Вернись, я все прощу. Дракон передумал разводиться (СИ)

20. Бертран против

— Я знаю его отца! — Бертран снова принялся расхаживать, на этот раз размахивая руками так энергично, что опрокинул вазочку с сухими цветами. — Анмир разорил десятки торговцев своими махинациями! В том числе моего брата!

— Но Илиран — не его отец! — впервые за всю свою взрослую жизнь Эйлани повысила голос на родителя. — Ты сам учил меня судить людей по их поступкам, а не по происхождению!

Бертран замер, словно получив пощёчину. Он моргнул несколько раз, явно не ожидая такого сопротивления от послушной дочери.

— Что с тобой произошло? — спросил он растерянно. — Раньше ты прислушивалась к моему мнению…

— Раньше ты был справедлив, — парировала Эйлани, скрестив руки на груди в позе, которая ясно говорила: “Попробуй поспорь”. — Ты говорил, что важны честь, порядочность, трудолюбие. Илиран обладает всеми этими качествами!

Бертран хитро прищурился, и на его лице появилось выражение человека, который припас козырный туз.

— А его “особый” дар? — спросил он вкрадчиво. — Он тебе рассказал? Или умолчал о том, что может манипулировать удачей?

Эйлани замерла, как статуя. Рот её приоткрылся, и она несколько секунд молча таращилась на отца.

— Ты… знаешь об этом? — наконец выдавила она.

— Конечно знаю! — Бертран торжествующе потёр руки. — Весь торговый мир знает легенды о семействе Овератов! Они приносят удачу тем, кого любят. Думаешь, я родился вчера?

— И что в этом плохого? — Эйлани попыталась восстановить равновесие. — Он никому не вредит своим даром!

— Но может ли он его контролировать? — Бертран наклонился к дочери, как заговорщик. — Уверена ли ты, что твои чувства к нему — настоящие, а не результат его магии?

Этот вопрос попал в цель точнее стрелы опытного лучника. В глазах Эйлани мелькнуло сомнение — едва заметное, но достаточное для того, чтобы отец это заметил.

Бертран удовлетворённо кивнул, словно математик, успешно решивший сложную задачу.

— Вот видишь, — произнёс он с торжеством. — Даже ты сама не уверена.

Я шла к мастерской с подносом дымящегося шишкового чая, напевая под нос какую-то давно забытую мелодию, когда услышала голоса отца и сына, доносящиеся из-за двери. Обычно их разговоры напоминали переговоры двух дипломатов враждующих государств — вежливо, осторожно и с тщательно скрываемой взаимной неприязнью.

Но сегодня что-то было по-другому.

Я замедлила шаг, не желая прерывать их беседу. За последние недели отношения между Анмиром и Илираном наконец-то начали напоминать нормальные семейные узы, а не вооружённое перемирие, и я боялась спугнуть это хрупкое перемирие неосторожным вмешательством.

— Отец, я решил пойти к Бертрану, — услышала я голос сына, и чуть не выронила поднос.

Звук падающего инструмента эхом отразился от стен мастерской.

Судя по всему, Анмир отреагировал на заявление сына примерно так же, как я — с шоком и недоверием.

— Что? Зачем? — в голосе бывшего мужа слышались нотки паники, словно сын объявил о намерении прыгнуть с утёса.

— Просить разрешения ухаживать за Эйлани. Официально. Как положено.

Я прислонилась к стене рядом с дверью, пытаясь переварить услышанное.

Мой сын — мой милый, застенчивый, вечно сомневающийся в себе сын — собирался пройти в логово льва и попросить разрешения на то, что Бертран считал преступлением против природы.

— Сын, я восхищаюсь твоей смелостью, — донёсся голос Анмира, и я едва не подавилась от удивления. Неужели он действительно поддерживает Илирана? — Но Бертран… он не из тех, кто легко меняет мнение. Особенно когда речь идёт о нашей семье.

— Пусть так. Но я должен попытаться. Эйлани стоит этого риска.

