Вернись, я все прощу. Дракон передумал разводиться (СИ)

19. Крыша, которую починил дракон

— Достаточно, Бертран, — сказала я, и в моём голосе звучала сталь. — Что за удовольствие унижать человека, который не сопротивляется?

Бертран уставился на меня, как на тролля.

— Ты защищаешь его? После всего, что он сделал? — в его голосе звучало искреннее недоумение.

— Он всё ещё отец моего сына, — ответила я твёрдо. — И я не позволю никому оскорблять его в моём присутствии.

Анмир смотрел на меня с таким изумлением и благодарностью, что мне стало неловко. В его глазах промелькнуло что-то, что я не видела много лет — уважение. Настоящее, неподдельное уважение.

— Спасибо, — тихо произнёс он.

— Не благодари меня, — ответила я, стараясь звучать как можно холоднее. — Я делаю это не ради тебя.

Но даже я слышала, что в моём голосе уже не было прежней ледяной отстраненности. Что-то изменилось. Не знаю, что именно, но что-то определённо изменилось.

Лоренцо появился рядом со мной, взял под руку и бросил недовольный взгляд на Анмира — взгляд человека, который видит в нём угрозу.

— Давайте продолжим танец, дорогая, — сказал он, но в голосе его звучала напряжённость.

Бал продолжался, музыка играла, гости смеялись и болтали, но что-то неуловимо изменилось в атмосфере. Взгляды то и дело обращались к нашей необычной троице: ко мне, сияющей в центре внимания; к Анмиру, стоящему в тени с совершенно новой для него скромностью; и к Илирану, который разрывался между нами, словно верёвка в перетягивании каната.

И где-то глубоко в душе я понимала, что этот вечер изменил что-то важное. Что-то, что уже нельзя будет вернуть обратно

Раннее утро окрасило окна “Шишкового рая” в мягкие золотистые тона, но я не могла заставить себя отойти от подоконника. Стояла там уже битый час, обхватив руками чашку остывающего шишкового отвара. Сон так и не пришёл этой ночью.

Вчерашний бал… Как же всё изменилось за один вечер. Как одна сцена может перевернуть представления, которые, казалось, окаменели навсегда.

За спиной слышались приглушённые голоса слуг, которые уже принялись за утренние дела. Мария, наша главная кухарка, рассказывала молодым помощницам о вчерашних событиях — тем, кто остался дома, чтобы присматривать за производством.

— А когда господин Анмир так спокойно ответил Бертрану, все просто онемели! — голос Марии звучал с таким изумлением, словно она описывала чудо. — Представляете, раньше он бы испепелил его одним взглядом, а тут… “Ты прав, Иванар, и я горжусь ей”. Вот так просто сказал!

— И госпожа заступилась за него, представляете? — подхватила молодая Анна, которая была вчера в числе прислуги. — После всего, что было! Я думала, Бертран со стыда сквозь землю провалится.

Мне стало неловко подслушивать, но отойти от окна я не могла. Их разговор как будто со стороны освещал то, что произошло вчера, давал другую перспективу.

— Но самое удивительное, — продолжала Мария, стуча половником по кастрюле, — как господин Анмир выглядел. Совсем не как прежде. Будто… смиренный какой-то стал.

— Смиренный Анмир, — фыркнула Анна. — Никогда не думала, что эти два слова можно поставить рядом.

Я отпила глоток отвара — он был уже холодным, горьковатым, но я даже не заметила. В дверь тихо постучали, и вошёл Илиран. Выглядел он уставшим, но каким-то… умиротворённым что ли. На лице играла едва заметная улыбка, которую он пытался скрыть.

— Доброе утро, мама, — сказал он, подходя ближе.

Я обернулась к нему, внимательно всматриваясь в его лицо. Мой сын всегда был для меня открытой книгой — каждая эмоция отражалась в его глазах, каждое переживание читалось в изгибе губ.

