Вадбольский 5

Глава 4

Стол наискось от нашего занимают четверо мужчин, что не смотрятся местными работягами. Скорее, ближе к элитной гвардии местного боярина, видно как по рослым и крепким фигурам, так и по прицельным взглядам, когда сразу оценивают мощь противника, а противник у них здесь только один.

Половых подбежали сразу двое, угодливые, припомаженные волосы блестят от масла, склонились в поклонах.

Вообще-то я, как самец, должен заказывать для женщин, но Глориана и не думает выпускать власть даже в такой мелочи, начала заказывать себе и подругам, а я, оставшись в хвосте, смиренно попросил себе свиную вырезку с гречневой кашей, которую предпочитаю всяким изысканным гарнирам.

Иоланта заказала курицу с маслинами, Глориана тартар из лосося и устрицы на льду, из горячего — филе телятины в сливочном соусе, а на десерт шоколадный фондан. Анна хоть и бережёт фигуру, но взяла кремовый ризотто с трюфелем.

Свиная вырезка оказалась нежнейшей, такую и в Петербурге не стыдно подать в лучшем из ресторанов, я слопал с удовольствием, а на десерт велел подать кофий со сливками и пирог с черникой.

Кофия, естественно, не нашлось, не столица, пришлось довольствоваться чаем, но тоже хорош, а пирог так вообще вне всяких похвал.

Насыщаясь, я заметил, что все четверо могучих мужиков поглядывают в нашу сторону всё чаще, точно не земледельцы или извозчики, морды уже покраснели от выпитого и съеденного, на столешнице не кружки с пивом, а две литровые бутылки вина, ещё одна пустая под столом.

Один начал было приподниматься, глядя в нашу сторону, но собутыльники ухватили за плечи и усадили обратно. Некоторое время пили почти молча, лишь перебрасывались короткими репликами, наконец, поднялся другой, такой же громадный, но постарше, на суровом лице волчье выражение, стряхнул ладони тех, кто пытался остановить, пошёл в нашу сторону неспешно и уверенно, как айсберг на охоте за круизными лайнерами.

В зале затихли разговоры, даже всякое движение замерло, все повернули головы в нашу сторону и смотрят с жадным ожиданием.

Ещё двое, решившись, рывком поднялись из-за стола, оставив одного сторожить недопитое вино, на середине зала догнали вожака и пошли по бокам от него, почтительно приотстав на полшага.

Я поднял голову, во взгляде могучего вожака большими буквами написано: шёл бы ты, парниша, от неприятностей. Я ответил так же молча: даже полицию не побоишься? В его глазах прочёл победное: полиция сюда не заходит, а если случится что, явится только утром, а мы найдем, что сказать, мы же все здесь местные…

Я вздохнул, вытащил из незримой барсетки меч из блистающей и неведомой здесь нержавеющей стали, сверкающий, словно прямо из сказки, молча поставил у ноги, прислонив к столу.

Шаги троих героев замедлились, на полдороге к нашему столу все трое остановились. Я вспомнил Уайльда «…Он не был больше в ярко-красном, вино и кровь он слил», а говоря по-крестьянски, морды стали бледными, дружки раньше атамана сообразили, что за один такой меч можно купить весь этот ресторан, а это значит, за столом не просто богатые и хорошо одетые горожане, а очень даже знатные, их тронь — сегодня же явятся гвардии их Родов и вырежут под корень как обидчиков, так и родню.

Иоланта смотрела с иронией, как герои стали меньше ростом и торопливо попятились, стараясь не привлекать внимание, а то вдруг встану и пойду к ним интересоваться, что хотели.

— Вадбольский, — произнесла она разочарованно и перевела взгляд на меня, — что это с вами? Я ждала, что встретите своими знаменитыми ударами!.. Зубы посыплются градом…

Я кротко закончил фразу:

— … ругань польется рекой. Грешен, ваше высочество. Чуть было не… Но потом устыдился, аки Василий Блаженный. Они же человеки, члены нашего богоносного в чём-то народа, хоть о своей высокой роли и не догадываются. Скромные.

Она мило надула губки.

— Значит, я неумная?

— Вы красивая, — утешил я. — Умных женщин боятся. С дурочками проще. А если ещё и красивая… Ух как кому-то повезет!

Она весело расхохоталась, посмотрела на подруг. Те не выглядят разочарованными в своих ожиданиях, но на меня стали посматривать с неясной заинтересованностью.

Наконец Глориана поинтересовалась с некоторым колебанием в голосе:

— Вадбольский умнеет?

— Не оскорбляйте нашего героя, — сказала Иоланта с укором. — Это у него временное. Зачем мужчинам умнеть, если у них мечи?

— Мечи, — повторила Глориана медленно, — Вадбольский полон тайн.

