Вадбольский 5

Глава 10

Сзади подошёл один из императорских чиновников, сказал почтительнейшим голосом:

— Господин Вадбольский, я приношу нижайшие извинения, но всем нам придётся немного подождать.

— Что-то стряслось?

— Нет-нет, ничего важного. Просто в зале, где предполагалось провести церемонию, сейчас плановая реконструкция. Вам, похоже, выделят Николаевский зал.

— Э-э…

— Это, конечно, не Тронный, уж простите, но обстоятельства…

Ещё бы, подумалось злое, ещё бы Тронный, где величие и громадьё власти, одних люстр, размером с ту, что в Большом театре, две длинных шеренги, я всё думал, как зажигают свечи на такой высоте, где ещё и сами люстры многоярусные. Да за помолвку в Тронном я всю жизнь буду в долгу.

Наконец примчался ещё один взмыленный чин и торопливо подтвердил, что нам от щедрот выделили Николаевский зал, там и просторно, и под стенами диваны и роскошные сиденья в золоте и бархате, усталые и престарелые родственники могут сидя созерцать церемонию, внимать речи императора, Самодержца Российского.

Молчаливый камер-юнкер тем временем препроводил меня в очень уютную комнату для гостей, солнечный свет через широкие окна заливает помещение, малахитовые колонны сияют таинственно волшебным огнём, будто зелёное пламя горит внутри, а всё остальное в золоте: высокий свод, стены, даже пол выложен из таких пород дерева, что сияет чисто и радостно, словно покрыт стопроцентным золотом.

Стулья и диваны с красной тканью, остальное всё в золоте: спинки, подлокотники и даже ножки.

Под одной из стен на постаменте две громадные чаши из изумрудно-зелёного малахита, только ручки по бокам позолочены, по красоте исполнения похожи на те, что Данилка Недокормыш подсмотрел у Хозяйки Медной Горы.

В гостиной пока что пусто, камер-юнкер деловито пояснил:

— Гости пока что по указанию императора собираются в Военной галерее двенадцатого года. Её украшают триста тридцать два портрета величайших героев Российской Империи. Можно не спеша ознакомиться с лучшими работами наших художников. Кстати, в галерее есть портреты князя Долгорукова и князя Вадбольского. Они расположены на стенах один против другого.

— Символично, — согласился я. — Мне пойти к гостям?

Он чуть помедлил, оглянулся.

— С вами хотел переговорить один человек…

Сердце моё стукнуло чуть громче в радостном предчувствии, вот оно не знаю что, но обязательно сорвёт помолвку!

В распахнутые двери из соседнего зала вошёл быстрыми шагами высокий поджарый мужчина с проседью на висках, я узнал Максима Долгорукова, недавнего наследника Захара Долгорукова, а теперь, стало быть, главу их рода.

Я присматривался к этому Максиму, стараясь понять, насколько радость от освобождения кресла главы рода входит в столкновение с необходимостью продолжать ненужную ему борьбу.

По-человечески он должен быть мне благодарен, это понятно, Захар был крепок и прожил бы ещё лет десять-пятнадцать, что для Максима мучительно долгое ождание очереди порулить, но, с другой стороны, любой глава обязан проводить политику Рода и доказывать, что ни один, из покусившихся на их честь, не уйдёт от мщения, в какую бы страну не перебрался.

На ходу взглянул на меня цепко, словно выбирает место, куда всадить смертоносное копье, пахнуло опасностью. Сильный, нацеленный на победу, уверенный, так долго ждавший, когда же освободится место главы Рода, вряд ли сделает в мою сторону благоприятный жест. Скорее, постарается доказать, что справится быстро и легко там, где Захар возился так долго.

— Вадбольский, — сказал он отрывисто, опуская всё остальное, — я настоял, чтобы это было не обручение, а помолвка. Заверил, что и вы за неё.

— Спасибо, — пробормотал я. — А это не один хрен?

Он поморщился, ответил сухо и с неприязнью, которую даже не пытался примаскировать:

— По сути одно и то же, но обручение происходит в церкви, кольца одел бы священник, расторгать обручение сложнее, это нарушение законов Церкви, а вот помолвку можно где угодно, лишь бы в достойном месте, типа дома или хорошего ресторана.

— Без свидетелей?

— Обязательно с родителями обеих сторон, а также гостями и распорядителем торжества. А ещё, Вадбольский, должен всё же сказать, вы отважный человек. Кто-то сказал бы, что самоубийца. Неужели так хотите заполучить нашу Ольгу в невесты?

