Ведьмы.Ру. 3

Глава 46 Где выясняется кое-что о родственниках

Гномы были уставшие и голые. Эльфы решили их взять.

О том, до чего коварными бывают враги.

Отец был совсем на себя не похож. Такой… молодой и в красном пиджаке поверх чёрной майки. Золотая цепь посверкивает. А в ухе — серьга. Волосы дыбом торчат и выкрашены в белый.

— Ты пришла! — сказал он радостно и раскидывая руки, точно собираясь обнять матушку. — Я ждал!

— Нет… нет, нет, нет… я не хочу! Ты умер! Умер!

— Ага. До этого я уже допёр. Только уйти не могу, — отец остановился в трёх шагах и руки сунул в карманы. — Ты не пускаешь. Поводок твой треклятый. Вот говорили мне, не связывайся с нею!

— А ты связался? — не удержалась Ульяна.

— Дочка, — отец улыбнулся широко-широко. — Надо же, какой выросла! И на мамашу свою долбанутую не похожа! В нашу породу!

Да уж. Как-то иначе Ульяне эта встреча представлялась.

— И да, связался. А чего? Она ж видною была… это теперь старуха!

— Сам ты старуха! — обиделась матушка. — Я за собой слежу!

— Ага… так отпустишь?

— А ты меня?

— Больно ты мне нужна, — фыркнул папенька и сплюнул.

— Ну да, и никогда не была…

— Да ладно… ну повздорили. Ну ты тоже пойми! Я ж не скрывал, что у нас так, потусить и только. Ничего серьёзного. А ты вдруг ребенок с наездом. Мол, ребенок будет, то да сё… думаешь, первая, которая таким макаром развести пыталась? Да посмотри на меня! Куда мне было жениться! Какой ребенок⁈

Слушать это было тоже странно.

— Ты так и сказал. Мне бы послать тебя куда…

— Вот-вот… а мне бы свалить туда, куда ты послала, и побыстрее. Ну или не наезжать. Или хотя бы помягче, что ли… извини.

— Что? — матушка выдохнула.

— Извини, говорю. Дурак был. Я тебя тогда… ну… обозвал я её. Нехорошим словом. И не одним. И злой был, и принял ещё. Ну и понесло. Прошёлся хорошенько. Припомнил, что из глухомани приехала, что тут никто и зовут никак. И что выпендривается, а деревня всё равно лезет. И что сама она ничего из себя не представляет, а хочет на чужом горбу в рай въехать. И всякое-разное… и про ребенка тоже.

Тут отец явно смутился, сгорбился даже.

— Уль, ты пойми, что… ну для меня тебя ещё не было. Ну, как теперь. Так, были какие-то наезды и претензии только. Вот.

— Понимаю, — как ни странно, но Ульяна его действительно поняла.

— А потом пошёл и думаю… ну хрень же. На душе тошно. Погано так. От самого себя воротит. Будто… с другими как-то оно и плевать было, что там, да как там.

— Так у меня братья есть или сёстры?

— Не знаю, — папенька пожал плечами. — Может и есть где. Но навряд ли. У меня не те подружки были, которые на своём горбу дитёнка тянуть станут в одно рыло. Мигом бы с алиментами нарисовались, если б и вправду… может, потому и не сильно переживал. Ну, давал бабла и всё, расходимся. Все довольны. Никто никому предъяв не кидает. А Розка… она ж не скандалила тогда. Замолчала и велела убираться. Вот…

— Почему не убрался! Просто не убрался!

— Ну… так-то… говорю ж… — папенька провёл руками по крашеным волосам. — Совесть заела, что ли… подумал, что… ну будет дитё, так пусть будет. Даже прикольно. Возраст у меня уже и не совсем пацанский. Бизнес есть. Деньжата тоже. А жениться не обязательно же ж. Чай, не старина глубокая, чтоб из-за пуза и жениться. Я б и так помогал. И наследник…

— Наследница.

— Тогда ещё не понятно было! Я три дня думал.

— А на четвертый явился весь такой важный, надутый, что индюк!

Господи, а Ульяне когда-то казалось, что родители — взрослые люди. Они и теперь-то на взрослых не похожи. А тогда? Как они вообще тогда жили? Такие вот бестолковые?

