Владимир, Сын Волка 2

Глава двадцать четвертая. Хаос и анархия

*СССР, РСФСР, город Москва, Дом воинов-интернационалистов, 29 мая 1989 года*

— Да о тебе весь Союз сейчас говорит! — воскликнул Орлов.

— Говорит и говорит — мне какая печаль? — равнодушно пожал плечами Жириновский.

— Как это, какая тебе печаль? — нахмурился Геннадий.

Он развернул стул и сел вперёд к спинке. Опёршись левой рукой на спинку стула, он подкурил сигарету и подвинул пепельницу поближе к себе.

— Да это всё досужие разговоры — сегодня обо мне говорят, а завтра о Саддаме Хуссейне, подписывающем мирный договор, — вздохнул Владимир, листающий отчёт о ходе строительства кооперативного жилья. — У меня, в данный момент, нет инструментов, чтобы конвертировать общественное внимание во что-то ценное — я просто очередной нардеп, ещё из КПСС…

— Откуда знаешь, что будет мирный договор? — поинтересовался Геннадий. — Эдуардыч рассказал?

— Что? — нахмурился Жириновский. — Будет мирный договор? Не знал — это я так, ляпнул к примеру!

— Значит, удачно ляпнул, — улыбнулся Орлов. — Наш МИД сумел достигнуть предварительного соглашения — Хомейни расположен к миру, на условиях статус-кво.

— За что воевали тогда почти десять лет? — задал Жириновский риторический вопрос. — За статус-кво?

— Очевидно, что в восьмидесятом они видели это совсем не так, — сказал Геннадий. — Но чёрт с ними, с Ираном и Ираком. Лучше объясни, чего ты так засветился-то со Съездом и Верховным Советом? Не ты ли говорил мне, что предпочитаешь действовать из тени?

— Да разве это действия? — с усмешкой спросил Владимир. — Это всё для отвлечения внимания — машу руками перед лицом, чтобы ударить ногой по яйцам! Реальные мои действия вот здесь…

Он постучал пальцем по толстой стопке листов с машинописным текстом.

— Но подвернулась возможность, и я поставил подножку этому горбачёвскому холую, — сказал он, взяв со стола начатую пачку «Ростова». — Да и ты сам знаешь, что я — я ведь за демократию и гласность, ха-ха-ха! И я никому не позволю нарушать демократические протоколы, ха-ха!

— Ха-ха-ха! — рассмеялся Орлов. — Значит, за этим не было ничего далекоидущего?

— Нет, конечно! — заверил его Жириновский, закуривая. — Эта сволочь всё равно найдёт, как проскользнуть в Верховный Совет! Не в этот, так в следующий раз! Друзей у него много — обязательно помогут!

— Но как красиво ты его припечатал! — заулыбался Геннадий. — «Никак нет!» Горбачёв аж опешил! Ха-ха-ха!

— Эта трансляция заседания в прямом эфире — это тоже, своего рода, отвлечение внимания, — произнёс Жириновский, стряхивая пепел в пепельницу. — Реальные действия делаются под ковром — банк недавно открыли, слышал?

— Конечно, — кивнул Орлов. — Новые «комсомольцы» появились…

— Чернявский, Пузаченко и Данилина? — уточнил Жириновский.

— Ещё Ваганян, Гамзатов и Вуйчицкий, — добавил Геннадий. — Собрался интернационал — занимаются, судя по всему, по-крупному, но уже у меня под наблюдением. Правда, банковское дело — не мой профиль, поэтому надо разбираться…

— Через комсомольский банк они за месяц будут гонять больше, чем все предыдущие дельцы за год, — произнёс Владимир. — Но тут ничем помочь не могу.

— А мне и не надо помогать — не я этим занимаюсь, а Леонов, — покачал головой Орлов.

— Тот самый капитан-паразит?! — удивился Жириновский.

— Да, он самый, — улыбнулся Геннадий. — Правда, он теперь полковник-паразит Леонов. Его Эдуардыч продвигает.

— И как, справляется хоть? — поинтересовался Владимир.

