Внешний враг

Глава 30

Город выглядел богато, но мрачно.

Выстроенный из черно-красного камня он давил на души гостям, наполнял ее ощущением неуюта. Прислушиваясь к голосам людей, что сновали вокруг Избор задирал брови все выше и выше, качал головой и оглядывался. Голоса звучали вполне человеческие, но речи велись не вполне обыденные, да и названия улиц бросали в дрожь: Висельная улица, Трупный тупик, Кожедерная площадь…

От этих названий внутри что-то ежилось от недоумения — как это под этим солнцем вызрел такой город. Даже у Гаврилы это вызвало какую-то оторопь. Единственная улица, с названием которой он смирился, была названа улицей Сорока Великомученников — он слышал, что у последователей Христа было что-то такое — но Избору и это не понравилось…

— Не город — нарыв какой-то. Тут в оба глаза смотреть нужно, а то быстро станешь сорок первым…

Ему никто не возразил, даже Иосиф, ибо и он почувствовал жуть, разлитую в воздухе. Они ехали молча, сбившись в тесную группу и понимая, что надеяться могут только друг на друга. Все тут был в диковину — и названия улиц и лавки перед домами, выполненные словно длинные виселицы и даже табуретки уличных торговцев, похожие на плахи. Торговцы, что сидели на них провожали халат заинтересованными взглядами.

— Эй, почтенный, — обратился Гаврила к одному из местных. — Где у вас тут у вас золотых дел мастера работают?

Из уважения к халату хозяин даже вышел из-за прилавка. Размахивая руками так, что рукава шелестели на ветру он объяснил.

— Немного вперед пройдете. Потом свернете на Членовредительскую. Но ней дойдете до кружала «Три палача» и там повернете. За второй общественной плахой и живут золотых дел мастера.

Избор шевелил бровями, укладывая все сказанное в голове.

— Много их у вас? — поинтересовался хазарин.

— Хватает. Улица до самого кладбища Невинно убиенных тянется.

Лицо у Исина вытянулось.

— И что большое кладбище?

Купец оторвал взгляд от халата и посмотрел на прилавок. Покупателей не было и он задумался вспоминая.

— Да нет вроде… Не больше чем пять других…

Взмахом руки богатырь отпустил купца за прилавок и они отправились по указанному пути. Когда отъехали подальше Исин спросил:

— Ну что? Хороший город? Заметили, чем он торгует?

— А чего замечать? Веревками простыми…

— Простыми… — вздохнул Исин. — В этом городе, поди простых веревок нет. Тут, пожалуй все для виселиц.

— А нам какое дело? — сказал Гаврила — Мы тут проездом. Продадим — купим, только нас тут и видели…

Избор вспомнил стену города.

— Если к стене не приклеят.

Гаврила хлопнул себя по рукояти меча.

— Отклеимся.

Избор рассеянно кивнул и Масленников понял, что все это его уже не интересует и мыслями воевода уже был не только за стенами, но и за горами… Иосиф широко раскрытыми глазами смотревший вокруг спросил:

— Как тут только люди живут?

— Да какая это жизнь — куда не посмотришь мертвяки мерещатся.

— Ну не вся же жизнь такая? Наверняка ведь песни поют, — заступился Исин за горожан.

— О покойниках.

— Пляшут.

— Или на могилах, или на похоронах.

— Сказки детям рассказывают.

Гаврила махнул рукой и направил коня по Членовредительской. Они добрались до «Трех палачей». Напротив заведения стояла виселица. На виселице висел покойник, прямо под его ногами играли дети. Из открытых дверей на все это с улыбкой смотрел толстый человек в белом переднике.

— Безумный город, — сказал Исин. — Сделали смерть смыслом жизни!

— Не свою — чужую. Как тут только дети родятся?

Избор махнул рукой. Тут начинались ряды золотых дел мастеров. Там они, не особенно торгуясь, поменяли несколько камней с халата на несколько мешочков с серебром и золотом. Уклонившись от попыток хозяина продать им серебряные пытошные клещи и позолоченные гвозди для вколачивания под ногти они пошли тратить деньги на одежду и еду.

С каждой покупкой на душе Гаврилы становилось все легче и легче — городские ворота становились все ближе и ближе.

— Город маленький, а воспоминаний надолго хватит. Как о нем подумаю — сразу виселицу вспомню…

— Это ты зря, — отозвался Избор. Камни камнями, а кошель что приятно оттягивал пояс подкреплял его уверенность в будущем. — Город чистый… Мрачновато только, а так — ничего.