— Как ты себя чувствуешь после вчерашнего? — спросила я, и в моём голосе прозвучала материнская забота.

Илиран задумался, подошёл к окну и встал рядом со мной. Какое-то время мы стояли молча, оба глядя на утренний туман.

— Странно, — наконец произнёс он. — Никогда не думал, что буду гордиться отцом за то, что он не ответил на оскорбление.

Его слова поразили меня своей честностью. Илиран всегда страдал от поведения отца — от его вспышек гнева, от унижений, которые Анмир регулярно устраивал тем, кто осмеливался ему противоречить. А теперь мой сын говорил о гордости.

— Да, это… непохоже на прежнего Анмира, — согласилась я, возвращаясь взглядом к окну.

И тут я увидела его.

Анмир уже работал там, где росли самые высокие шишковые деревья. Он был на верхушке одного из них, ловко перемещаясь между ветвями, собирая шишки в подвешенную корзину. Движения его были уверенными — не как у человека, который занимается этим из милости, а как у того, кто знает своё дело. Интересно, что будет, когда его дракон вернется к нему? Будет летать между ветвями?

— Он встал раньше всех, — заметил Илиран, проследив направление моего взгляда. — Никогда не видел, чтобы отец добровольно занимался физическим трудом.

Это была правда.

За все годы нашего брака я ни разу не видела, чтобы Анмир взялся за что-то, что можно было поручить слугам. Даже когда мы были ещё небогаты, в самом начале, он всегда находил способ избежать “грязной работы”, как он это называл. А теперь он лазил по деревьям, чинил крыши, носил тяжести…

— Люди меняются, Илиран, — сказала я задумчиво. — Иногда к лучшему, иногда к худшему. Но всегда – через большую встряску. Посмотри на отца – ему надо было пройти через собственный ад, чтобы понять хоть что-то.

Мой сын повернулся ко мне, и в его глазах я увидела вопрос, который он долго не решался задать.

— А ты? — произнёс он осторожно. — Ты изменилась к нему?

Вопрос повис в воздухе между нами. Я чувствовала, как важен для Илирана мой ответ — ведь это касалось не только меня и Анмира, но и его самого, его отношений с отцом, его собственного права на прощение.

Я долго молчала, перебирая в уме слова, пытаясь найти правильные. За окном Анмир спустился с дерева, перенёс корзину к телеге, затем принялся за следующее дерево. Никто его не заставлял, никто не просил. Он просто делал то, что считал нужным.

— Я не знаю, — наконец призналась я честно. — Просто… мне не понравилось, как с ним обращались вчера.

Это была правда, но не вся правда. Да, мне не понравилось видеть, как Бертран и его приспешники травят человека, который не давал сдачи. Но было что-то ещё. В том, как Анмир принял унижения, в том, как он спокойно согласился с обвинениями, но при этом сказал, что гордится мной — в этом было что-то такое, что сдвинуло что-то глубоко внутри меня. Не растопило лёд полностью, нет. Но дало первую трещину.

Илиран кивнул, понимающе. Он не стал настаивать, не стал задавать дальнейших вопросов. Мой умный сын понял, что для меня и это признание далось нелегко.

Полдень застал “Шишковый рай” в самом разгаре рабочего дня. Я как раз проверяла новую партию ликёра в погребе, когда услышала стук копыт и скрип колёс по дороге. Выглянув наружу, я увидела элегантную карету тёмно-синего цвета с серебряными украшениями — такие видишь только у столичной знати.

Моё сердце ёкнуло от неожиданной радости, когда из кареты показалась знакомая фигура. Высокий, изящный, одетый с безупречным вкусом в камзол цвета морской волны и кремовые брюки — мой брат Вериан выглядел так, словно только что сошёл с портрета в королевской галерее.

— Сестрёнка! — воскликнул он, широко раскинув руки. — Решил проверить, правда ли то, что говорят при дворе!