— Справляется, — кивнул Орлов. — В Афгане заматерел, в людях научился разбираться, ну и экзаменацию по твоей методике прошёл на «отлично», но на нижние 25 % — только поэтому его разрешили в начальники Следственного отдела. Сейчас к этому уже серьёзно относятся — после того, как немецкие чекисты стройно заплясали под дудку Эдуардыча, даже сам генсек интересовался, что это там такое творится…

— Каких-то жалких шесть лет потребовалось КГБ, чтобы воспринять её серьёзно, — криво усмехнулся Владимир.

Это окончательно уверило его, что можно не опасаться утечки — в ЦРУ такое не примут никогда в жизни, а MI6 будет осторожно обнюхивать методику годами.

Но даже если бы вражеские спецслужбы получили убедительные доказательства того, что это работает и реально повышает качество кадров даже без кардинального изменения организационной структуры, будет проблема — преемственность.

Хорошо известно, что в ЦРУ есть служебные династии, поэтому меритократический отбор, который у них есть и организован очень хорошо, работает только для низших и средних должностей, но только для того их слоя, который пришёл с улицы или из армии. Для детей из правильных семей, контролирующих ВПК, представляющих старые деньги или веками представляющих собой политический мир Штатов, это преградой не является.

А в MI6 всё гораздо хуже — Оксбридж,[19] дипломатические династии, старые и надёжные связи, а также наследственная карьера. Когда такое происходит в СССР, то это называют кумовством и «рашн коррапшн», а в Великобритании такое называют красивой традицией и преемственностью верной службы Короне…

И внедрение методики отбора по интеллектуальным качествам — это гарантированное разрушение династических цепочек, что не нужно никому.

Да и в КГБ, до двух подряд успехов методики, всерьёз никто её не воспринимал. От Чебрикова Жириновскому известно, что каждый новый сотрудник проходит экзаменацию, результаты прикладываются к личному делу и иногда даже учитываются, но реальной привязки карьерной лестницы к «каким-то числам на листках», как называет результаты тестов Крючков, не было.

С ХАД история вполне понятная: надо было что-то делать, потому что не делать ничего было нельзя. Представительство понадеялось на Гаськова, а тот не подвёл — в неофициальном рейтинге социалистических спецслужб ХАД, по мнению некоторых экспертов, занимает второе место. Раньше он долгое время находился на третьем месте, но потом выяснились некоторые факты о Штази, поэтому ХАД автоматически перескочил на ступень вверх.

Со Штази тоже всё неоднозначно — спецслужба, объективно говоря, хорошая, а считалась отличной. Теперь, благодаря усилиям Гаськова, она стала отличной, но ХАД всё равно считается более эффективной.

И две эти спецслужбы объединяет одно — наличие патрона, который их создал, и приказы которого нужно выполнять незамедлительно.

А над КГБ, ЦРУ и MI6 стоят только гражданские правительства, которым глубоко до фени, чем занимаются эти скрытники, а даже если не до фени, то они не до конца понимают, как всё устроено на их кухнях. Из этого следует, что от правительств никаких приказов на коренное преобразование никогда не поступит.

«Да и Виктор Михайлович, даром, что очень результативный и умный председатель КГБ, соизволил разобраться во всём только когда пришёл в Организацию», — подумал Жириновский. — «Столько времени упущено почти зря…»

Гаськов и Орлов были убеждены, до тех пор, пока не пришёл Крючков, что методика реально внедряется — каждый новый кандидат ведь проходит экзаменацию, в каждом личном деле есть приложение с результатами, а ещё им было слышно о каких-то принципиальных решениях начальства, с кивком на результаты экзаменации.

Но системного внедрения не произошло, а теперь, за два года до конца Союза, уже слишком поздно.

— «Чистки» хоть начали или по-прежнему, формальность на формальности? — поинтересовался Жириновский.

— Начали, — улыбнулся Орлов. — Я уже прошёл переаттестацию — подтвердил, что «отличник». А многие из заслуженных не проходят — каждый случай рассматривают отдельно.

— Надеюсь, возраст учитывают? — спросил Владимир.