Улица вывела их на площадь, к воротам. На площади еще сновали люди опоздавшие к торгу, но пахло уже не соломой и навозом, а съестным. Запах еды, словно протянутая поперек дороги веревка остановила Избора около корчмы. У дверей вместо вывески стояли, сыто порыгивая, подвыпившие горожане и смотрели на них.

— Скверный городишко. Может в корчме лучше будет? Зайдем?

— Зачем? Еда есть…

— Потом хоть корчму добрым словом вспомнишь.

— Мимо едем. Все равно поесть стоит, — поддержал воеводу Исин. Гаврила оглянулся, не зная что сказать.

— Тут кусок в горло не полезет.

— Сухой не полезет — смочишь.

— И я есть хочу, — подал голос Иосиф, про которого все забыли.

— Терпи. А то оставим в городе, придется к палачу в ученики поступать…

— Оставь мальчишку, — отозвался Исин. — Дорога дальняя, поесть не помешает.

Гаврила уже сдаваясь спросил.

— Ну, а если что?

— Если что, то до ворот двадцать шагов. Ворота хлипкие, да стража худая. За ворота выберемся, а там ищи ветра в поле.

Гаврила хотел есть, но он и не хотел оставаться в городе. Богатырь смерил глазами расстояние до ворот, оглядел щуплого стражника, подпиравшего одну из створок. Ни створка, ни страж не казались опасными. Он нехотя, не из-за голода, а скорее из-за понимания необходимости слез и пробормотал.

— Мертвечиной накормят. Похлебкой из пальцев четвертованного.

Ни Избор, ни Исин ничего ему не ответили, и только Иосиф, сглотнув слюну, откликнулся.

— Мы быстро. Я даже жевать не буду. Сразу проглатывать.

Он догнал сотника и воеводу, когда те входили в корчму. Сделав первый шаг в темноту Избор ударился головой обо что-то гибкое и звенящее металлом.

— Ящер! — выругался Избор. — У кого в ушах звенит?

Из темноты раздался дружный хохот. Воевода провел рукой, ощупывая темноту перед собой.

— Цепи тут, — сообщил он друзьям. — Головы берегите.

Цепи связками и поодиночке свисали с потолка на малом расстоянии друг от друга. Кое-где на концах цепей блестели крючья, а где-то висели не то мешки не то трупы. Гремели цепи, голосили люди, в полумраке что-то качалось перед глазами. Не хватало только лунного света, что бы ощутить себя среди повешенных. Исин провел рукой сверху вниз. Он понюхал руку и к облегчению ощутил запах мяса.

— Да тут на убой кормят… — двусмысленно пошутил хазарин.

— Или травят сразу насмерть, — откликнулся Гаврила. Избор, приняв слова всерьез ответил.

— Если они сделали смерть развлечением, то этого быть не может. Какое это развлечение отравить человека?

— Ну, как же… Кто корчится, тот почти пляшет…

Глаза уже привыкли к полусвету и Избор разглядел тех, кто сидел рядом с ними. Ни один из сидельцев не обращал на них внимания — все были заняты своими делами. К ним подбежал бледный, как дух смерти, мальчишка и остановился с вопросительным видом.

— Вина, мяса, хлеба, — осторожно сказал Гаврила, помимо воли прикидывая куда этот отрок может подсыпать отраву.

— А так же еще чего-нибудь… — добавил хазарин оглядываясь.

Мальчишка вернулся через минуту с подносом уставленным кувшинами кружками и хлебом.

— А мясо?

— Режьте сами, — он показал на качающиеся туши. — Тут говядина, а там дальше свинина, баранина, оленина…

Избор подмигнул Иосифу и тот ринулся в темноту.

Понемногу они привыкали к странностям этого города.

— А ничего тут, — наконец сказал Гаврила. — Видно в этом городке и готовят с такой же любовью, как вешают, сажают на кол и рубят головы. Если так дело дальше пойдет не скоро мы отсюда выйдем.

Исин сдув пену с кружки прямо на стол заметил.

— Судьба свистнет — стрелой вылетим.

Иосиф, что возился с курицей захрустел костями и заглушил последние слова сотника. Гаврила скорее догадался, чем услышал их.

— Не услышим, — усмехнулся Гаврила, глядя на него.

— Когда ей нужно, Судьба свистит очень громко.

Цепи на входе зазвенели и сидельцы вновь разразились хохотом. Гаврил настороженно поднял голову. В проеме стоял человек с мечом в руках.

— Спокойствие и повиновение! — прокричал он. — По княжескому повелению!