— Заявился и сквозь зубы цедит, что, мол, так и быть, разрешаю тебе рожать, но отцом вписывать не вздумай и на алименты тоже, иначе ребенка отберу, а ты покатишься в свою глухомань одна. А будешь хорошей девочкой, помогать стану. Квартирку сниму. И денег дам. Только, чтоб никаких мужиков. И вообще, раз так, то теперь всё будет, как я хочу. Представляешь⁈

— Ну дураком был! — папенька развёл руками. — Мне казалось, я просто условия формулирую. Чтоб понятно и на будущее. Рамки там выставляю и всё такое. А она ж не возражала. Глянула так, искоса, и кивнула. Вроде как хорошо.

— Я поняла, что не оставит он нас в покое. Домой возвращаться я не хотела. Там моя сестрица и остальные. В очередной раз показывать им, как они правы были, считая меня неудачницей? Остаться в городе? Одной с ребенком? Без жилья. Без работы. Без…

— Ты же получила дом, мама.

— Вот именно. И про то, что денег нет, тоже не стоит плакаться, — добавил папенька. — Я никогда не жадничал.

— Тем паче долю приданого ты забрала. И свою, и сестры.

— Ладно… дом был, — матушка несколько смутилась. — А вот деньги… что-то ушло на меня. Я пыталась как-то развеяться… отдохнуть. Потом история эта с источником… ты хоть представляешь, сколько стоили нормальные целители? А во что восстановление обошлось? Я три месяца у моря прожила, в себя прийти пытаясь. Это недёшево.

Интересно, как вообще люди взрослеют? Когда? И почему некоторые раньше других.

— Опять же, что-то ушло на дом. Там и вправду требовалось и крышу отремонтировать, и канализацию подвести, газ. Внутри хоть немного облагородить, а то плесень по стенам расползалась. У меня же сил на заговоры и не оставалось! А ремонт — дело такое, только втянись… и потом… я неудачно вложилась.

— Мам?

— Что? Будто не понимаешь, как оно бывает… господи, да правы они все! Я дура и неудачница! И всё спустила, даже сама не поняла, как! Главное, денег почти не оставалось. И обидно. Если бы ты знала, как обидно, когда они все живут и радуются, а ты… и этот ещё ультиматумы ставит. Я и решила, что нет. Что если сделка, то на моих условиях.

— Ага… и как-то приезжаю, а она мне чайку даёт. С этого чайку меня и повело. Чего ты туда сыпанула?

— Травок кое-каких…

— Травок. А просыпаюсь и в голове хрень такая. А главное, одна мысль, что я вроде как и не я. Она ж появляется, и всё. Мозги отшибает. Понимаю, что люблю и прям так… прям…

Отец махнул рукой.

— Свадьбу сыграли, какую ей хотелось. С кучей родни, с белым платьем. Потом на моря махнули. Потом… а главное, такое вот странное. Вроде во сне понимаю, что эта хрень не нормальная, а проснусь и всё… и она нужна. Она ж от меня сторонится. Вот скажи, Розанчик, какого, а?

— Просто…

— Я её обнять, прикоснуться, приголубить. А она в сторону шарах. В одну. В другую… и понятно же с чего! Небось, замуж выскочила и любовничка завела.

— Не было у меня любовника! Не было! Ты ж от меня ни на шаг не отходил! Я в туалет, а он под дверью. И защёлки поснимал. А то вдруг мне помощь нужна будет. Я моюсь, он каждые две минуты дверь открывает и смотрит, что со мной. И не спрятала ли я под ванною любовничка… нет! Я… мне жаль! Мне действительно очень жаль! Я бы исправила вот это, если бы могла. Я бы в жизни с этим приворотом не связалась. И… отпусти ты меня, пожалуйста!

— Я бы с радостью. Мне оно тоже не в кайф, жить с бабой, которой ты противен. Это ж чуется. А ты потом и притворяться перестала… и сама доводила.

— Я⁈

— Ты…

— Тихо, — Ульяна теперь видела. Нить, что протянулась меж двумя людьми, связав их в жизни, и, как выяснилось, за её пределами. Нить была уродливой, чёрно-красной, неровной, с узелками, будто плели её наспех и неумеючи. Но вот стоило коснуться и оба застыли.

Ульяна вцепилась.

Дёрнула.

И нить, зазвенев, разорвалась. Не было ни вспышки, ни сотрясения берега. Ничего по сути не было. Просто вот нить разорвалась.

— Вот так…

— Спасибо, дочь! И извини! Я и вправду был херовым папкой!

— Ты меня в парке забыл.