В голосе сына звучала такая решимость, что у меня защемило сердце. Когда мой мальчик успел стать таким мужественным? Ещё недавно он краснел при одном упоминании о девушках, а теперь готов сражаться с драконом ради своей любви. Правда, в данном случае драконом был разъярённый торговец, что, возможно, было даже опаснее.

— Ты действительно любишь её? — спросил Анмир, и в его голосе слышалась такая серьёзность, словно он спрашивал о чём-то жизненно важном.

— Больше жизни, — ответ Илирана был прост, как дыхание, и искренен, как детская молитва.

Я почувствовала, как глаза наполняются слезами.

Мой сын говорил о любви теми же словами, которыми когда-то я говорила об Анмире. До того, как всё пошло наперекосяк, до лжи и предательств, до бесконечных ссор и холодных ночей.

— Тогда я поддерживаю твоё решение, — сказал Анмир. — Но будь готов к худшему.

Решив, что дольше подслушивать неприлично, я кашлянула и толкнула дверь мастерской.

— О чём вы так серьёзно беседуете? — спросила я, входя с подносом и делая вид, что ничего не слышала.

Илиран и Анмир обернулись ко мне с виноватыми лицами мальчишек, пойманных на краже печенья. Сын быстро поделился своим планом, и я почувствовала, как желудок скручивается в тугой узел. И я поняла, что скрываться нет смысла. Ну да, я все слышала, и что?

В конце концов, не хуже ли смолчать и не признаться Илирану, что я в курсе?

— Бертран очень враждебно настроен к Анмиру, — сказала я осторожно, пытаясь не выглядеть слишком обеспокоенной.

— Я должен попробовать, мама, — Илиран взял меня за руки, и я увидела в его глазах ту же решимость, которая когда-то жила в глазах его отца. — Иначе наши встречи с Эйлани так и останутся тайными. А тайное…

— Тайное редко бывает честным, сын, — неожиданно вмешался Анмир. — Поверь моему горькому опыту.

Я бросила на бывшего мужа странный взгляд.

Неужели он действительно говорит о честности? Человек, который так честно поступил со мной при разводе! Во мне моментально поднялась злость. Но в его глазах я увидела что-то новое — искреннее сожаление и, возможно, мудрость, купленную ценой собственных ошибок.

— Ты прав, — сказала я сыну, поворачиваясь к нему. — Открытый разговор лучше тайных свиданий. Хотя результат может быть… болезненным. Когда ты собираешься идти?

— Сегодня днём. Бертран должен быть в своей конторе в городе.

— Я с тобой, — неожиданно предложил Анмир, и я чуть не выронила пустой поднос.

Мысленно я уже представила эту встречу: мой бывший муж и разъярённый торговец в одной комнате. Это было бы похоже на помещение огня и пороха в один сундук и ожидание мирного исхода.

— Нет, отец, — покачал головой Илиран, и я мысленно вздохнула с облегчением. — Это сделает только хуже. Твоё присутствие разозлит Бертрана ещё до того, как я успею что-то сказать. Я должен идти сам.

И в этот момент я поняла, что мой сын действительно вырос. Он не только готов был сражаться за свою любовь, но и достаточно мудр, чтобы понимать тактику боя.

Возможно, у него действительно есть шанс растопить ледяное сердце Бертрана. А если нет… что ж, по крайней мере, он попытается с честью.

Деловой квартал города напоминал улей в разгар рабочего дня. Торговцы сновали туда-сюда с важными лицами, клерки бегали с папками, а воздух был наполнен звоном монет и шорохом бумаг. Илиран толкнул дверь конторы и оказался под прицелом дюжины любопытных глаз. Клерки, сидевшие за высокими столами с гусиными перьями в руках, замерли, словно статуи. Тишина повисла такая плотная, что можно было услышать, как падает чернильная капля.

— Это же сын Анмира… — прошелестел кто-то, и этот шёпот прокатился по конторе, как лесной пожар.

— Что он здесь делает?

— Думаешь, пришёл требовать долги?

