Владимир, Сын Волка 3

Глава вторая Смерть королям!

* СССР, РСФСР, город Москва, квартира Жириновского, 5 февраля 19 90 года*

За обеденным столом в гостиной квартиры Жириновского собрались люди из его ближайшего окружения: Геннадий Орлов, Виктор Чебриков, Виктор Штерн, а также Константин Гаськов.

— Ну, драться лезть он не рискнул… — произнёс Владимир, сидящий во главе стола.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся Орлов. — Представляю, что бы ты с ним сделал! Чья очередь говорить тост? Виктор Михайлович?

— А, да… — прожевав мясо, произнёс Чебриков. — Кхм-кхм…

Галина накрыла богатый стол: основным блюдом выступило мясо по-французски, но к нему в дополнение шли селёдка с варёной картошкой, салат оливье, а также панированные куриные крылышки.

Рецептура крылышек обрела популярность в народе, поэтому кооперативы уже начали продавать крылышки отдельно. Государственные гастрономы подобной мелочовкой не занимаются, потому что у них курицы, как правило, нет — полки пусты.

Система распределения продовольствия и бытовых товаров приказала долго жить, поэтому в гастрономы никто не ходит — там нет ничего, кроме томатного сока, хлеба и кильки.

И чем хуже становились дела у государства, тем лучше они были у кооперативов Организации: новые предприятия открываются волнообразно, последовательно завоёвывая города Союза.

Спрос никак не может быть удовлетворён, но Организация старается изо всех сил — наращиваются объёмы производства, а также происходит процесс официального переключения поставок с государственных предприятий в кооперативные магазины.

Перед кооперативными магазинами собираются длинные очереди…

Некоторые специалисты предлагали ввести нормирование, вроде продажи в одни руки не более двух килограмм мяса, но Жириновский не поддержал подобные предложения. Да, это позволило бы незначительно повысить доступность товара населению, но проблема дефицита решается не так.

Организация уже делает то, что необходимо, в полном объёме.

К тому же, эффект уже есть — спекуляция мясом становится не очень выгодной, много денег с неё не выручить, поэтому спекулянты, постепенно, переключаются на другие товары.

Мяса-то производится в достатке, но проблема таится в распределении — производителю выгоднее и проще продавать его кооперативам, чем сдавать государству по твёрдым ценам. Государство с этим сделать ничего не может или, вернее, не хочет, поэтому на прилавках гастрономов нет практически ничего полезного или, хотя бы, интересного.

Некоторые поставщики пытались жулить, обманывать закупочные кооперативы Организации. Но с такими разговор короткий — неисполнение взятых на себя обязательств влечёт за собой юридические последствия, которые не нужны ни одному директору, если он хочет остаться на своём месте, конечно же.

Это обычное население и мелких кооператоров можно обманывать, а у Организации есть небольшая армия юристов…

— За Комитет! — поднял рюмку Виктор Михайлович.

Все выпили и закусили.

— Я мало слежу за новостями, — заговорил Виктор Петрович Штерн. — Объясните мне, пожалуйста, Владимир Вольфович — а зачем вы вообще пошли на эти теледебаты с Ельциным?

— Надо было снова макнуть его головой в унитаз, — ответил Жириновский, вытерев рот салфеткой. — И обязательно, чтобы это увидел весь Союз. Я с поставленной перед собой задачей справился, как вы видели.

Шевелёв звонил ему сегодня в обед — метрики показывают, что вчерашний эфир поставил исторический рекорд по просмотрам. Также он сказал, что снова будет уговаривать Попова, а если не удастся пригласить его, то опять попробует позвать Афанасьева. Но после того, что случилось с Ельциным, на дебаты с Жириновским пойдёт только безумец.

Владимир показал Ельцину, что такое тотальное доминирование в дебатах — ни один выпад не остался без ответа, а вся аргументация оппонента была разбита вдребезги.

А когда настало время блицопроса, когда нужно отвечать на задаваемые Листьевым вопросы, Ельцин посыпался окончательно.