— Извини… я думал, что ненадолго. А там старого приятеля встретил. Слово за слово. Зацепились. Потом по пивку. Вроде как и недолго, я вернулся. А тебя нет. Я перепугался до жути. Думал, где-то в другом месте… три раза этот грёбаный парк обскакал. А на четвертый увидел, что ты на лавке сидишь. И за скандалы тоже прости. И вообще… и ты, Роз, не держи зла. Я… ещё тем придурком был.

Но мог бы стать человеком?

Или нет?

Был ли у него шанс? У них всех? Ульяна не знала.

— Ну… бывай, если что… и ты, Роз… ты неплохая баба так-то. Но крепко с придурью…

И ушёл.

Вот только тотчас, будто спеша занять освободившееся место, поднялись другие фигуры. Они, в отличие от отца, были полупрозрачны. И расплывчаты. Даже не фигуры, скорее уж тени, которые того и гляди растают под солнцем.

— Это кто? — спросила Ульяна.

— Это… это те, с кем мне бы не хотелось встречаться, — матушка чуть прищурилась. — Я же говорила, твой отец тянул меня за собой. И мне приходилось откупаться.

— Ты… ты откупалась ими? Ты убивала людей?

— Вот почему сразу убивала⁈ — возмущение матушки было совершенно искренним. — Как ты это себе представляешь? Я везу жертву домой, тащу в подвал и там разделываю? Ножовкой и тесаком? Или сразу бензопилой? А трупы закапывала в саду, высаживая поверх розы?

Они не приближались.

Они просто стояли над туманом, медленно покачиваясь, и казалось, что хватит дуновения ветерка, чтобы эти фигуры рассыпались.

— Я ведь не маньячка какая-то… и сад у меня не так уж велик. Да, мне приходилось изворачиваться. И да, мой партнёр поставлял мне… материал.

— Людей.

— Нет в тебе моральной гибкости.

— Будь во мне моральная гибкость, ты бы с папенькой ушла, — сказала Ульяна жёстко. — Что ты делала?

— Я просто ставила на них печать. Маленькую такую… незаметную… между прочим, не будь меня, их бы ждала участь похуже.

— Что эта печать делала?

— Тянула жизненные силы. А я перенаправляла их на связь. И получала отсрочку… и между прочим, когда я видела, что поток ослабевает, я снимала эту печать. Я никого не убила!

— А почему они тогда здесь?

— Потому что связаны. Не с ним, а со мной. И да, упадок жизненных сил никому на пользу не идёт. Они болели, может, чаще других. И слабость была. И в целом знаешь… такое вот… состояние постоянной хандры. Мигрени… но ничего серьёзного.

Упадок жизненных сил?

Хандра?

Мигрени?

И ничего серьёзного?

— Уль, пойми, мне нужны были их силы. Но не все! Считай это их платой за свободу. Думаешь, я ходила по улицам и искала жертв? Мне доставляли. Дурочек, которые, влюбившись в подставного урода, готовы были уехать с ним на край мира. Там бы они и остались. Уж не знаю, куда их там продавали, но от тех, кто их привозил, тянуло чёрною силой. Слабо, едва-едва, как тех, кто этой погани краем самым коснулся. А вот мой… партнёр в том по самую макушку измарался. Потому могу смело сказать, что девицы не в обиде. Живы остались. Пусть и радуются. Да, потеряли пару лет жизни…

— Пару?

— Пять. Или десять. Больше уже не возьмёшь, слишком опасно выпить до дна. А я всё-таки не убийца. Я, между прочим, и выбирала из тех, кто помоложе, и здоровых, и эликсиры им оставляла укрепляющие. Заодно и морок любовный снимала.

— Приворот?

— Не совсем. Приворот — это наше, ведьмовское. Приворот идёт на душу. А вот там скорее что-то от обычной магии… ментальное воздействие, думаю. На разум точно. И кое-какие зелья, которые усиливали эффект. Как понимаю, убирали тревожность, подавляли волю, усиливая эйфорию. Что-то вроде лёгкого наркотика. Знаешь, встречаешься с кем-то, он тебя угощает кофе там или что сейчас пьют. И тебе приятно. А от напитка становится хорошо. Душа парит. Радость в сердце и всё такое. А человек исчезает, и радость с ним. Это тоже, Улечка, вполне себе обычная схема. Но не скажу, что препараты были серьёзные. Пару дней и само бы вывелось. Я помогала и всё проходило куда как легче. Заодно заговаривала память, чтоб лишнее убрать. И договорённость была. Моих девочек никто после не трогал. Так что, считай, я их спасала. А у всего своя цена. В том числе у спасения.

