Вернись, я все прощу. Дракон передумал разводиться (СИ)

14. Как полюбить Телиану?

Поздний вечер застал нас с Илираном в гостиной. За окном моросил мелкий дождь, барабанил по крыше, стекал по стёклам тонкими струйками. Из сада доносилась одинокая песня сверчка — монотонная, успокаивающая. Я убирала последние чашки — сегодня приходили соседи, обсуждали планы на осенний урожай шишек. Дела шли хорошо. Слишком хорошо. Каждый день приносил новых покупателей, новые заказы, новые возможности. Словно сама удача решила поселиться в нашем доме.

Илиран сидел в кресле у камина, задумчиво вертя в руках пустой бокал. Огонь отбрасывал на его лицо подвижные тени, делал похожим на отца в молодости. Долго молчал, глядя в пламя, потом вдруг произнёс, не поднимая глаз:

— Он знает, мама. Знает о твоём даре.

Я замерла, держа в руках поднос с посудой. Мир словно наклонился, поплыл перед глазами.

— Но откуда? — голос мой прозвучал чужим, хриплым. — Я сама узнала совсем недавно, когда…Осеклась, понимая.

Кусочки складывались в картину, которую я не хотела видеть.

— Когда я рассказал тебе, — мягко закончил Илиран, наконец подняв на меня глаза.

Поднос выскользнул из онемевших рук.

Чашки со звоном покатились по полу, но ни одна не разбилась. Ни одна.

Даже сейчас, даже в такой момент — удача.

Везение, которое раньше принадлежало Анмиру.

Я смотрела на целые чашки и чувствoвала, как внутри поднимается что-то горячее, удушающее. Не гнев — нет, гневаться я боялась теперь. Но горечь.

Обида такой силы, что дышать стало трудно.

— Илиран, — сказала медленно, стараясь удержать голос ровным, — почему ты не сказал раньше? Почему никто не сказал раньше? Всё моё детство, юность… Двадцать пять лет брака!

Он поставил бокал на стол и провёл рукой по тёмным волосам — жест, унаследованный от отца. Я видела этот жест тысячу раз, но только сейчас понимала, как много тайн скрывалось за привычными движениями, словами, взглядами.

— Дядя Вериан запретил, — сказал он тихо, будто каждое слово давалось ему с трудом. — Мы все понимали, что ты… чистая, никому зла не желаешь. А если бы мы рассказали, ты была бы не свободна, понимаешь? Контролировала бы каждое слово, каждый поступок, каждую мысль. Боялась бы навредить, причинить боль. Это клетка, мама. Золотая клетка из собственных страхов. Мы не хотели для тебя такого.

Он помолчал, глядя в огонь.

— Но сейчас тебе необходимо знать. После того, что произошло с отцом…

Я опустилась в кресло напротив, чувствуя, как подкашиваются ноги. Сердце билось так громко, что, казалось, заглушало шум дождя. В груди разливалось ощущение, которое я не могла назвать. Не боль — хуже. Пустота. Словно вся моя жизнь была построена на лжи, а теперь фундамент рухнул, и я не знала, что делать с обломками.

— Значит, все знали, кроме меня? — прошептала. — Вся семья?

— Только близкие. Мне дядя рассказал, когда мне исполнилось шестнадцать. Остальные, вероятно, догадывались. Тут сложно не догадаться, знаешь.

Шестнадцать. Тогда Илиран стал другим — более серьёзным, более осторожным в словах. Я думала, это просто взросление. А на самом деле он узнал правду о своей матери и начал скрывать её.

Илиран пересел ко мне, взял мои руки в свои тёплые ладони. Руки у него были сильные, надёжные — как у отца в молодости. Но в отличие от отца, он не врал мне. Просто молчал.

— Мне жаль, что ты узнала только сейчас, — сказал он, и в голосе его слышалась настоящая боль. — Мне жаль, что узнала именно так.

— Зачем ты молчал, сынок? — спросила, и голос мой дрожал.

— Да, звучит нелепо, — ответил он тихо. — Каждый день я видел, как ты винишь себя за мелочи. Как извиняешься за то, что не можешь контролировать. Но не мог ничего сказать. Дядя Вериан заставил меня поклясться.

— А твой отец? — спросила, хотя уже знала ответ. — Он тоже знал?

— Нет, не знал. Вернее, не хотел видеть.

Дождь за окном усилился.

Где-то далеко прокатился гром, и я невольно вздрогнула. В детстве я боялась грозы, а Анмир всегда смеялся над этим страхом. “Ну что ты как маленькая”, — говорил он.

— Мама, — Илиран сжал мои руки сильнее, — я знаю, как это звучит. Знаю, что ты чувствуешь себя преданной. Но мы правда хотели защитить тебя.

