Владимир, Сын Волка 3

Глава восьмая Суперминистерство

* СССР, РСФСР, город Москва, Кремль, Сенатский дворец, 29 июня 19 90 года*

— Референдум есть референдум, — улыбнулся Владимир. — Народ сделал своё волеизъявление — нам остаётся лишь подчиниться. Но…

В кабинете Горбачёва, помимо Жириновского и самого Горбачёва, присутствуют представители стран Прибалтики: Анатолий Горбунов — председатель Верховного Совета Латвийской ССР, Арнольд Рюйтель — председатель Верховного Совета Эстонской ССР, Витаутас Ландсбергис — председатель Верховного Совета Литовской ССР.

Эти трое очень рады тому, что население сделало свой выбор и пожелало покинуть СССР — им не пришлось даже предпринимать к этому особых усилий, сверх того, что они уже сделали.

— Но? — спросил Горбачёв.

— Но надо подумать о том, как мы будем жить дальше, товарищи… — произнёс Жириновский. — Или, вернее, уже господа? Ха-ха-ха…

Действующий генсек уже практически не действующей КПСС, поначалу, не хотел приглашать его на эту неформальную встречу, но прибалты понимают возможное развитие событий и предполагают, что Горбачёву осталось недолго, поэтому договариваться надо с тем, кто управляет РСФСР, а не СССР.

— Вы, как я думаю, уже нацелились броситься в горячие объятия Европы, — продолжил Владимир. — Мы к этому равнодушны, поэтому, если вам так этого хочется, то милости просим. Но есть один важный вопрос, который мы должны решить. Нам нужно согласовать полный военно-политический нейтралитет. Экономически — делайте, что хотите, но никакого НАТО. Если на вашей территории появятся какие-то иностранные войска, если, не дай Аллах, НАТО поставит у вас хотя бы одну военную базу, то соглашению конец и тогда вы поймёте, что когда говорили о советской оккупации, то накликали беду…

— Никто не собирается вступать ни в какой НАТО, — заверил его Арнольд Рюйтель. — Мы преследуем цель добиться мирного сосуществования с соседями.

— Обстановка может измениться через десять, пятнадцать или двадцать лет, — пожал плечами Жириновский. — А договор будет всегда. Я говорю о нашей взаимной безопасности. Если мы будем знать, что на вашей территории нет никаких военных баз, ни наших, ни иностранных, то и причин вмешиваться в ваши внутренние дела у нас не будет. Поэтому нам нужен договор о нейтральном статусе ваших стран. Ещё раз повторю — экономически можете взаимодействовать с Европой как хотите, но военно-политический вопрос может решиться только одним способом. В ином случае, будет только плохой сценарий.

О плохом сценарии они уже знают — его озвучивал Горбачёв, в ходе телефонных переговоров с Горбуновым. Это будет экономическая блокада стран Прибалтики, с отключением от электрических сетей, а также перекрытием акватории военными кораблями.

Он хочет сохранить Прибалтику в составе СССР любой ценой, пусть даже блокадой, но ситуация сейчас уже не располагает к подобному, поэтому он не рискует давать подобные приказы.

Повисла напряжённая пауза.

— Какие будут условия? — спросил Витаутас Ландсбергис.

— Да я уже озвучил их, — улыбнулся Жириновский. — Невступление в военно-политические блоки любого типа и недопущение размещения иностранных вооружённых сил на своей территории — два главных условия. Всё остальное — на здоровье. Вы должны будете внести в свои новые Конституции пункты о своём нейтральном статусе. А мы, со своей стороны, гарантируем, что не будем предпринимать никаких вооружённых вторжений и оккупаций, при условии, что вы строго придерживаетесь договора. Это ваша долгожданная независимость, но не просто независимость, а с привилегией — мы гарантируем, что с нашей стороны не будет никакой агрессии. И я прошу вас воспринимать это, как жест доброй воли — мы расположены к добрососедству, но только при гарантиях нейтралитета с вашей стороны. Это ведь немного? Мы ведь просим немногого?