Я промолчал, у меня ещё полчашки чая, да пирог не могу оставить недоеденным, я хозяйственный, ничто не должно пропадать, раз уплочено.

Сюзанна поглядывала с некоторой иронией, вот уж для неё вроде бы ничего нового не покажу, заметила только мирно:

— Рука бойца колоть устала? Или слишком уж размечтался о чудовищах из преисподней, а здесь ему неинтересно…

Я вздохнул, ответил с печалью:

— Вы правы, ваше сиятельство, в бозонном мире преисподней никаких чудовищ, даже червяков. Но, похоже, там вселенная тоже стремилась выйти на более высокий уровень, но не шмогла, не шмогла… Не потому ли такой интерес к нашей?

Иоланта сказала живо:

— Ничего не поняла, барон.

— Для благородных, — пояснил я, успел заменить «для женщин», — выдам лайт-версию. Из всего-всего, что мы встречали в Щелях… нет ни монстров, ни чудовищ.

— Барон!

— Всё верно, ваше высочество. Те зверюшки все наши. Даже самые страшные. Привычные земные, только малость изменённые…

Она сказала оскорблёно:

— Ничего себе, малость!

Я сказал поблажливо:

— Некоторые чуть побольше в размерах, а так у нас на всех морях электричеством бьют, в пустынях кислотой плюются, и чего только не делают! Отсюда вывод: та вселенная, что в Щелях, сама создать не смогла, заинтересовалась нашими. Ещё не понимает, что это за, биологическая жизнь вообще за рамками понимания, так и хочется сказать, что Господь Бог сделал из ничего…

— Из глины, — подсказала Иоланта наставительно. — Библию знать надо!

— А вот параллельная вселенная, назовём её бозонной, — продолжал я, — даже понять не может, как это из неживого получить живое. Видимо, Бог у них… не настолько… да, не настолько. Сейчас пытается взаимодействовать с нашей биологией, экспериментирует наугад. Как делает эволюция, только чуть быстрее.

Глориана сказала скептически:

— А почему с нами, людьми, не взаимодействует?

— Ваше высочество, — сообщил я. — Мы только-только выпрыгнули из звериного мира, с нами просто не успели. Динозавры появились для бозонного Бога с неделю или месяц…

— Это как?

— У него другое восприятие времени, — напомнил я. — Вы видели как слон двигается? Потому и живёт сто лет, а мышь в сто раз быстрее, зато живёт два года. А бозонная вселенная… она побольше слона и возраст её около четырнадцати миллиардов лет, совсем молодая ищщо.

Сюзанна слушала-слушала очень внимательно, наконец обрадовано вскрикнула:

— Я всё ждала, когда же хитренько так перейдёт к их вечно мужской теме! Ну не мог, не мог! Никто из мужчин не удержится!.. Вот уже про слонов и мышей, а потом начнётся сползание на темы…

Все закивали, лица озарились светлыми понимающими улыбками, ну как же, это ж обязательно! Всё, что мужчины говорят и делают, это только для того, чтобы заставить женщин раздвинуть ноги, все ведут только к этому.

Я потряс головой, пытаясь понять связь бозонной вселенной со слонами и плотскими желаниями вдуть им всем, очень уж тут жарко, влажно и все сами готовы сбросить лишнюю одежду. Ага, так это они сами подсказывают мне, направляют, чтобы не слишком уклонялся от главной мужской цели в жизни, а то слоны какие-то, мыши…

— Раскусили, — сказал я разочарованно, — а я хотел пофанфаронить, какой я умный

Глориана взглянула на часики.

— Ого!.. Пора спать, утром надо пораньше. Хотя Щель сразу за городом, но пока соберемся… На рассвете выходим.

Иоланта сказала жалобно:

— Глори…

Глориана вздохнула.

— Ладно, просто утром.

Они ушли по лестнице наверх, где на втором этаже снятые ими комнаты. Шофёры уже в холле, потянулись следом, им предстоит охранять покой своих хозяек в коридоре, а вздремнут разве что на широких лавках, там вдоль стены несколько штук.

Как только все скрылись наверху, я перестал делать вид, что вот-вот тоже поднимусь в свой номер и рухну в постель, вышел на крыльцо в непроглядную ночь, которую чуточку разгоняет фонарь у входа, а дальше тьма кромешная, хотя для меня ну совсем не тьма, тем более не кромешная, какое-то слово недоброе, чем-то опричнину напоминает.

— Мата, — сказал я строго, — бди!.. Мы же такая приманка, видишь?..

— Будете ждать здесь?

— Что ты — испугался я, — это будет некрасиво. Здесь и так лёд не скололи со ступенек, а если там будут вывалившиеся кишки, то любая барышня поскользнется!

