Владимир, Сын Волка 2

Глава двадцать первая. Дорога в один конец

*СССР, Украинская ССР, город Киев, Дом воинов-интернационалистов, 11 января 1989 года*

— Дания — шесть часов, — начал Владимир свою речь. — Люксембург — один день. Голландия — пять дней. Югославия — одиннадцать дней. Бельгия — восемнадцать дней. Греция — двадцать четыре дня. Польша — двадцать семь дней. Франция — сорок три дня. Норвегия — шестьдесят два дня. Столько продержались европейские страны против Германии в самом начале Второй мировой войны.

Он рассмотрел аудиторию пристальным и тяжёлым взглядом.

Чтобы послушать его лекцию, съехались тысячи воинов-интернационалистов со всей Украины.

В Киеве построен, на данный момент, самый большой Дом воинов-интернационалистов во всём Союзе — его строительство было официально закончено 28 декабря 1988 года, на улице профессора Подвысоцкого, в районе Чёрная гора.

Владимир прилетел в Киев, чтобы торжественно открыть новый Дом и прочитать лекцию ветеранам.

В центре здания размещён актовый зал со сценой и кинотеатральным экраном — тут можно давать театральные постановки, показывать фильмы, а также проводить торжественные и не очень мероприятия. Вмещает это помещение 4000 человек и сегодня заняты все места.

— Дом Павлова — пятьдесят восемь дней, — произнёс Жириновский. — И он не капитулировал. Оборона дома была завершена приказом личному составу занять следующий дом, в рамках контрнаступательной операции Красной Армии.

Он сделал паузу, чтобы повисшая тишина впечатала его слова в память слушающих его людей.

— Сейчас стало модно разглагольствовать о неготовности нашей страны к войне, винить командование Красной Армии в некомпетентности… — продолжил Владимир. — Но что тогда можно сказать о сильнейшей армии Европы межвоенного периода? Я сейчас о Франции![16] Вы, здесь присутствующие, должны лучше остальных знать, что такое механизированная манёвренная война! Я просто не должен объяснять никому из вас, насколько катастрофично будет столкновение современной армии с армией, десятилетиями готовившейся к повторению Первой мировой войны! У Третьего Рейха была практически современная армия — не технологически, но организационно! Советскому Союзу пророчили скорое падение! А когда этого не случилось, всё эти западные мерзавцы и подонки начали оправдывать провал какими-то «объективными» предпосылками, досадными случайностями и неудачами, стараясь вывести из-под всеобщего внимания главный фактор, приведший к поражению Третьего Рейха — Красную Армию!

Он увидел улыбки на лицах ветеранов.

— Поэтому я крайне раздосадован речами всех этих краснобаев, печатающихся в «Огоньке» и ругающих Красную Армию! — заявил Жириновский. — Надо гордиться нашими отцами и дедами, сумевшими совершить почти невозможное и разбить эту фашистскую гниду, а не заниматься бессмысленным ревизионизмом! С какой целью они всё это делают?! Чего хотят добиться эти подонки?!

Он в ярости шарахнул по кафедре кулаком.

— Я скажу вам, чего они хотят! — выкрикнул он. — Они хотят вынуть из советского народа идеологический стержень! А что делают на западе?! Да они с огромной радостью поддержали эти инициативы и транслируют ложь о нашем прошлом из всех доступных источников! Они знают, что поддержка такого подхода — это очень дешёвый и надёжный способ подорвать Советский Союз изнутри! И они ведут эту работу, а наша, так называемая, интеллигенция им в этом охотно помогает, крича о «мясных штурмах», «победе вопреки» и прочих бреднях!

Эта лекция Жириновского тоже снимается на камеры — для нужд Домов воинов-интернационалистов была закуплена высококачественная западная аппаратура. Отечественная аппаратура существенно отстаёт от западной, что наметилось в 60-е годы и лишь обострилось в 80-е.

«По странному стечению обстоятельств, это отставание началось при Хрущёве», — с ненавистью подумал Жириновский, выдерживая паузу в своей речи. — «И неудивительно — системное уничтожение экономики не могло не сказаться на науке».

Отставание ещё можно сократить, а затем полностью устранить, но для этого нужно здоровое и монолитное политическое руководство. Непременным атрибутом здорового и монолитного политического руководства является наличие политической воли, позволяющей добиваться поставленных целей.

Ярким примером Жириновский считает КНР — в конце концов, она выродилась в типичную капиталистическую страну, ещё и со смертельной трещиной в сердцевине,[17] но начальный этап, когда всё это только формировалось, был красив и до сих пор восхищает его.

