Вернись, я все прощу. Дракон передумал разводиться (СИ)

23. Анмир теряет бок, но спасает лицо

В последний момент нападавшего сбил с ног Анмир! Мой бывший муж принял удар на себя, кинжал вошёл ему в бок.

— Отец! — Илиран подхватил падающего Анмира.

Я бросилась к раненому:

— Анмир! Зачем ты это сделал?

— Я не мог допустить… чтобы пострадал наш сын, — он говорил с трудом, кровь пропитывала его рубашку.

Наш сын! Он сказал “наш сын”!

— Рана глубокая, — Эйлани быстро осмотрела его, её руки двигались уверенно и профессионально.

— Откуда ты знаешь? — удивился Илиран.

— Я изучала медицину, когда думала, что стану целительницей, — она уже разрывала свою нижнюю юбку для перевязки. — До того, как отец решил, что я буду торговцем.

Умная девочка! И какие у неё золотые руки!

Анмир бледнел на глазах, силы покидали его.

— Я всегда любил тебя, Телиана… — прошептал он едва слышно. — Просто забыл, что это значит…

И потерял сознание.

Я смотрела на него — этого упрямого, гордого мужчину, который рисковал жизнью ради нашего сына, — и чувствовала, как внутри что-то переворачивается. Страх за него, удивление от его слов, и что-то ещё… что-то тёплое и почти забытое.

Во двор вывели связанного Ауралиоса и его подручных. Все мужчины деревни собрались посмотреть на пойманных злодеев. Лжелорд уже не выглядел изысканным аристократом — его одежда была помята, лицо в синяках, а в глазах плескалась злоба.

— “Шишковый рай” не продаётся и не крадётся! – сказала я тихо.

Что было недалеко от истины, потому что никаких секретов производства, кроме прекрасных шишек с особым вкусом, у меня не было.

Ауралиос смерил меня презрительным взглядом:

— Граф не остановится. Он получит то, что хочет.

— Пусть попробует, — ответила я. — Теперь я знаю, что у меня есть защитники.

Я повернулась к Илирану:

— Помоги мне перенести отца в дом. Надо все же вызвать лекаря, и…

Эйлани незаметно сжала руку моего сына:

— Мне нужно уехать до рассвета. Отец не должен узнать о моём участии.

— Спасибо тебе. За всё, — Илиран с трудом отпускал её руку. — Осталось двадцать четыре дня…

— Я буду считать каждый из них, — прошептала она и растворилась в предрассветной мгле вместе со своими наёмниками.

Когда мы перенесли Анмира в дом и уложили в постель, я села рядом, глядя на его бледное лицо. Деревенский лекарь сказал, что рана серьёзная, но не смертельная.

Он будет жить.

“Я всегда любил тебя, Телиана… просто забыл, что это значит…”

Эти слова звучали в моей голове, как эхо. А я думала о том, как странно устроена жизнь. Иногда нужна настоящая опасность, чтобы понять, что действительно важно.

Моя неуклюжесть спасла нас всех. Любовь моего сына и Эйлани преодолела все препятствия. А мой бывший муж…

Высокопарные фразы перед лицом смерти? Ну, не его стиль.

Видимо, он верил в то, что говорил.

Утро после “Битвы за Шишковый рай” (как я мысленно окрестила вчерашние события) встретило меня в состоянии, которое можно описать как “героическое изнеможение”. Я не спала всю ночь, сидя у постели раненого Анмира, и теперь выглядела как пугало, которое долго висело под дождём.

Около полудня во двор с грохотом въехала городская стража. Капитан — внушительный мужчина с усами, которые, казалось, жили собственной жизнью, — вошёл в дом с видом человека, привыкшего к тому, что его проблемы решаются просто и быстро.

— Леди Телиана? — он снял шлем, обнажив лысину, которая блестела, как начищенная медная сковорода. — Капитан Бронтус городской стражи. Получили сообщение о нападении.

— Да, капитан, — ответила я, стараясь выглядеть достойно, несмотря на растрёпанные волосы и платье, испачканное кровью Анмира. — Прошлой ночью на моё поместье напали.

Капитан достал огромную книгу для записей и перо.

— Значит, они планировали украсть ваши рецепты по приказу графа Столгара? — переспросил он, старательно выводя каждую букву.

— Именно так. И у нас есть свидетели, — сказала я решительно, хотя внутри меня всё дрожало. Обвинять графа — это серьёзно!

— Граф — влиятельная персона, — капитан нахмурился так, что его усы соединились в одну сплошную линию. — Это серьёзное обвинение.