— А может, хочет нас всех разорить, как отец?

Илиран стоял в центре этого водоворота перешёптываний, чувствуя себя актёром, который забыл свои слова прямо на сцене. Он кашлянул, пытаясь привлечь внимание к себе, а не к репутации отца, которая, кажется, предшествовала ему, как зловещая тень. И ни слова о матери, что совершенно естественно, вроде… Он слишком похож на Анмира.

Но как же несправедливо!

Дверь кабинета распахнулась, и на пороге появился Бертран собственной персоной. Торговец выглядел так, словно только что обнаружил в своём супе муху — неприятно удивлён, но готов справиться с проблемой.

— Чем обязан визиту наследника дракона? — произнёс он тоном, которым обычно спрашивают о цене гнилой рыбы.

— Господин Бертран, — Илиран попытался придать своему голосу уверенности, которой не чувствовал, — я прошу уделить мне несколько минут для разговора наедине.

Бертран окинул его взглядом, словно оценивая опасность, затем кивнул и жестом пригласил в кабинет. Клерки проводили их взглядами, полными любопытства и ожидания драмы.

Кабинет Бертрана был обставлен с тем солидным достоинством, которое кричало: “У меня есть деньги, и я хочу, чтобы все об этом знали!”

Массивный дубовый стол, кожаные кресла, книжные полки, уставленные не только книгами, но и различными дорогими безделушками — всё это должно было внушать трепет и уважение.

Илиран сел в предложенное кресло и глубоко вдохнул.

Момент истины настал.

— Я пришёл просить вашего разрешения ухаживать за Эйлани, — сказал он прямо, без обиняков.

Бертран усмехнулся — звук получился похожий на смех гиены, обнаружившей падаль.

— Вот как? — он откинулся в кресле, скрестив руки на груди. — И ты думаешь, я позволю своей единственной дочери связать жизнь с семьёй, которая…

— Которая что? — спокойно перебил Илиран, и в его голосе прозвучала сталь. — Создала успешное дело с нуля? Дала работу десяткам людей? Построила процветающее дело на производстве шишковых деликатесов? Бертран, вы же сами вложились в это дело.

Лицо Бертрана покраснело, как переспелый помидор.

— Это дело твоей матери. И это большая разница. Не играй словами, мальчик. Твой отец…

— Я - не мой отец, — снова перебил Илиран, и теперь в его голосе звучала настоящая решимость. — И если вы судите меня по его поступкам, то не лучше ли узнать меня самого? Разве справедливо винить сына за грехи отца?

Бертран замолчал, явно не ожидавший такого напора от молодого человека, который, как он полагал, должен был робко извиняться и просить прощения. Торговец барабанил пальцами по столу, обдумывая новую тактику.

— Скажи, — наконец произнёс он, наклоняясь вперёд с выражением охотника, заметившего слабое место жертвы, — твоя мать объяснила тебе природу вашего семейного… дара?

— Да, я знаю о нём, — ответил Илиран без колебаний. — И Эйлани тоже знает.

— И ты можешь гарантировать, что её чувства к тебе не вызваны этим самым даром? — Бертран прищурился, как кот, подкрадывающийся к мыши. — Что ты не манипулируешь её удачей, а заодно и её сердцем?

Илиран явно был ошеломлен. Такого поворота он точно не ожидал.

— Я бы никогда… — начал он, но Бертран поднял руку.

— Ты можешь это доказать? — торговец пристально смотрел ему в глаза, словно пытался заглянуть в душу. — Можешь доказать, что любовь моей дочери — не результат твоего волшебства?

— Как можно доказать отсутствие влияния? — растерянно спросил Илиран.

Бертран встал и подошёл к окну, за которым кипела городская жизнь. Он стоял спиной к Илирану, и в его позе читалось торжество человека, который только что поставил мат в шахматной партии.

— Вот мои условия, — произнёс он, не оборачиваясь. — Один месяц без встреч с Эйлани. Никаких писем, никаких тайных свиданий, никаких “случайных” встреч на рынке.