Я бросилась к нему, позабыв о приличиях, и он подхватил меня в объятия, как в детстве. Пахло от него дорогими духами и дорожной пылью — знакомое сочетание, которое означало, что брат проделал неблизкий путь специально ради меня.

— Вериан! — смеясь, я отстранилась, чтобы лучше рассмотреть его. — Какая неожиданность! И что же говорят при дворе?

Его глаза заискрились лукавством.

— Что “Шишковый рай” становится легендой, а его хозяйка затмила всех аристократок на балу у Лоренцо, — он театрально поклонился. — И судя по тому, что я вижу, слухи не преувеличены.

Вериан медленно обернулся, осматривая владения.

Его взгляд скользил по новым постройкам, по упорядоченным рядам работников, по современным механизмам для обработки шишек. Я видела, как он отмечает каждую деталь — новую мощёную дорожку, расширенные склады, аккуратно высаженные молодые деревья.

— Впечатляюще, — произнёс он, понижая голос до конфиденциального тона. — Твой дар действительно творит чудеса.

— Не только дар, Вериан, — возразила я, указывая на Илирана, который возился с каким-то новым механизмом возле главного цеха. — Много тяжёлой работы и…

Но Вериан уже не слушал меня. Он щурился, всматриваясь туда, где между ветвями высокого дерева мелькала фигура в простой рабочей одежде.

— А это что за оборванец на верхушке дерева? — спросил он с лёгким пренебрежением в голосе. — Неужели твои работники так беспечно относятся к безопасности?

Я проследила направление его взгляда и невольно вздохнула. Вериан всегда умел попадать в самые неудобные моменты.

— Это Анмир, — сказала я как можно спокойнее.

Брат замер, как будто его громом поразило.

— Что?! — голос его подскочил на октаву выше. — Тот самый надменный Анмир? На дереве? Собственными руками собирает шишки? Нет, я советовал ему идти просить у тебя прощения, я ему говорил, что он все потеряет. Но это …

— Увидеть, чтобы поверить, — кивнула я. — Идём, лучше познакомлю тебя с новыми рецептами.

Но Вериан был как завороженный.

Он направился прямиком к тому дереву, и мне пришлось поспешить за ним. Я уже предвидела, что сейчас произойдёт — мой брат никогда не отличался дипломатичностью, особенно когда дело касалось Анмира.

— Эй, зять! — громко окликнул он, остановившись у подножия дерева. — Или теперь уже бывший зять? Как тебе жизнь без драконьей удачи?

Анмир, услышав голос, осторожно спустился с дерева. Его движения были плавными, уверенными — он явно уже приспособился к физической работе. Достигнув земли, он вытер руки о рабочую одежду и спокойно посмотрел на Вериана.

— Вериан, — произнёс он с лёгким кивком. — Рад видеть, что ты всё так же прямолинеен. Каюсь, надо было последовать твоему совету сразу. Ты знал лучше.

В его голосе не было ни раздражения, ни сарказма — только спокойное приятие. Это поразило меня даже больше, чем вчерашняя сцена с Бертраном. Раньше Анмир терпеть не мог колкости брата и всегда отвечал куда резче.

Вериан явно тоже был ошарашен таким спокойствием. Он несколько секунд изучал бывшего зятя, словно пытался понять, не розыгрыш ли это.

— Не могу поверить своим глазам, — наконец произнёс он. — Ты действительно работаешь как… обычный человек?

— Пытаюсь искупить хотя бы малую часть того, что натворил, — ответил Анмир просто, без всякой позы или фальши.

Вериан перевёл взгляд с него на меня, затем обратно. В его глазах я читала смесь удивления, подозрительности и… чего-то ещё. Беспокойства, может быть.

— Впечатляюще, — медленно произнёс он. — Но если ты здесь ради возвращения удачи — лучше уезжай. Моя сестра уже достаточно выстрадала.

