Вернись, я все прощу. Дракон передумал разводиться (СИ)

5. Новая жизнь старой жены

Я стояла перед домом и не могла поверить собственным глазам. Ещё две недели назад это была полуразвалившаяся постройка, в которой жить можно разве что паукам и мышкам. Теперь стены выровнялись, крыша покрылась свежей черепицей, а окна получили новые ставни. Даже колонны стали белыми.

— Не могу поверить, что всего за две недели они сделали так много, — прошептала я, глядя на работающих во дворе крестьян.

Они ещё возились с последними досками забора, кто-то подвозил песок для дорожек. Каждый раз, когда кто-то из них ловил мой взгляд, кивал с такой теплотой, что внутри что-то сжималось от неожиданной благодарности.

Торин, староста деревни, подошёл ко мне, держа в руках связку ключей. Массивный мужчина с седой бородой выглядел довольным, хотя на лице его читалась усталость.

— Крыша больше не протекает, госпожа Телиана. Печи прочищены — будет тепло.

Я протянула руку за ключами, но от волнения пальцы задрожали. Ключи выскользнули и с мелодичным звоном упали прямо в грязную лужу у моих ног.

— Простите мою неуклюжесть, — пробормотала я, чувствуя, как лицо заливается краской.

Наклонилась за ключами, но длинное платье предательски обвилось вокруг ног. Я качнулась, едва не упала, схватилась за рукав Илирана.

— Мама, осторожнее, — мягко сказал сын, подхватывая меня под локоть.

Торин поднял ключи из лужи, обтёр о свой фартук и протянул мне с понимающей улыбкой. Остальные крестьяне переглянулись, но никто не смеялся. В их взглядах читалось что-то тёплое, почти защитное.

— Дом ждал хозяйку, — просто сказал староста. — Теперь всё встанет на свои места.

Переступив порог, я ощутила запах свежих досок и известки. Внутри было чисто, но пусто — только самая необходимая мебель. В главной комнате стоял старый дубовый стол, несколько стульев, у камина — потрёпанное кресло.

— Нам понадобится ещё много работы, но для начала неплохо, — сказал Илиран, оглядываясь по сторонам с неожиданным оптимизмом.

Я кивнула, подошла к одному из стульев. Хотела проверить, крепко ли он стоит, едва коснулась спинки — и стул развалился под моими пальцами с таким треском, что я подпрыгнула.

— Я опять всё порчу! — вырвалось у меня.

Но Торин уже махал рукой своим людям, и через минуту в комнату внесли новый стул — крепкий, из светлого дерева.

— Старая мебель, госпожа. Пора было её заменить, — спокойно объяснил он. — А вы тут ни при чём.

Я смотрела на этих простых людей — на их спокойные, добрые лица, на готовность помочь, не спрашивая ничего взамен. И впервые за много дней почувствовала, что, может быть, здесь я действительно смогу начать заново.

Утро следующего дня встретило меня солнечными лучами, пробившимися сквозь новые занавески — простые, но чистые.

Я проснулась в собственной постели, в собственном доме, и несколько минут просто лежала, привыкая к этому ощущению. Никто не врывался с требованиями, никто не кричал. Тишина была такой непривычной, что поначалу даже тревожила.

Илиран уже возился в соседней комнате — слышался скрип половиц под его шагами. Нужно было готовить завтрак, обустраивать быт, начинать новую жизнь. Я поднялась, накинула простое домашнее платье и направилась к очагу.

Вчера добрые люди оставили нам немного продуктов: буханку хлеба, кувшин молока, несколько яиц. Я осторожно взялась за кувшин — тяжёлый, глиняный, с отколотым краем. Молоко было свежим, ещё тёплым. Хотела перелить его в миску, но руки дрогнули от непривычной ответственности момента.

Кувшин качнулся, и половина молока разлилась по столу, стекая на пол белыми струйками.

— Господи, — прошептала я, хватаясь за тряпку. — Опять...

Илиран выглянул на звук, но ничего не сказал — только помог вытереть лужу. В его движениях читалась привычная терпеливость. Сколько раз за эти годы он убирал за мной разлитое, разбитое, рассыпанное?

— Мама, не расстраивайся, — мягко сказал он. — Молока ещё хватит на кашу.

Я кивнула, но внутри всё сжалось от знакомого чувства беспомощности. Даже здесь, в этом доме, который должен был стать началом новой жизни, я продолжала всё портить.