— И ты серьёзно? — Ульяна видела нити.

— А что, думаешь, им было бы лучше остаться здоровыми и полными жизни, но в борделе? В лучшем случае в борделе. Я не лезла в его дела, но знаю, что там всё непросто. И те деньги, которые он вкладывал в своё мероприятие, их… как бы сказать… слишком много, чтобы окупить это вот всё. Бордель — это так, к слову. Это почти удача.

Фигуры девушек колыхались.

Ульяна видела тончайшие полупрозрачные нити, что протянулись от неё к матушке.

— Ты… никому не говорила?

— А кому? Нет, определенные связи у меня имелись. Но не те, что рискнули бы выступить против него. Он человек серьёзный. Потому не факт, что убрали бы его, а не меня. Это первое.

— Есть и второе?

— Конечно. Связь. Разорви я с ним отношения, и что? Где мне брать силы? А так… в конце концов, я ведь всё-таки тёмная ведьма. Мне положено.

— То есть, для тёмной ведьмы нормально отбирать чужую жизнь?

— А тебе не рассказали?

— Мне мало что вообще рассказали, — сухо заметила Ульяна.

— Что ж… к тёмным ведьмам приходят с тёмными же желаниями. У них не просят оберегов для любимого или там заговоров на здоровье. Нет. Их ищут, чтобы приворожить кого-то или, наоборот, разорвать нить чувств, заморочить голову, наслать проклятье, отвести удачу.

Стоило коснуться ближайшей нити, и та лопнула с нежным звоном.

— И если ведьма настоящая, а не шарлатанка, то она возьмёт не только деньгами. Она поставит иную плату…

— Потребует дитя?

— Не всегда. Но может и его. Правда, это давно уж запрещено. У нас свой кодекс. Попроси у матушки почитать. Занятнейшее сочинение. Кстати, местами сильно с уголовным расходится. Поэтому, если думаешь, что меня могут привлечь к ответу…

— Могут?

— Могут. За нарушение процедуры. Формально я должна была бы заручиться их согласием. Когда к ведьме приходят и просят о чём-то, она называет цену. Помимо денег. Помнишь, я читала тебе сказку про Русалочку.

— Помню. Ты назвала её слабохарактерной слюнявой идиоткой.

— И ещё скажи, что я не права. Но там чётко описано. Русалочке подарили ноги, но забрали её голос. Так и ведьма. Может забрать и голос, и густоту волос. Или ясность взгляда. Смех. Или вот лёгкость, с которой человек живёт… хотя лёгкие люди к тёмным ведьмам не ходят. Радость. Но чаще всего платой становятся жизненные силы. Она предупредит, да. Правда, редко кто относится к таким предупреждениям всерьёз. И потому, чтобы потом не жаловались, человек должен будет подписать документ.

— Кровью?

— Именно. Сама понимаешь, кому охота светить паспортные данные в договоре с какой-нибудь тёмной ведьмой. Тем паче, если договор на проклятье. А что такое капля крови? Средневековая дикость. Ну с точки зрения нормального человека. Хотя как по мне, паспортом безопаснее, потому что ни один суд такой договор всерьёз не воспримет. Кровь же скрепляет слово. И ведьма берет… может пару месяцев жизни взять за простую волшбу. Может и год, и два. Может и так сделать, что желание исполнится, да от этого в петлю потянет.

— Как у тебя?

— Именно. Темными ведьмами редко становятся по желанию. Скорее уж по дурости. И да… я нарушила правила. Они не знали, что платят, но… и сильно наказывать меня за это не станут.

— А за договор с демоном?

Матушка фыркнула и глянула этак, снисходительно.

— Ведьмы испокон веков заключали договора с демонами. И да, детишек тоже продавали. И да, в том числе собственных. Раньше к этому много проще относились. Если у тебя детишек пара дюжин, то почему бы не обменять парочку на что-нибудь полезное в хозяйстве?

— Это… цинично.

— Это жизнь, дорогая. Потом всё стало строже. Договор. Ограничения. Общая гуманизация социума и так далее…

Нити лопались одна за другой. И туманные фигуры послушно рассыпались.

А матушка не спешила возражать.

— Значит, тебе ничего не будет?

— Да как сказать… с одной стороны, безусловно, предъявить мне нечего. Я не совершала ничего, что нарушало бы закон.