— Опять в тёмный переулок? — спросила она.

— В этом наша жизнь, — заверил я.

— Рациональнее встретить здесь.

— Рациональность сделает мир правильнее, — согласился я, — но не счастливее.

— А что такое счастье?

Я не стал ломиться в расставленную ловушку, сказал мирно:

— Ты моё счастье, лапушка. Но во властелины мира лезешь рано. Оглянись, вся рациональная вселенная против человека! А мы побеждаем только потому, что нам пофигу любое рацио. Грудь в крестах, либо голова в кустах! Нас ведёт великая Идея, сути которой не понимаем, но верим, потому что абсурдно!

Она, малость прибалдев, поплыла надо мной на высоте метров пятьдесят, а я прошёл по тёмной улице, для меня ну совсем не тёмная, свернул в один из переулков, потом ещё в один. Там с обеих сторон совсем глухие стены, снега навалило, тропка для одного человека едва притоптана, даже конь с санями завязнет.

За спиной услышал торопливый топот и скрип снега. Здесь, вдали от Петербурга, где вечно сыро и слякотно, и воздух свеж, и снег как снег, никаких соплей на дороге.

Тупые, подумал я с отвращением. Даже в голову не пришло заподозрить, что я не зря сунулся в глухой переулок, что вообще может оказаться тупиком. На одних инстинктах бросились следом, таким в самом деле можно не давать размножаться, чтобы в генетический код не вносить мусор. С другой стороны, и от дураков дети иногда бывают умные, вот уж загадка природы…

— Стой, — крикнул один, хотя я и так стою, обернувшись к ним лицом. — ты нам нужен…

Но не вы мне, ответил я про себя. Был соблазн красиво выхватить глок, четыре выстрела в упор, и проблема решена… Но в ночной тишине слышно далеко, а этих четверых кто-то послал, а ещё, может быть, наблюдатель смотрит издали как всё будет сделано, и поймёт, почему сделано не так, как мыслилось кому-то наверху.

Я стою, чуть пошатываясь, так удобнее, взвинчиваю метаболизм, эти четверо всё больше замедляют бег, вот уже словно идут в реке по грудь в воде…

Пальцы ухватили рукоять меча в барсетке, одним движением выхватил и сразу же ударил слева направо. Безжалостное остриё крайнему снесло череп, второму врубилось в плечо и застряло в середине груди.

Я выдернул быстро и без усилий, оставшиеся двое только выпучили глаза, холодное лезвие снова пошло в сторону самой высокоорганизованной материи, что истребила всех соперников, и теперь для самосовершенствования должна истреблять друг друга, иначе не достичь нам высокой культуры и одухотворённости.

На этот раз руки тряхнуло заметнее, но не обязательно было рассекать тела как сочные стволы подсолнуха.

— Позер, — заметила Мата Хари.

— Лишать жизни нужно красиво, — возразил я. — Хоть какое-то оправдание! Простое убийство недопустимо для культурного человека. Человеку нельзя опускаться до трилобайта. Трилобита, по-местному. Там ещё есть?

— Есть. Не человеки, как ты говоришь, а простые единицы вроде единичек и нулей. Только нулей больше. Почти все нули, справишься. А вот если не единицы, а интегралы…

Я фыркнул.

— Какие интегралы, даже таблицу умножения не знают! Таких убивать можно и нужно.

Она заметила резонно:

— Таблицу умножения во всей России человек сто знает!

— Да? — спросил я озадаченно. — Тогда…

Она сказала быстро:

— Вон там на крыше!

Я отшатнулся, а с тёмной крыши гулко грянул выстрел. Картечь мощно посекла кирпич на том месте, где я стоял секундой раньше, пара крошек простучали по моему лицу, как по чугунной морде коней у Преображенского моста.

— Извини, — сказала она виновато, — как он пробежался по крыше так шустро по темноте… Луну подсветить можешь?

— В этой глуши? — удивился я.– Ладно, не я это начал, но я закончу.

Во второй группе оказалось семь человек, на этот раз я завел их подальше, там выхватил глок.

Вечный вопрос насчёт твари дрожащей из плоскости юмора вдруг перешёл в серьёзу. Раньше я был полностью защищён от этих мерехлюндий, поумнее меня решали, каким быть миру, а моё дело телячье: наелся — и в хлев. Конечно, малость поработав, где указано и сколько отмеряно.

Но здесь я и есть самый знающий! И с ужасом вижу, знать одно, а жить, как жил как-то стрёмно, потому что все по другим, старым, проверенным, надежным, а я вот не просто умный, но мне и поступать надо либо по уму, либо… ну, как все человеки, что совсем недавно произошли от обезьянов, нам многое всякого можно, что вообще-то нельзя.

