Владимир, Сын Волка 2

Глава восьмая. Красное Знамя

*СССР, Московская область, город Москва, Дворец культуры завода «Серп и молот», 3 ноября 1986 года*

Время с семьёй пролетело незаметно — они сходили в кино на "Письма мёртвого человека" Ролана Быкова, который, увы, не вызвал того же резонанса, как в памяти Орехова, гуляли по городу, проводили вместе вечера, а затем Владимир был вынужден прервать отдых и идти на работу.

И сразу же на него навалился ворох проблем, накопившихся в Доме воинов-интернационалистов.

Первая проблема — Макарчук не рассчитала бюджет и сделала слишком дорогостоящий ремонт в трёх аудиториях, поэтому до конца года средств может не хватить, а просить у КГБ или Мосгорисполкома она побоялась, поэтому оставила всё это Владимиру, чтобы он сам всё решил.

И он решил: позвонил в Мосгорисполком, съездил туда, поговорил с председателем Сайкиным, Валерием Тимофеевичем, повинился, что был слишком занят в Афганистане и пообещал, что такое больше не повторится, а тот внимательно выслушал его и пообещал что-нибудь придумать. В течение следующей недели будет ответ.

Вторая проблема — не удаётся договориться по поводу путёвок в санатории. В Ташкенте с этим не было никаких сложностей, потому что местный горсовет был замотивирован к сотрудничеству и всячески способствовал оперативному разрешению возникающих проволочек, но Москва — это другое…

Эту проблему Жириновский, уже разведавший и оценивший обстановку, собирается решить в течение следующей недели.

Третья проблема — до сих пор не работает отдел по трудоустройству. Контакт с московскими предприятиями практически не налажен, несмотря на попытки со стороны Макарчук, поэтому Жириновскому придётся лично созваниваться со всеми и договариваться о сотрудничестве.

И это только основные, а есть ещё и всякая мелочь, которая решается легко, но отнимает много времени.

А времени у Жириновского, как раз, не очень много.

Горбачёв осторожно щупает грани дозволенного, но не встречает никакого сопротивления, поэтому двигается дальше. В СМИ разоблачение культа личности Сталина с заявлениями о необходимости дальнейшего движения к рыночным отношениям, а также о важности скорейшего вывода войск из Афганистана.

Также всем напоминают, что первого мая 1987 года вступит в силу закон «Об индивидуальной трудовой деятельности», с намёком, что надо действовать.

Но и это не всё — бурно обсуждается возможность внедрения кооперации, «как в старые добрые времена», чтобы «ускорить экономику и преодолеть стагнацию».

Как и ожидал Жириновский, предотвращение аварии на ЧАЭС не изменило почти ничего — просто «гласность» набирает обороты постепенно, а не рывками, как оно было в воспоминаниях Орехова.

«Этот педераст меньше указывает на ошибки партии и больше на культ личности Сталина и войну в Афганистане — вот и все изменения», — подумал Жириновский и приложился к стакану с чаем без сахара.

Действующих членов партии в открытую он, пока что, не осуждает, потому что это слишком опасно — Политбюро до сих пор имеет огромное влияние и может попробовать снять «потерявшего рассудок» генсека.

Но «гласность и демократия» упоминаются в СМИ всё чаще и чаще, поэтому не за горами тот день, когда почувствовавший опору на общественное мнение Горбачёв начнёт открыто выступать против номенклатуры, которой сам был порождён.

«Искренне желаю поразительных успехов всем сторонам конфликта», — подумал Жириновский. — «От этих выродившихся гадюк придётся избавляться, так или иначе — они уже показали, какие государства способны строить».

«Избавление» он видел политическим, а не физическим. Все эти некомпетентные люди, в новой стране, не нужны — на их место придут новые, компетентные и исполнительные.

«Всё будет сыпаться и должно, потому что эти гадюки не думают ни о чём, кроме своей шкуры», — подумал Владимир с ненавистью. — «У страны такой потенциал, а они променяли её на пару джинсов и жвачку без сахара!»

По его мнению, это именно руководство променяло страну на западные бусы и топорики. Простых людей, очень опрометчиво, спросили, а те дали свой ответ — подавляющее большинство было за сохранение СССР. Больше их ни о чём, с тех самых пор, не спрашивали…

«Не интересно их мнение стало», — подумал Жириновский. — «Ничего, будет вам ещё, подонки, мнение большинства…»

Он вернулся к изучению документации.