Сейчас у Китая всё только впереди, ведь он даже не начал подъём на высокую гору, с которой останется только скатываться в пучину экономического кризиса.

И Жириновский хочет поучиться у лучших, но так, чтобы не попасть в те ловушки, в которые они попадали…

— Но это наша победа, товарищи! — воскликнул он. — Это наша великая жертва, наша цена, которую наши предки заплатили, чтобы мы могли жить! Я не позволю оболгать наших отцов и дедов! Я буду бороться против лжецов и подонков, оскверняющих память об их подвигах! С этого дня я начинаю организованную борьбу против этой кампании лжи! Я буду поднимать архивы и публиковать реальные данные! Я буду писать статьи, при содействии настоящих историков! И вы, все вы, можете помочь мне! Практически у каждого здесь есть отцы и деды, сражавшиеся в Великую Отечественную! С завтрашнего дня будут работать команды специалистов, которые начнут собирать воспоминания ветеранов и истории о них — мы создадим наш собственный архив! Он будет огромным — мы соберём живую историю о великой победе! Вместе!

*СССР, РСФСР, Московская область, город Москва, квартира Жириновского, 4 февраля 1989 года*

— Да, дела… — произнёс Жириновский, закуривая сигарету «Ростов».

— Зато не без плюсов, — улыбнулся Орлов, сидящий напротив. — ПГУ и внеочередное звание у меня в кармане. Крючков считает меня своим человеком, поэтому продвигает.

— И это хорошо, — кивнул Владимир. — А где сейчас Виктор Михайлович?

— Сдаёт дела Крючкову, — ответил Геннадий, туша бычок в пепельнице. — Он говорил, что у вас есть какие-то договорённости…

— Конечно, — заулыбался Жириновский. — Виктора Михайловича ожидает кресло начальника Управления безопасности. Я очень рассчитываю на его связи и сохранившееся влияние.

Он ожидал этого раньше, но, видимо, череда слишком громких дел и событий замедлила работу Политбюро, поэтому Чебрикова сняли гораздо позже, чем собирались.

— Его же, кстати говоря, «повысили», ха-ха-ха… — посмеялся Орлов. — Уже избрали аж секретарём ЦК КПСС.

— Да, смешно, — кивнул улыбнувшийся Жириновский. — Хм… А тебе, получается, простили успех…

— Не могли не простить, — ответил на это Геннадий. — Но Виктору Михайловичу это никак не помогло.

Он втёрся в доверие к Крючкову, ставшему новым председателем КГБ — ему для этого нужно было лишь приобщить того к своему успеху, за что тот был ему искренне благодарен. Но Владимир не ожидал, что Крючков будет благодарен настолько — Первое главное управление КГБ, вообще-то, считается самым элитным и почётным.

— Жаль, что следаков придётся оставить… — посетовал Орлов. — Я как-то уже привык к этой работе… Знаешь, как приятно лично рыть землю руками и находить всех этих тварей?

— А кого поставят после тебя? — спросил Владимир.

— Пока неясно, — покачал головой Геннадий и закурил новую сигарету. — Кого-то из людей Крючкова из ПГУ, я думаю. И если твои подозрения верны, то он, со временем, затормозит все дела, связанные с обналом и прочими экономическими преступлениями.

— Уже неважно — главное было сделано, — равнодушно махнул рукой Владимир.

Чебриков предупредил его ещё неделю назад, поэтому все операции по обналу через кооперативы уже прекращены — всего выведено около 170 миллионов рублей.

Это не самая существенная часть дохода Организации, но, всё же, на них будет открыта пара десятков крупных производственных кооперативов.

За всем этим следить очень непросто, потому что данных слишком много, но проблема ускоренно решается с помощью цифровизации: общая сеть сообщения позволяет быстро получать актуальную информацию и оперативно принимать управленческие решения.

Но главным плюсом этой дорогостоящей затеи Жириновский считает обретение долгожданного перманентного контроля над ситуацией.

Он всегда знает, с точностью до суток, как обстоят дела в экономике Организации — цифровизация позволяет осуществлять микроконтроль почти на всех иерархических уровнях, поэтому управление всеми филиалами осуществляется напрямую из Москвы, практически без самодеятельности.

Кто-то скажет, что это неэффективно, но у Владимира есть десятки контраргументов, каждый из которых обоснован и проверен на практике.