— Мы не можем пойти на это, — сразу же заявил Ландсбергис. — В таком виде, мы подобный договор не подпишем.

— Лучше тщательно обдумайте это предложение, — посоветовал ему Жириновский. — Мы говорим о международной безопасности и предотвращении возможной агрессии. Вы знаете о плохом сценарии — речь не о демократии, независимости и прочих красивых словах, а об архитектуре будущей коллективной безопасности. Господин Ландсбергис, вы говорите от лица всех и это окончательное решение?

— Нас устраивает нейтральный статус, — вступил в беседу Анатолий Горбунов. — Мы согласны на эти условия.

— Это решение требует тщательного взвешивания, — произнёс Арнольд Рюйтель.

— На это просто нет времени, — покачал головой Жириновский. — Мы согласны отпустить вас только после получения гарантий безопасности с вашей стороны. Мы не предлагаем оставить контингент наших войск, мы не предлагаем вам остаться в ОВД — мы выведем войска, но только в случае, если вы подпишете этот договор. Не допустите реализации плохого сценария, господа бывшие товарищи. Он совершенно не в ваших интересах. У вас есть трое суток, чтобы принять решение. Это не ультиматум — у вас есть выбор.

— Можете быть свободны, товарищи, — произнёс Горбачёв.

Трое представителей Прибалтики покинули кабинет.

— Ты что творишь⁈ — разъярённо спросил генсек. — Просто так отпускаешь их⁈

— Ты видел результаты референдума, — усмехнулся Жириновский. — Если хочешь растоптать нашу международную репутацию, пожалуйста — вводи войска и устраивай блокаду. Надо действовать тоньше — они подпишут договор о нейтралитете.

— Зачем я вообще это с тобой обсуждаю⁈ — спросил Горбачёв. — Покинь мой кабинет!

— Как скажешь, — равнодушно пожал плечами Владимир и встал с кресла.

— Стой! — остановил его Горбачёв. — Садись!

Жириновский подошёл к столу и уставился на генсека холодным взглядом.

— Я буду говорить без обиняков, — произнёс он. — К нынешней ситуации привели исключительно твои действия. Я лишь расхлёбываю последствия, стараясь минимизировать ущерб. Прибалтику мы уже потеряли, но ещё можно сохранить многие союзные республики. И чтобы модель с референдумами сработала, мы должны отпустить прибалтов. Пусть наслаждаются «свободой», а мы будем заниматься более важными вопросами.

— Кто тебе сказал, что остальные тоже не захотят выйти⁈ — выкрикнул Горбачёв. — Ты вообще понимаешь, насколько высоки ставки⁈ Союз может рухнуть!!!

— Поздно ты очухался, Михаил Сергеевич, — покачал головой Жириновский. — А насчёт остальных — мне известны настроения, доминирующие в умах граждан Союза. Они напуганы. Экономические проблемы накапливаются, предпринятые и предпринимаемые меры не улучшают ситуацию, и есть только одна надежда — я.

Управление идеологической работы занимается манипуляцией настроениями в союзных республиках — идёт нагнетание катастрофичности происходящего. Население пугают тем, что внешний долг растёт, дефицит бюджета увеличивается — прививаются апокалиптические настроения.

А между этим, ненавязчиво намекается, что после обретения независимости все эти долги и дефициты никуда не денутся, поэтому придётся платить по счетам, но уже раздельно. И как бы не оказалось, что даже доля долгов будет неподъёмной для отдельной и независимой республики…

— Просто не мешай мне — я это не для себя делаю, — произнёс Жириновский. — Мне даже помощь не нужна — нужно, чтобы мне просто не мешали. Я могу рассчитывать на твоё невмешательство?

Горбачёв не отвечал примерно минуту. Он смотрел на Жириновского непроницаемым взглядом, не выражающим ничего.