Я ожидала, что Анмир разозлится, начнёт оправдываться или, наоборот, гордо развернётся и уйдёт. Но он просто посмотрел Вериану прямо в глаза — честно, открыто, без тени лукавства.

— Я здесь уже не за этим, — сказал он тихо.

В этих словах было что-то такое, что заставило моё сердце пропустить удар. Не за удачей? Тогда зачем? Я поймала себя на том, что хочу спросить, но слова застряли в горле.

Вериан, кажется, тоже почувствовал вес этого признания. Он долго молчал, изучая лицо Анмира, словно пытался прочитать в нём правду.

— Хорошо, — наконец произнёс он. — Время покажет.

Но в его голосе больше не было прежней враждебности. Только осторожность.

Вечер принёс с собой тяжёлые тучи, которые целый день собирались над “Шишковым раем”. К закату небо потемнело до цвета старого железа, и первые капли дождя застучали по крышам с неумолимой настойчивостью осенней непогоды.

Анмир как раз заканчивал проверку амбаров, когда заметил тёмное пятно на потолке нового склада. Вода медленно просачивалась через крышу, капая на мешки с отборными шишками. Он остановился, глядя на расширяющееся пятно. Ещё месяц назад он бы просто позвал рабочих, отдал распоряжение и ушёл, не задумываясь о том, как именно будет решаться проблема. Но теперь…

Дождь усиливался. К утру вся партия могла быть испорчена.

Анмир направился к сараю с инструментами. Молоток, гвозди, доски — всё, что могло понадобиться для быстрого ремонта. Он собрал всё в холщовый мешок и направился к лестнице, прислонённой к стене амбара.

Первые капли дождя были крупными и холодными. Они били по лицу, стекали за воротник, делали перекладины лестницы скользкими. Анмир осторожно поднимался вверх, чувствуя, как ветер пытается сорвать его с опоры.

— Что ты делаешь? — услышал он снизу знакомый голос.

Обернувшись, он увидел Илирана, который стоял у подножия лестницы, щурясь от дождевых капель.

— В такую погоду опасно, — добавил сын, явно обеспокоенный.

— Если не починить сейчас, к утру вся партия шишек может испортиться, — ответил Анмир, продолжая подъём. — Это убытки.

Крыша была скользкой, как лёд. Черепица, намокшая от дождя, блестела в сумерках, и каждый шаг требовал предельной осторожности. Анмир нащупал место протечки — несколько черепичин сместились после недавней бури, оставив щель.

— Подожди, я помогу, — донёсся снизу голос Илирана.

Анмир замер. В голосе сына слышалась внутренняя борьба — желание помочь сражалось с многолетней привычкой держаться от отца подальше. Но, видимо, практичность взяла верх над старыми обидами. Илиран поднялся на крышу, двигаясь с той же осторожностью. Он принёс с собой дополнительные инструменты и фонарь на длинной ручке.

— Держи свет здесь, — попросил Анмир, указывая на проблемное место.

Они работали бок о бок, практически не разговаривая. Только короткие реплики: “Подай молоток”, “Придержи эту доску”, “Осторожно, здесь скользко”. Дождь усиливался, превращаясь из моросящего в настоящий ливень, но они продолжали работать, передавая друг другу инструменты с молчаливой слаженностью.

Анмир поймал себя на мысли, что это первый раз за многие годы, когда они с сыном занимаются чем-то вместе. Не спорят, не избегают друг друга, а просто работают для общей цели.

— Спасибо, — наконец произнёс Анмир, когда они закончили. — Я бы не справился один.

Илиран вытер мокрые руки о рубашку и посмотрел на отца.

— Почему ты это делаешь? — спросил он. — Честно.

Вопрос завис между ними в дождливом воздухе. Анмир понимал, что сын спрашивает не только про ремонт крыши. Он спрашивал про всё — про работу, про терпение перед лицом унижений, про это странное превращение из надменного аристократа в человека, который готов лазить по крышам под дождём.