У него ещё есть народная поддержка, всё-таки, ореол «одного против всех» не может развеяться так быстро, но вчера Владимир существенно ускорил этот процесс, параллельно с этим разобрав аргументацию Ельцина на составляющие и объяснив, что всё это значит на самом деле.

И самое ценное в этих дебатах было то, что он обнажил перед общественностью один факт — Ельцин и сам точно не знает, что будет делать, если получит, вдруг, власть в свои руки.

В настоящий момент, он просто хочет получить власть, любой ценой, а что с ней делать, как понял Жириновский, он собирается обдумывать уже после. Пока что, у Ельцина есть только общий план по «демократизации», а конкретные шаги в области экономики и политики им не продуманы и детального плана просто нет.

Это Жириновский и выставил на всеобщее обозрение.

А вот когда Листьев спросил его, что бы он делал, получи он, гипотетически, полномочия, Жириновский детально расписал своё видение и чёткую последовательность шагов, которые необходимо предпринять, чтобы улучшить нынешнее положение.

— Это была хорошая идея, — произнёс Чебриков. — Вчера Владимир Вольфович больно ударил не только по Ельцину, но и по тем, кто придерживается схожих позиций. Программа эта нехорошая, я бы, на месте Гостелерадио, ни за что бы не пропустил такое в эфир — это слишком скандальное действо, выставляющее всех участников в неприглядном свете. Грязно это… но идея с дискредитацией Ельцина была хорошей.

— А мне понравилось, — улыбнулся Орлов. — Хотя, как по мне, с Пугачёвой и Кобзоном не сравнится — никто ни разу не заматерился и минералкой никого не обливали.

— Почему тогда не сравниваешь с Макаревичем и Гребенщиковым? — усмехнулся Жириновский.

— О, нет, с этим уже не сравнится ничто, — покачал головой Геннадий. — Я же чуть едой не подавился, когда смотрел! Несколько минут кашлял крошками батона, ха-ха-ха! Как Макаревич смешно шлёпал Гребенщикова по щекам, уах-ха-ха!!!

— Ха-ха-ха! — засмеялся Виктор Петрович. — Я тоже видел этот эфир, да — позор!

— А вот Магомаев с Шевчуком душевно поговорили… — произнёс Жириновский.

— Я подспудно ожидал, что поругаются, — сказал Орлов. — Но, да, душевно поговорили — было интересно. А вообще, побольше бы таких эфиров. Эта ругань, не в обиду тебе, Вольфыч, смотрится не очень и быстро приедается.

— Моя очередь говорить тост? — спросил Виктор Петрович и поднял вновь наполненную рюмку. — Кхм-кхм! За успех и процветание!

Все вновь выпили.

— Да твою мать!!! — раздался яростный выкрик из комнаты Игоря.

— Что случилось⁈ — обеспокоенно спросил Владимир.

— Да ничего! — ответил Игорь. — Нашёл ошибку в коде! Абсолютная тупость — не инициализировал указатель!

— А-а-а, хорошо! — сказал Жириновский. — Ты потише, сынок!

— Ладно! — крикнул в ответ Игорь.

— В игру какую-то играет? — неодобрительным тоном спросил Чебриков.

— Хуже! — усмехнулся Владимир. — Учится программированию.

— Баловство… — поморщился Виктор Михайлович.

— Я и сам, получается, балуюсь, — произнёс Жириновский. — Но дело нужное и полезное.

Игорь уже перешёл на Turbo Pascal 5.5, до которого Владимиру, как пешком до советско-китайской границы. Сам он, когда находит время, занимается, по мере сил, QuickBASIC, но свободного времени у него очень мало…

— А зачем оно тебе? — поинтересовался Орлов.

— Чтобы понимать, что говорят наши программисты, — пожал плечами Владимир. — А то они болтают на своём, а мне непонятно и оттого обидно. Хочется научиться разбираться в том, что они делают, чтобы лучше контролировать процесс разработки нужных нам программ.

Он выполняет свои обещания, поэтому в каждой школе Ждановского района появился компьютерный класс, с новейшими импортными компьютерами.