— Ты нас совсем за имбецилов-то не держи! — попросил Геннадий. — Каждый проходит экзаменацию для своего возрастного интервала, поэтому всё точно…

— А вы и есть, вашу мать, — усмехнулся Жириновский. — Но одно хорошо — раз КГБ шесть лет топтался, то остальные, наверное, потратят десятилетия, прежде чем внедрят у себя. Это ведь идеальный секрет — он очень ценен, но даже если его узнают, то использовать не смогут.

— Ты, давай тут, на Комитет не наговаривай! — притворно посерьёзнел Орлов. — Перед генералом сидишь!

— Да сам ведь согласен со мной! — махнул рукой Владимир. — Сколько можно было телиться? Вот сколько можно? Инициативность — ноль! Интеллектуальность — ноль! Дебилы!

— Эх… — тяжело вздохнул Геннадий. — Зато хоть в ГДР и ДРА всё хорошо…

— Миграция, кстати, как проходит? — спросил Жириновский.

— Да кончилась уже миграция, — покачал головой Орлов. — В общем, уехало около двухсот тысяч человек, но примерно двадцать тысяч уже просятся назад. Власти выборочно восстанавливают гражданство и пускают обратно, но проверка проходит по всем инстанциям. Немцы обеспокоены, бурно обсуждают происходящее, слушают россказни возвращенцев и ещё сильнее беспокоятся. Оказалось, что слухи верны — там всё даже хуже, чем в ГДР. Хотя куда уж хуже, да?

— Хуже, чем в ГДР, не бывает, конечно же, — усмехнулся Владимир. — Нам бы по всему Союзу так же плохо сделать, как в ГДР…

— Да, — согласился Геннадий. — Было бы неплохо.

Двести тысяч человек, ушедшие из ГДР, в которой проживают шестнадцать миллионов человек, пусть и удар, но несмертельный. Страны от такой убыли не уничтожаются, пусть это и очень неприятно.

— Спокойнее хоть стало? — спросил Жириновский.

— Конечно! — кивнул Орлов. — Эдуардыч отчитывается Крючкову, что протестные настроения рухнули значительно ниже исторического минимума. Это воспринято руководством как грандиозный успех — кое-где уже решили повторить приём и открывают границы в одностороннем порядке. В Польше открыли, в Болгарии, в Чехословакии — кто-то ломанулся, но таких очень мало. Не получится, как в ГДР, к сожалению.

— Ладно, над этим пусть Эдуардыч голову ломает, — вздохнул Владимир. — Ты-то чем занимаешься?

— Да твоими поручениями… — поморщился Геннадий. — Работа идёт, шефа я обоснованно убедил, поэтому, похоже, что будем отрабатывать.

— Их очень надо убрать, — покачал головой Жириновский. — Аварию так предотвращать не надо было, как надо убрать этих.

— Я работаю над этим, Вольфыч, — ответил Орлов. — И сделаю всё возможное, чтобы цели были отработаны. Специалисты есть и уже на стартовой позиции.

Жириновский, со своей стороны, тоже делает очень многое — тот же Сорос, он ведь не один попробует прийти на руины Союза с целью мародёрства.

Будут и другие богатеи, которые захотят переманить миллионы качественно подготовленных специалистов за копейки.

Чтобы не допустить этого, нужно либо как-то закрыть границы, что невозможно, либо обеспечить высокие зарплаты и положение, что лишь чуть менее невозможно.

Кто-то, неизбежно, уедет в поисках лучшей жизни, но большинство он должен удержать.

Жизнь лучше, чем та, которую могут предложить американцы высококлассным специалистам, Жириновский, в настоящий момент, может предложить только очень ограниченному кругу лиц, но это только пока…

— Что нас всех ждёт? — спросил вдруг Орлов.

— Я не знаю, что именно, — ответил Жириновский. — Но я знаю, что ничего хорошего. И мы с тобой работаем, чтобы смягчить последствия этого нехорошего.

*СССР, РСФСР, город Москва, Кремлёвский дворец Съездов, 4 июня 1989 года*

Жириновский знал, что никто не успокоится ни на третий, ни на четвёртый, ни на пятый, ни на какой день — сегодняшнее заседание тоже началось спокойно, но, как обычно, перетекло в перебранку.