— У вас есть его шпионы с поличным и их признания, — вмешался Илиран, который выглядел намного более взрослым после вчерашней ночи.

— Даже так, расследование займёт время, — капитан закрыл книгу с таким видом, словно закрывал крышку гроба. — Графы не любят, когда их беспокоят по пустякам.

Пустякам! Нападение на моё поместье — пустяк!

В этот момент в дверях появился деревенский лекарь — маленький сухонький старичок, который всегда говорил так, словно докладывал о состоянии армии после битвы.

— Господину Анмиру лучше, — объявил он торжественно. — Жар спал. Рана заживает чисто.

— Я пойду к нему, — сказала я, и в моём голосе прозвучало что-то такое, что заставило Илирана удивлённо взглянуть на меня.

— Но он очень слаб, — лекарь предупреждающе поднял руку. — Никаких волнений!

Никаких волнений! Если бы он знал, какие волнения творились в моей душе!

Я вошла в комнату, где лежал Анмир.

Он был бледен, как утренний туман, но глаза его горели тем же огнём, что и двадцать лет назад, когда он впервые попросил меня станцевать с ним на деревенском празднике.

— Как ты? — спросила я, садясь на край кровати и стараясь не думать о том, как естественно это получается.

— Жить буду, — он слабо улыбнулся, и эта улыбка перевернула что-то в моём сердце. — Как наш сын? Как Эйлани?

Наш сын! Он опять сказал “наш”!

— С ними всё в порядке. Эйлани уехала до рассвета, — ответила я. — Она удивительная девушка.

— Напомнила мне тебя в юности, — он посмотрел на меня так тепло, что я почувствовала, как краснею.

Меня в молодости? Я была такой же решительной и умелой? Трудно поверить!

— Зачем ты это сделал, Анмир? — спросила я, не в силах больше сдерживаться. — Бросился под нож…

— Я не думал, — он попытался пожать плечами и поморщился от боли. — Просто увидел опасность для сына и… действовал.

— Ты изменился, — сказала я, рассматривая его лицо, как будто видела впервые.

— К лучшему? — в его глазах мелькнула надежда, робкая и трогательная.

— Да, — ответила я и неожиданно для себя коснулась его руки. — К лучшему.

Его пальцы сжали мои, и мы просто сидели так, глядя друг на друга, как два человека, которые заново знакомятся после долгой разлуки.

И тут в дверь постучали!

— Сестра! — в комнату ворвался Вериан со своей неизменной энергией небольшого урагана. — Я примчался, как только получил известие о нападении!

Он остановился как вкопанный, увидев наши сцепленные руки, и медленно приподнял бровь с выражением кота, который поймал особенно жирную мышь.

— О, вижу, я не вовремя? — в его голосе звучало такое плохо скрываемое злорадство, что я готова была провалиться сквозь землю.

— Нет-нет! — я быстро отдёрнула руку, но знала, что краска заливает моё лицо, как восход солнца заливает небо. — Мы просто… то есть, он ранен, и я…

— Конечно, конечно, — Вериан кивал с видом человека, который прекрасно понимает ситуацию. — Медицинская помощь. Сестринский уход.

Он подошёл к кровати:

— Как ты, зять? — спросил он с такой издевательской интонацией, что я готова была его придушить. — Слышал, ты герой дня.

Зять! Он назвал его зятем!

А мы даже ещё не… то есть, мы больше не… ох, какая путаница!

— Просто сделал то, что должен был, — Анмир попытался приподняться и поморщился от боли.

— Лежи спокойно, — я мягко удержала его за плечо. — Тебе нужен отдых.

— Ты останешься со мной? — спросил он, и в его голосе звучала такая детская уязвимость, что моё сердце сжалось.

Я посмотрела на него — этого гордого мужчину, который стал таким беззащитным, — и поняла, что не могу ответить “нет”.

— Да, — сказала я. — Я буду рядом.

Вериан тихо направился к двери, но у порога обернулся с улыбкой, которая говорила: “Я всё понял, сестрица”.

— Похоже, драконья удача возвращается, — произнёс он негромко, — но совсем иным путём…

Рассвет застал меня дремлющей в кресле у постели Анмира, свернувшейся, как кошка в неудобной позе. Шея затекла, спина болела, но я не могла заставить себя уйти. Три дня и три ночи я сидела здесь, слушая его прерывистое дыхание и молясь всем богам, чтобы он выжил.