— Спать не могу, — ответил я с тяжёлым сарказмом, — только о ней и думаю. Но давайте о деле. Вы не будете отрицать, что все выходы с площади перекрыты вашими людьми, ожидающими моего появления, хотя никто в этом милом нарушении не признаётся при императоре.

Он сказал с интересом:

— Но если знаете и вы… то на что надеетесь?

Я сдвинул плечами.

— А вы как думаете? Если я, зная, что вы приняли все меры, чтобы наконец-то покончить с досадным препятствием, всё-таки пришёл, то на что-то рассчитываю?

Он ухмыльнулся.

— Не представляю… но в любом случае вы очень отважный человек. Или просто безумец?

— Нет, — ответил я, — вообще-то я в целом интеллигентно трусоват. Но зато умею складывать два и два! Уверен, выйду живым и не поцарапанным, дальше попаду в место, куда вам лучше не показываться. А в отместку… ой, какое нехорошее слово, я вообще-то человек не мстительный, за меня обещал мстить Господь, как Он и сообщил нам, человекам, в обращении к Иеремие в главе пятьдесят первой, стихе тридцать шестом.

Он смотрел непонимающе, я пояснил:

— По вашему роду будет нанесен соразмеренный, уж простите за неинтеллигентное слово… хотя какой вы интеллигент, вы же аристократ самого старого, по вашему мнению, Рода, в общем, удар будет нехилым, зачем нам эта немецкая соразмеренность? Ударим по-русски от души, чтоб камня на камне…

Он перестал улыбаться, роковое слово произнесено, никто не смеет угрожать Роду, челюсти сжались, лицо стало каменным.

— Вы уверены…

— Что кто-то выживет? Нет, хотя могу и ошибиться, математик из меня неважный. Подумайте, Максим. Разрушение вашего дворца покажется шуточкой.

Он вздрогнул.

— Ваших рук дело?

Я загадочно усмехнулся.

— Готовьте наследника. Теперь вы на очереди. А наследника такого, кого тоже не жалко.

Он взглянул в упор, на этот раз я видел как удерживает в себе ярость. Начало разговора, когда он с чувством полнейшего превосходства смотрел и снисходительно похвалил за храбрость, раз уж я осмелился прийти на встречу, было в другом тоне, а сейчас видит перед собой настоящего противника, что умеет воевать малыми силами и наносить несоизмеримый ущерб.

— Мужчины рождаются для битв и славной гибели, — сказал я. — Разве это не красиво, когда весь род Долгоруковых падёт в борьбе за?.. Неважно, за что, главное — красивая смерть в бою! И о Долгоруковых на некоторое время останется какая-то память.

Он процедил сквозь зубы:

— Острите, Вадбольский, острите!.. Ваша удача вот-вот оборвётся.

— А это не удача, — ответил я серьёзно.

Он нервно дернул лицом, но в глазах я увидел на какое-то мгновение понимание, дескать, удача не бывает многоразовой, у меня какой-то секрет, но ни подкупить моих людей, ни внедриться в их ряды не получается. Этот барон словно видит ходы наперед и заранее перекрывает лазейки.

— Не в этом дело, — сказал он нервно, — я подошёл к вам по другому вопросу.

— Давайте, — ответил я, сам с усилием удерживая дрожь в теле, — я как раз хороший решатель сложных вопросов.

— У нас предложение.

— Слушаю, — ответил я, стараясь держать вид безучастным и голос сделать таким же. — У вас, это с Ольгой Долгоруковой?

— Нет, — отрезал он. — От Рода!

— Ну-ну, — сказал я, — а то от вашей Ольги я уже слышал.

Он насторожился.

— Что?

— Да так, — вяло ответил я, вдруг в самом деле не он срежиссировал, род большой, есть свои группы, — одни непристойности, у меня даже спина покраснела. Говорите.

Он вздохнул, набрал в грудь воздуха и сказал на одном дыхании:

— Мы предлагаем вам десять миллионов за то, чтобы вы отказались от этой помолвки!

— Ух ты, — сказал я чуточку ошарашено, — сами придумали?.. Советники такое не подскажут, свои шкуры берегут.

Он напомнил сдавленным голосом:

— Я не услышал ответ!

— У меня столько лишних денег не наберётся, — признался я. — Но я бы вам отдал и двадцать миллионов, чтобы вы отказались от этой помолвки!

Он посмотрел непонимающими глазами.

— Так вы… не хотите?