Неожиданно в дверь постучали — негромко, почти робко.

Мы с Илираном переглянулись. Кто мог прийти так рано?

На пороге стояла женщина лет тридцати пяти с маленьким мальчиком за спиной. В руках у неё был большой глиняный кувшин, от которого исходил аромат свежего молока.

— Госпожа Телиана! — её лицо просветлело от улыбки. — Вы помните меня? Я Лина. Вы лечили мою дочь от кашля пять лет назад, когда ещё жили в замке.

Воспоминания нахлынули волной. Лина... да, конечно.

Её девочка задыхалась от приступов, местный лекарь только разводил руками. Я тогда просто заварила травы, которые подсказало внутреннее чутьё — мать-и-мачеху, чабрец, немного мёда. Ничего особенного.

— Конечно помню, — сказала я, чувствуя, как теплеет на сердце. — Как поживает Ивери?

— Замечательно! Выросла, крепкая стала, — Лина лучезарно улыбнулась и протянула кувшин. — А это вам. Наша Зорька вчера дала вдвое больше молока, чем обычно. Это точно ваше присутствие! Все в деревне говорят — госпожа Телиана приехала, теперь будет нам удача.

Я растерянно взяла кувшин — тяжёлый, полный до краёв. Молоко было ещё тёплым, пахло летом и травами.

— Я ничего не делаю... — пробормотала я. — Просто переехала...

— Ещё как делаете! — возразила Лина, и в её голосе звучала такая убеждённость, что я невольно засомневалась в собственных словах. — Добрые люди всегда приносят благословение земле. А вы — самая добрая из всех, кого я знаю.

Мальчик за её спиной застенчиво выглядывал и вдруг протянул мне пучок полевых цветов — васильков и ромашек.

— Это вам, тётя Телиана, — прошептал он.

Я приняла букет, и что-то внутри дрогнуло от этой простой детской щедрости. Когда последний раз мне дарили цветы? Анмир считал это пустой тратой денег.

— Спасибо, — сказала я, и голос предательски задрожал.

Лина ушла, но не прошло и часа, как в дверь снова постучали. На этот раз пришла пожилая женщина с корзиной овощей — морковь, репа, свежий лук, укроп. За ней подтянулся мужчина с мешком муки. Потом ещё одна соседка с куском свежего мяса, завёрнутым в чистое полотенце.

— Вс хорошо, госпожа, — объясняла каждая. — У нас урожай хороший выдался, поделиться можем.

К полудню стол ломился от даров. Кто-то принёс яйца, кто-то — мёд в глиняном горшочке, пожилая ткачиха притащила отрез льняной ткани.

— На занавески, — пояснила она. — Дом должен быть уютным.

Я стояла посреди этого изобилия и не понимала, что происходит. Почему все эти люди так добры ко мне? Я же ничего особенного не делаю — только роняю, проливаю, ломаю. А они словно не замечают моих промахов.

— Госпожа Телиана, — обратилась ко мне соседка, которая принесла ткань, — с тех пор как вы вчера приехали, мои куры несутся вдвое лучше! А у Петра в огороде помидоры за ночь покраснели — он сам удивляется.

— Это не может быть связано со мной, — растерянно возразила я. — Я просто... живу.

— Ещё как связано! — женщина покачала головой с мудрой улыбкой. — У вас руки лечебные, сердце доброе. Такие люди землю благословляют одним своим присутствием.

К вечеру дом преобразился до неузнаваемости. Кладовая была забита продуктами, на окнах висели новые занавески, которые женщины помогли повесить. На столе стояли глиняные горшки с цветами, воздух пах свежим хлебом и травами.

Илиран ходил по дому с таким выражением лица, словно не верил собственным глазам.

— Видишь, мама? — сказал он, остановившись рядом со мной у окна. — Ты приносишь удачу всем вокруг. Они это чувствуют.

Я непонимающе покачала головой, глядя на закат, который окрашивал наш двор в золотистые тона.

— Это просто их доброта, Илиран. А я... я вечно всё роняю и проливаю. Утром разлила молоко, днём разбила глиняную миску, когда мыла её. Какое там благословение?

— Мама, — он повернул меня к себе за плечи, — когда ты разлила молоко, Лина принесла новое. Когда разбила миску, соседка дала нам целый набор посуды. Ты не замечаешь? Всё, что ты теряешь, возвращается сторицей.