— Потому что… это правильно, — ответил Анмир медленно. — И потому что я хочу быть полезным.

— Что изменилось, скажи? Ты всегда относился к маме с пренебрежением! Тебе никогда не нравилась моя работа, — сказал Илиран, в его голосе прозвучала старая боль. — Мои механизмы, мои идеи. Ты всегда считал их глупостью.

Анмир вздохнул и на мгновение прекратил укладывать инструменты в мешок. Признаться было нелегко. Но надо.

— Я всегда завидовал тебе, Илиран, — признался он тихо.

— Завидовал? — сын был явно ошеломлён этим признанием. — Мне?

— Твоей способности создавать, а не разрушать. Я всегда был хорош только в одном — в получении власти и богатства. Да и это… А ты… ты мог делать вещи, которые помогали людям. Машины, которые облегчали труд. Идеи, которые делали жизнь лучше.

Илиран молчал, переваривая услышанное. В его глазах отражались сложные эмоции — удивление, недоверие, но и что-то ещё. Понимание, может быть.

— А мама говорила, что когда-то ты был другим, — осторожно продолжил он разговор.

— Был, — Анмир кивнул. — Давно. До того, как драконья гордость затуманила разум. До того, как я решил, что заслуживаю больше, чем имею, любой ценой. Большей власти и лучшей жены… Да, мир выдает отличные уроки. Падать больно, но знаешь… Я ведь делец… был дельцом. Как бы не хотелось обмануть себя по поводу урожая виноградников, факты говорят сами за себя. По поводу урожая все очевидно. Собрали вот столько винограда, получили вот столько вина. А вот с семьей…

— Не поддается подсчету?

—Поддается. Если готов считать.

—Ты долго был не готов.

—Это правда. Я долго вел совсем не ту бухгалтерию.

Они снова принялись за работу, но теперь это было другое молчание — не враждебное, а задумчивое. Каждый из них обдумывал сказанное, пытался найти новое равновесие в отношениях, которые так долго казались безнадёжно испорченными.

Крыша была починена, но отец и сын спустились с неё промокшие насквозь. Дождь проник через всю одежду, и даже в сумерках было видно, как они дрожат от холода.

— Пойдём в сушильню, там есть камин, — предложил Илиран, указывая на небольшую постройку возле главного цеха.

Сушильня “Шишкового рая” была уютным помещением, где обычно подсушивали шишки перед обработкой. Массивная печь в углу давала ровное, тёплое тепло, а воздух был пропитан смолистым ароматом хвои. Илиран быстро развёл огонь в камине, и вскоре языки пламени начали отбрасывать танцующие тени на стены.

Они устроились на простых деревянных скамьях возле огня, развесив мокрую одежду на верёвках, натянутых специально для таких случаев. Илиран исчез на несколько минут и вернулся с двумя кружками дымящегося шишкового отвара.

— Лучшее средство от простуды, как мы выяснили, — сказал он, протягивая одну кружку отцу.

Анмир принял напиток благодарным кивком. Отвар был горячим, с лёгкой горчинкой и согревающим послевкусием. Они пили молча, наслаждаясь теплом камина и редким моментом покоя после напряжённой работы.

— Я видел, как ты смотришь на дочь Бертрана, — неожиданно произнёс Анмир, не отрывая взгляда от огня.

Илиран так резко напрягся, что чуть не выронил кружку. В его глазах промелькнула тревога — как у зверя, попавшего в ловушку.

— Тебе не нравится мой выбор? — спросил он настороженно.

Анмир покачал головой, всё ещё глядя в пламя.

— Дело не в моём мнении. Бертран ненавидит всё, что связано со мной. А значит, и тебя тоже.

— Я знаю, — Илиран горько усмехнулся. — Он запретил ей видеться со мной. Сказал, что драконий род приносит только несчастья. Не мамин. Но наш.