Положение, вопреки первоначальному мнению, сложившемуся у него утром, не такое уж плохое: охвачен 21 % проживающих в Москве ветеранов, по материальной части, за исключением перерасхода бюджета, всё в относительном порядке, а ещё в процессе открытия находится кружок радиотехники.

Ташкентское отделение докладывает о стабильных результатах работы — через три-четыре месяца он планировал визит туда, чтобы удостовериться наверняка.

У него уже проработан план по открытию Домов воинов-интернационалистов в Ленинграде, Горьком, Калинине, Тюмени, Свердловске, Челябинске, Омске, Казани, Уфе, Перми, Новосибирске, Куйбышеве, Красноярске и Владивостоке.

План амбициозен, но ресурсы и административная воля в наличии, поэтому Жириновский решительно настроен опутать сетью своей организации сначала все крупные города РСФСР, а затем браться за братские республики.

Киев, Баку, Харьков, Минск, Тбилиси, Ереван, Днепропетровск, Алма-Ата, Одесса, Донецк, Таллин, Рига, Вильнюс, Ашхабад, Бишкек и Душанбе — там тоже, со временем, появятся свои Дома воинов-интернационалистов.

Горбачёв занят более важными делами, поэтому на всякую «мелочовку» внимания не обращает, а генерал армии Чебриков, председатель КГБ, поддерживает инициативу в Политбюро. Его работа — не допускать дестабилизации страны, поэтому он профессионально заинтересован, чтобы потенциально небезопасные афганцы были заняты чем-то безопасным и социально приемлемым.

«Сильно наглеть мы не будем», — подумал Жириновский, бегло просматривая накладные о закупке мебели. — «До поры до времени».

Как только ситуация в московском отделении стабилизируется, ему нужно будет заняться подбором кадров — Гаськов обещал, что пришлёт несколько хороших кандидатов из молодых, недавно закончивших КГБшные вузы, чтобы набирались опыта и помогали, чем смогут. Но этого будет слишком мало, поэтому Владимир запланировал отбор кадров среди гражданских специалистов.

Для работы на перспективу, он хочет установить сотрудничество с ДОСААФ, который аккумулирует вокруг себя мотивированных на созидательную деятельность юношей — это сильно упрощает отсев, поэтому вполне реально получить хорошие кадры быстро и без особых проблем.

За годы работы в Афганистане он усовершенствовал свою методику — не в теоретической, а в практической части. Это увеличило чувствительность отбора, что позволяет более точно определять склонности кандидатов.

Естественно, он не собирается отправлять их в институты. Ему нужны рабочие мозги и руки, которые встроятся в зарождающуюся систему и послужат на благо его плану.

В Союзе работать тяжелее, чем в Афганистане, но зато приятнее — это своя страна, с людьми привычной Жириновскому ментальности. В афганских кишлаках же ему приходилось держать в голове, что тут родо-племенной строй, совершенно иные наборы реакций на одинаковые раздражители, а также стойкая предубеждённость к шурави.

А в Москве его почти никто не считает врагом, поэтому необязательно носить бронежилет и держать наготове оружие. Иногда он ловит себя на попытках проверить положение гранат в разгрузке или поправить ремень автомата — такое уже несколько раз случалось с ним на улице.

И у посещающих Дом ветеранов он замечает такие же рефлексы…

«Физически уехать из Афганистана легко», — подумал Владимир. — «А вот…»

— Здравия желаю, товарищ верховный замполит! — ворвался в кабинет Геннадий Орлов.

— Здравствуй, — улыбнулся ему Жириновский. — Какими судьбами?

— Да мимо проезжал, — пожал ему руку Орлов. — Ну и подумал, что надо заглянуть, посмотреть, чем ты тут занимаешься.

В прошедшее воскресенье Владимир устроил званый ужин у себя дома — позвал Орлова с семьёй. Так он познакомился с Надеждой, его женой, а также с его сыном, Владимиром.

Надежда проговорилась, что Жириновский спас Орлову жизнь в бою, что вызвало ничего хорошего не предвещающий взгляд со стороны Галины. Она этой истории не слышала, потому что Владимир ей не рассказывал.

Потом, после ужина, пришлось рассказать вкратце, без подробностей.

— А работа? — спросил Жириновский.

— С ней всё в порядке, — улыбнулся Геннадий. — Спасибо, что спросил. На перекур скоро идёшь?

— Идём, — встал Владимир из-за стола. — Заодно и кабинет проветрю.

