Был такой знаменитый человек Лев Николаевич Толстой. Он относился не к низшим слоям населения, но все равно ел землю и раз в неделю уходил из своего поместья в деревню к крестьянам.
О тяжкой судьбе русской классики и школьников, вынужденных её читать
Наум Егорович смотрел в окно. В общем-то, больше заняться было нечем. Правда, время от времени он подскакивал и начинал расхаживать по палате. Хотя, конечно, места в ней было не так, чтобы много. Она в принципе для хождения предназначена не была, но, во-первых, просто сидеть надоело и очень быстро. А во-вторых, поблескивающий красный огонёк под потолком намекал, что без присмотра их с товарищем по несчастью не оставили.
Хотя, конечно, странно.
Очень странно.
Так долго готовить операцию. Тщательно доводить Крапивина. Это ж дело не одного дня. Это ж надо и технику в квартире поставить, и оператора посадить, чтоб морально давил, лекарства подобрать. А главное, к сестрице Крапивина подход найти, подтолкнуть её к сотрудничеству. То, что она братца недолюбливала, это одно. А вот что на участие подписалась — совсем, совсем другое… в общем, сложно всё.
Замороченно.
И когда дело дошло до нужной точки, оказалось, что электричество обрубили.
Нет, оно, конечно, случаются и не такие форс-мажоры, но всё-таки, всё-таки… и в итоге важного человека, которого по-хорошему изолировать бы до постановки диагноза, пихают в какую-то конуру.
Даже не одиночную.
Вот не вязалось тут одно с другим.
Категорически.
В окно Наум Егорович выглянул для порядку, увидев лохматый куст, кусок газона и дорожки. Куст был тёмным, да и на улице уже смеркалось.
Хоть бы покормили, право слово.
И откликаясь на его мысли, дверь открылась.
— Доброго вечера, Николай Леопольдович, — радостно воскликнул уже знакомый доктор. — Соскучились?
— Вы удерживаете меня силой! — Наум Егорович насупился и руки на груди скрестил. — Вы обязаны меня отпустить!
— Ну что вы. Мы не удерживаем. Мы вас оберегаем от невзгод мира.
Ага, и решетки на окнах стоят для пущей надёжности, чтоб невзгоды точно в палату не просочились. А на двери ни замка, ни даже ручки. Так что открывается эта дверь исключительно снаружи. Но полотно, в отличие от тех, из первого корпуса, простое. Наум Егорович даже прикинул, что при необходимости высадит его.
Но эти мысли он оставил при себе и фыркнул, задравши подбородок. Он надеялся, что в достаточной мере выразил, что думает.
Надо было идти на театральный. В смысле, в кружок. Звали ведь. Даже роль обещали выдать. Ромео. Оно, конечно, не совсем в тему, но в целом умения пригодились бы.
— Вы сейчас находитесь не в лучшем состоянии, — мягко продолжил доктор. — Вам следует хорошенько отдохнуть. Расслабиться. Мы проведем процедуры…
— Какие?
— Разные. Массаж вот. У нас отличные массажисты. Иглоукалывание.
— Я против!
— Хорошо, без иглоукалывания. Капельницы, как полагаю, вы тоже не одобрите?
Наум Егорович кивнул.
— Видите, я готов пойти вам навстречу. Никаких капельниц. Никаких таблеток.
В еду, стало быть, подсыпать станут. Но тут уж без вариантов. Не объявлять же голодовку. Этак с них станется подойти к лечению куда более радикально.
— Мы с вами проведем сеансы медитации…
— Хорошо, — Наум Егорович тоже решил проявить гибкость. — На медитацию я, так и быть, согласный.
— Вот и замечательно… скоро будет ужин.
— Тоже хорошо. Я голодный между прочим!
— Прошу простить. В связи с сегодняшними… накладками в работе кухни случились перебои. А пока нашли надёжного поставщика в городе, пока договорились, пока вот заказ, выполнение… но ужин уже вот-вот… только вам для начала необходимо принять душ.