Анмир наконец повернулся к сыну. В его глазах читалась искренняя обеспокоенность — не раздражение из-за неудобств, а настоящее беспокойство за судьбу сына.

— И что ты собираешься делать? — спросил он с неподдельным интересом.

— Не знаю, — признался Илиран. — Мы встречаемся тайком, но… это не решение. Она страдает, я страдаю. А её отец становится всё подозрительнее.

— Тайные встречи редко заканчиваются хорошо, поверь моему опыту, — сказал Анмир, и в его голосе прозвучала такая искренняя обеспокоенность, что Илиран удивлённо посмотрел на него.

Это было странно — видеть, как отец переживает за его личное счастье.

— Что мне делать, отец? — спросил Илиран, и в его голосе прозвучала такая растерянность, что Анмир почувствовал укол вины. — Я никогда… не чувствовал такого раньше.

Анмир долго молчал, обдумывая ответ. Языки пламени в камине потрескивали, отбрасывая мягкий свет на их лица.

— Поговори с ним, — наконец сказал он. — Честно. Открыто. Не как я когда-то с твоей матерью.

— Ты думаешь, он послушает? — Илиран с сомнением покачал головой. — Бертран упрям как осёл и злопамятен как…

— Нет, — прервал его Анмир. — Скорее всего, он тебя выгонит. Но она увидит, что ты готов бороться за неё достойно. Что ты не прячешься и не обманываешь.

Илиран внимательно посмотрел на отца. В свете огня лицо Анмира казалось усталым, но спокойным. Не было в нём прежней надменности или расчётливости.

— Почему ты помогаешь мне с этим? — спросил он тихо. — Я думал, ты будешь против. Скажешь, что связь с семьёй Бертрана только навредит нашей репутации.

Анмир опустил голову, глядя в кружку с остывающим отваром.

— О, мой мальчик! Слушай, когда не остается репутации, все как тебе сказать… встает на места. Становятся понятны и ценны совсем другие вещи – счастье, любовь близких, например. Я сам разрушил свою семью, Илиран, — сказал он просто. — Не хочу того же для тебя.

В этих словах было столько боли и сожаления, что Илиран почувствовал, как что-то сжимается в груди. Впервые отец признавал свою ошибку не как стратегическую неудачу, а как человеческую трагедию. Они сидели у огня, разделяя редкий момент взаимопонимания.

— У меня есть идея новой шишкодробилки, — наконец заговорил Илиран, словно решившись на что-то важное. — Но мне нужна помощь с расчётами нагрузки. Механизм должен быть достаточно прочным, чтобы выдержать давление, но не слишком тяжёлым.

Анмир поднял голову, и в его глазах впервые за долгие годы загорелся искренний интерес к работе сына.

— Покажи чертежи, — сказал он, подсаживаясь ближе. — Может, я что-то подскажу. В конце концов, ты мог пропустить что-то простое, доступное элементарной логике.

Илиран встал и достал из сумки свёрнутые листы пергамента.

Он разложил их между собой и отцом, и в танцующем свете камина они начали обсуждать детали конструкции — возможно, впервые в жизни как равные, как два человека, работающих над общей задачей.

Утро следующего дня застало меня у окна кухни с чашкой остывающего чая в руках.

Рассвет только начинал золотить верхушки шишковых деревьев, но на дворе уже кипела работа. И среди обычной утренней суеты я увидела нечто, что заставило меня замереть от удивления.

Анмир и Илиран стояли рядом возле верстака, склонившись над разложенными чертежами.

Они о чём-то горячо спорили, размахивали руками, показывали на детали какого-то механизма. Но это был продуктивный спор — без враждебности, без ядовитых реплик и попыток уязвить друг друга. Они спорили как… как коллеги. Как люди, работающие над общим делом.

— Что я вижу? — раздался рядом со мной голос Вериана. — Отец и сын не пытаются убить друг друга?

Я не слышала, как он подошёл.