— Зачем? — Илиран не понимал логики этого требования.

— Если по истечении месяца её чувства не изменятся, — Бертран обернулся, и на его лице была довольная улыбка победителя, — я дам своё благословение.

— Это… жестоко, — Илиран поднялся с кресла, и в его голосе звучало искреннее негодование. — По отношению к нам обоим.

— Это единственный способ узнать, настоящие ли ваши чувства или результат магического влияния, — Бертран пожал плечами с видом человека, который предлагает единственное разумное решение. — Месяц — не так уж много за всю жизнь, не так ли?

Илиран стоял посреди кабинета, чувствуя себя воином, который пришёл сражаться с драконом, а вместо этого получил головоломку, которую невозможно решить. И самое худшее было в том, что он не мог даже возразить против логики Бертрана. Как действительно можно доказать, что чувства не вызваны магией?

Вечер застал меня за самым увлекательным занятием в мире — подсчётом прибыли от продажи варенья и попытками понять, почему цифры в левом столбце никак не хотят совпадать с цифрами в правом. Математика — наука точная, но явно не для меня. Цифры плясали перед глазами, как пьяные гномы на празднике урожая.

Я как раз пыталась найти пропавшие двадцать семь медяков (куда они могли деться? неужели сбежали к конкурентам?), когда дверь моего кабинета распахнулась с такой силой, что задрожали все бумаги на столе.

— Нам нужно поговорить, — объявил Анмир, влетая в комнату с видом генерала, который только что получил известие о вражеском наступлении.

Я подняла глаза от своих мучительных расчётов и посмотрела на бывшего мужа. Его волосы были растрёпаны, на лице читалось какое-то лихорадочное возбуждение, а дышал он так, словно пробежал от города до нашего дома без остановки.

— О чём? — спросила я настороженно, отложив перо и приготовившись к худшему. Когда Анмир появлялся с таким выражением лица, обычно это означало либо крупные неприятности, либо очередную его “гениальную” идею, что, по сути, было одним и тем же.

— О нашем сыне, — он подошёл к моему столу и оперся на него руками, наклонившись ко мне. — Я знаю, что произошло сегодня у Бертрана.

Я удивилась.

Илиран вернулся домой мрачнее грозовой тучи, буркнул что-то невразумительное о “сложных переговорах” и заперся в своей комнате. Попытки выяснить подробности разбились о стену подростковой (хотя ему уже двадцать четыре!) гордости.

— Илиран рассказал тебе? — спросила я с недоверием.

— Нет, — Анмир отвёл взгляд, и я увидела в его глазах что-то похожее на вину. — Он слишком горд, чтобы признать поражение. Я… следил за ним.

— Что?! — я подскочила со стула так резко, что опрокинула чернильницу. К счастью, она была почти пустая, но несколько капель всё же украсили мои бесценные расчёты. — Анмир! Как ты мог?! Это его личное дело!

— Я боялся, что Бертран может унизить его, — быстро заговорил бывший муж, видя мой гнев. — Хотел быть рядом, если понадобится поддержка. Ты же знаешь, какой у Бертрана язык…

Эта неожиданная забота о сыне застала меня врасплох.

Анмир, который годами практически игнорировал Илирана, вдруг превратился в заботливого отца? Что с ним произошло?

— И что ты предлагаешь? — спросила я, промокая чернильные кляксы тряпкой и пытаясь понять, что за игру он ведёт.

— Помоги мне не разрушить счастье нашего сына, — сказал он с такой искренностью, что я чуть не выронила тряпку от удивления.

— Как я могу помочь? — я села обратно в кресло, чувствуя себя актрисой, которая забыла свои слова. — Бертран ненавидит нашу семью из-за тебя. Из-за твоих… деловых методов.

— Именно, — кивнул Анмир. — Из-за меня, не из-за Илирана. Я должен исправить это.

Я пристально посмотрела на бывшего мужа, пытаясь понять, не сошёл ли он с ума. Анмир, предлагающий исправить свои ошибки? Это было примерно так же вероятно, как увидеть летающую корову.