Это расходится с воспоминаниями Директора, который в прошлой жизни наблюдал за съездом народных депутатов в прямом эфире. У него в памяти это отложилось, как типичное парафиново-номенклатурное заседание очередного пленума КПСС.

Депутаты выслушивали выступающих, те спокойно читали свои речи — всё было цивилизованно, но скучно, потому что слишком привычно. Иногда, в ответ на острые реплики, кто-то аплодировал, а кто-то возмущался, но это быстро прекращалось, потому что неприлично.

Но те воспоминания никак не стыкуются с тем, что видит Жириновский сейчас — «демократы» и «консерваторы» научились «захлопывать» выступающих, то есть, сбивать их речь бурными аплодисментами. Кто-то позволяет себе бессодержательные выкрики с мест, с той же целью.

А может, дело было в том, что трансляция была не такая уж прямая и самые острые моменты телевизионщики пропускали — кто знает, когда камеры записывают, а когда нет?

«Хм…» — увидел Жириновский Горбачёва, вошедшего в зал заседаний.

Генсек сел за стол и начал переговариваться с членами Президиума Съезда. Владимир вспомнил, как именно был избран Президиум — Владимир Павлович Орлов, председатель ЦИК, выступил с открывающей Съезд речью и попросил депутатов проголосовать за состав Президиума, подняв мандаты. Подавляющее большинство, конечно же, подняло мандаты, поэтому утверждение Президиума заняло секунд десять-пятнадцать.

— Товарищи народные депутаты — тишина! — твёрдо потребовал Горбачёв.

Видно, что он чем-то расстроен и раздражён, поэтому выражение лица его не соответствует стандартам «гласного демократа».

— Слово даётся народному депутату Сахарову, — сказал генсек. — Андрей Дмитриевич…

Академик Сахаров поднялся на трибуну и открыл рот.

Раздались бурные аплодисменты, которые не дали ему начать свою речь.

Через несколько минут, когда аплодисменты стихли, Сахаров заговорил.

— На прошлом заседании я не закончил свою речь… — произнёс он. — Я остановился на том, что введение советских войск в Афганистан было ошибкой, так как наша страна понесла экономический и людской ущерб и причинила страдания афганскому народу. Более того, наши действия были направлены против его демократического волеизъявления — он хотел добиться свободы…

— Ох, Господь!!! — закатив глаза, изрёк Жириновский. — За что мне всё это?!

Митрополит Алексий, сидящий перед ним, озадаченно оглянулся.

— Это просто фигура речи такая! — улыбнулся ему Владимир. — Слава богу, я атеист!

Митрополит резко отвернулся, а сидящие вокруг депутаты засмеялись.

— Вам есть, что сказать, товарищ Жириновский?! — громко спросил Сахаров, прервав свою речь.

— Разумеется, есть! — с готовностью ответил ему Владимир. — Но вы продолжайте — у меня будет возможность выступить!

Академик поправил очки, чтобы обдумать его слова, принял какое-то решение и продолжил выступление.

Как обычно, речь его была посвящена слезинке ребёнка, полному неприятию действий Советской Армии в Афганистане, а также «подрыву демократии», вызванному решением Брежнева о вводе войск.

После этого он, само собой, перешёл к «сталинским» репрессиям, его культе личности, а также всему остальному, о чём сейчас принято говорить в кругах либеральной общественности.

Завершение его речи, естественно, было сопровождено бурными аплодисментами народных депутатов, правда, далеко не всех…

Собравшиеся вокруг Жириновского депутаты, реагировали с оглядкой на его реакцию.

Он не планировал собирать вокруг себя фракцию, всё-таки, это запрещено и официально должна оставаться только КПСС Неделимая, но фактически фракции уже сформировались.

И вокруг Жириновского собираются те, кому не нравится повестка как «консерваторов», так и «демократов». И он решил, что пока они не просят кушать, пусть будут.

После Сахарова выступил Чингис Айтматов, писатель и народный депутат.

Он начал вещать что-то о превосходстве скандинавских стран, в которых не декларируется социализм, но социализм есть — так он намекает, что при переходе на капиталистические рельсы, в СССР тоже можно построить что-то такое.