Брат всегда умел двигаться бесшумно, когда хотел понаблюдать незамеченным.

— Они провели вчера вечер вместе, — ответила я, не отводя взгляда от окна. — Чинили крышу амбара под дождём, потом сидели у огня в сушильне.

— И что ты чувствуешь, глядя на это? — Вериан внимательно изучал моё лицо, и я знала этот взгляд. Он пытался прочитать мои эмоции так же тщательно, как я когда-то изучала его детские проказы.

Я задумалась, пытаясь разобраться в собственных ощущениях. Что я чувствовала? Облегчение за Илирана — да, определённо. Мой сын так долго страдал от холодности отца, от невозможности найти с ним общий язык. Видеть их вместе, работающих над чем-то, что интересует обоих… это было как бальзам на старую рану.

— Не знаю, — призналась я честно. — Облегчение за Илирана. Странность ситуации… Никогда не думала, что увижу такое.

— А что насчёт тебя и Анмира? — голос брата стал мягче, но настойчивость в нём никуда не делась. — Ты всё ещё злишься на него?

Этот вопрос завис в утреннем воздухе кухни, требуя честного ответа. Злюсь ли? Месяц назад ответ был бы категоричным “да”. Но теперь…

— Нет, уже нет, — сказала я медленно, удивляясь собственным словам. — Но и не простила полностью. Это… сложно, Вериан.

Брат кивнул понимающе, но в его глазах я увидела беспокойство.

— Ты знаешь, что наш дар работает в обе стороны, — напомнил он тихо. — Если ты снова начнёшь любить его…

— Этого не будет, — резко оборвала я его. Слова прозвучали слишком категорично, слишком поспешно. — Я рада, что он наладил отношения с сыном. Это всё.

Вериан не стал настаивать, но его взгляд ясно говорил о сомнениях. Мой брат всегда умел видеть меня насквозь, даже когда я пыталась обмануть саму себя. За окном Анмир помогал Илирану поднять какую-то тяжёлую металлическую деталь. Их голоса доносились до нас сквозь утреннюю тишину.

—Послушай, Тель. Давай подумаем логически. Этот дракон никуда от тебя не денется, он понял цену твоего расположения.

—Даже слушать ничего не хочу, Вериан.

—Я не об этом, совсем не об этом. Если ты когда-нибудь решишься, помни, даже если он не изменился до конца, дай ему шанс, и он не посмеет даже дернуться. Потому, что знает, к чему это приведет. Ты теперь – хозяйка положения. И это уже навсегда. Может, стоило пройти через такое ради этого, а, Тель? Стать хозяйкой своей жизни и даже жизни своего надменного ящера. Ты крепко держишь его за горло, дорогая. Признаться, давно пора.

Вериан лукаво улыбнулся, посеяв во мне зерно сомнения.

Да, определенно, веры в Анмира у меня пока нет, но цена шанса быть рядом ему известна хорошо. Предаст – будет хуже.

Над этим стоило поразмыслить.

— Подожди, так нельзя, — говорил Анмир, показывая на чертёж. — Рычаг должен быть длиннее, иначе вся конструкция не выдержит нагрузки.

— Но тогда мы потеряем в скорости, — возражал Илиран. — А скорость обработки — это главное преимущество нового механизма.

— А если модифицировать эту часть? — Анмир указал на какую-то деталь на чертеже. — Изменить угол наклона и усилить крепление?

Я не понимала технических подробностей, но видела, как загораются глаза моего сына. Видела, как он наклоняется ближе к чертежу, как жестикулирует, объясняя свою идею. И видела, как внимательно его слушает Анмир.

Их дискуссию прервал стук копыт по мощёной дорожке.

К воротам подъехала лёгкая повозка, и из неё выпрыгнула девушка с развевающимися волосами — Эйлани, дочь Бертрана.

— Илиран! — окликнула она, запыхавшись от быстрой езды. — Я сбежала на час. Отец думает, что я поехала к травнику за специями для матери.