Он приоткрыл форточку, а затем, надев пальто, вышел вслед за Орловым.

По Геннадию видно, что карьерные успехи существенно улучшили его материальное благосостояние: он начал одеваться существенно дороже, чем раньше, ездит на новом ГАЗ-3102, чёрного цвета, а также купил кооперативную квартиру в Октябрьском районе.

— Пальто ГДРовское или болгарское? — поинтересовался Жириновский.

Тёмно-серое пальто выглядит очень дорого и качественно — скорее всего, импорт.

— Болгарское, — улыбнулся Геннадий, прикуривая. — За триста двадцать взял, за сертификаты.

— Поосторожнее бы ты с ними, — неодобрительно покачал головой Жириновский.

— На воду дуешь? — спросил Геннадий, заулыбавшись ещё шире. — Можешь уже не переживать — времена меняются.

— А законы — ещё нет, — возразил Владимир. — Не надейся на свои заслуги — если кому-то будет нужно, всё это используют против тебя.

— Я знаю, что можно, а чего нельзя, — покачал головой посерьёзневший Орлов. — И действую осторожно. Да и сертификатов осталось мало — две с половиной сотни.

— С Арменией есть какая-то ясность? — спросил Жириновский.

— Вообще никакой ясности, — покачал головой Геннадий. — Я думаю об этом, но у меня совсем нет идей. Пока что, вижу возможным начало ранней эвакуации, чтобы снизить потери, но этого слишком мало.

— Думай, — кивнул Владимир. — По моим сведениям, в ходе землетрясения погибнет до тридцати тысяч человек, а также будет уничтожено до 50 % промышленности Армянской ССР. И это не говоря даже о раненых и покалеченных. С промышленностью, мне кажется, ничего особенного не поделать, а вот людей спасти можно.

— Ожидаю, что будут некоторые подвижки с карьерой, — произнёс Орлов. — Был разговор с Виктором Михайловичем — он намекнул, что если я продолжу делать успехи, возможно повышение до начальника отдела. А это уже совсем другие возможности…

— Что с поисками нездоровых? — спросил Владимир.

— Данные очень помогают, — улыбнулся Геннадий. — За Серёжей установлена наружка. Ждём…

Серёжа — это Сергей Головкин, также известный как «Фишер». Вернее, следствие располагает сведениями, что он представился одному из выживших как Фишер, а личность этого маньяка ещё не установлена.

Чикатило уже приговорили и расстреляли, поэтому Орлову было нетрудно установить, что серия убийств в Одинцовском районе к Чикатило отношения не имеет, поэтому нужно искать другого душегуба.

Жириновскому не очень важен этический момент — его больше интересует карьерный рост Орлова. Каждая нелюдь, пойманная Геннадием, продвигает его вверх по карьерной лестнице.

«А люди умирали и будут умирать — нельзя с этим ничего поделать», — подумал Владимир. — «Мы предотвратили тысячи смертей, а может и десятки тысяч — мы остановили техногенную катастрофу! Вот таким нужно заниматься — вот это имеет смысл! А взять пару-тройку дегенератов с протухшими головешками — да на что это влияет, в масштабе страны?»

— Вчера ты обещал рассказать, что творится в Афгане, — напомнил Орлов, закуривший очередную сигарету.

Дома о таком не расскажешь, потому что Галине и Надежде, а уж тем более Игорю, лучше этого не знать.

Игорь, как отметил про себя Владимир, проникся гордостью за отца и даже заявил вчера, перед сном, что в своё восемнадцатилетие сменит фамилию с Лебедева на Жириновского. У Владимира от этого стало как-то тепло на душе.

— Да, обещал, — кивнул он. — С героином и опиумом достигнуты успехи — Гильменд взяли под контроль и сейчас уже должны налаживать сдачу опиума государству. Всё под контролем у ХАД и КГБ, поэтому ожидается, что будет налажена надёжная система, с минимумом хищений и коррупции. Со временем, этого дерьма будет поступать в Союз всё меньше и меньше…

— Уже, — усмехнулся Орлов. — Грамм героина, за последние два месяца, вырос в цене с 80 до 130 рублей. А опиум подорожал с 17 до 34 рублей за грамм. И это удивляет некоторых, но я-то знаю, что это ты накапал.

— Каюсь — моя вина, — с улыбкой покивал Жириновский. — Дал несколько советов председателю Ватанджару. Но, к сожалению, победить наркоторговлю это не поможет, потому что, рано или поздно, будет найден другой источник поставок. Да и не героином единым…

— Да, — согласился Орлов. — Но даже то, что сделано — это уже хорошо. А что за сдача опиума государству?

