Ведьмы.Ру. 3

Глава 27 О некоторых особенностях и сложностях работы

Тигр не ответил, вместо этого он продолжил атаковать, запуская свои мускулистые лапы в те места, где я был секундами раньше. Его слоеная пасть, раздвигающаяся как жвала у жука-убийцы, клацала и капала ядовитой слюной.

Что вы знаете о тиграх

Наум Егорович снова задремал, правда, подумалось, что от этакой жизни и отупеть недолго, причём без всяких там препаратов. Спишь да ешь.

Ешь да спишь.

Санаторий, чтоб вас. И плевать, что строгого режима. Впрочем, Женек тоже не стал отказываться от тихого послеобеденного сна. Вытянулся вон на кровати, одеяльцем укрылся и сопит себе. Ну и Наум Егорович воспоследовал.

Проснулся он от шороха.

Глаза открыл и увидел мышь.

— Доброго вечера, — поздоровался он превежливо.

— Пи, — сказал мышь, изобразив поклон.

— Я тоже рад новой встрече, — Наум Егорович потянулся и сел. Голова была слегка ватной, как оно бывает после долгого внеурочного сна. Тело ленивым и мягким. И сам он ощущал себя расслабленным, что, с одной стороны, было категорически неправильно, а с другой — давно хотелось в отпуск.

А тут вроде и отдых, и в то же время в рабочее время. Да ещё и премиальные выписывают, за сложные условия труда.

— Он тоже рад тебя видеть, — отозвался Женька, потягиваясь и зевая во всю ширину пасти.

— Пи-пи! — мышь ударил кулаком в нагрудник.

— Он принёс свежую память. В смысле, для записей. Менять придётся.

Наум Егорович кивнул и пощупал голову. Вот надо будет сказать, чтоб в следующий раз придумали способ попроще, чтоб без регулярного членовредительства.

— Погоди, сейчас помогу, — ведьмак снова зевнул.

Зараза…

Теперь и Наума Егоровича повело.

— Пи, — мышь, забравшись на кровать, терпеливо устроился в ногах, откуда и наблюдал за действиями. — Пи-пи…

— В общем, твоя контора…

— Не моя. Я там временно.

— Нет ничего более постоянного, чем временное, — философски заметил Женька и на что-то нажал, отчего за ухом онемело, да и само это ухо перестало слышать. С другой стороны боли нет.

Хотя…

Наум Егорович чувствовал, как пальцы ковыряются в микроустройстве.

— Блин, кто это придумал… как оно вытащить.

— Нажать надо, — подсказал Наум Егорович, — погоди, я сам.

Он надавил на выступ, высвобождая бусину. А уже ведьмак сунул вторую.

— Так вот, они на связь вышли, так что теперь работаем как бы вместе.

Наверное, это хорошо.

Отлично даже.

— Гай Юлий принёс какую-то хреновину, которая усилит сигнал.

— Пи!

— Ага. И даст возможность подключиться к их компам. Правда, радиус небольшой, а тут сигнал глушат, но это временно… везут какой-то пробойник. Или что-то вроде… короче, к утру поставят. Главное, чтобы потом местные безопасники не засекли подключение к сети, но это уже не от нас зависит.

— А нам чего делать?

— Нам? Нам велено не лезть на рожон.

— И мы не полезем? — с некоторой печалью спросил Наум Егорович. Спать больше не хотелось, ужин… ладно, ужин — мероприятие важное, требующее присутствия. Но потом-то?

Валяться?

Снова спать? Нет, было дело, что Наум Егорович мечтал выспаться. Но он уже мечту исполнил.

— Пи! — жёстко сказал мышь, убирая бусину куда-то под кирасу. — Пи!

— На нижних уровнях усилители не работают. Там попробуют подключить через местную сеть, а дальше всё-таки с новым пробойником, в теории должно получиться, но не факт. Там в принципе техника часто из строя выходит, поэтому туда придётся самим, но это позже. Ночью пойдём, — успокоил Женька.

— Пи?

— От поддержки не откажемся. Я так и не понял, что там прячут. Только аккуратно. Не надо, чтоб вас засекли.

— Пи! — сказал мышь и исчез.

— Обиделся, — Евгений почесал макушку и передразнил. — Его подчинённые — опытные диверсанты… надо же, какие нежные. И сказать-то нельзя.