Когда я почувствовала на себе взгляд, то подняла голову и встретилась глазами с Анмиром. Он смотрел на меня с такой нежностью, что у меня перехватило дыхание. В его глазах не было ни боли, ни слабости — только тепло, которое я помнила с нашей молодости.

— Ты не должен меня рассматривать, — прошептала я, поправляя растрёпанные волосы. — Я выгляжу ужасно.

— Ты выглядишь прекрасно, — тихо ответил он, стараясь не шевелиться. — Как ангел-хранитель.

В этот момент дверь тихо скрипнула, и в комнату вошёл Вериан. Увидев, что Анмир очнулся, он улыбнулся:

— Наконец-то проснулся.

Я вздрогнула от неожиданности и быстро выпрямилась в кресле:

— Я не спала, просто… задумалась.

— Конечно, — Вериан не скрывал усмешки. — Ты не отходила от него три дня.

— Три дня? — Анмир с изумлением посмотрел на меня.

Я почувствовала, как краска заливает мои щёки.

— У тебя был жар, — смущённо пробормотала я, поправляя волосы. — Рана воспалилась. Лекарь боялся, что…

Я не смогла закончить. Воспоминания о тех ужасных часах, когда он метался в бреду, а я прикладывала холодные компрессы к его пылающему лбу, заставили меня содрогнуться.

— И всё это время ты была здесь? — в голосе Анмира звучали изумление и благодарность.

— Кто-то же должен был следить, чтобы ты не умер, — я попыталась говорить строго, но голос предательски дрожал.

Вериан подошёл к кровати.

— Должен признать, я недооценил тебя, — сказал он, внимательно осматривая повязку на груди пациента.

— В каком смысле? — Анмир поморщился от боли.

— Когда ты вернулся, я был уверен, что это очередная манипуляция. Попытка вернуть удачу через Телиану.

Анмир закрыл глаза, словно ему было больно не от раны, а от этих слов.

— Так и было… вначале, — честно признался он.

Я почувствовала, как что-то сжалось в груди. Даже сейчас, когда он лежал при смерти, он не мог солгать мне.

— А теперь? — спросила я, внимательно глядя на его лицо.

Анмир открыл глаза и посмотрел прямо на меня:

— Теперь я хочу только одного — исправить хотя бы часть того, что разрушил.

В дверь постучали, и в комнату ворвался Илиран:

— Отец! Ты очнулся!

Он бросился к кровати с таким облегчением на лице, что у меня защипало в глазах. Мой сын провёл эти три дня в не меньшем отчаянии, чем я.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, хватая руку отца.

— Как будто меня проткнули насквозь, — Анмир слабо попытался пошутить.

— Почти так и было, — серьёзно ответил Илиран. — Ты спас мне жизнь.

— Любой отец поступил бы так, — сказал Анмир, и в его голосе звучала какая-то новая мудрость.

— Не любой, — Илиран опустил голову. — Я должен признаться… когда ты вернулся, я мечтал, чтобы ты поскорее уехал.

— Я заслужил это, — Анмир попытался приподняться, но я мягко, но решительно удержала его за плечо.

— Тебе нельзя двигаться, — сказала я. — Лекарь предупредил, что любое резкое движение может открыть рану.

В моём прикосновении, в голосе, во взгляде звучало что-то новое — забота без злости, нежность без горечи. Анмир лежал и смотрел на меня так, словно видел чудо. И может быть, так оно и было — чудо прощения, которое рождается не из слабости, а из силы. Силы, которую я наконец-то в себе обрела.

В полдень во двор с грохотом копыт въехал Бертран на своём вороном жеребце.

— Какой неожиданный визит, — сказала я, отмечая его взволнованный вид.

— Я слышал о нападении, — Бертран спешился и оглядел следы недавней битвы во дворе: сломанные ветки, вытоптанную траву, тёмные пятна на камнях. — Все говорят только об этом.

— Новости быстро распространяются, — вздохнула я. — Прошу, проходите в дом.

В гостиной Бертран заметно нервничал, теребя шляпу в руках и избегая моего взгляда.

— Говорят, ваш бывший муж серьёзно ранен, — наконец произнёс он.

— Да, — кивнула я. — Анмир заслонил Илирана от удара кинжалом. Едва выжил.

— Это… неожиданно, — Бертран нахмурился. — Не похоже на Анмира, которого я знал.

— Люди меняются, Бертран. Иногда радикально, — в моём голосе звучала уверенность, которой я сама удивилась.