— Душ?
— Душ. Это когда вода сверху идёт. Тёплая.
— Я не сумасшедший! Я знаю, что такое душ! Но сейчас…
— А разве вам не хочется? — вкрадчиво поинтересовался доктор. — Всё же вчерашний вечер, да и ночь прошли… насыщенно. И утро. И вот уже снова к вечеру дело.
— Хочется, — Наум Егорович поскрёбся и проворчал: — Вот пока вы не сказали, так не хотелось! А теперь хочется!
— Вот видите. Тогда прошу, Пётр вас проводит. Помоетесь, переоденетесь…
— Зачем?
— Помилуйте, ну вы же чистый будете. Куда вам после душа натягивать грязную эту одежду. Ещё и рваную.
— Она моя! — Наум Егорович вцепился в рубашку, точно её собирались отнять вот прямо сейчас.
— Конечно, ваша… но вы не думали, что в ней может быть?
— А что?
— Да что угодно! Вы же хранили эту одежду дома, так?
Кивок.
— И как знать, не обработала ли её ваша сестра? К примеру, ядом?
— Что⁈
— Нет, нет… это так, предположение. Но даже вот взять те же голоса… существ… может, они спрятали в вашу одежду следящее устройство?
— Да-а-а? — протянул Наум Егорович, ощупывая край рубашки.
Следовало признать, что рубашка эта была изрядно заношена, не единожды штопалась, да и пуговицы на ней собрались разномастные, явно по принципу «лишь бы в петлю влезала».
— Ну вы же учёный человек! Вы же понимаете, что так просто высокие технологии не обнаружить. Поэтому логичнее всего что?
— Что?
— Просто сменить одежду! — радостно сказал доктор. — Поверьте, в нашем санатории заботятся о постояльцах.
И всячески их оберегают от жизненных невзгод. Причём явно, не принимая во внимание мнение самих постояльцев.
— Мы заказываем одежду у одного эксклюзивного поставщика. Только натуральные ткани. Ручная работа, но современный дизайн…
Не тот, который с чересчур длинными рукавами?
— Индивидуальный пошив. А какие мягкие халаты! Поверьте, вы в них влюбитесь…
— Ладно, — Наум Егорович решил не упрямиться. От психа обыкновенного до психа буйного рукой подать. Вместо этого он показал рукой на человека, который всё так же лежал на боку. — А это кто?
— Это… это… — глаза доктора забегали. — Это… ещё одно обстоятельство непреодолимой силы. Поверьте, он вас не побеспокоит. Он будет спать…
— Всё время?
— Конечно.
— Это ж не нормально.
— На первом этапе лечения, которое он проходит, это как раз вполне нормально. А как только починят проводку, мы вас расселим. Нам жаль, что вы вынуждены претерпевать такие неудобства… но увы, к сожалению, иных вариантов нет…
Наума Егоровича подхватили под локоток и вывели из палаты. А дверь в неё прикрылась с едва слышным щелчком. Мигнула красная лампочка на кодовом замке. Ага, и над дверью тоже камера имеется. Правда, явно прикрученная впопыхах, а потому глядела она не в проход, а куда-то в сторону и в потолок.
Ремонт до душевых не добрался. Во всяком случае, что-то подсказывало, что эта желтоватая плитка помнила иные времена. А вот поблескивавшие глянцем краны не слишком сочетались с темными трубами. Но вода имелась, причём даже горячая.
И это хорошо.
Одежду Наума Егоровича прибрали, а в предбанничке, на низенькой лавке, оставили новую: просторные полотняные штаны и такую же рубашку. Ну и обещанный халат имелся, из какой-то мягкой ткани, он и вправду был весьма приятен. Наум Егорович даже подумал, что надо будет его потом, по окончании операции с собою прихватить. Потом тут же устыдился.
А следом заметил, что халат имеется, но вот пояс к нему выделен не был.
В комплекте к одежде шли резиновые тапочки весёленького лазурного цвета.