— Владимир Вольфович, ты неправ, — произнёс он. — Ты выбрал ошибочную стратегию, которая не учитывает всех рисков. Но я тебя понял и не буду тебе мешать. Только когда ты сам поймёшь, насколько ошибался, не приходи ко мне и не проси ни о чём. Я тебе не помогу. На этом всё. Можешь идти.

— До встречи, товарищ генеральный секретарь, — кивнул ему Жириновский.

Он покинул кабинет и направился к выходу.

«Как же, как же, не будешь ты мне мешать», — думал он, спускаясь по лестнице. — «У тебя осталось не очень много возможностей, но пробовать ты будешь».

Горбачёв ещё не смирился с реальностью, поэтому просто должен делать хоть что-то.

Положительной для него новостью стало то, что успешно проведён всесоюзный референдум, и граждане всех участвовавших в нём республик большинством проголосовали за отмену шестой статьи и учреждение поста президента СССР. По обоим пунктам «за» проголосовали 72 % голосовавших, а остальные либо «против», либо выбрали один из пунктов.

Но новость ограниченно положительная, потому что Жириновский не сидел без дела и выработал решение — не о партиях, потому что большинство нардепов и так у него, а о посте президента СССР.

Осенью будет заседание Съезда народных депутатов СССР, на котором внесут правки в Конституцию СССР, с отменой шестой статьи и прояснением статуса президента, но тут-то Жириновский и нанесёт свой удар. Он выдвинет предложение, чтобы президента избрали не на Съезде, а путём всесоюзного голосования.

И вот тут для него откроется одна потрясающая возможность…

* СССР, РСФСР, город Москва, Дом воинов-интернационалистов, 11 августа 19 90 года*

— Процесс, что называется, пошёл… — произнёс Виктор Петрович Штерн. — Не совсем так, как мы ожидали, но в рамках прогнозов.

— Какие-то неприятности? — уточнил Жириновский, курящий у окна в глубокой задумчивости.

— Приходится часто подключать МВД и КГБ, — вздохнул Штерн. — Аудит государственных предприятий обнажает факты хищения, коррупции и даже просто вредительства. Неприятно это проговаривать, но промышленность, как оказалось, давно нуждалась в массовых арестах — дело дошло до сотен уголовных дел…

— Не надо их жалеть — это воры, — отрезал Владимир. — А вор должен сидеть в тюрьме. Пусть всё идёт своим чередом — не вам беспокоиться о том, что будет с этими ворами дальше.

Новый закон «О Совете министров РСФСР» был принят в первом чтении и вступил в силу 1 августа 1990 года.

Была официально сформирована ГКО, в которую быстро назначили всех представителей вертикали Организации. Теперь она действует в легальном поле, с подтверждением полномочий от лица Верховного Совета РСФСР.

А 3 августа началась Великая жатва в промышленности.

Заблаговременно сформированные и подготовленные группы аудита направились на крупные государственные предприятия, расположенные в РСФСР и начали проводить незапланированные углубленные аудиты.

Жириновский знает минимум о трёх попытках самоубийства — два директора успешно покончили с жизнью, а один не сумел.

Никто не был готов, поэтому неизбежным оказалось вскрытие множества схем, причём основная их масса происходила с участием кооперативов, которые сразу же начали закрываться. Но это не очень-то помогло, потому что фамилии и должности фигурантов есть в документации заводов.

Побочным эффектом реформы стало то, что многие сотрудники Госплана СССР начинают подавать заявки в ГКО, потому что всем понятно, что будет в скором времени.

Если до вступления в силу нового закона многие сильно сомневались в том, что ГКО сможет внести хоть какие-то реальные изменения, то после вступления его в силу и из-за идущего прямо сейчас «парада посадок», всем стало очевидно, что ГКО вполне может заменить Госплан. А это значит, что Госплану СССР, вероятно, придёт конец.