— И я слышал… — он помолчал, подбирая слова, — там были наёмники, которые помогали вам?

— Да, — осторожно ответила я. — Их привела девушка. Очень храбрая.

Бертран побледнел, и я поняла, что он уже догадывается о правде.

— Какая девушка? — спросил он хрипло.

— Я не знаю её имени, — солгала я без тени смущения.

Некоторые тайны стоят маленькой лжи.

В этот момент в гостиную вошёл Илиран. Увидев Бертрана, он заметно напрягся:

— Господин Бертран? Чему обязаны визиту?

— Я пришёл поговорить с тобой, — торговец выглядел необычно мирным.

Повисла тяжёлая пауза.

Бертран смотрел на моего сына долгим изучающим взглядом.

— Я видел, как моя дочь вернулась на рассвете после нападения, — наконец сказал он прямо.

Илиран побледнел:

— Я… могу объяснить…

— Не нужно, — Бертран поднял руку. — Она сама всё рассказала. Сказала, что нарушила моё указание, но не могла поступить иначе.

— Господин Бертран, клянусь, это была моя идея! — неожиданно прозвучал голос Анмира.

Мы все обернулись — в дверях стоял мой бывший муж, бледный как полотно, опираясь на дверной косяк.

— Анмир! Тебе нельзя вставать! — я бросилась к нему, подхватывая под руку.

— Это я попросил Эйлани о помощи, — говорил он с трудом, тяжело дыша. — Илиран ничего не знал.

Бертран долго молча смотрел на раненого человека, который едва держался на ногах, но всё же пришёл защищать своего сына. Потом, к моему полному изумлению, торговец поклонился.

— Я пришёл поблагодарить вас, — сказал он.

— Меня? — Анмир был удивлён не меньше нашего.

— За то, что защитили свою семью. И… за то, что воспитали сына, который достоин моей дочери.

Мы с Илираном обменялись изумлёнными взглядами. Что происходит?

Бертран повернулся к моему сыну:

— Испытание окончено досрочно. Ты можешь видеться с Эйлани. С моего благословения.

— Но… почему? — Илиран не верил своим ушам.

— Потому что настоящая любовь проявляется в поступках, а не в словах, — Бертран посмотрел на Анмира. — Этому меня научил твой отец, хотя он об этом не подозревал.

Анмир покачнулся, и я крепче обхватила его за талию.

— Мне нужно лечь, — прошептал он.

— Конечно, — я помогла ему повернуться к двери. — Сейчас же.

— Подождите, — остановил нас Бертран. — Я хочу сказать ещё кое-что.

Он подошёл ближе, и я увидела в его глазах что-то новое — уважение.

— Когда я узнал, что Эйлани участвовала в сражении, я был в ярости. Потом я выслушал её рассказ. О том, как она сражалась рядом с Илираном. О том, как ваш муж принял удар, предназначенный сыну. И понял — я ошибся в своей оценке вашей семьи.

— Мы все делаем ошибки, — тихо сказал Анмир.

— Да. Но не все находят в себе силы их исправить, — Бертран снова поклонился. — Добро пожаловать в нашу семью, Илиран.

Мой сын стоял как громом поражённый, а я чувствовала, как слёзы подступают к глазам. Счастье детей — разве есть что-то важнее?

— А теперь извините, — сказала я, — но мне действительно нужно уложить этого упрямца в постель, пока он не упал.

— Конечно, — Бертран улыбнулся.

Когда мы с трудом добрались до спальни и я уложила Анмира в кровать, он взял мою руку.

— Спасибо, — прошептал он.

— За что?

— За то, что не выдала Эйлани. За то, что поддержала меня. За то, что… ты всё ещё здесь.

Я посмотрела на него — бледного, измученного. Совсем не того, кто был со мной четверть века. Совсем не недосягаемую звезду, а абсолютно нормального человека. Со своими особенностями, конечно.

— Я здесь не для тебя, — сказала я мягко. — Я здесь для себя. Чтобы понять, кем ты стал.

— И что ты видишь?

— Человека, который учится быть отцом. Это… хорошее начало.

За окном раздались голоса — Илиран рассказывал кому-то из слуг радостную новость. Скоро вся деревня будет знать, что наши дети получили благословение на брак.

Вечер окрашивал комнату в мягкие золотистые тона, когда я принесла Анмиру отвар из целебных трав. Он лежал на подушках, бледный и измученный даже коротким разговором с Бертраном. Тени под глазами стали глубже, а дыхание — более поверхностным.