Избиратели его об этом, конечно, не просили, но он всё равно отчитался перед ними о своих действиях. Людям понравилось то, что он что-то делает, пусть они и не до конца понимают, зачем именно он это делает…

А он работает над повышением компьютерной грамотности населения. СССР ведь находится в уникальном положении: у него есть огромные массы грамотного населения, с очень серьёзным упором на точные науки, что служит основной для создания мощной ИТ-индустрией.

Но в прошлой жизни Директора этот невероятный потенциал был бездарно растрачен и продан за стеклянные бусы. И даже так, у Российской Федерации, на том, что осталось, полустихийно возник довольно-таки крупный и конкурентоспособный ИТ-сектор…

«Вопреки Ельцину», — подумал Владимир.

— А не староват ли ты, чтобы этим всем заниматься? — спросил Чебриков.

— Может и староват, — пожал плечами Жириновский. — Но хотя бы разбираться в этом я должен — а то сам не пойму, когда меня обманут. Доверяй, но проверяй.

— Всё, моя очередь, — сказал Орлов и поднял рюмку. — Во-первых, я хочу выразить благодарность Галине, за такой щедрый и разнообразный стол…

*СССР, РСФСР, город Москва, исполком Ждановского районного совета, 8 февраля 1990 года*

«Демократы отменили шестую статью — да-да, разумеется…» — подумал Жириновский.

Членам МДГ, наверное, выгодно было бы в будущем говорить, что этого они добились, но правда такова, что вчера ЦК КПСС, на очередном пленуме, единогласно проголосовал за отмену шестой статьи Конституции СССР, то есть, отказался от однопартийной системы.

Статуса закона это ещё не приняло, но должно принять — позже. Самое главное, что принципиальное решение уже есть и осталось только провести его в жизнь на Съезде народных депутатов СССР, для чего нужно ⅔ голосов.

Но у Горбачёва сразу же возникла накладка — а кто сказал, что «жирондисты» это поддержат?

В одном генсек не ошибся — чтобы всё прошло хорошо, надо договариваться с Жириновским, который возглавляет «жирондистов». Горбачёв понял это нетипично быстро, поэтому предпринял попытку договориться заранее. Но список требований от Владимира его не устроил, поэтому он отказался от дальнейших переговоров и был абсолютно прав.

«Может, не такой уж он и дебил, каким я его считаю», — подумал Жириновский.

Ситуация, со стороны, выглядит очень глупо: КПСС желает отказаться от монополии на власть и позволить существование каких-то других партий, которые, неизбежно, возникнут сразу же после отмены шестой статьи, но Жириновский, практически единолично, может отказать КПСС в этом желании и навязать ей сохранение ею руководящей роли в этом бардаке.

И ему выгоднее всего сохранить однопартийную систему, потому что «якобинцы» сейчас слабы, как никогда, и у них есть только одна альтернатива — «жирондисты».

Как только появятся новые партии, это ослабит всех ныне действующих «игроков». Горбачёву, собственно, именно это и надо — он наивно рассчитывает, что ему удастся удержаться на плаву в возникшем хаосе, что ему должен гарантировать пост президента СССР, с правом вето на решения Верховного Совета СССР.

В такой комбинации, множество мелких и ненавидящих друг друга партий — это выгодно. Преодолеть вето президента могут только ⅔ голосов, чего невозможно добиться, когда в одном зале находятся представители десятков партий.

Ввиду того, что цель Горбачёва — это сохранение власти любой ценой, он делает всё абсолютно правильно. А непредвиденные события на то и непредвиденные, что их нельзя было предвидеть…

— Какой забавный подонок, — задумчиво произнёс Жириновский. — Я с самого начала вижу тебя насквозь, скользкий ты гадёныш.

Сегодня Горбачёв звонил ему лично и просил встречи, чтобы договориться. Ему сейчас не до шуток, он готов договориться с кем угодно, лишь бы удалось протащить через Съезд закон об отмене шестой статьи и президенте СССР. Хоть с сатаной, хоть с шайтаном, хоть с языческими богами или болотной нежитью.