Раньше всему мешал лаг — пока документы физически прибудут в Москву, пока их изучат и внесут данные из них в отчёт, пока будет выработано решение, которое также отправится в филиал физически…

Сейчас этого лага практически нет, потому что передача всех актуальных данных осуществляется в рамках одних суток. А это означает практически ручное управление каждым филиалом.

В конце концов, он строит не государство в государстве, а корпорацию. А в корпорации, действующей в условиях рыночной конкуренции, нельзя допускать инерцию, компромиссы и местную самодеятельность — иначе сожрут.

Никакой демократии — только директивный контроль.

И это работает — несколько сотен тысяч человек разных специальностей занимаются общим делом, выполняя приказы «Госплана» Организации.

«Это аmаzon, это Wаlmаrt, это Toyotа, это SpаceX и Teslа», — подумал Жириновский. — «Никакой самодеятельности, только покорное следование плану — и это работает, потому что ничто иное, кроме плановой экономики, не способно устранить рыночные случайности внутри организации».

В отличие от разного рода олигархов будущего, которые обречены плескаться на мелководье, где нельзя получить ничего, кроме денег, его планы амбициозны и предусматривают влияние на ход истории человечества в планетарном масштабе.

И есть одна очень важная задача, которую ему нужно выполнить. Вернее, не ему…

— Но есть ещё одна вещь, которую ты можешь сделать на своём новом посту, — произнёс он.

— Какая вещь? — спросил Орлов. — Опять истинный героизм, да?

— Ещё какой, — усмехнулся Жириновский. — Но масштаб последствий в тысячи раз больше, чем всё, что ты уже сделал.

— Ты меня заинтересовал, Вольфыч, — сказал Геннадий. — Выкладывай.

— Лоренс Дуглас Финк, — назвал Жириновский имя. — Также отзывается на Ларри. Живёт в США, в городе Нью-Йорк. Работает в компании «Blаckstone Group».

— Бизнесмен? — уточнил Орлов.

— Не совсем, — покачал головой Владимир. — Финансист и аналитик.

— Так, — кивнул Геннадий. — И что?

— Он должен умереть, — ответил Жириновский. — Но не только он, но и его ближайшие сподвижники. Особенно те, которые отвечают за разработки всякого технического.

Орлов нахмурился и задумался.

— Зачем? — коротко спросил он.

— Финк разрабатывает штуку, которую назовут Алладин — систему учёта инвестиционных рисков, — объяснил Жириновский. — Она упорядочит фондовые биржи и позволит США выходить из биржевых крахов со сравнительно минимальными потерями. От этого не станет хорошо никому, кроме США. Ты ведь согласен с этим, Гена?

— Ну, в целом, согласен, — кивнул Орлов.

— Тогда следующая персона — Джордж Сорос, — продолжил Владимир. — Родом из Венгрии, сейчас мультимиллионер — активно торгует на бирже. Вот его тоже надо убрать. Очень вредный подонок, который обязательно «раскроется» в будущем. Сможешь?

— Ты предлагаешь мне убить кучу людей в США, — констатировал Орлов.

— Да, — подтвердил Жириновский. — Это нужно сделать, потому что для нас это очень хорошо. Десяток мертвецов облегчит жизнь десяткам стран. Негуманно, неэтично, но мы уже такое делали.

— Делали… — согласился Геннадий. — Но последствия…

— Нужно сделать всё так, будто это естественные смерти, — сказал на это Владимир. — Никаких кровавых и бескомпромиссных устранений — только смерти, очень похожие на натуральные. Это очень важно сделать именно так, потому что в ином случае кто-то начнёт копать и наткнётся на Алладина. Сейчас он никому не интересен, но у него очень большое будущее. Мы должны предотвратить это. Ты должен.

— Почему это должен именно я? — нахмурился Орлов.

— Ты же патриот? — усмехнулся Жириновский.

— Логично, — улыбнулся Геннадий. — Ладно, изучу этого Ларри и его команду, а также этого твоего Сороса. Но не сразу. Нужно освоиться, принять дела…

— Время ещё есть, — кивнул Владимир. — Кстати, а как дела у Эдуардыча? Что-то не слышно о нём ничего.

— Это тебе ничего не слышно, — сказал Орлов. — А я слышу всё о его делах, впрочем, как и Политбюро с Горбачёвым…

— Что, прямо шумит и гремит? — нахмурился Владимир.