— Ну, если не можешь остановить явление — возглавь, — с усмешкой ответил Владимир. — В Союзе дефицит сырья для производства морфина и прочих производных, а в Афганистане продолжат растить мак, несмотря на все наши усилия. Вот и решено было сделать более выгодной сдачу сырья государству, а не душманам. И это ещё одна экономическая связь…

— Лучше так, чем как раньше, — сказал на это Орлов. — И что, ты вообще ничего не ждёшь за это?

— Истинный героизм — тот… — начал Жириновский.

— … о котором никто не узнает, — завершил за него Геннадий. — Да, я помню.

Владимира больше всего согревала, в эту холодную осень, мысль, как плохо сейчас душманам, лишившимся существенной части дохода практически разом.

Мулла Насим Ахундзаде собирал с плантаторов огромные деньги, которые шли на покупку вооружения, экипировки, боеприпасов, а также на подготовку своих боевиков в пакистанских тренировочных лагерях.

Его люди, вытесненные в соседние провинции, теперь находятся там на правах бедных родственников, которых хоть и не выгонят, но и сытно кормить не обязаны.

Да и объёмы опиума, поставляемые муллой Ахундзадой в Пакистан, давали сверхприбыли не только ему, а ещё и посредникам — тот же Гульбеддин Хекматияр, лидер движения моджахедов, в конце концов, покупает почти весь опиум из Гильменда.

Хекматияра давно и сильно хочет заполучить КГБ.

«В КГБ мечтают о том дне, когда Гульбеддин окажется на Лубянке, в тёмной комнате, прикованный цепями к железному стулу, с клеммами от аккумулятора на яйцах…» — подумал Жириновский. — «Но его достать практически невозможно — слишком большого полёта птичка».

— Значит, можно быть уверенным, что в Кабуле всё спокойно? — спросил Геннадий.

— Ещё как, — усмехнулся Владимир. — У меня даже складывается впечатление, что в следующем году будет завершён вывод войск, если американцы и пакистанцы не придумают что-то ещё.

— Прямо полный вывод войск? — скептическим тоном спросил Орлов.

— Да, полный, — кивнул Жириновский. — Если планы не будут сорваны, конечно же. Первая партия войск на замену уже готовится — в начале следующего года будет переброска части ограниченного контингента в Союз. И таким образом, дивизию за дивизией, постепенно, сократят наше присутствие до минимума, а потом официально объявят, что всё, поставленные цели достигнуты — всем спасибо, все свободны…

— Ха-ха-ха! — рассмеялся Орлов. — Хочется верить, что всё пройдёт так быстро!

— Я обдумывал это очень долго — не знаю, что могут сделать американцы и пакистанцы, чтобы вынудить нас остаться в Афганистане, — произнёс Владимир, подкуривая вторую сигарету от тлеющего окурка. — Если только вторжение Пакистана… Но от этого будет такой политический ущерб, что игра, явно, не стоит свеч. Очень и очень вряд ли эти мерзавцы решатся на такое. Скорее, они проглотят эту горькую пилюлю и попробуют жить дальше.

— Ну, ты меня прямо порадовал сегодня, — улыбнулся Геннадий.

— Я думал, ты слышал об этом, — удивился Жириновский.

— Да откуда бы? — спросил Орлов. — Афган, с недавних пор, на особом статусе секретности — информация от Представительства доступна только ограниченному кругу лиц, в число которых, как ты понимаешь, я не вхожу. Но что мы всё об Афгане да об Афгане? Лучше расскажи мне, что будешь делать с этим.

Он кивнул в сторону Дворца культуры.

— Налажу здесь работу и начну готовиться к открытию филиала в Ленинграде, — пожал плечами Жириновский. — Работа-то нехитрая: занимать ветеранов, чтобы не думали о всяком, проводить терапевтические сеансы, приглядывать за ними, а также помогать им с жизненными трудностями.

— И ради чего? — поинтересовался Геннадий. — Ты же всё это не просто так делаешь — ты просто не можешь делать что-то просто так.

— Ты узнал меня слишком хорошо, — усмехнулся Владимир. — Конечно, не просто так. И то, что я делаю, станет очень важным через пару лет. Критически важным, Гена. Поэтому мне нужно, чтобы ты продолжил получать повышения и звания, обретая влияние и полномочия. И я тебе обещаю, что когда придёт время, все твои усилия в этом деле окупятся тысячекратно.