Но позиция Жириновского не сдвинулась ни на миллиметр — он будет держаться до конца. Либо Горбачёв принимает её, либо шестая статья остаётся в Конституции.

А Горбачёв ни за что не примет его условия, потому что они несут в себе прямую угрозу его суперпрезидентской модели, которую он рассчитывает установить в СССР.

«Ладно, надо ехать, а то он ждёт», — решил Жириновский и начал собираться.

На улице его ждала служебная Волга, но шофёр в ней уже другой — из оперативников Управления безопасности Организации.

— Кремль, Гриша, — сел Владимир на заднее пассажирское сидение.

— Понял, — ответил шофёр и завёл машину.

Пройдёт время и Жириновский будет скучать по одному явлению, которое есть сейчас, но неизбежно исчезнет в будущем — по отсутствию пробок на дорогах.

До Кремля от райисполкома ехать всего четыре с лишним километра, но в 2020-е годы этот путь, в это время суток, занял бы минимум тридцать-сорок минут, из-за повышенного вечернего трафика.

А сейчас Жириновский доехал до Кремля примерно за двенадцать минут.

— Буду где-то через час, — предупредил он шофёра. — Но может и раньше — посмотрим, как пойдёт.

Пройдя все проверки на входе, Жириновский поднялся на нужный этаж и вошёл в кабинет к Горбачёву.

Генсек оказался в кабинете не один. Тут также присутствуют Александр Николаевич Яковлев, Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе, Николай Иванович Рыжков и Вадим Андреевич Медведев.

Яковлев — это один из «архитекторов» перестройки и гласности, ближайший советник Горбачёва, в настоящий момент, состоящий в Политбюро ЦК КПСС, но никаких формальных должностей не занимающий.

Шеварднадзе — министр иностранных дел, член Политбюро ЦК КПСС, а также главный апологет «нового политического мышления» во внешней политике, то есть, проводник горбачёвского желания подружиться с Западом, несмотря ни на что.

Рыжков — председатель Совета министров СССР, член Политбюро ЦК КПСС, а также один из главных исполнителей перестройки, несмотря на некоторый консерватизм. Из памяти Директора, Жириновский знает, что Рыжков скоро будет выступать против резкого введения рыночных цен, что мотивирует неизбежной гиперинфляцией и обнищанием населения.

Медведев — председатель Идеологической комиссии ЦК КПСС, член Политбюро ЦК КПСС, являющийся активным сторонником гласности и реформ в партии.

— Здравствуйте, товарищ Горбачёв, — произнёс дружелюбно улыбающийся Жириновский, войдя в кабинет. — Здравствуйте, товарищи члены Политбюро.

В этом кабинете у него нет ни одного товарища — даже Крючкова с Язовым и Павловым не пригласили, впрочем, как и Лукьянова. И это слегка иронично, потому что именно эти четверо отсутствующих, в августе 1991 года, могут начать ГКЧП. А могут и не начать — сейчас уже сложно прогнозировать.

— Здравствуйте, товарищ Жириновский, — улыбнулся Горбачёв. — Присаживайтесь.

Остальные присутствующие покивали Владимиру, в знак приветствия. По постным выражениям их лиц ему понятно, что они бы хотели видеть здесь кого угодно, но не его. Он для них, буквально, худшее, что могло случиться — он популярен в народе, у него есть экономическая власть, а ещё у него есть непонятные намерения, которые они не в состоянии разгадать.

Народ ведь уже чётко разделяет КПСС и «Жиронду», несмотря на то, что подавляющее большинство «жирондистов» состоит в КПСС, причём некоторые из этого большинства состоят в ЦК.

«Народ ведь не обманешь», — подумал Владимир, садясь в кресло. — «Если он даже не поймёт, то обязательно почувствует».

— Нам нужно договариваться, — произнёс Горбачёв.

— Для этого вы собрали тут всё это Политбюро? — с усмешкой спросил Жириновский. — Договариваться, конечно же, нужно, но я стою на своём — мне нужно ровно то же, что я перечислил в прошлый раз.