Я смотрела в его серьёзные глаза и пыталась понять. Неужели это правда? Неужели то, что я всегда считала своим проклятием — неуклюжесть, неспособность сохранить целым что бы то ни было — на самом деле как-то связано с этим потоком добра, который обрушился на нас?

— Но я ничего специально не делаю, — прошептала я.

— Именно поэтому, — мягко сказал Илиран. — Ты просто живёшь, просто любишь людей. И они это чувствуют.

Я посмотрела в окно на деревню, где в окнах домов зажигались огни. Где-то там жили Лина со своей здоровой дочкой, пожилая ткачиха, которая подарила нам ткань, крестьяне, которые восстановили наш дом. Все эти простые, добрые люди, которые почему-то видели во мне что-то хорошее.

Может быть, Илиран прав. Может быть, дело не в том, что я умею или не умею делать. Может быть, дело в том, что я просто есть.

И впервые за долгие годы эта мысль не испугала меня, а согрела.

На третий день после переезда я проснулась с тяжёлым чувством в груди. Вокруг царила идиллия — новый дом, добрые соседи, полная кладовая, — но внутри копошились сомнения, как черви в яблоке. Варенье. Я думала о варенье из шишек и как-то позабыла, а Илиран мое внимание на шишки уже обращал.

Но я боялась.

Стояла на кухне, глядя на медный таз, который вчера принесли соседи, и мысленно прокручивала все возможные катастрофы. Сожгу сахар. Не угадаю с пропорциями. Разолью кипящую массу и обожгусь. Варенье получится несъедобным, и все поймут, что я никчёмная хозяйка.

Анмир всегда это подчёркивал.

И там, на лестнице, вспомнил сожженную овсянку.

А я помню, как старалась ему угодить.

— Не можешь даже кашу сварить нормально, — кричал он, тыча ложкой в пригоревшую массу. — Что толку от жены, которая всё портит?

Я тогда стояла у плиты, красная от стыда, и клялась себе больше никогда не готовить ничего сложнее хлеба с маслом. А теперь хотела варить варенье...

— Глупости, — пробормотала я, встряхивая головой. — Просто свари. Что может пойти не так?

Но руки уже дрожали при одной мысли о кипящем сиропе.

Решила отложить кулинарные эксперименты и прогуляться по деревне. Может быть, свежий воздух прояснит мысли. Шла мимо дворов, наблюдала за размеренной жизнью: женщины стирали бельё у колодца, дети гоняли по дорогам, мужчины чинили заборы.

У дома Лины паслась корова — та самая Зорька, которая якобы из-за моего присутствия стала давать больше молока. Животное мирно жевало траву, но вдруг подняло голову и потянулось к изгороди. Там, на ветке старого дерева, и висели те странные удлинённые шишки, которые показывал Илиран — не сосновые, не еловые. Какие-то особенные.

Илиран говорил про них — что растут они только здесь, в этой местности, и местные считают их чем-то вроде талисмана. Я тогда не обратила внимания, но сейчас Зорька просто не могла оторвать взгляд от этих шишек.

Любопытство пересилило. Я сорвала несколько штук — они были тяжелее обычных, с приятным смолистым ароматом, но чем-то отличающимся от привычного запаха хвои.

Сладковатым что ли.

Не успела я опустить руку, как Зорька рванулась к изгороди с таким энтузиазмом, что я невольно отступила. Корова тянулась к шишкам с такой жадностью, словно это было величайшим лакомством в мире.

— Ну-ну, полегче, — засмеялась я, протягивая одну шишку.

Зорька буквально выхватила её из моих пальцев и принялась жевать с выражением полного блаженства на морде. Тут же подбежали козы с соседского двора, толкались, требуя свою долю.

— Илиран! — крикнула я, заметив сына у колодца. — Посмотри! Они обожают эти шишки. Ты мне про них говорил, но я не думала, что всё настолько серьёзно.

Он подошёл, наблюдая, как животные дерутся за оставшиеся в моих руках шишки.

— Хм, — задумчиво протянул он. — А что, если попробовать что-нибудь из них приготовить? Если животные так реагируют, может быть, в них есть что-то особенное?

Сердце ёкнуло.

Вот оно — не отвертишься теперь от готовки.

С одной стороны, идея интриговала. С другой — всё тот же страх.

— Не знаю, — неуверенно протянула я. — А вдруг они ядовитые для людей?

— Старики в деревне иногда заваривают из них чай, — успокоил Илиран. — Говорят, от простуды помогает. Значит, съедобные.