— Что ты задумал? — спросила я подозрительно.

— Я хочу встретиться с Бертраном, — объявил он торжественно. — Извиниться за прошлое. Возможно, загладить вину.

Я уставилась на него, моргая, как сова на ярком свету. Потом медленно потёрла уши, проверяя, не заложило ли их.

— Ты? — переспросила я. — Извиниться? Признать свою вину?

— Я изменился, Телиана, — сказал он тихо, и в его голосе звучало что-то новое — смирение? — Возможно, слишком поздно, но… я понял цену своей гордости.

В комнате повисла тишина.

Мы смотрели друг на друга, и я пыталась понять, не разыгрывает ли он очередной спектакль. Но в его глазах я не видела привычного расчёта или лукавства. Только усталость и что-то похожее на искреннее раскаяние.

— Знаешь, — сказала я наконец, — если бы мне кто-то рассказал это утром, я бы рекомендовала ему обратиться к лекарю. Анмир, извиняющийся за свои поступки? Это звучит как плохая шутка.

— Для меня это уже не шутка, — ответил он серьёзно. — Я потерял тебя из-за своей слепоты. Чуть не потерял сына. Не хочу, чтобы Илиран повторил мои ошибки.

Я откинулась в кресле, чувствуя, как мир вокруг меня медленно переворачивается. Анмир, признающий свои ошибки? Анмир, готовый унизиться ради счастья сына?

— Хорошо, — сказала я наконец. — Допустим, ты действительно изменился. Но что заставляет тебя думать, что Бертран тебя выслушает? Он может просто развернуться и уйти.

— Может, — согласился Анмир. — Но я должен попытаться. Ради Илирана.

И в этот момент я поняла, что он действительно серьёзен.

Мой бывший муж, который никогда не признавал своих ошибок, готов был встать на колени перед человеком, которого считал ниже себя, ради счастья сына.

Возможно, люди действительно могут измениться.

Даже такие упрямые, как Анмир.

Я подошла к окну, пытаясь переварить всё услышанное.

Вечерние тени уже ползли по саду, превращая привычные кусты в причудливые фигуры. Где-то там, в городе, сидел Бертран и мучился дилеммой, которая была бы смешной, если бы не касалась счастья моего сына.

— Знаешь, — сказала я, глядя на закатное небо, — Бертран находится в весьма любопытном положении. С одной стороны, он благоговеет перед нашим даром и боится его одновременно. Помнишь, как он ухаживал за мной после твоего отъезда? Вкладывал деньги в наше шишковое производство, словно пытался купить кусочек магии?

Анмир подошёл к окну и встал рядом со мной. Я почувствовала знакомый запах его одеколона — тот же, что и двадцать лет назад. Некоторые вещи не меняются, как бы ни хотелось.

— С другой стороны, — продолжила я, — он панически боится, что его драгоценная дочь полюбила Илирана не по своей воле, а под влиянием колдовства. Представляешь? Человек одновременно жаждет нашей магии и считает её опасной.

— Это возможно? — Анмир повернулся ко мне, и я увидела в его глазах искреннее беспокойство. — Может ли ваш дар… влиять на чувства?

— Нет, — ответила я решительно. — Дар может принести удачу. Но он не может создать любовь там, где её нет. Эйлани полюбила Илирана сама, своим сердцем.

— Как ты когда-то полюбила меня? — его вопрос прозвучал тихо, почти виновато, словно он боялся услышать ответ.

Я замолчала, глядя на сад, где когда-то мы с ним гуляли под луной, строя планы на будущее. Молодые, глупые, счастливые…

— Да, — сказала я наконец. — По собственной воле. Без всякой магии. Глупо, правда?

— Не глупо, — он покачал головой. — Я был другим тогда. Или притворялся другим.

Мы стояли у окна, два человека с багажом ошибок и сожалений, и я почти поверила, что мы можем нормально разговаривать, когда…

ЗВОН!