Естественно, просто так никого из Госплана в ГКО не принимают — обязательно прохождение экзаменации по «методике Гаськова» и проверка КГБ.

И новые квалифицированные сотрудники, до этого трудившиеся в Госплане СССР, пополняют ряды Организации, увеличивая её вычислительные мощности, а также привнося в неё новые компетенции.

Государственные предприятия позволили получить доступ к огромным средствам, которые перешли в ведение ГКО и скоро начнётся этап массового открытия новых кооперативов, но уже от заводов, с опорой на их мощности.

К середине 1991 года запланировано открытие не менее 300 тысяч новых кооперативов, которые займутся производством всего. И тут очень кстати сотрудники из Госплана СССР, которые профессионально занимаются планированием — при условии благополучного завершения процесса тотальной цифровизации, ГКО удастся обуздать такой масштаб и направить его на ликвидацию товарного дефицита.

А по плану на 1992 год в СССР должны исправно функционировать около 500 тысяч кооперативов, которые займут не менее 11–12 миллионов рабочих рук. Это должно позволить Организации выдавать не менее 12 % от всего советского ВВП.

Задача вполне осуществимая, потому что методика работы уже отлажена и больше нет препятствий в виде каких-то посторонних людей у власти, вроде Горбачёва и прочих.

— Когда вы планируете закончить аудиты? — спросил Жириновский.

— В течение следующих четырёх-пяти месяцев, — ответил Штерн. — Это небыстрый процесс, но зато выявленные правонарушения позволяют нам ускорять второй этап — взамен выбывших руководителей мы назначаем новых.

Естественно, на эти посты назначаются специалисты из резерва Организации…

— Жду отчёт с подробностями в локальном хранилище в течение трёх рабочих дней, — потребовал Владимир. — Кстати, как там поживает наша операционная система?

У него нет времени, чтобы лично контролировать ход разработки операционной системы. Однако, благодаря перераспределению ресурсов, к проекту привлекли ещё около двухсот инженеров и программистов, занятых развитием сопутствующей инфраструктуры и служб, которые обеспечат полноценное функционирование будущей ОС.

Получается что-то очень дорогое, но с перспективой очень высокой отказоустойчивости, потому что каждая новая стабильная версия ОС целенаправленно курочится отделом тестирования, сотрудники которого получают денежные премии за обнаружение ошибок и недоработок. Это тяжёлая работа, но люди мотивированы искать ошибки и изобретать новые способы по поиску уязвимостей в коде и интерфейсах системы.

И таким изощрённым издевательствам будет подвергаться каждая версия ОС, потому что отказоустойчивость — это конкурентное преимущество.

В идеале Жириновский видит ОС, которая сможет работать на компьютере годами, без перезагрузки. Так можно гарантировать, что система не откажет в неудачный момент и из-за этого не навернётся какой-либо процесс.

Пусть «железо» используется импортное, но вот «начинка» будет отечественной, полностью предсказуемой, без бэкдоров (1) и прочих неожиданных неприятностей.

То есть, это операционная система не для пользователя-любителя, а для профессиональной эксплуатации в пределах Организации, поэтому разработчикам пришлось умерить аппетиты и пожертвовать частью универсальности.

А вот ОС для широкого потребителя разрабатывается параллельно, отдельной командой инженеров и программистов — всё-таки, нужна народная операционная система, которая будет распространяться бесплатно и удовлетворять все запросы. И вот в ней, конечно же, будут незаметные бэкдоры, как и во всех уважающих себя операционных системах…

— Разработка идёт по плану, — ответил Виктор Петрович. — Ожидается, что к концу первого квартала следующего года будет стабильная версия, которую мы начнём испытывать на отдельном контуре с экспериментальными кооперативами.

— Дальше будет только лучше, — улыбнулся Жириновский. — Когда вы возьмётесь за НИИ?