— Ложь! — выкрикнул Жириновский.

Айтматов проигнорировал его выкрик и попытался продолжить.

— Это вранье!!! — повторил Владимир. — В скандинавских странах у власти находятся социал-демократы! Это полусоциалисты-полукапиталисты! И они плохи и там, и там! Им позволяют вносить в экономику околосоциалистические элементы только потому, что на Западе всегда боялись и до сих пор боятся, что скандинавы могут восстать и установить власть Советов! Для Европы это была бы катастрофа — советские государства с севера! Если вы и вам подобные подонки, добьётесь своего и превратите Советский Союз в капиталистический вертеп, Запад постепенно отнимет у датчан, норвежцев и прочих шведов все эти «завоевания социал-демократии»! Единственная причина, почему в Скандинавии сейчас высокий уровень жизни — это СССР! Товарищ Айтматов — вы лжёте! Прекратите немедленно!

И тут начался хаос.

Некоторые народные депутаты начали аплодировать Жириновскому, а некоторые неразборчиво кричали слова осуждения.

Организаторы не успели вовремя среагировать, поэтому камеры были направлены на Жириновского и записали его слова — сейчас же они спохватились и перевели их на Горбачёва.

— Прекратить!!! — выкрикнул тот. — Товарищ Жириновский! Прекратите сеять смуту!!!

— Я говорю правду, товарищ Горбачёв!!! — ответил ему Владимир. — Здесь собралось слишком много лжецов — я один из немногих, кто говорит правду!!!

— Перерыв пятнадцать минут!!! — провозгласил генсек.

Хаос продолжался ещё несколько минут, а затем депутаты, постепенно, успокоились.

Жириновский вышел перекурить.

— Мистер Жириновский! — подскочил к нему на улице какой-то иностранный журналюга. — На пару вопросов!

Одет прилично — в деловой костюм, но с карандашами, ручками и узким блокнотом в нагрудном кармане. В руке у него микрофон с надписью «CNN», а за спиной, в паре метров, держится оператор.

— Но комментс, — отмахнулся от него Владимир и прошёл к ближайшей урне.

— Как вы прокомментируете слова Михаила Горбачёва о… — начал журналист.

— Ду ю спик инглиш? — спросил его Жириновский. — Шпрехен зи дойч? Парле ву фронсе? Ая фарси сохбат мейкони? Та па пашто хабара кэвэ?

— Чт… что? — растерялся журналист.

— На каком языке мне сказать тебе, чтобы ты понял, что я не буду с тобой ничего обсуждать? — спросил Жириновский, подкуривая сигарету. — Ты как сюда попал вообще?

— Но ведь свобода прессы… — начал иностранец.

— А о свободе личности слышал? — усмехнулся Владимир, выдыхая ему сигаретный дым в лицо. — У нас, в Советском Союзе, уважают свободу личности, а у вас, как я вижу, за сенсацией готовы человеку в трусы залезть! Отойди — ты мешаешь мне наслаждаться свежим воздухом…

— Это очень грубо с вашей стороны… — заговорил журналист.

— Знаешь, что грубо? — спросил Жириновский. — Грубо подлетать ко мне, когда я вышел с непростого заседания, и задавать свои идиотские вопросы! Назначь время — возьми интервью, как психически здоровый человек! Двери моего кабинета открыты в понедельник, среду и пятницу, с четырнадцати до шестнадцати часов.

— Но разве… — растерянно начал журналист.

— Можно-можно, — улыбнулся Жириновский. — Но сейчас — сохраняй дистанцию. Ты же профессионал! Лицо западной прессы! Не бей им в грязь!

Журналист коротко кивнул и отошёл.

А Жириновский увидел, что какой-то француз записывал их беседу на камеру.

«Плевать», — решил он и продолжил курить.

Затушив бычок, Владимир направился в буфет, где купил стакан компота и два пирожка с картошкой.

Перекусив, он вернулся в зал заседаний. Тут всё так же полно народу, потому что большинство не воспользовалось перерывом, а продолжило громкие диспуты.

Жириновский занял свое место и обнаружил, что справа от него теперь сидит Валерий Викторович Рюмин, космонавт, дважды Герой Советского Союза.