— Слушай, а это нормально, что ты мышиный понимаешь?

— Нет. Но не обращай внимания. Я даже по нашим меркам странный. А язык довольно простой. Главное, чтоб слух имелся.

Слух у Наума Егоровича имелся. Даже такой, что матушка в своё время долго маялась, выбирая, чем же ему заниматься, скрипкой или народными танцами.

Наум Егорович, вспомнив попытку совладать с инструментом, вздрогнул.

— Болит? Могу ещё заговорить.

— Да не, нормально всё. Чутка чешется и только. Скрипку вспомнил.

— Что, тоже пришлось?

— Дважды. Отец не выдержал. Сказал, что он лучше сам на танцы меня водить станет, чем это вот слушать. А ты?

— Пришлось. Матушка полагала, что игра на скрипке не только способствует развитию слуха, но и дисциплинирует.

Судя по всему, скрипка не оправдала возложенные на неё надежды.

— На вот, вытри, а то чуть подкравливает за ухом, — Женька протянул платок и прислушался. — Чуешь? Сила поулеглась. Та, нижняя. И это, мой друг, нехорошо… очень нехорошо. Кстати, сделай одухотворённое лицо. К нам гости.

И спешно вытянулся на кровати, дёрнув на себя одеяльце.

Теперь и Наум Егорович услышал шаги. А немота в ухе с глухотой вместе отступили. Он хотел было лечь, но потом передумал и, сдёрнув одеяло с кровати, спешно в него завернулся. Он аккурат успел встать и простереть руку к двери, когда та открылась, пропуская не одного доктора, но целую комиссию со Львом Евгеньевичем во главе.

— Доброго дня! — радостно произнёс Лев Евгеньевич и бровями пошевелил, будто намекая на нечто этакое, то ли тайное, то ли глубоко неприличное.

А может, всё и сразу.

— Доброго ли, — Наум Егорович ответил ему взглядом прямым и честным. — Я хочу заявить протест!

— Да неужели? И против чего протестуете?

— Против притеснения мышиного народа, — он попридержал одеяло, которое норовило сползти, несколько сбивая градус торжественности. — Понимаете, я лежал и думал, и думал, и думал…

— Это вы зря, конечно, — пробормотал здоровенный санитар в стороночку. Но стоило глянуть на него, как смолк и смутился.

— Веками человеческая и мышиная цивилизации развивались бок о бок! Мы ведь давние соседи по планете! А соседи должны жить мирно! Так отчего же мы позволяем себе этот геноцид⁈

Взгляды, которыми обменялись санитары, явно намекали, что особо буйствовать не стоит.

— Вы только подумайте, Лев Евгеньевич! Год за годом, век за веком люди убивали мышей! Упорно. Изощренно. Постоянно изобретая всё новые и новые способы! Разве это справедливо?

— Конечно, нет! — поспешил заверить Лев Евгеньевич. — И меня радует, что нашёлся человек, который затронул эту проблему, который не остался равнодушен. Мы должны всё обсудить. И с вашим соседом тоже.

— А с ним зачем? Он в мышах не разбирается.

— Да, конечно. Но вам в вашей борьбе за справедливость понадобятся соратники.

Санитарам приходилось держать лицо. И ребята искренне старались. Наум Егорович им даже где-то сочувствовал. Он бы вот точно не смог изображать такую вежливую заинтересованность.

— И потому, уверен, мы должна начинать с малого… пройдёмте.

— Куда?

— Недалеко. К первому корпусу.

— Там же ничего не работает?

— Уже работает… протянули резервное питание, поэтому не стоит переживать. Да и внизу всё и без того спокойно было.

— А зачем нам вниз? — осведомился Наум Егорович, на всякий случай делая шажок к окну. Пусть и с решеткой, но какой-никакой выход на свободу.

— Как зачем? Там ведь оборудование. Лаборатория. Вы же хотели поработать в лаборатории. Вот и предоставится возможность. Мне крайне необходима ваша консультация.

— Тогда ладно, — что-то подсказывало, что даже если Наум Егорович откажется, его всё равно отведут. — Проконсультирую. Но вы-то сам, что думаете о мышах?