— Как только закончим освоение крупной промышленности, — сообщил Штерн. — После неё не останется ничего, кроме НИИ, НПО и оборонки. В последнюю мы тоже, в конце концов, проникнем, но нам нужно юридическое обоснование.

— Оно будет, — пообещал Жириновский. — Но нужно показать эффект в течение следующего года. Как только все увидят показатели — такие как снижение инфляции, увеличение темпов экономического роста, а также сокращение дефицита, вот тогда-то мы легко получим обоснование для масштабирования нашего опыта на весь Союз.

— Расчёты показывают, что всё перечисленное проявится в течение следующего полугодия, — кивнул Штерн. — Можете быть уверены.

— А я и так уверен — для этого я и создал всё это! — улыбнулся Владимир. — И вы здесь именно для этого — или вы думали, что всё это делалось просто так, с непонятными целями? Виктор Петрович, ваша главная задача — полностью устранить дефицит и увеличить темпы экономического роста, что обеспечит нам политическую стабильность. Если всё это будет достигнуто, вернее, не если, а когда всё это будет достигнуто, мы начнём глубокие социально-экономические реформы.

— Вы никогда не делились со мной планами на будущее, — произнёс Виктор Петрович. — Интересно будет услышать ваше видение будущего…

— Мы будем распространять нашу Организацию на все аспекты советской экономики, — поделился с ним своим видением Жириновский. — Я вижу не демократию, но технократию. Технологии будут увеличивать эффективность нашей Организации и, в качестве побочного продукта, выдавать товарное изобилие и повышение уровня жизни населения. Возможно ли это? Вполне. Осуществимо ли это? Абсолютно. У нас в руках находится страна с величайшим потенциалом — если нам не будут мешать, мы построим настоящую фабрику мира. Но мы не будем производить ширпотреб — пусть этим занимается кто-то другой. Мы будем производить продукцию высокого передела. Технику высшего качества, военную продукцию для самых изысканных потребителей, передовую электронику, всё самое лучшее и дорогое. И пусть Запад попробует потягаться в этом с нашим централизованным планированием.

— Звучит очень амбициозно, Владимир Вольфович, — улыбнулся Штерн.

— Хотите сказать, что мы не сможем? — спросил Владимир. — Что мы не потянем такой масштаб?

— В реализуемости этого я не сомневаюсь, — покачал головой Виктор Петрович. — Но это всё равно звучит очень амбициозно.

— Мы должны это сделать, иначе нас сметут, — сказал Жириновский. — Нам нужна технократия.

Даже сейчас, несмотря на критический упадок, СССР остаётся второй промышленностью мира, он обладает мощнейшей инженерной школой, уникальной научной школой, почти полной ресурсной автономией, а также гигантским кадровым резервом и, самое главное, существующей с 30-х годов технократической культурой. (2) Это все компоненты, необходимые для того, чтобы стать высокотехнологичной «фабрикой мира», которая легко вытеснит европейскую и будет на равных конкурировать с американской промышленностью.

Жириновский видел в этом некое судьбоносное провидение — СССР не хватало только обновлённого информационно-управленческого каркаса, который сумел бы распорядиться всем имеющимся и направить это в нужную сторону.

У страны есть огромный потенциал в авиации, энергетике, атомных технологиях, тяжёлом машиностроении, военной технике, космосе, электронике для военно-промышленного комплекса — это направления, в которых нужно фокусировать промышленность, чтобы завоевать эти рынки и добиться на них непререкаемого доминирования.

США и Европа, в данный момент, не смогут конкурировать с СССР так же, как они это делали в 60-е и 70-е, потому что у них сейчас назревают симптомы «зрелого капитализма», которые будут видны всё явнее с каждым годом.

А у СССР никаких симптомов болезней не наблюдается, ведь то, что с ним происходит с 50-х годов — это не хроническая болезнь, а кровоточащая травма. Но Жириновский не собирается залечивать эту травму, потому что у него несколько другое видение социализма.