— А подделка документов?

— Которую у тебя вряд ли получится доказать. Мои зелья… я работала с весьма ограниченным кругом клиентов. И поверь, они не слишком заинтересованы в том, чтобы их дела стали достоянием общественности. Что ещё? Эти девушки? Они обо мне вряд ли вспомнят. Ковен не станет связываться. Поверь, я знаю их достаточно хорошо. Они предпочтут сделать вид, что ничего не было. Тем паче вновь же… вопрос доказательств.

— И ты…

— Ну, если тебе нужно успокоить совесть, то скажи ей, что, пусть ты и разорвала нашу связь с этим идиотом, она всё одно вытащил из меня немало сил. А теперь ты лишаешь мать подпитки. И я постарею. Появятся морщины. Придётся колоть ботокс или вообще под нож ложиться…

— Какой кошмар!

Туман редел.

— У каждого, деточка, свои чудовища. Я не хочу стареть, так что…

— Возьмёшься за старое?

— Сугубо по закону. Придётся открывать кабинет, искать идиотов, которых достали ближние их… и менять услуги на жизнь. Так что… ещё и этот демон. Вот… с демонами сложно. У них, прям как у тебя, нет моральной гибкости.

Матушка зачерпнула туман.

Помяла в руке.

— Так что, дорогая, я пойду?

— Вот так просто?

— А что ты хотела? Чтоб я тебя обняла и сказала, что люблю.

— Я знаю, что не любишь.

— Ты не совсем права, Ульяна, — матушка слепила из тумана сердечко и протянула Ульяне. — Я, конечно, на звание матери года не претендую, но…

Сердечко было мягким.

А матушка зачерпнула уже полную горсти и принялась обминать пальцами.

— Тебя я не тронула. А из ведьмы, даже такой молоденькой и бестолковой, жизненные силы можно тянуть бесконечно.

— Погоди… ты же говорила, что я не ведьма!

— Мало ли, что я говорила, — матушка поморщилась. — И вообще, меньше слушай, что говорят люди. Они обычно редкостную чушь несут, так что смысла в их болтовне никакого. Так вот, дорогая, сила в тебе пробудилась и довольно рано. Как раз в том парке. Ты же не хотела, чтобы тебя увидели. Вот и отец тоже не увидел. Сила неразумна, поэтому и твоё желание выполнила, как выполнила. Я помню, вернулась, а ты уже… и сила такая неявная, но для меня сладкая… ведьма ведьме не друг, Ульяна. Запомни накрепко. Светлые и те грызутся, хоть и вежливо, с улыбочками… но и они случаем не побрезгуют. И я сумела эту силу придавить.

— То есть ты… ты специально? Говорила, что я слабохарактерная? Страшная? И всё вот это вот?

Матушка нервно дёрнула плечом. И как это расценивать? Подтверждением?

— Но зачем⁈ — получилось почти криком.

— Затем, что сила твоя не одну меня притягивала. Как и кровь. Приворот-то на кровь. И на силу. И тут вот такое сочетание. Почти как у меня. В общем, порой твой отец начинал видеть в тебе меня. И сперва это были проблески. То вспышки злости. То вдруг приступы обожания… когда я рядом, то ладно, наша связь держала. Но я же не могла постоянно рядом быть! Просто физически! Тем паче, что кому-то надо было делами заниматься.

— Ещё и делами…

— Как выяснилось, что иных интересов, помимо меня, у твоего отца не осталось. Сперва он как-то справлялся, но любой бизнес требует внимания. А ему не хотелось. Вот… сначала одна фирма разорилась, потом другая. А ему и плевать. Так что пришлось учиться, хотя в этом я ничего не смыслила. Да и… в любом случае, проблема не в бизнесе, а в силе. И чем ярче она разгоралась, тем притягательнее ты становилась. Поэтому пришлось принимать меры. Я не хотела доводить до беды.

— И ты…

— Я сделала так, что ты перестала верить. В себя. И сила притихла. Она ведь у нас крепко на веру завязана. И на душу. Потом он всё-таки умер, а я оказалась в сложной ситуации… но я сдерживалась, дорогая. Я знала, что если потяну силу из тебя, то шансов у тебя не будет.

— И поэтому отправила меня подальше. Выгнала из квартиры?

— Туда, где твоя сила могла очнуться.

— Ты нарочно сделала так, что я оказалась здесь⁈ В твоём доме?