По размеру.
А вот одежда даже великовата местами, но это так, мелочи.
— Вот видите! Совсем другой человек! — радостно воскликнул доктор. — Если хотите, можем посетить парикмахера!
— А у вас и он есть?
— Конечно! И на маникюр я вас запишу. И на педикюр. И на спа-процедуры…
Ага, если так-то, можно поверить, что и вправду санаторий. Как-то оно… чересчур для дурдома.
А сосед проснулся. Он сидел на кровати, чуть покачиваясь, и взгляд его был рассеян.
— Он проснулся! — сказал Наум Егорович, для верности указав на соседа пальцем.
Кстати, того тоже успели помыть да переодеть. Вот только одежда была явно великовата, а потому широкий ворот рубахи съехал на плечо, обнаживши его. В дыру проглядывала часть татуировки.
— Не стоит переживать. Мы просто провели с вашим соседом гигиенические процедуры. Вы же не хотели бы, чтобы он вам тут вонял?
— Нет, — сказал Наум Егорович.
Без соседа было бы проще.
Или… с камерой, которая ведёт постоянное наблюдение, не больно-то погуляешь. Да и дверь, которая снаружи запирается, вполне себе аргумент. А вот соседа и порасспрашивать можно. Если, конечно, его опять чем-нибудь не накачают.
— И поужинать ему надо. Нехорошо людей голодом морить, — сказал доктор и повернулся было к двери.
— А тут что, столовой нет? — поинтересовался Наум Егорович.
— Боюсь, что нет.
— А почему? В санаториях столовые есть! Я знаю.
— Это в обычных они, конечно, имеются. А наш… эксклюзивный…
Эксклюзивный санаторий строгого режима.
Звучит.
— И наши посетители предпочитают уединение. Поэтому мы подаём обеды и ужины в палаты.
— А завтраки?
Мало ли, вдруг в этой эксклюзивности и завтраки не положены. Хотя жаль. Общая столовая расширила бы возможности. Глядишь, и получилось бы снять кого из местных клиентов.
— И завтраки в том числе. А также вторые завтраки, полдники и кефир перед сном.
Эк они… Вот вроде и понимаешь, что вне закона, а туда же. Кефир перед сном. Прям повеяло подростковыми воспоминаниями и больничкою, в которой тоже перед сном кефир давали.
— Кефир — это хорошо… это отлично. Несите.
— Кефир?
— Ужин! — рявкнул Наум Егорович. — А то я прям изголодался весь. И он тоже, небось.
— Да, да, сейчас подадим…
Ужин и вправду привезли практически сразу. На отдельных тележках. Одну подкатили к кровати Наума Егоровича, на которой появилось пухлое стёганое покрывало. Да и свежее бельё с милыми зайчиками.
— Приятного аппетита, — сказал Пётр, занимая место у двери.
— А вы что, так и будете смотреть?
— Да.
— А я не хочу, чтоб на меня смотрели! У вас глаз недобрый! Оба глаза! Но левый хуже!
Пётр сделал вид, что не услышал.
— И вообще, я не могу есть, когда на меня пялятся!
И теперь не возымело.
— Выйдите! — взвизгнул Наум Егорович, надеясь, что прозвучало истерично. И в комнату заглянул доктор:
— К сожалению, согласно правилам внутреннего распорядка потребление пищи должно проходить под наблюдением младшего медицинского персонала, — произнёс он. — Так положено!
— Зачем?
— Для вашей же безопасности. В прошлом году наш гость подавился вишенкой. И едва успели спасти. Теперь мы бдим.
Бдят. Конечно. Небось, какой-то пакости насыпали, а теперь вот бдят, чтоб съели. И наверняка, если Наум Егорович попробует поменяться с соседом, это пресекут.
— Я не люблю такой компот! — Наум Егорович поднял стакан. Пластиковый, к слову. Тоненький и хрупкий. Таким не повоюешь.