— Эй ты, вставай, — санитар сдёрнул одеяло с Женьки. Вот если бы Наум Егорович не знал, он бы поверил этому испуганному взгляду. Женька втянул голову в плечи и тоненько сказал:

— Выпустите меня! Немедленно! Я буду жаловаться!

— Будешь, будешь… — буркнул санитар, поднимая его за шкирку. — Мышиному императору.

— Пи… — донеслось откуда-то из угла крайне возмущённое. И Наум Егорович с удивлением отметил, что прекрасно понял: случившееся будет доложено тому самому императору.

И жалоба тоже.

И неуважительное к его особе отношение.

Зря они, конечно. Может, он и мышиный, но ведь император же. К императорам надо относится с почтением.

— Давайте, вперёд… — Женьку подтолкнули к Науму Егоровичу. — И поторапливайтесь, у нас работы много…

Лужайка у дома была тиха и зелена. Ну и в целом со вчерашнего дня мало что изменилось. Разве что бросился в глаза огромный грузовик, который, нарушив правила, подогнали к первому бараку. Двери кузова были распахнуты и в них то ли пытались всунуть какую-то хреновину, то ли наоборот, вытащить.

— Господи! — Лев Евгеньич, увидев это, подскочил. — Что они творят⁈ Что вы творите!

Тонкий голос его сорвался на крик, а сам учёный бросился бежать, причём подскакивая, как козлик. А из грузовика вывалились чёрные витки провода, этакими уродливыми змеями.

— Вы мне сейчас все настройки собьёте! — крикнул Лев Евгеньич и снова подпрыгнул, кулаками потрясая. — Вам же было сказано, не начинать без меня! Что вы…

— Ишь, попёр, — задумчиво произнёс санитар и скомандовал: — Стоять!

Это уже предназначалось Науму Егоровичу и Женьке. Сам же тип вытащил пачку сигарет, глянул на них и, вздохнув, предложил:

— Будете?

— Тебя Евгеньич сожрёт за нарушение режима, — сказал второй.

Наум Егорович сигаретку взял, да и Женька не стал отказываться.

— Да ладно. Тут как бы его самого не сожрали, — отозвался охранник. — Ишь, засуетились… с чего бы?

И огонька дал. Дым был кисловатым и оставлял странное послевкусие. Хотя, конечно, курил Наум Егорович редко, но сигареты объединяли. Вон и Женька старательно пыхает, выдыхает клубы дыма. А тот, вместо того, чтобы развеяться, окутывает стоящих мягким облаком. Но люди будто не замечали.

— Так известно. Передислоцируемся. Что-то там не так пошло, — сказал тот, что с сигаретами.

— Там не так. Тут не так… валить надо.

— Ты чего?

— Того. Эта хрень ночью… слышал, что говорят?

— Ай, тут постоянно чего-то да говорят.

— Не скажи, — санитар покачал бритой башкой. — Дерьмо это из-под земли выплеснулось? Выплеснулось. И все эти глушилки ему до одного места. А значит, пусть Евгеньич кому другому на уши лапшу вешает, что они работают. Ни хренища они не работают… двое пропали? Куда? А вот понятно, куда. Та тварь сожрала, которую они прячут. Раньше ей людишек водили…

— Да хрень это всё! Сказки!

— Ага. Сказки… я тоже сперва так думала. Ты ж недавно, так? А я тут второй год. И я скажу так, что из тех, с кем я начинал, двое остались. А остальные где?

— Уволились. Текучка…

— Ну-ну… текучка. Попробуй уволиться. Так тебя и отпустили. Это нам твердят… был у меня дружок. Михеич. Вместе начинали. Толковый парень. Здоровый. Одного дня просто не проснулся. А на сердце не жаловался никогда. А оно вдруг раз и всё. Тут вон каждые пару месяцев медосмотр. Думаешь, просто так? От большой о нас заботы? Как бы не так. Нет… и пациенты. С вечера всё нормалёк. Бегать, может, и не бегает, но живой, ходит, дышит, кушает. А в подвалы спустят, вернут. И на утро — всё… видел, какой второй корпус маленький? А почему? А потому как мало у кого получается выжить.

— Ты… чего разболтался?

— Да молчать надоело! Всё надоело! Хоть ты иди сам сдавайся…

— Скажешь тоже.