— Здравствуйте, Валерий Викторович, — приветствовал его Владимир.

— Здравствуйте, Владимир Вольфович, — пожал ему руку Рюмин. — Хочу выразить вам свою поддержку — вы один из немногих, кто выражает здесь мнение большинства! Спасибо вам!

— Я просто выражаю свою позицию, — улыбнулся Жириновский. — И я признателен вам за такие тёплые слова, Валерий Викторович.

Он огляделся и увидел, что митрополит Алексий пересел примерно на двадцать мест правее, а вместо него теперь сидит какой-то мулла.

— Слава Аллаху, этот кафир пересел подальше от меня! — громко заявил Жириновский. — Если бы я не был атеистом, не знаю, что бы с ним сделал!

Его слова вновь вызвали смех окружающих депутатов.

Наконец, Горбачёв вернулся с перерыва и сел на своё место.

Народные депутаты расселись и прекратили споры.

— Следующим выступает народный депутат Жириновский! — сходу заявил Горбачёв. — Порядок выступлений изменён по просьбе группы депутатов! Владимир Вольфович!

Очередь Жириновского должна была настать после выступлений ещё четверых депутатов, но что-то изменилось — возможно, они захотели «смазать» переход и дистанцироваться от слишком «токсичных» выступлений Сахарова и Айтматова.

Можно было бы оспорить нарушение утверждённого порядка, но Владимир не стал. Это скандал, а он любит скандалы за то, что они всегда в центре внимания.

Он пожал руку Горбачёву и встал за кафедру.

— Приветствую вас всех, уважаемые товарищи народные депутаты! — начал он свою речь. — Изначально я хотел осветить другую тему, касающуюся экономических вопросов, но, в свете недавнего выступления академика Сахарова, вынужден изменить тему и развенчать откровенно ложные утверждения, высказанные им, возможно, в силу наивности и политической незрелости. Я разделю своё выступление по пунктам, чтобы всем было легче ориентироваться. Пункт первый — об ошибочности ввода советских войск в Демократическую Республику Афганистан. Для начала должен напомнить, что поступали неоднократные просьбы о вводе, связанные с тем, что басмачи и наркоторговцы, поддерживаемые США и другими странами запада, захватили некоторые территории и начали учинять там возвращение в Средневековье! Я был там — они занимались ускоренным возвращением Афганистана в Средневековье, требуя от мирных жителей жить по законам шариата! Там женщин побивали камнями за разного рода проступки, которые в современном обществе проступками не считаются, а детей, ходивших в светские школы, избивали и, иногда, убивали! Но теперь это в прошлом! Президент Ватанджар усиленно работает над повышением грамотности и развивает афганскую экономику, повышая уровень жизни населения! Афганистан сейчас не скандинавская страна, конечно же, но посмотрим, как будет через десять лет!

Многие депутаты посмеялись, оценив укол в сторону речи Айтматова.

— Также немаловажно помнить о том, каким образом, до сравнительно недавних пор, финансировались афганские басмачи! — продолжил Жириновский. — Они зарабатывали деньги на свою борьбу предельно демократическим путём — наркоторговлей! Они продавали опиум и героин зарубеж, а также пытались организовать нелегальные поставки в Советский Союз, чтобы травить этой дрянью и наших граждан тоже! Наши воины-интернационалисты боролись с этой гидрой наркоторговли — считать эту борьбу напрасной, это равносильно признанию в желании травить советских граждан наркотиками! Поэтому я считаю, что академик Сахаров просто наивен и многого не знает! Не хочу верить, что он с полным пониманием оскорбляет память погибших воинов, сражавшихся против этих подонков и мерзавцев, отравивших и убивших сотни тысяч людей! Я надеюсь, что он просто не понимает! Иначе…

Он сделал паузу, в которую попытался воткнуться Ельцин.

— Никак нет! — резко остановил его Жириновский. — Вас вообще нет в списке выступающих, товарищ Ельцин! Молчите и слушайте! Итак, пункт второй! Утверждение академика Сахарова о «демократическом волеизъявлении» народа Афганистана…