— Увы, сегодня только этот. Завтра вы сможете сделать заказ из меню…
Всё-таки терпеливый он человек, этот доктор. И хорошо. На зоне терпение очень даже пригодится.
— Ладно, — Наум Егорович выпятил губу и, наклонившись, понюхал. Еда ожидаемо пахла едой. И да, вполне себе… тефтели в сливочной подливе. Гора свежего пюре, с которого стекали желтоватые реки подтаявшего масла. Салат из свежих овощей. И кусок торта. Порции тоже немаленькие.
— Приятного аппетита, — доктор едва заметно кивнул Петру и удалился.
Было вкусно. Наум Егорович искренне пытался почувствовать в еде что-нибудь такое, зловещее, но чувствовал лишь приятную и привычную вкусовую гамму.
— Спасибо, — сказал он, промокнув губы салфеткой. И Пётр, кивнув, вытащил тележку в коридор. А потом вернулся за второй.
Кстати, пусть сосед и выглядел донельзя сонным, но съел всё, что дали.
И икнул.
— Если вам что-то понадобится, — Пётр толкнул к двери тележку. — Зовите. Но лучше вон, прилягте, полежите. Вам док отдыхать велел.
Спорить Наум Егорович не стал. Он снял халат — жалко будет вымазать этакую красоту — и тапочки, после чего прилёг на кровать.
Сосед, к слову, тоже последовал совету, широко и заразительно зевнувши.
Наум Егорович лёг ровненько, вытянул ноги и замер. Нет, этак свихнуться можно… чтоб… группу вызвать, что ли? Той дряни, внизу, хватит дело завести. И по-хорошему пора бы, но Наум Егорович отчего-то медлил. Лежал вот, сонный и осоловелый, пялился на пальцы соседа. Пальцы на ногах были длинными и тонкими.
И ещё татуировками покрыты.
Чёрными.
— Глаза прикрой, — донёсся шёпот. — Не знаю, как тебе, но мне снотворного сыпанули от души…
Чтоб.
Если так, то да, ожидаемо будет, что Наум Егорович уснёт. Он последовал примеру. Лежать с закрытыми глазами было скучно, и Наум Егорович принялся мысленно перебирать родню, которую надо было разделить на ту, что получит приглашения, и на всякую иную. При этом каким-то чудом следовало сделать так, чтоб первых было не слишком много, а вторые потом не обиделись. Оно, конечно, не он этим заниматься станет, а супруга с дочерью, но чисто теоретически задача хорошая.
Щелчок замка он услышал, как и то, что дверь открылась. И человека вошедшего ощутил. Пётр? Искушение открыть глаза было огромным, но Наум Егорович заставил себя лежать неподвижно.
Лица коснулось что-то мягкое, едва ощутимое, будто тёплый ветерок лизнул.
— Ну что? Спят? — этот голос принадлежал доктору.
— Само собой. Куда они денутся-то… по дару — ноль-ноль, — а это уже Пётр.
— Ожидаемо. Хотя… Вахряков мог и сюрприза подгадить. Но если ноль, уже легче.
— И чего делать будете, док? Этот ваш… Крапивин и вправду кукушку словил.
— Не мой он, Петя, не мой… а делать? Тут всё просто. Думаешь, в медицине сильно иначе, чем в армии? Нет. Что скажут, то и будем делать.
— И чего?
— Пока велено подождать. Сон, отдых. Глядишь и прояснится сознание…
Над Наумом Егоровичем склонились. Он порадовался, что замедлил дыхание и сердцебиение, а то неудобненько бы вышло.
— А нет?
— На нет, как говорится… сам понимаешь. Не попадёт в исследовательскую группу, пойдёт в подопытную. Производство у нас тут безотходное.
Сердце ёкнуло.
А в голове почему-то засела мысль, что бабу Маню, которая супруге приходилась троюродною тёткой, никак нельзя звать. И ест много, и характер поганый, вследствие которого, что бы ты ни сделал, всё одно виноватым останешься. Вот её бы в подопытные.
Её даже не жаль.
Почти.