Мы собрали целую корзину шишек — животные провожали нас тоскливыми взглядами, явно рассчитывая на дополнительное угощение. Дома я долго стояла перед корзиной, перебирая шишки и думая, что с ними делать.

Варенье из шишек? Почему нет? У мамы был старинный рецепт варенья, который подходил практически к любым ягодам и фруктам. Может быть, получится адаптировать его под шишки?

— Что ж, — пробормотала я, доставая медный таз. — Попробуем.

Шишки оказались удивительно мягкими внутри, с мелкими семенами и чем-то похожим на мякоть. Когда закипели, запах стоял невероятный — хвойный, но с фруктовыми нотками.

Начала готовить по маминому рецепту: сахар, вода, немного лимонного сока. Всё шло гладко, пока не дошло до специй. Мама всегда добавляла щепотку корицы — для аромата.

Потянулась за баночкой с корицей, стоявшей на высокой полке. Встала на носочки, пальцы едва коснулись горлышка... И, конечно же, я споткнулась о собственные ноги.

Баночка полетела вниз, раскрылась в воздухе, и вся корица высыпалась прямо в кипящий сироп.

— Господи! — ахнула я, хватаясь за ложку. — Всё испортила!

Пропорции были нарушены безнадёжно. Вместо щепотки в варенье попала добрая столовая ложка корицы. Хотела выбросить всё и начать заново, но Илиран остановил меня.

— Подожди, мама. Давай хотя бы попробуем, что получилось.

Варенье кипело, источая совершенно фантастический аромат. Корица не забила запах шишек, а подчеркнула его, добавила тепла и глубины. Я продолжала готовить, уже не надеясь на успех, но процесс затягивал.

Когда варенье было готово, оно имело красивый янтарный цвет и пахло так, что у меня слюнки потекли. Илиран первым опустил ложку в банку, попробовал... и замер.

— Мама, — произнёс он с каким-то благоговением в голосе. — Это божественно!

Я не поверила. Попробовала сама — и чуть не выронила ложку от удивления. Вкус был невероятным: сладким, но не приторным, с хвойными нотками, согревающей корицей и чем-то совершенно неповторимым. Словно вкус самого леса, пойманный в банку.

— Не может быть, — прошептала я. — Я же всё испортила с этой корицей...

— Ты не испортила, — мягко сказал Илиран. — Ты сделала его идеальным.

В дверь постучали. На пороге стояла соседка Марта с буханкой свежего хлеба.

— Госпожа Телиана, принесла вам хлебушка, ещё тёплого, — сказала она, но вдруг остановилась, принюхиваясь. — Боже мой, что это за аромат?

— Варенье, — неуверенно ответила я. — Из местных шишек. Правда, получилось случайно...

— Можно попробовать? — глаза Марты загорелись любопытством.

Я протянула ей ложку с вареньем, гадая, не опозорюсь ли окончательно. Марта попробовала, жевала задумчиво... а потом её лицо просто преобразилось.

— Госпожа Телиана! — воскликнула она. — Что это такое? Никогда не пробовала ничего подобного! Это же... это же чудо какое-то!

Она была так восхищена, что я невольно поверила — может быть, действительно получилось что-то стоящее?

Марта умчалась со своим хлебом, но уже через час во дворе собралась небольшая толпа. Весть о чудесном варенье разнеслась по деревне со скоростью лесного пожара. Люди приходили, пробовали, ахали и просили рецепт.

К вечеру появился Торин с несколькими старейшинами деревни. Они серьёзно продегустировали варенье, переговаривались между собой, кивали.

— Госпожа Телиана, — наконец сказал староста, — а что если попробовать сделать настойку из этих шишек? Если в варенье они так хороши, то в настойке должны быть ещё лучше.

Я растерянно моргала. Настойка? Это же совсем другой уровень сложности. А что, если не получится? Что, если опозорюсь перед всей деревней?

Но глядя на их заинтересованные лица, на Илирана, который гордо улыбался, я почувствовала что-то новое. Не страх, а... предвкушение.

Может быть, стоит попробовать?

Прошла неделя с того дня, как я впервые сварила варенье из местных шишек. Неделя, которая перевернула всё моё представление о собственных способностях.

Каждый день мы с Илираном экспериментировали. Сначала он предложил попробовать сделать сироп — более концентрированный, для добавления в чай или молоко. Я боялась, что пережгу сахар, но получилось удивительно легко. Сироп вышел густым, золотистым, с невероятным ароматом.