— Защитить? — я подняла на него глаза, и он отшатнулся от того, что увидел в них. — Я имела право знать, кто я такая. Имела право выбирать — отдавать свой дар или нет. А вы решили за меня.

— Но если бы ты знала…

— Что? Что бы я сделала? — голос мой становился громче, и я пыталась успокоиться. Гнев был опасен теперь. — Может быть, я бы не вышла замуж за твоего отца. Может быть, выбрала бы другую жизнь. Может быть, научилась бы контролировать свой дар, использовать его по своему желанию, а не слепо раздавать направо и налево!

Илиран молчал, и я видела, что ему больно. Но и мне было больно. Вся жизнь — ложь. Весь брак — обман. Я отдавала Анмиру не просто любовь — я отдавала ему часть души, а он даже не считал нужным сказать спасибо.

— Знаешь, что хуже всего? — сказала я тише. — Не то, что вы молчали. А то, что ваше молчание не защитило меня. Я всё равно чувствовала себя неполноценной. Всё равно винила себя за каждую неудачу. Ваша “защита” не работала, Илиран. Она только делала всё хуже.

Он опустил голову.

— Прости, мама, — прошептал он. — Прости нас всех.

И я поняла, что не могу злиться на него. Он был ребёнком, когда узнал правду. Ребёнком, связанным клятвой взрослому дяде. Ребёнком, который пытался защитить мать единственным доступным ему способом — молчанием.

Я сидела неподвижно, пытаясь переварить услышанное. В камине потрескивали угли, дождь за окном не утихал, а внутри меня словно разверзлась бездна.

— Я не могу в это поверить, — прошептала, качая головой. — Всю жизнь? Каждое падение, каждая разбитая чашка…

— Была платой за его удачу, — тихо сказал Илиран, кивая. — Ты никогда не задумывалась, почему отец был настолько успешен во всём? Каждая сделка, каждое вложение, каждое решение приносило прибыль.

Я закрыла глаза, и перед мной поплыли картины прошлого. Анмир за столом, пересчитывающий золотые монеты. Анмир, радостно объявляющий о новом выгодном контракте. Анмир, который никогда не проигрывал, никогда не ошибался, никогда не знал поражений. А рядом с ним — я, которая падала на ровном месте, которая разбивала всё, к чему прикасалась, которая в самый неподходящий момент проливала что-то на важных гостей.

— Я думала, что он просто… талантливый, умный, — сказала, открывая глаза. — А мне всегда казалось, что я приношу ему неудачу. Что из-за меня у него могут быть проблемы.

— Всё наоборот, мама, — Илиран подался ко мне, и в его голосе звучала такая нежность, что сердце сжалось. — Ты отдавала ему свою удачу. Всю, без остатка. Потому, что любила его. А себя - нет.

Я поднялась с кресла и начала ходить по комнате. Ноги сами несли меня от окна к камину и обратно. Нужно было двигаться, чтобы не сойти с ума от наваливших мыслей.

— А теперь, когда я не люблю его… — начала и не смогла закончить.

— Его удача исчезла, а твоя вернулась, — Илиран проследил за моими движениями взглядом. — Посмотри, как расцвёл “Шишковый рай”! За две недели у тебя появилось больше клиентов, чем за все предыдущие месяцы. Мне кажется, мама, нужен баланс. Ты должна понять, что ты - ценная. Очень ценная.

Да, действительно. Каждый день приносил новых покупателей. Люди словно сами находили дорогу к нашему дому, расхваливали товар друг другу, платили не торгуясь.

— И все эти люди… — остановилась я у окна, глядя на мокрые стёкла, — они приходят сюда не только из-за шишек.

Понимание приходило медленно, как рассвет после долгой ночи. Соседка Мирэнд, которая впервые за годы улыбалась, рассказывая о своих внуках. Торговец Галем, который неожиданно заключил выгодную сделку сразу после посещения нашего дома. Молодая пара, которая решила остаться в деревне вместо переезда в столицу.

— Они чувствуют твой дар, мама, — подтвердил Илиран. — Ты делишься удачей со всеми, кого любишь. А ты любишь всех — соседей, покупателей, даже случайных прохожих. У тебя сердце широкое, доброе.

Я повернулась к сыну, и внутри меня что-то переломилось. Не от горечи или обиды — от осознания собственной силы. Все эти годы я считала себя никчёмной, а на самом деле…

— Но я не хочу, чтобы Анмир страдал! — сказала резко, и голос мой дрожал. — Я не желаю ему зла, просто не хочу больше быть с ним.