Я обернулась слишком резко и задела локтем стоящую на подоконнике вазу. Она покачнулась, начала падать, и я инстинктивно метнулась её ловить…

И поймала!

Ваза оказалась в моих руках целой и невредимой, а я уставилась на неё так, словно она только что заговорила человеческим голосом.

— Ты поймала её! — воскликнул Анмир с таким изумлением, словно я только что превратила воду в вино. — Обычно ты…

— Обычно я роняю всё подряд, да, — пробормотала я, не в силах поверить собственным глазам. — И разбиваю. И опрокидываю. И проливаю.

Неуклюжесть была моей визитной карточкой с детства. А тут — поймала падающую вазу, как ловкий жонглёр!

— Твоя неуклюжесть… — Анмир смотрел на меня с выражением человека, который только что разгадал сложную загадку. — Она уменьшается.

Я почувствовала, как лицо вспыхивает румянцем.

— И что? — быстро сказала я, ставя вазу на стол подальше от края. – Это лишь значит, что я начинаю оставлять себе кусочек удачи. Собственной, заметь.

— Ну да, — он отступил на шаг, и я почувствовала, как моя врождённая неловкость тут же вернулась. — Так ты поможешь мне с Бертраном?

— Я поговорю с ним, — кивнула я, всё ещё потрясённая происшедшим. — Но не обещаю, что он согласится встретиться с тобой. Его гордость не меньше твоей.

— Спасибо, — сказал Анмир серьёзно. — Это больше, чем я заслуживаю.

Он направился к двери, и я проводила его взглядом, всё ещё держа в руках спасённую вазу. Когда дверь за ним закрылась, я осторожно поставила вазу обратно на подоконник и отошла на безопасное расстояние.

За дверью послышались приглушённые голоса —служанка что-то взволнованно шептала повару.

— Видел? Она поймала вазу! — доносился восторженный шёпот. — Госпожа никогда ничего не ловит! Обычно она всё роняет!

— Может, возраст, — философски отвечал повар. — Говорят, с годами люди становятся осторожнее.

— Да какой там возраст! — фыркнула служанка. — Вчера она умудрилась пролить чай на себя, хотя чашка стояла в полуметре от неё! А сегодня ловит падающую вазу, как циркачка!

Я прислонилась к стене и тихо рассмеялась. Значит, и прислуга заметила. Неужели правда — рядом с Анмиром я становлюсь менее неуклюжей?Мысль была одновременно и смешной, и тревожной.

- Получается, госпожа оставила себе немного удачи.

Но что это означает? И главное — что с этим делать?

Эйлани сидела у окна своей комнаты, держа в руках последнюю записку от Илирана. Лунный свет падал на бумагу, делая его аккуратный почерк ещё более дорогим и болезненно знакомым. Она перечитывала одни и те же строки в который раз, словно надеялась найти в них какие-то скрытые слова утешения.

“Один месяц без встреч. Я выдержу это испытание ради тебя” — гласила записка, и каждое слово отзывалось болью в её сердце.

Она прижала бумагу к груди, закрыла глаза и прошептала:

— И я выдержу. Ради нас обоих.

Но слова звучали не очень убедительно даже для неё самой. Месяц казался вечностью, особенно когда она привыкла видеть Илирана каждый день, пусть и тайком.

На другом конце города, в своей мастерской, Илиран яростно работал над новым механизмом для шишкодробилки. Стружки летели во все стороны, металл звенел под ударами молотка, а сам он надеялся, что физический труд поможет заглушить боль в душе. Он пытался сосредоточиться на работе, представляя, как довольна будет мать новым усовершенствованием, как вырастут продажи, как… как Эйлани улыбнётся, увидев его творение.

При мысли о ней рука дрогнула, молоток пришёлся не по тому месту, и тонкая медная деталь, над которой он работал уже два часа, треснула пополам.

— Проклятье! — Илиран в сердцах швырнул инструмент на верстак.

Он смотрел на испорченную деталь и горько усмехнулся:

— Даже мой дар не помогает, когда речь идёт о любви.