— Ох, ты бы только знал… — покачал головой Геннадий. — Он перетряхнул Штази сверху донизу, в ходе чего было выявлено не менее двадцати шести шпионов и кротов, работающих на западные разведки. Зато немцам очень понравилась «методика Гаськова» — наши её до сих пор осторожно обнюхивают, из-за чего она не ушла дальше Комитета, а вот генсек Хоннекер начал ускоренно внедрять её в своей СЕПГ, а также планирует внедрение на уровне сначала гимназий, а затем реальных школ.

— С чего бы он это? — поинтересовался Жириновский.

— Немалую роль сыграло то, что он лично прошёл тестирование и оказался в верхних 25 % «отличников», — улыбнулся Орлов. — Эдуардыч по секрету сказал мне, что результаты подделаны — в реальности, Хоннекер почти посередине «троечников». Но его обманывать не нужно, он сам обманываться рад — сказывается отсутствие академического образования, что угнетало его всю жизнь… Зато теперь он получил «неопровержимое доказательство» своей очень высокой интеллектуальности, что разрешило эту проблему навсегда.

— Ох, Эдуардыч… — с улыбкой покачал головой Владимир.

— Знай наших! — ответил на это Геннадий. — В СЕПГ идут «чистки» — Хоннекер решительно не согласен работать с тупицами, поэтому начал методичное обновление кадров, к слову, поддержанное Горбачёвым, который, сам понимаешь…

— Да, за любую «демократическую» ерунду, — кивнул Жириновский.

— Эрих задал высокую планку — на руководящих должностях должны находиться только «отличники» из рядов партии, невзирая на стаж и занимаемое положение, — продолжил Орлов. — Москва дала добро на любые действия «способствующие демократизации СЕПГ», то есть, у него карт-бланш. Но он, всё-таки, хитрый, несмотря на то, что не очень умный — германскому обществу он скармливает это как истинную меритократию и демократизацию партии, хотя никаких изменений, кроме продвижения компетентных кадров, не происходит.

— Это хорошая новость, что моя работа не прошла зря, — кивнул Жириновский. — Виктор Михайлович как-то говорил мне, что Эдуардыч сцепился с церковниками…

— Ха-ха-ха! — рассмеялся Орлов. — «Сцепился»?! Да он объявил им антикрестовый поход! Евангелическая церковь ФРГ уже официально называет Эдуардыча мучителем добрых христиан! Ещё чуть-чуть и он будет объявлен Антихристом! Они уже откуда-то знают, что это он инициировал разработку священников, поэтому винят во всём его и только его. До этого они ведь годами распространяли подрывные материалы через приходы в ГДР, а теперь это стало запрещено — они уже требуют у Хоннекера, чтобы он изгнал Эдуардыча из страны и прекратил преследование священников. Но Хоннекер на такое уже не пойдёт, потому что он, бедолага, уже ознакомился с подробностями заведённых дел — в другое время за такое начались бы массовые расстрелы, а сейчас просто выдворяют из страны и лишают гражданства…

— Не сажают? — уточнил Владимир.

— Нет, Эдуардыч же не дурак — понимает, что это превратит этих священников в мучеников, — покачал головой Геннадий. — Теперь же они отправляются, вместе с семьями, если те изъявляют желание, в ФРГ, где их принимают с распростёртыми объятиями. Правда, это побуждает некоторых святош начать открыто заниматься антикоммунистической пропагандой…

— Это они так бегут из страны? — усмехнулся Жириновский.

— Да, — подтвердил Орлов. — Эдуардыч решил, что пусть бегут — чем меньше святош, тем лучше. Ну и оппозиционно настроенные граждане тоже этим пользуются, чтобы покинуть ГДР и получить гражданство ФРГ.

— А те и рады? — вновь усмехнулся Владимир.

— Само собой, — кивнул Геннадий. — Эдуардыч приказал Штази заниматься любым эпизодом, направленным на подрывную деятельность — даже если кто-то из обычных прихожан выступает с антикоммунистической речью во время проповеди, его сразу же берут в обработку и ускоренно высылают из страны, лишая гражданства.

— Это не решает проблему с протестными настроениями, — покачал головой Жириновский.

— Не решает, — согласился Орлов. — Но существенно ослабляет — те, кто хочет западной жизни, наконец-то, могут получить её, пусть и несколько заковыристым способом. А Хоннекер, очень внимательно прислушивающийся к Эдуардычу, сейчас рассматривает концепцию добровольного отказа от гражданства — то есть, хочет открыть для граждан дорогу в один конец. Уехать можно, но вернуться нельзя. Эдуардыч же сомневается…

— Зря сомневается, — усмехнулся Владимир. — Скажи ему, как встретишь, что моё мнение — надо открывать эту «дорогу в один конец».