— Ты не получишь ничего из этого, — покачал головой Александр Яковлев.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся Жириновский. — Напоминает мне один анекдот… Рассказать?

— Как хотите, — пожал плечами Горбачёв.

— Ленинградец заходит в подъезд своего дома, а там стоит некий потрёпанный жизнью бродяга и ссыт на стенку, — начал Владимир. — Ленинградец говорит ему: «Ты другого места не мог найти?» А бродяга поворачивает к нему голову и спрашивает, не прекращая ссать: «А мы с вами разве на „ты“?»

Шеварднадзе тихо засмеялся, как и Рыжков с Горбачёвым, а вот Яковлев и Медведев почти синхронно поморщились.

— Нам сейчас не до шуток, — произнёс Яковлев. — Я повторяю: вы, товарищ Жириновский, не получите от нас того, чего вы хотите.

— А кто сказал, что я от вас чего-то хочу? — спросил Владимир с усмешкой на лице. — То, что я озвучил свои требования товарищу Горбачёву, является жестом дружелюбия — не более. Но раз вы отвергаете этот жест, то зачем мне тратить здесь своё время? Рад был увидеться, товарищи…

Он начал делать вид, что встаёт.

— Подождите, — остановил его Горбачёв. — Не время пороть горячку и ругаться — нам нужно договариваться.

— Тут я с вами полностью согласен, — поддержал его Жириновский. — Вам нужно договариваться.

Горбачёв болезненно поморщился, но быстро взял себя в руки и его лицо сразу же приняло нейтральное выражение.

— Я всё ещё не очень понимаю, зачем здесь собралось всё Политбюро… — озвучил требование Владимир.

— Да что вы себе позволяете⁈ — разъярённо вопросил Яковлев.

— А что я себе позволяю? — удивлённо посмотрел на него Жириновский. — Я выразил своё непонимание — только и всего.

Они упустили момент — неверно оценили все возможные последствия роста Организации. Теперь уже поздно — остановить это уже не в их силах, вернее, они могут попытаться, но это приведёт лишь к тому, что экономика рухнет и погребёт их под своими обломками.

Это цугцванг — любой возможный ход ухудшает их положение, а бездействовать нельзя, потому что оно тоже делает только хуже.

Его требования вульгарны и жестоки, по отношению к запланированной Горбачёвым модели власти и Политбюро ЦК КПСС, ведь он требует:

Легализации и защиты экономической базы Организации — официального признания сети кооперативов под контролем Организации как стратегически важной структуры, с предоставлением налоговых льгот или освобождением от повышенных ставок, чтобы обеспечить их бесперебойную работу и расширение.

Государственного финансирования и субсидий — прямого субсидирования из бюджета СССР программ Организации, таких как строительство жилья для ветеранов или развитие кооперативов. Также это включает выделение средств на образовательные и медицинские инициативы под эгидой Дома воинов-интернационалистов.

Политических постов и влияния — назначения представителей Организации на ключевые должности в правительстве или комитетах Верховного Совета.

Гарантий неприкосновенности и амнистии — официальных гарантий иммунитета для членов Организации от преследований, включая возможную амнистию за любые «экономические нарушения» в кооперативах, а также защиту от национализации активов в случае реформ.

Влияния на внешнюю и внутреннюю политику — согласования и консультаций по вопросам, касающимся ветеранов, а также назначения на дипломатические посты выбираемых Жириновским лиц.

С таким же успехом, он мог требовать, чтобы Горбачёв открыл дверь своей спальни, запустил туда Жириновского, а потом сел в кресло и наблюдал за тем, как тот сношает Раису.

«Нет, на это он бы точно, в конце концов, пошёл», — подумал Владимир. — «На кону государство, поэтому сложнее было бы уговорить на такое Раису…»

— Мы не можем пойти на такое, Владимир Вольфович, — произнёс Горбачёв.

— На меньшее я не согласен, — ответил на это Жириновский. — Не четверть, не половина, не три четверти — мне нужно всё из заявленного.