Магия семьи Оверат могла принести удачу в делах, помочь в торговле, сделать так, чтобы дождь не помешал важной встрече. Но она была бессильна против отцовского упрямства и условий, которые казались невыполнимыми.

В своём кабинете Бертран сидел за массивным столом, разглядывая небольшой портрет в серебряной рамке. На миниатюре была изображена женщина с добрыми глазами и мягкой улыбкой — его покойная жена Велира.

Торговец тихо спросил:

— Что бы ты сделала на моём месте, Велира? Позволила бы нашей дочери связать свою судьбу с семьёй Анмира?

Портрет, разумеется, не ответил, но Бертран продолжал смотреть на него, словно надеясь получить знак свыше. Велира всегда была мудрее его, добрее, справедливее. Она умела видеть в людях хорошее даже тогда, когда он видел только плохое.

— Ты бы сказала, что я слишком жесток к молодым людям, — пробормотал он. — Что любовь важнее старых обид. Но ты не знала Анмира так, как знаю его я.

Он поставил портрет на стол и откинулся в кресле. За окном кабинета мерцали огни города, и где-то там двое молодых людей страдали из-за его решения. Но разве он не прав, требуя доказательств искренности их чувств?

Разве месяц разлуки — слишком большая плата за уверенность в том, что его дочь не стала жертвой магического обмана?

Бертран снова взглянул на портрет жены, и ему показалось, что её глаза смотрят на него с лёгким укором.

— Я делаю это ради неё, — сказал он изображению. — Ради Эйлани. Чтобы защитить её от возможной боли.

Но даже самому себе его слова не казались до конца убедительными.

Утро было настолько прекрасным, что даже наши куры несли яйца с особым энтузиазмом, а петух кукарекал так мелодично, словно готовился к выступлению в королевской опере.

Я и любовалась видом, когда вдали показался караван.

Караван!!! У нас!

Не просто караван — целая процессия! Кареты были такие роскошные, что наши местные вороны принялись каркать от зависти, а лошади выступали так гордо, словно участвовали в королевском параде. Я инстинктивно прижала руки к передничку, пытаясь стереть следы утренней возни с тестом для шишковых пирожков.

— Кто бы это мог быть? — пробормотала я, чувствуя, как в животе начинают порхать бабочки размером с летучих мышей.

К нашим скромным воротам подъехала главная карета, украшенная золотой отделкой и гербами, которые выглядели настолько экзотично, что я заподозрила — их придумал какой-то очень творческий художник после обильного ужина.

Из кареты вышел мужчина в наряде, который стоил, вероятно, больше, чем наше годовое производство варенья. Его одежда переливалась на солнце, словно он был обёрнут в радугу, а на голове красовалась шляпа с пером, которое явно когда-то принадлежало очень недовольной птице.

— Леди Телиана? — произнёс он голосом, который, казалось, прошёл специальную подготовку в консерватории. — Я герцог Ауралиос, представитель торговой гильдии Северного королевства.

Я едва не подавилась воздухом.

Герцог! Да ну?

Настоящий герцог приехал к нам! В наш скромный “Шишковый рай”! Я быстро оглянулась на себя — в муке, волосы растрёпаны, а на щеке, кажется, прилип кусочек теста. Великолепно! Просто идеальный образ для встречи с аристократией.

— Чему обязана такому… э-э… почётному визиту? — выдавила я, пытаясь выглядеть достойно, что при моём внешнем виде было примерно так же реально, как заставить корову танцевать балет.

Ауралиос улыбнулся улыбкой, от которой хотелось проверить, все ли ценности заперты в сейфе.

— Слухи о ваших шишковых деликатесах достигли даже наших далёких земель, — произнёс он торжественно. — Мы заинтересованы в крупной закупке.

_________________________________

Дорогой читатель!

Прошу вас поддержать книгу.

Вы мне очень поможете, если:

- поставите звездочку этому роману,

- добавите его в библиотеку,

- подпишитесь на автора, который уже задумывает новую историю