— Чем мотивируешь? — заинтересовался Геннадий.

— Они же думают, в том числе благодаря болтологии святош, что ФРГ — это рай на земле, — начал объяснять Жириновский. — А там, вообще-то, равнодушный капитализм — уровень жизни, может, высокий, по сравнению с соцблоком, но далеко не для всех. Они ведь только говорят, что кого-то ждут. На самом деле, в ФРГ их никто не ждёт. Там только безработица. Умереть не дадут, но и жить тоже. Тут же надо смотреть на долгосрочную перспективу — сейчас все недовольные живут в сытной безопасности, но без «свободы», а в ФРГ им покажут такую «свободу», что они просто охренеют и запросятся обратно в «несвободу»! Если Хоннекер хочет добиться морального превосходства над ФРГ — пусть открывает границу в один конец. Все эти люди, просящиеся обратно, сами сделают ему сколько хочешь пропаганды социалистического строя!

— А если в ФРГ подадутся массы? — спросил Орлов с беспокойством в голосе.

— Да какие массы, Гена?! — усмехнулся Жириновский. — Наши немцы и так всё знают — слухи, родственники, передачи, письма… Там не рай, а та же самая скука, только с безработицей и кредитами! Уедут — ну, десятки тысяч, максимум сотня. Да хоть все недовольные сразу! Ты только представь, как это остудит головы! Хотели «свободы»? Вот она, вот ложка, а вот слюнявчик — кушайте, неблагодарные подонки! Абсолютное большинство никуда не поедет, Гена! Хоннекер, хоть и не самый умный в своём роду, интуитивно нащупал самое правильное решение! Нужна просто политическая решимость сделать этот ход!

— Думаешь, будут проситься обратно? — серьёзно спросил Орлов.

— Некоторые, из принципа, будут упорно черпать «свободу» ложкой, — ответил Жириновский. — Но не принципиальные запросятся обратно, а Хоннекер, как благородный и добрый генсек, конечно же, будет выборочно давать разрешения на восстановление гражданства. И каждый такой возвращенец станет ходячей агитмашиной! Уж такие-то охотно расскажут, какие ужасы видели в ФРГ! Проституцию, наркоманию, безработицу, нищету! В ГДР-то, если по существу, жить хорошо — там только «свободы» нет.

— Да, твоя правда… — согласился с ним Геннадий. — Ладно, как окажусь в Берлине, обязательно поделюсь с Эдуардычем твоим мнением. Кстати, он сейчас научный труд пишет…

— Какой ещё научный труд? — нахмурился Владимир.

— По развитию когнитивных способностей, — улыбнулся Орлов. — Он же не просто так член-корреспондент Академии наук СССР.

— Ты же не шутишь сейчас? — со скепсисом спросил Жириновский.

— Стал бы я шутить о таком? — возмутился Геннадий. — АН СССР признала его весомый вклад в психологическую науку, а также очень высоко оценила своевременное обнаружение им такого явления, как посттравматическое стрессовое расстройство — не знаю, следишь ли ты за этим, но уже сотни учёных защитили на этом свои кандидатские и докторские…

— Да, слежу и знаю, — улыбнулся Владимир. — Некоторые из них даже сейчас работают у меня.

— По совокупности заслуг, Эдуардыча единогласно избрали членом-корреспондентом, — сообщил ему Орлов. — И ему надо соответствовать столь высокому званию, поэтому сейчас он пишет свой труд — уже даже опубликовал несколько научных статей по тематике.

— Получается, он у нас учёным стал? — спросил Жириновский.

— И ещё каким — того и глядишь, станет академиком… — кивнул Геннадий. — Может, потом улицу в его честь какую-нибудь назовут? Улица Академика Гаськова — звучит…

— Значит, и Афган на его счёт записали, и методику, — произнёс Владимир и тяжело вздохнул.

— Это всё слова, Вольфыч, — похлопал его по плечу Орлов. — А у тебя — дела. Как, кстати, у тебя дела?

— Не жалуюсь, — ответил он. — Можно было, чтобы и побыстрее всё шло, но сейчас надо действовать осторожнее — Виктор Михайлович больше не прикроет, если что.

— Я прикрою, — пообещал Геннадий. — Да и Владимир Александрович не такой плохой мужик, как ты о нём думаешь. Да, квадратно-гнездовой, тут ты был прав, но зато решительный!

— Это-то меня и пугает больше всего… — вздохнул Владимир и закурил ещё одну сигарету.