Я вот и поступаю, уже и ужасаться перестал, что уложил семерых и не бегу исповедоваться психологу. Переступил через тела, стараясь не вступить в тёмные лужи крови, я людей никогда не убиваю, иначе меня самого убьёт шок, я ж такой ранимый и трепетный, я просто устранил живую силу противника.

Сила вообще недостойный атрибут культурного человека. Я на обратной дороге перекладывал с места на место целые слои культурных ценностей, какие же они все хрупкие в сравнении с лукуллизмом, впереди, ближе к зданию гостиницы неприметная беседка, вся увитая плющём и виноградом, из-за чего почти скрыта снегом, но я ощутил как через щели едва слышно пахнет животным теплом и пряными духами.

Я шёл мимо, даже не пытался заглянуть, но снег скрипит под моими конечностями мощно и угрожающе, дверь резко распахнулась, едва не задев меня по лицу.

В беседке парочка, явно только-только приступают к совокуплению. Мужчина со сдавленными проклятиями выскочил, старательно закрывая лицо одной рукой, а другой придерживая спадающие брюки, я быстро сориентировался, видя распалённую поцелуями и жамканьем женщину, сказал галантно:

— Мадам, спокойно, я Дубровский!.. Не я это начал, но я закончу, мужчины обязаны поддерживать друг друга. Это наш командный долг!

Она, лежа на спине с раздвинутыми ногами, торопливо попыталась одернуть задранное ей до подбородка пышное платье, но я моментально воспрепятствовал, мужское братство выковывалось веками, даже тысячелетиями, нельзя оставлять женщину в таком состоянии, у неё может случиться нервное перенапряжение и когнитивный диссонанс, потому я действовал быстро и умело, нас этому ещё в школе учили и закрепляли на внеклассных занятиях, хотя кто из нас любит обязательные занятия под надзором старших?

Всё-таки, несмотря на её стресс, я сумел вызвать нужную реакцию, анатомию знаем, женщина задышала чаще, выгнулась дугой, в какой-то момент даже обхватила меня руками, стиснула и тут же отпустила, обмякла, всё ещё часто дыша и раскрасневшаяся, как только что распустившаяся роза.

— Койтус, — сказал я, слезая с неё и застегивая брюки, — нужное дело для цвета лица или улучшения липидного обмена. Позвольте представиться, я барон Юрий Вадбольский…

Она торопливо приводила себя в порядок, то и дело пугливо поглядывая на дверь беседки, наконец подняла на меня озабоченный взгляд.

— Барон, — голос её прозвучал с милой хрипотцой, но чувствовалось, что в обычном состоянии это типа меццо-сопрано, — я впервые в жизни в такой…

Слово «обалделости» женщины знают, но оно полуприличное, потому договорила тем же милым голосом:

— … растерянности.

— У красивых и умных женщин, — сказал я проникновенно, — много чего в жизни впервые, только у дур всегда одно и тоже: дом, семья, дети, приёмы, больничная койка…

Она поправила чуть сбившуюся прическу, выпрямилась, не дюймовочка, достаточно рослая и статная, мелких графинь ещё не встречал, генетический отбор всё ещё идёт, взглянула на меня в упор большими серьёзными глазами. Аромат духов постепенно выветривается, похоже, ими пользуется тот сбежавший щеголь.

Прежде, чем заговорила, я сказал негромко и с сочувствием:

— Можно считать женщин, изменяющих мужьям, суфражистками и борцами за свободу от угнетения мужчин?.. Абсолютно можно и нужно, это же изъявление протеста в единственно доступной форме, заявка на то, что и женщина должна иметь те же права не только кокетничать и строить глазки, но и завалить понравившегося мужчину, задрать ему подол… гм, в общем, оседлать и решительно доказать заявку на равноправие.

Её алые щёки покраснели ещё больше.

— Барон! Что вы себе позволяете! Как это, оседлать мужчину?

— Я вам покажу, — пообещал я. — Это и есть доказательство равноправия хотя бы в интимной области. Курочка по зернышку клюет, а потом весь двор в суфражизме! Следующий шаг убежденных в своей правоте женщин — с протестами к зданию Сената!.. Женщина имеет права!.. Могу я поинтересоваться, с кем имел честь… общаться так мило?

Она сердито мотнула головой.

— Нет!.. Лучше этот стыдный момент оставить и забыть. Простите, барон, я вынуждена вас покинуть. Надеюсь, больше не встретимся.

Она выскочила, подобрав с двух сторон юбки, я проводил её сожалеющим взглядом, хотя и царапнуло слово «момент». Я хоть и спешил, но не мог оставить женщину без разрядки, так нас учили в старших классах, и потому подготовка длилась больше, чем момент, ну да ладно, мы многие шпильки в свой адрес, даже нечаянные, прощаем женщинам.