— Ты не должен был вставать, — сказала я, ставя чашку на прикроватный столик. — Это безрассудство.

Анмир попытался улыбнуться, но получилось скорее гримаса:

— Мне нужно было сказать это Бертрану. Ради нашего сына.

— И ради Эйлани, — добавила я, помогая ему приподняться, чтобы выпить лекарство.

Его тело под моими руками казалось таким хрупким, что я невольно вспомнила того сильного, уверенного в себе мужчину, которым он был когда-то.

Анмир послушно выпил горький отвар, поморщившись от вкуса. Я взяла пустую чашку и некоторое время просто стояла, рассматривая его лицо в мерцающем свете свечей. На висках проступила седина, которой раньше не было, а морщины у глаз стали глубже. Время и потери оставили на нём свой отпечаток.

— Знаешь, — внезапно сказала я, садясь на край кровати, — в бреду ты многое рассказал.

Анмир застыл, и я увидела, как напряглись мышцы его шеи.

— Что именно? — спросил он осторожно.

— О нашей первой встрече. О том, как ты влюбился с первого взгляда.

— Это было правдой, — сказал он, не отводя взгляда. — Ты была прекрасна в том синем платье. Когда ты смеялась, казалось, что весь мир становится ярче.

— А потом ты рассказывал, как всё изменилось.

Лицо Анмира потемнело, словно над ним прошли тучи.

— И это тоже правда, — тихо произнёс он, опуская глаза. — Я забыл, что действительно важно.

Я встала и подошла к окну, глядя на звёзды, которые начинали проступать на тёмном небе. За стеклом слышались вечерние звуки: шорох листьев, отдалённое мычание коров, чей-то смех из деревенской таверны. Простые, знакомые звуки жизни, которая продолжается несмотря ни на что.

— Двадцать пять лет я жила, считая себя обузой, — сказала я, не оборачиваясь. — Неуклюжей, нелепой, недостойной. Думала, что ты терпишь меня из жалости.

— Прости меня, — его голос сорвался. — Я был слеп. Настолько ослеплён собственным величием, что не видел твоей боли.

Я обернулась и увидела, что он смотрит на меня с такой мукой в глазах, что сердце сжалось.

— Вериан объяснил мне, как работает наш дар, — продолжала я. — Чем больше я тебя любила, тем больше удачи получал ты. И тем более неловкой становилась я. Я буквально отдавала тебе свою уверенность, свою ловкость, свою силу.

— Какая ирония, — горько усмехнулся Анмир. — Я презирал именно то, что было твоей жертвой ради меня.

Я подошла ближе, изучая его лицо в мягком свете свечей.

— А теперь моя неуклюжесть почти исчезла. Знаешь, почему?

— Потому что ты больше не любишь меня, — ответил он с болью, но и с пониманием.

— Не совсем, — я села на край кровати, чувствуя тепло его тела рядом с собой. — Потому что я научилась любить себя. И ценить свои качества.

В его глазах промелькнуло что-то похожее на восхищение:

— Ты стала сильной.

— Да, — кивнула я. — И теперь, если я снова полюблю кого-то, это будет выбор, а не жертва.

Анмир осторожно протянул руку и взял мою ладонь. Его пальцы были тёплыми, немного дрожащими от слабости.

— Заслужить твою любовь снова, — тихо сказал он, — было бы чудом, которого я недостоин.

Я посмотрела на наши соединённые руки. Когда-то я мечтала, что он снова коснётся меня вот так — нежно, осторожно, словно я была чем-то драгоценным.

— Не обещаю ничего, — сказала я честно, но не отняла руку. — Но ты спас нашего сына. Это многое меняет.

— Я был готов умереть за него, — произнёс он просто, без всякого пафоса. — И за тебя.

Что-то тёплое разлилось в моей груди. В этих словах не было красивых фраз или громких обещаний — только простая, честная правда.

— Знаю, — тихо ответила я. — И это… тронуло меня.

Утро следующего дня принесло с собой не только золотистые лучи солнца, проникающие сквозь лёгкие занавески, но и неожиданные новости. Вериан вошёл в комнату к Анмиру с письмом в руках.

— Новости из столицы, — объявил он торжественно. — Графа Столгара арестовали за организацию нападения.

Анмир, который как раз пытался без особого успеха приподняться на подушках, замер от удивления:

— Так быстро? Я думал, расследование займёт месяцы.

— Произошло чудо, — ВЕриан посмотрел на меня и тихонько посмеялся. — Один из советников короля проезжал через эти места и остановился в деревенской таверне.