— Прямо тысячекратно? — нахмурился Орлов.

— Если ты сейчас попытаешься представить, насколько будет велико влияние того, что я замыслил, то у тебя не получится, — улыбнулся Жириновский.

— А что ты замыслил? — спросил Геннадий.

— Грядёт катастрофа, на фоне которой меркнут и не случившая авария на ЧАЭС, и грядущее землетрясение в Армении, — произнёс Владимир. — Но сделать с этим мы ничего не сможем — что-то сделать можно было только в 70-е, а лучше в 60-е. Моя цель, как и в случае с землетрясением, которое просто неизбежно, снизить потери. И я рассчитываю, что ты мне в этом поможешь.

— Снова истинный героизм? — усмехнулся Орлов.

— О, нет, — покачал головой Жириновский. — Это будет очень мало походить на героизм. Возможно, нас будут ненавидеть и презирать за то, что мы с тобой сделаем. Но это спасёт десятки миллионов жизней.

— Я хочу узнать, что именно мы будем делать, — сказал Геннадий.

— Узнаешь, — пообещал Владимир. — Когда придёт время. Сейчас, если я раскрою тебе подробности, ты будешь думать об этом и забивать себе голову всякой беспочвенной ерундой.

— Мне не нравится, что я работаю втёмную, — нахмурился Орлов.

— Так я тоже действую на ощупь, — улыбнулся Жириновский. — Но разве тебе не нравится то, чего ты уже добился? Скажи честно.

— Нравится, — не стал спорить Геннадий.

— Тогда знай — всё это просто чепуха, по сравнению с тем, что будет дальше, — сказал ему Владимир. — Тот уровень, на который мы взойдём, если не будем пороть горячку и сделаем то, что должны, не снился тебе в самых сладких снах. Но и ответственность будет такой, какая не снилась тебе и в самых страшных кошмарах.

— Ладно, посмотрим, — не стал настаивать Орлов. — Кстати, на выходных приходите к нам — Надька хочет сделать «ответный ужин».

*СССР, Московская область, город Москва, Кремль, Георгиевский зал, 11 декабря 1986 года*

— Служу Советскому Союзу! — гаркнул Жириновский и пожал руку Громыко.

Андрей Андреевич улыбнулся ему и похлопал по плечу.

На церемонии награждения присутствуют жена и сын Владимира. Его мать, Александра Павловна, к сожалению, умерла восемь дней назад.

Сейчас он чувствовал себя очень плохо и жалел, что потратил три года своей жизни на Афганистан — он мог прожить всё это время рядом с ней.

Громыко продолжил награждение, а Жириновский смотрел перед собой, думая о разном.

Второе «Красное Знамя» — это не такая уж и редкость, ведь речь идёт о десятках тысяч награждённых, но лишь о десятках тысяч, поэтому Владимир гордился тем, что встал в их ряды.

«Но это имеет очень мало влияния на то, чем я занимаюсь», — напомнил он себе. — «Я снова в запасе, хотя мог, конечно, продолжить службу в какой-нибудь подмосковной войсковой части. Но это было бы глупым решением».

Он ни о чём не жалел, потому что изначально видел воинскую службу временным решением, которое избавит его репутацию от чёрного пятна.

В Инюрколлегию он не ходил, потому что не увидел в этом особого смысла, но зато Герман Викторович Гаврин, его бывший руководитель, как только узнал о том, что Жириновский вернулся из Афганистана, позвонил в Дом воинов-интернационалистов и тепло поздравил с завершением службы.

«Человек он, всё-таки, неплохой, но внушаемый — наслушался обо мне всякого», — подумал Владимир. — «И из-за этого я прослужил три года! В Афганистане!»

Это прошло не без пользы, он далеко продвинулся в выполнении своего плана, но не без последствий. Там, в Афганистане, это было не очень заметно, но здесь, в Союзе, он начал чувствовать это отчётливо — странное ощущение, будто всё, что сейчас происходит, происходит не с ним…

«Директор, я тебя ненавижу», — констатировал про себя Жириновский.

Наконец, процедура награждения закончилась и награждённым разрешили вернуться в зал.

— Поздравляю, дорогой… — услышал Владимир, пребывающий будто в тумане, шёпот Галины.

— Поздравляю, пап… — добавил Игорь.

— Спасибо… — ответил он им.