Заметив Анмира рядом с сыном, она смущённо остановилась.

— Простите, я не знала, что вы заняты, — сказала она, краснея.

— Нет-нет, мы почти закончили, — Анмир поспешно собрал чертежи. — Илиран, не упусти свой шанс.

Он тактично удалился, оставив молодых людей наедине. Проходя мимо дома, он поднял голову и встретился со мной взглядом через окно.

Мы смотрели друг на друга долгий момент. В его глазах я не увидела ни привычной гордости, ни расчёта. Только… усталость? Печаль? Что-то такое глубокое и сложное, что я не смогла расшифровать. Сердце екнуло непрошеным воспоминанием о том времени, когда этот взгляд означал совсем другое.

Я первой отвела глаза.

— О, сестра… — покачал головой Вериан, наблюдавший всю эту сцену. — Ты всегда была плохой лгуньей.

— Не знаю, о чём ты, — буркнула я, отворачиваясь от окна и делая вид, что меня интересует что-то в глубине кухни.

— Сердце не обманешь, Телиана, — сказал брат мягко. — И твой дар тоже.

За окном Илиран и Эйлани, воспользовавшись моментом уединения, стояли очень близко друг к другу. Девушка что-то говорила, глядя ему в глаза, и в её взгляде была такая нежность, что моё материнское сердце встрепенулось от радости за сына.

Анмир, заметив их сближение, не стал мешать. Он просто отошёл чуть дальше, давая им возможность побыть наедине, и на его лице промелькнула тихая улыбка — не насмешливая, не расчётливая, а просто добрая.

Именно в этот момент молодые люди обменялись нежным поцелуем. И я поняла, что улыбаюсь. Впервые за долгое время мне хотелось, чтобы мой сын был счастлив, невзирая на все препятствия и сложности. Хотелось, чтобы у него получилось то, что не получилось у меня — настоящая, честная любовь без лжи и расчёта.

— Видишь? — тихо сказал Вериан. — Ты меняешься, сестра. И это не обязательно плохо.

Утро в доме Бертрана началось с катастрофы. Точнее, с того момента, когда уважаемый глава семейства решил провести внезапную ревизию горшков с цветами в саду и обнаружил в одном из них нечто, от чего его лицо приобрело цвет переспелой свёклы.

— Объяснись немедленно! — рявкнул он, врываясь в комнату.

Бертран размахивал листком бумаги так энергично, что казалось — ещё немного, и он взлетит. На столе перед растерянной Эйлани записка приземлилась с театральным хлопком, словно обвинительный акт в суде.

— Где ты это нашёл? — спросила Эйлани, и хотя старалась выглядеть спокойно, румянец на щеках выдавал её с головой.

— Не важно! — Бертран принялся ходить по комнате, как медведь в клетке. — Ты нарушила мой прямой запрет! “Встретимся у старого дуба, когда взойдёт луна”? Тайные свидания?! Что дальше — тайные послания через голубей? Лестницы из простыней?

При упоминании лестниц из простыней Эйлани невольно покосилась на окно, и отец это заметил.

— О нет! — он всплеснул руками. — Не говори мне, что ты уже додумалась до этого!

— Отец, я уже не ребёнок, — сказала она с достоинством, которому позавидовала бы королева. — Мне двадцать три, и я сама решаю, с кем видеться.

— Пока ты живёшь в моём доме, ты соблюдаешь мои правила! — Бертран остановился и торжественно поднял палец вверх, словно изрекал древнюю мудрость. — Я запретил тебе общаться с сыном этого… этого… дракона!

Последнее слово он произнёс с таким отвращением, словно говорил о чём-то, что обычно соскребают с подошвы сапога.

— Но почему? — Эйлани встала, и в её голосе появились первые нотки раздражения. — Чем Илиран заслужил такое отношение? Ты же даже не знаешь его!