Потом была настойка по рецепту Торина — шишки на меду с добавлением трав. Я перепутала пропорции, добавила слишком много мяты, но вместо катастрофы получился напиток, от которого вся деревня пришла в восторг.

А вчера мы попытались сделать конфеты.

Я думала, это окончательно меня погубит — работать с горячим сахаром, следить за температурой, не дать массе пригореть. Но каким-то чудом всё получилось. Конфеты вышли мягкими внутри, с хрустящей корочкой, и каждая таяла на языке, оставляя послевкусие летнего леса.

— Я не понимаю, — сказала я вчера вечером, глядя на банки с нашими творениями, выстроившиеся на полках, — как простые шишки могут давать такой удивительный вкус?

Илиран посмотрел на меня с какой-то загадочной улыбкой.

— Может быть, дело не только в шишках, мама.

— В чём же ещё? — не поняла я.

Он не ответил, только пожал плечами, но в его глазах читалось что-то такое, что заставило меня задуматься.

Этим утром я встала рано — ещё до рассвета. В доме было тихо, Илиран спал, и я решила выйти в сад подышать свежим воздухом. Ночь была прохладной, но уже чувствовалось приближение тепла.

То, что я увидела, заставило меня застыть на месте.

Десятки местных жителей — мужчины, женщины, подростки — организованно собирали шишки с деревьев вокруг нашего поместья. У каждого была корзина или мешок, люди двигались методично, как опытная команда. Торин стоял в центре и руководил процессом.

— Осторожнее! — слышался его голос. — Не повредите ветки! Деревья должны и дальше плодоносить!

Я не могла поверить собственным глазам. Когда это началось? Почему никто мне не сказал?

Подошла ближе, и Торин заметил меня.

— Доброе утро, госпожа Телиана! — поприветствовал он с широкой улыбкой. — Надеюсь, мы вас не разбудили?

— Что происходит? — спросила я, оглядывая эту армию добровольных сборщиков.

— Мы решили помочь вам с запасами, — объяснил староста. — Эти шишки — настоящее сокровище! Вы показали нам, что из них можно делать такие чудеса, а мы хотим, чтобы у вас был хороший запас на зиму.

Марта, которая стояла неподалёку с полной корзиной, наклонилась к другой женщине и прошептала достаточно громко, чтобы я услышала:

— Чем больше мы ей помогаем, тем больше удачи получаем сами. Моя корова теперь даёт столько молока, что приходится делиться с соседями.

Я почувствовала, как сердце сжимается от благодарности и одновременно от какого-то непонимания. Неужели это всё реально? Неужели эти люди действительно верят, что я приношу им удачу?

Оглянулась и увидела Илирана в окне дома. Он наблюдал за происходящим с довольным выражением лица, словно всё это было частью какого-то плана.

— Позвольте помочь, — сказала я, подходя к ближайшему дереву.

— Конечно, госпожа! — обрадовался молодой парень, протягивая мне корзину.

Я потянулась к ветке, но, как обычно, неловко развернулась и зацепила корзину локтем. Шишки рассыпались по траве золотистым дождём.

— Ой! — ахнула я, краснея от стыда. — Простите, я опять...

Но вместо недовольства люди вокруг засмеялись — не злобно, а тепло, по-доброму.

— Не беспокойтесь, госпожа! — сказала одна из женщин, наклоняясь, чтобы помочь собрать рассыпанные шишки. — Ваша неловкость — часть вашего очарования!

Остальные подхватили её слова, и все дружно принялись собирать шишки. Кто-то шутил, что теперь эти шишки будут особенно удачными, раз их коснулись мои руки дважды.

Я стояла посреди этой суеты и впервые за долгое время — впервые со дня изгнания из замка — искренне засмеялась. Не натянуто, не из вежливости, а от души. Смотрела на этих добрых людей, на горы собранных шишек, на рассветное солнце, пробивающееся сквозь листву, и чувствовала что-то новое внутри. Энтузиазм. Предвкушение. Радость.

К полудню вокруг дома выросли целые горы шишек. Корзины, мешки, просто кучи на расстеленном брезенте — богатство невообразимое.

— Что мы будем делать со всем этим? — спросила я Илирана, когда толпа помощников разошлась по домам.

Сын обнял меня за плечи и посмотрел на наши сокровища с выражением глубокого удовлетворения.

— Я думаю, мама, что мы только что нашли нашу новую жизнь.