Он не стал этого произносить вслух, оставив между строк: у КПСС слишком мало времени и нужно срочно решать проблему, пока её власть не растаяла, как шоколадный заяц под жарким солнцем.

Что будет потом, никому неизвестно, но одно точно — Жириновский, от такого развития событий, точно что-то выиграет. Всё-таки, он последовательно идёт к этому, строго придерживаясь взятой линии.

— Времени мало, товарищи, — сказал Владимир. — Время играет против вас.

Все присутствующие, судя по их взглядам, с удовольствием убили бы его на месте. Только вот это принципиально не изменит ничего, а лишь усугубит ситуацию — вместе с Организацией рухнет и Союз.

— Вы не против прогуляться по двору? — спросил Горбачёв.

— Да, Михаил Сергеевич, я не против, — кивнул Жириновский.

— Товарищи, я проведу индивидуальные переговоры с Владимиром Вольфовичем, — сообщил генсек остальным.

Они вышли из Большого Кремлёвского Дворца и направились к Сенатскому дворцу. Жириновский как-то читал, что в Константинополе был Большой Императорский Дворец, в котором жили и работали базилевсы — он видит в существовании Большого Кремлёвского Дворца аллюзию на преемственность власти московских царей. Не зря ведь Москву называли Третьим Римом…

В метафорическом смысле, эта преемственность погубила не только царей, но и генсеков. Надо было размежёвываться, надо было, в конце концов, строить что-то своё, но при Сталине и после него так и не построили Дворец Советов, в котором должно было заседать реальное правительство Советского Союза, а само это правительство так и не стало реальным.

КПСС, после смерти Ленина, так и не смогла выбраться из царских стен — в этом он видел символизм и некую закономерность исхода. Надо было решительно выйти из них, а затем построить свои, советские стены, чтобы из-за них крепить свою государственность. Но сейчас главный символ Советской Москвы — красные стены Кремля.

Кто-то говорил, что Дворец Советов — это напрасная и бессмысленная трата ресурсов, но Жириновский так не считает. Нужна была монументальная альтернатива Кремлю — как символ власти Советов. Власть — это такая штука: если её не видят, то её, как бы, и нет.

Дворец Советов мог бы стать таким символом, который изменил бы в истории СССР очень и очень многое. Стометровая статуя Ленина бы высилась над Москвой, её было бы нельзя просто так демонтировать, потому что это не статуя в скверике, видимая парой тысяч человек в день, а общий символ. И Дворец Советов, с какими угодно знамёнами и гербами на фасадах, был бы символом советской власти. Всегда.

— Нам нужно договариваться, Владимир Вольфович, — убеждённо повторил Горбачёв. — Вы, сами того не понимая, ведёте страну к гибели.

— Я? — удивлённо ткнул себя зажигалкой в грудь Жириновский. — Я?

— Вы, — кивнул генсек. — Я пытаюсь сохранить страну — реформы должны быть доведены до конца. И довести их до конца должен тот, кто их начал. А это был я. Помогите мне в этом и вы получите всё, чего хотите.

— Я не вижу положительных результатов вашей работы, — произнёс Владимир. — И обычные люди их тоже не видят — они демонстрируют это своими выборами. Не я сам привёл себя к сегодняшнему своему положению — это сделали люди. Не я заставил их верить в меня, как в лучшую альтернативу вам. Они сами поверили в меня, потому что в них окончательно утвердилась убеждённость, что вы и КПСС ведёте Союз к распаду и гибели. Я такой же заложник этой ситуации, как и вы, Михаил Сергеевич. Я не могу уступить вам, потому что знаю, что ваши действия не дадут никаких результатов — вы уже обречены.

— Я с вами не согласен, — покачал головой нахмурившийся Горбачёв.

— А я не согласен с вами, — улыбнулся Жириновский. — Но мы посмотрим, как будут развиваться события. Возможно, в будущем вы пожалеете о том, что не уступили моим требованиям.

— Это угроза? — напрягся генсек.

— Нет, это не угроза и даже не предупреждение, — ответил Владимир. — Это прогноз.