— А чего не сказать? У меня руки чистые. Меня вообще в охрану нанимали. Сказано было, обеспечение безопасности… знал бы, что такое дерьмо, в жизни бы не согласился! Только как разобрался, что и к чему, спрыгивать уже поздно было. А в полицию думал. Так понял, что полиция им и сдаст. Небось, такие дела без крыши сверху не делаются. Так что… два варианта, или работать молча, или самому туда, вниз… а у меня семья. Дети.

Он нервно затянулся и выпустил дымок.

— Теперь вообще не понять, чего будет…

— Вахряков носится.

— А то. Ещё бы ему не носится. Это он думает, что самый умный. Хитрожопый он, а не умный. Нет, против Хозяина Вахряков — так, никто и звать его никак. Вот увидишь, на него всех собак и повесят.

Логично, если так-то.

И хорошо, что система пишет.

— Ну… так-то, наверное, да… или чего? А это что за хреновина?

Наум Егорович покосился на Женька, который не столько курил, сколько жевал сигаретку с видом презадумчивым. Надо полагать, нынешняя внезапная говорливость охраны — его рук дело.

Или не рук.

Дыма? Почему его сигаретка дымит, и так вот, красиво, завитками, будто дым этот нарисованный.

— А это… это та хренотень, чтобы тварюгу вывезти. У меня знакомец есть, из лабораторых… чего? Говорю ж, два года тут. И они не меньше… так-то они особо наших не жалуют. И не приветствуется это, чтоб, значит, дружбу водили и всё такое. Думаешь, с чего бы им жильё отдельное. Наоборот… в общем, сказывал, что когда эту штуку строили, то вниз хреновину спустили. Вроде как гроб. Этот… сар… сур…

— Саркофаг?

— Он самый. Только из какого-то то ли кристалла, то ли ещё чего. Ну для этой, как её… изоляции. Во! Там и серебро. И платина… охереть такая штука…

— Стоит небось…

— Ага. Так вот, её специально делали. А потом ещё одну, но поменьше. Этот их фаг излучение должен блокировать. Ну и глушилки, значит. На всякий случай. Сперва вроде и получалось. Они его там открывали… правда, что да как — не сказал. Клятвы…

Санитар затянулся.

— Но знаю, что когда у них цикл начинался. Ну, вроде как долгий эксперимент, когда саркофаг открывали, тут народец весь убирали. А потом целителей привозили. Специально. И увозили. Этот, мой знакомый, не любил говорить. И не мог. Так, прорывало иногда, когда совсем уж накипит. Вот он как-то обмолвился, что там вроде бы не всегда шпарит, а как бы время от времени. Что затишье случается. И раньше большею частью как раз затишье, месяца по два или даже три. А потом хлоп и выброс. А потом снова тишина…

— Что вы встали! — истеричный голос Льва Евгеньевича перебил разговор. — Господи! Ни на секунду оставить никого нельзя! Вы что, курите? Вы же…

— Курю! — с вызовом произнёс Наум Егорович, пытаясь вспомнить, что там ему говорили про его альтер-эго. Курит он или нет? И если нет, то получается, нехорошо. — Мне раньше врач запрещал! А теперь разрешил!

— Кто?

— Мыши. Мыши разрешили…

Глаз у Льва Евгеньевича дёрнулся. Нервная у него работа, однако.

— Всё! — рявкнул он. — Покурили и хватит… идём! Давайте, давайте… так, ты… как тебя? — он ткнул пальцем в санитара. — Веди их вниз! И давай, в первый приёмник…

— Обоих?

— Обоих! А я тут, пока эти идиоты чего-нибудь не разбили… скажи там, чтоб без меня в закрытую зону и соваться не смели! И давайте, шевелитесь… работы тьма… господи, зачем этот переезд? Панику на пустом месте…

И повернувшись к рабочим, снова заголосил:

— Да не трогайте вы основу! Не надо! Погрузчики где⁈ Я же… Где Проскудин, я вас спрашиваю? Он должен следить, а…

Его всё-таки выпустили.

Говоря по правде, Витюгин уже решил, что всё. Но нет. Осмотрели. Целитель что-то там колдовал. Потом допрашивали сперва Вахряков, а за ним ещё какой-то тип, незнакомый, но с глазами, смотреть в которые было страшно. И страх заставлял съёживаться, бормотать что-то, наверное, совсем не то, что тип хотел слышать, потому что он морщился.