В корчме стало тихо, только мертвые свиньи и бараны позванивали цепями. Воин сунул руку за спину и вытащил махонького старичка. Тот ничего не видя в полумраке хлопал глазами, тщась что-то разглядеть за цепями и тушами. Глаза сотника оказались острее. Несколько мгновений он смотрел узнавая старичка и убеждаясь, что тот ему не чудится.

— Визуарий, сволочь! — сказал Исин в полголоса. Он не забыл той ночи, когда этот невзрачного вида волшебник едва не превратил его в лягушку и встряхнув плечами сбросил с себя мерзость воспоминания.

— Вот так встреча! — сказал Гаврила, лопатками ощутив меч. — Убью гада!

Он поднялся и кувшин осколками разлетелся по полу.

— Вот они! — закричал Визуарий. — Они все склоняли меня перейти в мусульманство! Халат обещали подарить! Еле живой ушел!

Воин за его спиной тряхнул его.

— Где они?

Голос Визуария перешел в визг.

— Проповедник в халате и подручные его.

Старец сделал, что хотел и воин убрал его за спину, сделав шаг навстречу вставшему Гавриле. В темноте он ткнулся в стол и выругавшись опрокинул его. Он подошел поближе и стал разглядывать Избора. Он успел оценить и ширину плеч и толщину рукояти меча, что торчала из-за плеча незнакомца в халате. Связываться с ним не хотелось, но вот халат…

— Да. Халат есть… Это точно.

Он сказал это так, словно именно это все и решало. Вокруг стало так тихо, что Избор услышал как у Иосифа забурчало в животе. Люди кругом молчали, не решаясь ее нарушить.

— Что тут за порядки у вас? Мы по своим делам едем, никого не трогаем… — наконец сказал Избор, уже понявший, что драться все-таки придется..

Уедите тогда, когда князь вас отпустит.

— Почему это?

Исин поднялся и встал рядом с Гаврилой. В его голосе не было высокомерия, а только любопытство.

— Проповедников Ислама у нас принято выдворять из города по частям.

Они его поняли, но воин не удержался и добавил.

— Сперва одну ногу, потом другую… И все по разным дорогам.

— Ладно, — перебил его Избор. — К нам-то это как относится? Мы мирно едем…

Воин не стал его слушать. Он крикнул и из-за его спины в корчму полезли вооруженные люди.

— Никто не имеет права проповедовать ислам в нашем городе!

— Мы и не собирались делать этого… — честно сказал Избор, прикидывая сколько до ближайшего окна.

— Старик утверждает обратное.

— А ты его знаешь?

— Я и тебя не знаю… — Он сделал нетерпеливый жест рукой. — Ничего. Князь разберется.

Избор почесал затылок.

— Что-то я не верю в вашу справедливость…

— Ничего. Пытка покажет виновного, — уверено, словно изрекал непреложную истину, произнес стражник.

По заду пронесся легкий шум. Сидельцы как один закивали — кому как не им знать, что воин говорит сущую правду. Но Избор не поверил и им.

— Боюсь в это раз все будет по-другому…

— Пытка покажет, — повторил воин.

— Пытки не будет, — сказал Избор. — Пытать будет некого.

Воин пожал плечами, оставляя последние слова на совести богатыря.

— Старика я сейчас убью, а нас вам не взять…

— Уж не Аллах ли помешает мне сделать это?

Избор несколько мгновений решал не шутит ли его враг и так и не поняв ответил, неопределенно пошевелив пальцами.

— Не знаю как случится в этот раз, но обычно мы в состоянии постоять за себя не прибегая ни к чьей помощи…

Избор рассчитывал получить в ответ хотя бы оскорбление, а получил улыбку и слова.

— Твои друзья хороши, но у меня друзей больше и у каждого по мечу.

Люди у него за спиной поняли это как приказ и вытащили оружие.

— Человек с мечом это еще не воин.

Воин засмеялся, увидев слабость там, где ее не существовало.

— Что ж, — сказал Исин. — Все слова сказаны. Осталось только проверить насколько твой язык длиннее меча.

— Зря я с вами говорил… — вздохнул воин. — Взять их и доставить к князю.

Обходя его воины сдвинулись с места. Избор переглянулся с Гаврилой и кивнул на окно. На пути к нему пока никого не было, но Гаврила отрицательно качнул головой и кивнул на дверь. Где-то там, за рядами воинов блестели восторженные глаза Иосифа.

— Нет Через дверь. Там Иосиф и этот проклятый старик. В конце концов там и до ворот ближе…

Избор пожал плечами. Он допил кувшин и разбил его о чью-то голову.

— Если вспотеешь — предупреди…

— Чего предупреждать. Если что сами увидите…

Он огляделся и с горечью добавил.

— С этими разве вспотеешь?