— А что вас удивляет? Вам кажется, все любыми способами будут стараться внедриться в ваш старинный род? Увы, хреновые у вас советники… Послушайте, всё дело в Ольге Долгоруковой, так? Она и вас подвела. Почему бы вам не удавить её там, в недрах Рода по-тихому?.. Вас Долгоруковых много, чего мелочиться? И деньги уцелеют.

Он нахмурился, посмотрел на меня оценивающе.

— Тогда почему не откажетесь?

— А почему не отказываетесь вы? — отпарировал я. — Могучему роду Долгоруковых проще отказаться, чем нищему барону! Вам всё сходит с рук, а я должен смотреться красиво.

По его виду похоже, хотел было напомнить мне, что не такой я уже нищий, но это к делу не относится, сказал резко:

— Но если оба против, то разве не сумеем что-то придумать?

— Придумайте, — согласился я. — Поддержу, если для этого мне не придётся делать сальто с балкона третьего этажа на брусчатку, там сейчас грязно.

Он только зубами скрипнул, затем тяжело вздохнул.

— Боюсь, перед императорской волей на этот раз мой Род отступит. Мало осталось тех, кто честь Рода ставит выше всего. Другим бы только деньги не терять, земли, заводы…

— Да-да, — поддержал я, — Береги честь смолоду, верность превыше правды, бей врага…

Он сказал чуть ли не просительным тоном:

— Нас двое, обоим эта помолка в гробу снилась, неужели ничего не придумаем?.. Должен же быть выход?

— Выход иногда бывает там, — сказал я, — где и вход. А вы что-нить придумали, кроме банальной взятки?

— О вас идёт слава, — сказал он нервным голосом, — как о хитроумном изобретателе. Покажите свою хитроумность!

— Боюсь, — ответил я, — против веского слова императора, Самодержца Российского, что стоит даже над законами Империи, любое умие спасует, хоть хитрое, хоть мудрое, хоть какое. А ваш Род первый после императорского! Ваше слово весит миллиона моих жалких слов.

Он поморщился, сказал в сильнейшем раздражении:

— Тогда что делать?

— Вытерпим эту церемонию, — предложил я. — Помолвка — не свадьба. Можно разорвать в любой день и по любому поводу. А то и вовсе без повода, дворяне мы или нет? Есть же указ Екатерины Великой о вольностях дворянства? Нужно только подождать, пока шум уляжется.

Его лицо искривилось в мучительной гримасе, но взял себя в руки, взгляд снова стал острым и тяжёлым.

— Боюсь, это единственный выход. Подождём, когда император займётся более важными делами, наша эскадра потоплена, враг подступил к Севастополю…

— Вот-вот, — сказал я. — А мы продолжим свои разборки, зуб за зуб, кровь за кровь… Это же так по-мужски, красиво и благородно!

Он сказал хмуро:

— Но мы вам крови ещё так и не пустили!

— Я иносказательно, — сообщил я. — Хотя раньше всё миндальничал, отвечал ударом на удар, всё соизмерял, соизмерял… ну не дико? Но сейчас вот смотрю на вас и думаю: а зачем Российской Империи род Долгоруковых?.. Было двенадцать сильнейших, станет одиннадцать. Кто в России заметит разницу?.. Тем более, в Греции, где всё есть.

Впервые я увидел в его стальных глазах неуверенность, я бы даже сказал, страх, если предположить, что неустрашимому роду Долгоруковых, который всех нагибал почти тысячу лет, есть чего бояться.

— Уверены, что можете сладить с родом Долгоруковых?

— Да не в этом дело, — протянул я, — я ломаю голову не над проблемой коксующего угля, что сулит стране небывалый подъём, а бодаюсь с вашим родом, кому от этого польза? А вот сейчас наконец-то ощутил, что так может тянуться ещё сто лет, а у меня столько нет в запасе, я же не вечный Род, а человек по имени Юрий Вадбольский!

Он кивнул и произнёс с некоторым превосходством:

— Да, Род — это Род. Исповедующий вечные ценности.

Я сказал с тоскливым вздохом:

— С другой стороны у меня ещё много патронов. Даже больше, чем Долгоруковых. И если не сдерживаться, не соизмерять, а брать пример с Долгоруковых, что не считаются ни с какими запретами…

Он дернулся.

— Стой!.. Тогда пусть свершится то, что велел император. Если допустим помолвку, нам придётся соблюдать и мир между родами… или хотя бы перемирие.

Он сказал с подчеркнутым усилием, дескать, они точно не хотят соблюдать это дикое и никому не нужное перемирие, но раз император сказал, то во имя единства Империи стоит поддерживать мир, хочется это нам или нет.