А в конце концов, вовсе рукой махнул, мол, свободен.

— Иди, — Вахряков встретил на выходе. — В общем, носители собирай и сдавай.

— Зачем? А систему поднимать?

— Уже не надо. В другом месте поднимешь.

И по плечу похлопал покровительственно. И от этого прикосновения стало не по себе. В другом месте? Это значит… это значит, они переезжают? Все? Или… или не все?

И что будет с теми, кто останется?

— Иди уже, — Вахряков стёр улыбку. — И давай, пошевеливайся, если не хочешь остаться тут.

Прозвучало угрозой.

В серверной стоял привычный гул. Пахло нехорошо — пылью и чем-то химически-яблочным. Из мониторов работала лишь треть. Камеры и вовсе откликались через одну.

— Выпустили? — рыжий напарник широко улыбнулся. — А я уже волноваться начал! Тут от Евгеньича приходили, вниз надо. А у меня допуска нет. Вахряков сказал, что если ты не очухаешься, то мне придётся. А ты очухался…

— Очухался. Что тут?

— Так… обыкновенно. Тихо. Как обычно, короче. Так ты пойдёшь?

— Пойду.

— А мне чего?

— А чего ты делал?

— Ну… как-то вот… сидел. Что тут ещё сделаешь. Хотел по камерам прогуляться, но за периметр не выпустили. Сказали, что хрен с ними. И тут тоже велели не лазить, хотя явно частью проблемы с кабелем. А как я могу проверить работоспособность, если буду тут сидеть?

— Никак, — согласился Витюгин, на которого снова навалилась тоска. И на какое-то мгновенье всё вокруг стало безразличным.

Какая разница, что станет с ним.

И с этими людьми.

Все ведь умрут. Как Настасья. Так стоит ли сопротивляться?

— Эй, — рыжий дёрнул его за рукав. — Ты чего?

— Ничего. Голова чутка болит. Ты это, и вправду тут сиди. А лучше подыщи себе другую работу.

— Чего?

— Ничего. Пока можешь… кинь всё и сваливай. Желательно так, чтоб не нашли. Хотя… если переезд, то им не до тебя будет.

На Витюгина поглядели недоверчиво. И кажется, рыжий решил, что он, Витюгин, совсем умом тронулся.

— Контора эта стрёмная, — Витюгин в жизни бы не сказал такого, если б не тоска. И не безразличие. Что они с ним могут сделать? Убьют? Пускай. Тогда, глядишь, он снова Настасью встретит. А если убьют, то он сам станет жертвой. С жертвы же какой спрос? — И дела тут такие… я уже замарался по самое. А ты пока поверху ходишь. Так что есть время свалить. Ясно?

Рыжий кивнул.

И в глазах мелькнуло что-то такое… догадка?

— Но не сейчас. Сейчас точно не выпустят. Как смена закончится.

— Сверхурочку всем объявили, — перебил рыжий. — Но мне сказали, что вроде как командировка маячит. Обещали заплатить.

— Скажи, что тебе домой надо. Маму предупредить. Кошку пристроить. Что угодно. И сваливай. Ясно?

Кивок.

И такой, нерешительный.

— А ты?

— А я… я как-нибудь так, — Витюгин подхватил ящик. — Разберусь.

В первом корпусе его, как обычно, встретили. И повели по лестнице. Лифты, выходит, всё ещё не работали? Но на сей раз на лестнице этой было людновато. Санитары тащили вниз пустые коробки, а наверх — полные. Документацию вывозят? Похоже на то. Здесь все, считай, бумагой дублируется.

— Ну наконец! — Лев Евгеньич был тоже раздражён, что для этого, в целом крайне дружелюбного человека, было нехарактерно. — Я уж думал, что вовсе не придёте. Смотрите, для начала попробуйте извлечь информацию…

Ноут стоял на столе.

— … если не выйдет, то печально, но не катастрофично. Там всё равно ничего особо нет. А вот затем необходимо будет помочь с синхронизацией системы…

— Конечно, Лев Евгеньевич, — послушно ответил Витюгин. — Тоже задело?

