Тифор.

Я невольно посмеялся от такой предъявы Ивановича.

— Благодарю, но сие мероприятие точно не для меня. У вас там народу для массовки не хватает? — уточнил я.

— Хватает. Но рекомендую вам поторопиться. Не заставляйте целого министра обороны вас ждать.

Я сомневался, довериться Казанову или нет. Виталий внимательно на меня смотрит, несколько секунд, гипнотизируя взглядом.

— Министр обороны какой страны? — спросил я.

— Сирии. Генерал Тлас уполномочен президентом Асадом выказать признательность советским войнам за помощь в войне с агрессором. Вы тоже есть в списке.

В палату вошёл сирийский солдат и принёс советскую полевую форму «эксперименталку».

— Вот форма. Так что переодевайтесь и на построение. Осталось двадцать девять минут.

Казанов развернулся и уже собирался выйти из палаты. Но я его остановил.

— Вы на машине?

— Само собой. Подброшу, если надо.

Я ещё минуту посидел, глядя на аккуратно сложённую форму и кепку с солдатской кокардой защитного цвета.

Решил, что нужно идти. Медленно поднялся и начал переодеваться, стараясь не задевать рану. Оглядел себя в зеркале. Лицо осунувшееся, взгляд усталый.

Надев форму, я вышел из палаты. На удивление ни постовая медсестра, ни курящий на входе дежурный врач мне ничего не сказали.

Казанов стоял около УАЗ «таблетки» и ждал меня. Забравшись в машину, мы выехали с территории госпиталя в направлении стоянки самолётов.

На лётном поле настоящий аншлаг авиационной техники. Тут и сирийские МиГ-25 и МиГ-23 с подвешенными ракетами, и несколько боевых вертолётов Ми-24, и гигантов Ми-6.

Увидел я и тех самых «грачей» Су-25. Звено этих штурмовиков стояло в арочных укрытиях, а рядом с ними крутился техсостав, обслуживая самолёты.

УАЗ подвёз меня к открытой рампе Ил-76, рядом с которой собралось много советских солдат. Я вышел из машины и осмотрел собравшихся военнослужащих. Большинство с перебинтованными руками и царапинами на лицах. Те самые бойцы, которые вместе с сирийским коммандос взяли штурмом Рош-Пинна и уничтожили базу наёмников Блэк Рок.

— О, Алексей Владимирович! — крикнул один из бойцов, узнав меня.

— Приветствую! — махнул я рукой.

Казанов вышел из машины и подошёл ко мне ближе.

— Я вас подожду. Поговорим после построения.

Через минуту подали команду «становись». Я быстро встал в строй и выровнялся с соседом.

— Владимирыч, как думаешь, что будет сейчас? — спросил он у меня.

— Скажут спасибо. Кого-нибудь наградят. Вон, видишь, сколько собралось «причастных», — сказал я, намекая на стоящих справа от нас офицеров.

Они сразу выделялись тем, что были в слишком наглаженной полевой форме.

— Неделю назад эта группа прилетела. Не знаю для чего, но они были в Рош-Пинна. «Быт» смотрели, — сказал мне сосед.

Наверняка очередная комиссия, которая захотела перед окончанием боевых действий в них поучаствовать. Ну и награды собрать.

Стоящие рядом со мной были только-только с больничных коек. Кто с перевязанной рукой, а кто и без руки. Все выстроились вдоль полосы. Жара, несмотря на вечер, ещё прижимала.

Напротив нас были сирийские солдаты из почётного караула. В руках у знамёнщиков на ветру развевались флаги Советского Союза и Сирии, а рядом с ними несколько столов.

Двое сирийских офицеров вынесли накрытые подносы и расставили их на сдвинутых столах.

В этот момент подъехали машины. Из первой бронированной «Тойоты» вышел министр обороны Сирии — Мустафа Тласс, в белоснежной форме с золотыми погонами и в солнцезащитных очках. Его сопровождали охранники и переводчик. За ним из ещё одной машины вышли главный военный советник генерал-полковник Яковлев, с которым я уже пересекался на базе в Эс-Сувейде.

— Точно он, — шепнули слева, реагируя на появление министра. — Видел по телевизору, как он ужинал с Хафезом Асадом.

Тласс был высоким, с седыми висками. Его золотые погоны блестели на солнце. Он шёл неспешно, осматривая нас всех взглядом, в котором не было пустого одобрения или театральности. Министр смотрел глазами, полными уважения.

Он подошёл к трибуне и заговорил на арабском через переводчика.

— Сегодня вы не просто солдаты. Вы — железный щит этой земли. Вам противостояли лучшие израильские войска, техника, авиация. Они били вас днём и ночью! Но вы выстояли…

Министр оглядел ряды. На мгновение остановился взглядом на мне.

— Я благодарю вас. Верховный главнокомандующий Аль-Асад благодарит. Народ Сирии в долгу перед вами. В час великих испытаний, когда империализм Запада открыл пасть и готовился нас перемолоть, мы вместе дали отпор.

Он говорил долго и воодушевлённо, со свойственной арабским военным страстью. Его фразы переводил худощавый капитан в выцветшей форме советского образца, явно из старшего состава переводчиков.

А потом началось то, ради чего мы, собственно, и собрались. К микрофону подошёл командир сирийской бригады.

— По приказу Верховного Главнокомандующего Сирийской Арабской Республики, за личное мужество, стойкость и героизм в боях с сионистской и западной агрессией в деле защиты Сирии и Ливана, наградить… — начал он, подняв лист.

Рядом с Тлассом стоял офицер с подносом, на которой лежали сирийские медали и ордена. Ещё один офицер подавал министру обороны награды.

Бойцы слышали свою фамилию, выходили из строя и получали ордена, которые лично вручал министр. Тласс прикреплял колодку на грудь и крепко пожимал руку, что в арабской армии значило немало.

Каждому он успевал сказать несколько слов и сделать какое-то пожелание.

Я уже чувствовал, что подхожу к очереди. Где-то внутри защемило, но не от гордости, а скорее от усталости.

— За храбрость и доблесть, проявленную в ходе боевых действий, наградить специального корреспондента газеты «Правда» Карелина Алексея Владимировича орденом «За Военные заслуги» третьего класса!

Я шагнул вперёд, всё ещё прихрамывая. Когда подошёл к Тлассу, он посмотрел на меня с гордостью и крепко пожал мне руку.

— Спасибо вам, Карелин. Ради Сирии вы до конца исполняли свой долг, — сказал он на арабском и начал прикреплять к левой стороне груди орден.

Это была бронзовая восьмиконечная звезда, лучи которой в виде пушечных дул прикрыты многолучевым сиянием из заострённых двугранных лучиков. В центре в венке из дубовых листьев пятиконечная звезда с штралами между лучей в виде пятиугольников, в центре полумесяц, вписанный в круг. На венке восседает расправивший крылья орёл.

Лента ордена муаровая, красного цвета с двумя белыми полосками по краям. Тласс вручил мне коробочку с сирийской медалью и добавил.

— Мир вам!