Ему больше нравится неадекватно углубленный государственный капитализм, с контролируемыми процессами, тотальной цифровизацией, которая будет усиливать систему тем сильнее, чем дальше шагнут технологии.

Его Союз не будет ставить главной целью обеспечение всех высоким уровнем жизни — он просто будет повышать общий уровень, но не станет тащить кого-то к хорошей жизни силком.

Социалку придётся слегка урезать, потому что новый Союз сможет позволить себе такое нескоро, но необходимые для предотвращения вымирания населения социальные блага он сохранит, любой ценой.

Он знает, что будет в 20-е годы — пугающее падение рождаемости, вследствие комплекса «объективных» причин. Это будет происходить по всему миру, причём все будут делать вид, что никто не понимает, в чём дело.

А он прекрасно знает причину. Она одна и включает в себя все маленькие подпричины — это отсутствие стабильности.

Если люди будут точно знать, что если будет рождён ребёнок, он точно не станет непосильным бременем на бюджете семьи, если они будут уверены, что он обязательно отучится, ему будет, где жить, когда он вырастет и будет где работать, то люди начнут рожать охотнее.

Вот эту стабильность, по мнению Владимира, может дать его государственный капитализм. Он позаботится о том, чтобы у советских граждан сохранилась эта уже давшая первые микротрещины уверенность, что ребёнок, фактом своего рождения, не обанкротит семью и не обречёт своих родителей на беспросветную нищету.

И тогда будет стабильный рост населения, который нужен любой стране.

А для этого нужно реализовать новую модель государственного управления, которая является логическим продолжением капитализма и, по сути, его кульминацией.

Если бы история пошла другим путём и не случилась Октябрьская революция, капитализм бы сам пришёл к этому, но он уже давно топчется на месте, цепляясь за прошлое и уповая на то, что рынок сам всё распределит и сделает правильно.

Благодаря осознанию этого факта Жириновский пришёл к выводу, что СССР, всё-таки, убил капитализм. (3) Пусть и сам погиб в процессе, но убил — капиталистические страны не сумели перейти на следующий этап развития и уже, увы, для них, не смогут. Во всяком случае, не в ближайшие 40–50 лет — в этом он был уверен.

«Спасибо тебе, товарищ Ларин, за науку», — подумал Жириновский. — «Если бы Директор не изучал твои труды когда-то…»

— Я могу с уверенностью обещать, Владимир Вольфович, что мы достигнем поставленной вами цели, — заверил его Виктор Петрович Штерн.

Примечания:

1 — Бэкдор — в эфире снова рубрика «Red, зачем ты мне всё это рассказываешь, а⁈» — от англ. backdoor — «задняя дверь» или «чёрный ход» — это скрытый механизм, который позволяет обойти обычные меры безопасности и получить несанкционированный доступ к компьютерной системе, сети или устройству. Бывает, что бэкдоры в программном обеспечении или операционной системе оставляют сами разработчики, с корыстными целями или по требованию государственных спецслужб, а иногда их создают различные компьютерные вирусы, разработанные специально под эту задачу. Но нередок случай, когда бэкдор создан случайно, по причине небрежности разработчиков или некачественной проработки архитектуры итогового изделия.

2 — Технократическая культура в СССР — я имею в виду сформировавшуюся ещё в 1930−1950-х годах систему представлений, где инженерия и научно-технические методы считаются главным инструментом управления государством. Советский Союз вырастил мощные инженерные и научные школы, создал гигантскую сеть НИИ и КБ, сделал инженера центральной фигурой общества и рассматривал экономику как управляемую техническую систему, подобную машине или фабрике. Особенно ярко эта культура проявилась в ВПК и проектах автоматизации управления — номенклатурщики зассали внедрять автоматизацию управления, резали проекты на корню, потому что боялись, что из этого может выйти и как дорого это всё будет стоить лично для них. В любом случае, факт — в результате почти непрерывного технического развития Союза, к концу XX-го века в стране существовал устойчивый слой специалистов и институтов, мыслящих в категориях рациональности, оптимизации и системного анализа — по сути, зачатки технократии. И всё это было почти безнадёжно просрано, продано и разрушено после 1991 года. На Западе, в результате этого, произошёл маленький Ренессанс почти во всех прикладных областях — миллионы советских специалистов мигрировали в США, Европу и прочие страны ради выживания, в чём их нельзя винить. Кадры даром, почти для любой отрасли, причём сами ехали, за свои деньги — их даже приглашать специально не надо было. Грустно и обидно, но такова жизнь.