Это была правда. При всей боли от обмана, при всей горечи потерянных лет — я не хотела, чтобы он мучился. Злость пугала меня.

Илиран встал и подошёл ко мне. Лицо его было серьёзным, почти суровым — таким я видела его редко.

— Именно поэтому я не хотел, чтобы ты злилась на него, — сказал он тихо. — Гнев может обратить дар против него. И тогда… тогда уже ничего нельзя будет исправить.

Я смотрела на сына и чувствовала, как на плечи ложится ответственность, о которой я даже не подозревала. Оказывается, от моих чувств зависела не только моя жизнь, но и жизни других людей. От того, кого я полюблю, а кого возненавижу.

— Значит, теперь я должна контролировать каждую эмоцию? — спросила. — Бояться собственного сердца?

— Не бояться, — он взял мои руки в свои, — а учиться управлять даром. Дядя Вериан говорил, что это возможно. Нужно только время и понимание того, как всё работает.

Дождь за окном стих, и в наступившей тишине я слышала только стук собственного сердца. Двадцать пять лет обмана позади. Впереди — неизвестность. Но впервые за долгое время эта неизвестность не пугала меня.

— Хочешь знать, что я чувствую сейчас? — сказала, улыбаясь сквозь слёзы. — Не гнев. Не обиду. Облегчение. Наконец-то я понимаю, кто я такая.

И это было правдой. Боль оставалась, горечь никуда не делась. Но теперь я знала — во всех этих годах неуклюжести и неудач не было моей вины.

Я не была неполноценной.

Я была сильной.

Просто никто мне об этом не сказал.

Еще неделю я пыталась осмыслить происходящее.

Теперь у меня был внутри очень серьезный вопрос.

Как Телиане полюбить Телиану? Не отнимать у нее удачу, не раздавать другим, оставлять и себе немного? А то есть у меня подозрение, что мое предприятие с шишками процветает, пока рядом Илиран.

Уж сына я люблю... не просто сильно.

Жизнь между тем шла своим чередом.

“Шишковый рай” процветал — покупатели выстраивались в очередь, соседи заходили просто поговорить, а я впервые чувствовала, что мой дом действительно стал местом, где людям хорошо.

Илиран помогал с торговлей, но я видела — он беспокоится. Часто ловила его взгляд, устремлённый в сторону столичной дороги.

Ждал ли он отца? Боялся его появления?

Я не спрашивала.

В тот день я поливала цветы у крыльца, когда услышала стук копыт.

Обернулась и замерла.

По дороге к дому медленно брела потрепанная лошадь. Всадник едва держался в седле — худой, небритый, в грязной дорожной одежде. Когда лошадь остановилась у ворот, он попытался спешиться и…

Подскользнулся в грязи.

Упал на спину, забрызгав себя с головы до ног. И вдруг разразился смехом — диким, горьким, отчаянным. Смеялся и смеялся, лёжа в луже, словно это было самое смешное, что случалось с ним за всю жизнь.

— Анмир? — прошептала, не узнавая его.

И узнавая.

Он замолк, повернул голову в мою сторону. И я увидела глаза — те же, что когда-то заставляли моё сердце биться быстрее. Но теперь в них не было ни прежнего блеска, ни уверенности. Только усталость и что-то похожее на отчаяние. Медленно поднялся, отряхиваясь от грязи, но только размазал её сильнее.

— Привет, Тель, — сказал хрипло.

Я не могла поверить собственным глазам. Этот небритый, неухоженный, потухший человек — мой муж? Тот самый Анмир, который ещё полгода назад выглядел как воплощение успеха и силы? Статный красавец-дракон, перед которым преклонялись в столице?

— Что с тобой случилось? — спросила, невольно делая шаг вперёд.

Он усмехнулся, но в усмешке не было веселья.

— А ты как думаешь? — провёл рукой по отросшим волосам. — Удача покинула меня, Телиана. Полностью. Каждое дело проваливается, каждое решение оборачивается катастрофой. Даже с лошади упасть не могу красиво.

Я смотрела на него и чувствовала… что? Жалость? Удовлетворение? Нет, ни то, ни другое. Просто тяжесть. Понимание того, что моя обретённая свобода обернулась для него крахом.

— Анмир, — сказала осторожно, — лучше уезжай. После того, что случилось, я боюсь себя, боюсь за тебя. Ненависть — это не то чувство, которое я к тебе сейчас испытываю, но и злиться тоже не хочу. Понятия не имею, что мне делать, честно. Просто уезжай.

Он выпрямился, и на мгновение в его глазах мелькнуло что-то от прежнего Анмира.

— Мы пока не до конца оформили развод, — сказал спокойно. — И это пока ещё моя земля.