— Скажи ещё, что плохо получилось. Я надеялась, что там ты придёшь в себя, очнёшься. Источник почует эту силу и отзовётся. И там уже как-нибудь…

— Но я не…

— Да. Ты «не». И не то, и не это. И застыла в своём киселе, жалко барахталась, перебиваясь какими-то случайными заработками. И ныла, ныла, страдала.

— Погоди. А морочницу… ты её привезла? Хотя чего я спрашиваю.

— Полгорода объездила, пока нашла. Решила немного подтолкнуть. Сила, пусть и спящая, тебя бы защитила. А заодно, почуяв реальную угрозу, глядишь и очнулась бы.

— И кредиты, и остальное… коллекторы… нападение на посёлок. Это ты?

— Я. Сила очнулась, ты вроде как-то и начала шевелиться, то вяло, того и гляди, снова ушла бы в нытьё и забытьё. А мне день ото дня хуже становилось. И демон этот мог появится в любой момент и предъявить права. И ты пошла бы с ним, как теленок на веревочке, потому что у тебя не хватило бы духу возразить, и я осталась бы… вот и пришлось искать способы.

— Да уж. Ты точно не мать года. А… бабушка? Остальные?

— Я попросила её приехать, — матушка поморщилась. — Я видела, что сама ты не справишься. А мне не веришь и помощи не примешь.

— Ты?

— Скажем так… она давно проявляла интерес, но некоторые договорённости и мы вынуждены соблюдать. Тогда, после свадьбы, мы многое высказали друг другу. И обе были по-своему правы.

— И при чём тут я?

— Скажем так… в дело вступила третья сила.

— Моя… прабабушка?

— Это мне она прабабушка. И то не уверена, что пра, а не прапра или прапрапра… там сложно всё. Она никогда-то не высовывалась из лесу. А тут вышла. Прямо на свадьбе… — матушка рассмеялась. — И как даст своей клюкой маме. Я до сих пор помню её удивление. Правда, потом и мне досталось. Она и сказала, что мы обе виноваты. Обе заигрались. И что узел завязывается такой, который теперь так просто не распутать. И что раз мы обе не видим, чего творим, то надобно нам держаться в стороне друг от друга. И матушке добавила, что ей бы давно пора понять, что нельзя за каждого и всякого его жизнь прожить. А потом взяла слово, что не станет ни она, никто другой мешаться в мою семью, пока сама не позову… вот как-то так.

— И она…

— Когда слово скреплено силой, его хочешь или нет, а сдержишь.

— А тебе что она сказала?

— Мне… да, сказала. Сказала, что путь я свой выбрала, да только и он может по-разному повернуть. И дальше всё зависит лишь от того, хочу ли я остатки души сохранить и в принципе… знаешь, всякие такие высокоморальные глупости.

Не глупости.

Отнюдь.

И матушка это знает. Вот только в жизни не признается.

— Но видишь? У меня всё получилось, — радостно произнесла она.

— У тебя?

— Конечно. Я свободна. А остальное… разберусь. А ты что носом шмыгаешь? Иди, давай… ни один прилив не длится вечно. И скоро источник потянет обратно. Так что, дорогая, не теряй время на пустые сантименты и пользуйся, что временем, что силой.

Матушка отвернулась от огненной реки и решительно шагнула к лесу.

— На свадьбу можешь и не приглашать.

— Я и не собиралась.

Ульяна вздохнула и подошла к берегу. Огонь кипел. И… и вот как отсюда воды зачерпнуть-то? Это ж ведро должно быть как минимум огнеупорным. А она вообще без ведра.

— Привет, — окликнули её с моста. — А ты кто?

— Ульяна. А ты?

— Алёнка. А ты в гости пришла, да?

— Не совсем…

Знакомая девочка стояла, будто и не замечая ни огня, ни жара. И мост вдруг притворился обычным, как и река, только вода по-прежнему была черна. Прям как шерсть кота, который тёрся у ног девочки.

— Я за водой.

— А! точно! Тут Калина сказала, что ты придёшь. И ещё сказала, что лучше бы твоего добра молодца сюда притащить. Что раз такое дело, то она вам искупаться дозволяет. А ты без него?

— Пока да…

— Жалко. Ни разу добрых молодцев не видела.

— Исправим, — Ульяна кивнула и, сделав глубокий вдох, потянулась. Искупаться? В огненной реке, которая разделяет миры живых да мёртвых?

Собственно говоря, почему бы и нет?