3 — Об убийстве капитализма — как ни посмотри, но СССР своими действиями нанёс критический ущерб капстранам, потому что просто из-за того, что использовал план, как основной метод управления, сделал его токсичным для разного рода барыг. Ещё он «заспойлерил» всем, к чему якобы может привести чрезмерное планирование — к социализму, то есть, потере барыгами права собственности над средствами производства, социалкой для кривозубых крестьян и сиволапых работяг, каким-то там правам у челяди и так далее. Для примера, иллюстрирующего происходящее, лучше всего подходит Франклин Делано Рузвельт, лучший президент в истории США — даже лучше, чем Авраам Линкольн и уж, тем более, лучше, чем Джордж Вашингтон и прочие отцы-основатели. Рузвельт только на полшишечки ввёл государственные программы, в рамках кейнсианской экономической политики, как его тут же, мгновенно, объявили коммунистом, социалистом, эксгибиционистом и вуайеристом, и начали критиковать со всех сторон. Если даже за полушишечные элементы плана напихивали полную панамку сам знаешь чего, то что говорить о полноценном переходе на национально-плановую систему? Да ничего не надо говорить — это было просто невозможно. А логика развития капитализма незадолго до и во время Первой мировой войны демонстрировала тенденцию к усилению роли плана. Никто не имел ничего против планирования, потому что у плана тогда не было краснознамённого оттенка, с серпом и молотом, и звездой. Тогда это ещё было не так уж и трогательно — серп и молот, и звезда… В Германской империи даже вполне неплохо перешли к углубленному государственному капитализму, результативность которого потрясла всех — даже само немецкое руководство! Очень успешно велась война против двух империй и одной республики — Великобритании, Франции и России! А закончилась война на территории Франции, по причине того, что невозможно надеяться на победу в войне против половины планеты — вот такая вот загогулина. И если бы не большевики, все бы приняли эти методы на вооружение, во всяком случае, постарались бы, потому что это, очевидно, следующий этап развития капитализма. Он был бы лишён такой ерунды, как периодические экономические кризисы, мог бы легко мобилизовываться для жёсткого рубилова до последнего выжившего, чтобы лучше добиваться интересов правящего класса — он был во всём лучше, качественнее и надёжнее, чем-то, что мы имеем сейчас. Но Ленин вырвал план прямо из дрожащих рук напуганных барыг и подчинил его интересам пролетариата, сразу же сделав всё, что связано с планом, крайне токсичным для любого барыги. Можно сказать, что СССР, фактом своего появления, вынудил капитализм отказаться от перехода на следующую ступень своего развития. Национально-плановая система — это следующий этап развития капитализма — в этом были уверены многие экономисты 20-х годов, потому что кайзеровская Германия оказала вау-эффект на всех. Но не сложилось, не срослось — Ленин повлиял на ход человеческой истории. А дальше было ещё хуже — вследствие распада СССР капитализм откатился к предыдущей ступени развития — к неолиберализму. Это дало какой-то рост, на начальных этапах, но затем началась неизбежная стагнация. Сейчас мы видим, что капитализм слишком разжирел, у него отросла слишком тяжёлая жопа, поэтому нужно какое-то реально масштабное потрясение, чтобы он двинулся дальше. Но даже так, ничего не гарантировано. И это Советский Союз сделал, хе-хе-хе…