— И услышал историю о нападении на “Шишковый рай”? — догадался Анмир.

— Именно. А ещё о храбрости одного дракона, защитившего семью. Этот советник давно следил за графом, подозревая его в государственной измене.

— И наш случай стал последним доказательством?

— Да. Но больше всего его впечатлил рассказ о тебе. О твоём преображении.

— Преображении? — Анмир приподнял бровь с лёгкой иронией.

— Деревенские жители создали целую легенду. Они говорят, что дракон стал человеком, когда понял, что любовь ценнее золота.

— Не желаю быть знаменитостью, — Анмир попытался сесть и тут же поморщился от боли. — Это слишком утомительно.

Я мгновенно оказалась рядом, осторожно поддерживая его за плечи:

— Осторожнее.

— Я, пожалуй, проведаю племянника, — сказал мой брат, направляясь к двери. — Посмотрю, как он переживает своё счастье.

За окном послышались весёлые голоса — Илиран встречал Эйлани, которая впервые приехала открыто, без тайн и обмана, с подарками для выздоравливающего отца своего возлюбленного.

— Наши дети нашли своё счастье, — сказал Анмир, глядя в окно на молодую пару.

Я неосознанно взяла его за руку, желая разделить это тёплое чувство гордости за сына. И в этот момент произошло нечто удивительное — край моего платья задел стол, на котором стояла ваза с полевыми цветами, но она даже не качнулась.

— Ты заметила? — Анмир посмотрел на вазу с изумлением. — Она не упала.

— Забавно, — я улыбнулась, разглядывая свою руку в его ладони. — Похоже, моя неуклюжесть действительно проходит.

— Или возвращается баланс, — он осторожно сжал мою руку.

Баланс. Да, может быть, именно это и происходит. Я больше не отдаю всю свою силу и уверенность другому человеку.

Я учусь делиться ими, сохраняя при этом себя.

Вечером мы с Илираном сидели на кухне за чашками ароматного чая с мёдом. Мой сын буквально светился от счастья — Эйлани провела с нами весь день, и теперь они могли быть вместе открыто, без тайн и страхов. Я наблюдала за его лицом и думала о том, как хорошо видеть детей счастливыми.

— А что ты, мама? — внезапно спросил он, отрываясь от мечтательного созерцания пламени свечи. — Что с отцом?

Я медленно поставила чашку на стол, обдумывая ответ.

Илиран заслуживал честности.

— Понимаешь, сын, — начала я осторожно, — я ему не верю. Через несколько лет он снова может сделать то, что уже делал. Но это неважно.

— Как это - неважно? — Илиран нахмурился.

— Видишь ли, за мной ухаживали и Иванар, и Бертран, и Лоренцо, — я обвела пальцем край чашки. — Но во время бала я увидела истинные лица этих людей. Которые готовы втоптать в грязь того, кто внизу. Кто упал. Твой отец — единственный из них, кто знает цену такому падению. И знает цену измены мне.

Илиран долго смотрел на меня с удивлением.

— Как будто не ты рассуждаешь, — заметил он наконец.

— Твоя мама повзрослела, — я грустно улыбнулась. — Но я желаю тебе никогда не узнать, как бывает больно вот так взрослеть. Пусть у вас с Эйлани всё будет хорошо. Что до примера… — я посмотрела на него серьёзно, — не смотри на меня и отца. У тебя перед глазами есть бабушка и дедушка. София и Роберт живут уже сколько? Лет пятьдесят вместе.

— Да, — Илиран оживился, — это по-настоящему эпическая сага — пятьдесят лет вместе. По-моему, куда круче сказаний о великих драконах прошлого.

— Вот так, сын, — я кивнула. — Я выбираю твоего отца. По крайней мере, сейчас, потому что он многое понял. И ещё потому, что шанса увильнуть от своего долга передо мной, если он захочет строить семью, я ему больше не дам.

— Он захочет, — с уверенностью сказал Илиран.

— Ну значит, он сам знает, что произойдёт, если однажды ему взбредёт в голову подарить моё кольцо какой-нибудь Лизелле, — в моём голосе прозвучала сталь. — Он знает. И больше не рискнёт.

Илиран засмеялся:

— Мама, ты стала страшной!

— Нет, сын, — я покачала головой. — Я стала мудрой. А это совсем другое.

Моя неуклюжесть почти исчезла. Моя неуверенность тоже. А вот сердце… сердце снова готово было рискнуть.

Но на этот раз — на моих условиях.