— Задело, задело… это категорически не вписывается в общую концепцию, и я уверен, что природа выброса… — он осёкся, вдруг вспомнив, кому это говорит, и махнул рукой: — Давай, не затягивай тут.

И ушёл.

В кабинете стало как-то особенно тихо.

Тишина эта действовала на нервы, и потому Витюгин сделал то, что делал всегда: ушёл в работу. Тем паче, оказалось, что железо вполне себе в порядке.

Он хмыкнул.

И ещё раз, когда снял крышку, убеждаясь, что прав. Технику Витюгин понимал куда яснее, чем людей. И сейчас, стоило коснуться разъема с питанием, как он уверился, что именно вот здесь источник всех бед. Провода отошли.

Мелочь.

Неприятная, но не более того. Стоило устранить проблему, и ноут включился. Ага, система тоже в порядке, только…

Наверное, кто другой и не заметил бы.

Возможно, сам Витюгин тоже не заметил бы, если бы всё случилось день или два тому. Или заметил и доложил бы, как этого требовал протокол. А вместо этого он подпёр подбородок и задумался.

Докладывать?

Эта махонькая, но такая злопакостная программа не сама собой завелась. И данные она куда-то да передавала. Куда? Глушилки работают… работали во всяком случае.

А сейчас?

Не важно.

Он перевернул ноут и снова снял крышку. А вот и он, лишний элемент в структуре. Такой крохотный, сверхтонкий. Он о подобных лишь слышал, что, мол, ведутся разработки…

Ведутся.

Или уже привелись? Витюгин потёр подбородок пальцами. Возникло вдруг ощущение, что за ним наблюдают. И он не выдержал. Бросил взгляд на камеру, которая висела над дверью. Но нет. Темная. Слепая. Значит, выключена.

И что делать?

Кто бы ни пытался слить информацию с этого ноута, вряд ли он был другом Льва Евгеньевича. Вот только полезного на ноуте было немного.

Нет, тут они не найдут.

— Ничего, — Витюгин осторожно подхватил детальку пальцами, надеясь, что на деле та куда крепче, чем выглядит. И да, отлепилась легко. Входов и выходов нет, стало быть, надо просто разместить где-нибудь.

Губы его растянулись в улыбке.

Он точно знал, где.

— Что тут? — Лев Евгеньевич заглянул именно в тот момент, когда Витюгин возвращал крышку.

— Да ерунда. Проводок отошёл, питание не работало. Вот и разрядился. Я починил.

— Молодец. Теперь…

— В серверную надо заглянуть. В вашу. Там ведь основной массив. И если предстоит перемещать, то стоит задублировать. Мало ли, что в дороге приключится может.

— Да… действительно…

— Доступ нужен, — Витюгин вымучил улыбку. — У меня ж нету. Вы сами. Или пошлите кого, чтоб…

Сердце ёкнуло. А если и вправду поставят кого? Внизу по протоколу все работы велись под присмотром. Но нынешняя ночь действительно всё изменила. И Лев Евгеньевич, поджав губы, произнёс:

— Дверь открою. Разберешься?

Витюгин кивнул.

— Что-то нужно?

— Да нет… я подключу ко второму кругу системы, а там уже потоки синхронизирую. И задублирую.

Вот вроде умный человек, а с компьютерами не ладит, потому и кивнул с важным видом, мол, всё понял и согласен. Правда, отворяя защищённую дверь серверной, бросил строго:

— Не засиживайся там долго.

— Я лишь передачу настрою. Ну и гляну, чтоб работали…

Работали. Здесь воздух был каким-то особенно затхлым. И машины гудели натужно, словно им тоже было тяжело дышать этим тягучим, спёртым воздухом.

— Потерпите, — сказал им Витюгин и, оглядевшись, — камера имелась и тут — присел у первого блока, внимательно ощупав его. Он надеялся, что со стороны, если кто и наблюдает, его действия будут иметь смысл. Потом перебрался ко второму. Задумался. И сняв крышку у третьей машины, осторожно прилепил пластырь.

Вот так.

Отсюда будет доступ и к потоку, и к накопленной информации. А потом, вечером, если Витюгин жив останется, он и то, что прежде накопил, сольёт.

Он лишь надеялся, что в этом будет хоть какой-то смысл.