Ткань наших душ

XXXVII

Уинн

Лэнстон бросает мою черную сумку в багажник.

Его улыбка широкая и полна надежды.

У меня, как ни странно, тоже.

В наших сумках не так много вещей, но в этом есть что-то захватывающее.

Мы можем начать новую жизнь в Бостоне. Это так далеко и совсем не похоже на то, что здесь.

Купить новую одежду и мебель, начать все с чистого листа — это как символ нового мира.

Лиам стоит за нами с безэмоциональным выражением лица.

Он был очень разбит, готовясь к нашему отъезду в течение последней недели, но дело не только в этом. Такое ощущение, что он эмоционально отстраняется ради нас. Поэтому мы не видим, насколько ему больно.

Мы умоляли его передумать, просто поехать с нами в Бостон. Лиам, несмотря на свое упрямство, отказался.

Кросби не может знать все. Он не смог бы найти нас так далеко, не так ли?

Я уже не уверена.

— Вы двое, езжайте осторожно. Никаких гонок или чего-то подобного, — бормочет Лиам, как отец своим детям. — Не пишите мне адрес, пока не услышите от меня, что все в порядке. Нужно быть осторожными.

Лэнстон протягивает руку, и Лиам сжимает ее.

— Мы будем осторожны. И скоро увидимся.

Они по-братски обнимаются, и мое сердце сжимается, когда я вижу, как Лиам страдальчески хмурит брови.

Все это несправедливо.

Лиам обнимает меня так крепко, что мне кажется, будто он передумал, но он ослабляет объятия, нежно целует меня и отпускает.

Лэнстон наклоняется вперед на водительском сиденье и смотрит в зеркало заднего вида с волнением и тревогой в глазах.

Окна опущены наполовину; прохлада в воздухе пробегает по моему предплечью и вызывает мурашки по коже.

— Я чувствую себя дерьмом из-за того, что солгал ему, — неохотно говорит Лэнстон, глядя на меня.

Я киваю. Ложь заставляет меня чувствовать себя предательницей. Даже если это для того, чтобы помочь человеку, которого я люблю.

А что нам оставалось делать? Мы не могли оставить Лиама наедине с Кросби. Он отказался позволить нам остаться. Так что нам пришлось действовать тайно и строить планы без него. Планы, которые не включали Бостон и пребывание на восточном побережье.

— Я тоже. Но это временно, — говорю я, больше для того, чтобы успокоить себя, чем его, но, кажется, это срабатывает, судя по тому, как расслабляются плечи Лэнстона.

Мы въезжаем в Бейкерсвилль и паркуемся в переулке за домом-студией, который нам удалось снять в последнюю минуту.

Не похоже, что все, что мы сказали Лиаму, было ложью. Квартира в Бостоне уже готова. Наши мотоциклы уже в пути туда, вместе со всеми вещами из хранилищ. Мой брат позаботился о том, чтобы к нашему приезду в нашу квартиру поставили кровать, и Джеймс считает, что это произойдет на этой неделе.

Нам пришлось соврать большему количеству людей, чем мне хотелось бы, но если Кросби действительно следит за нами, нам нужно всех обмануть.

Лэнстон ставит свой Мерседес на стоянку и хмурится, глядя на маленькое место, отведенное для его машины в переулке.

Я хлопаю его по плечу, когда прохожу мимо него, чтобы достать из багажника свою сумку.

— Здесь все будет хорошо.

— И это говоришь ты.

Он надувает губы, но с заметным намеком на улыбку.

Я улыбаюсь и бросаю ему сумку. Он едва успевает ее поймать.

— И это говорю я.

Я смеюсь и прохожу мимо него.

Студия больше похожа на гараж, который переоборудовали под помещение для аренды. На самом деле, я уверена, что это именно так и есть. Никаких сомнений. Стены голые, потемневшие от многолетнего курения. Довольно мерзко, учитывая, что квартира сдается с мебелью. Шторы в пятнах, а ковер весь в прожженных дырках от сигарет.

Лэнстон бросает сумку на диван и мрачно оглядывается вокруг.

— Планы изменились. Поехали в Бостон, — шутит он и направляется обратно к двери.

Я смеюсь, ставя свою сумку рядом с его.

— И позволить Лиаму разбираться с братом наедине?

Он притворно вздыхает, прежде чем подмигнуть мне.

Я не знаю, что бы я делала бы без Лэнстона. Он стал опорой в пустоте моего существования. Он привязывает меня к земле, и в его присутствии я могу дышать так свободно. Мир не так страшен и безнадежен, когда он освещает все вокруг.

Остаток дня мы тратим на распаковку тех небольших вещей, которые у нас есть под рукой. Кровать по крайней мере чистая. А вот насчет дивана я не уверена. Лэнстон включает зарядку для телефона и проверяет календарь.

Наш план — дерьмо собачье. Но это все, что у нас есть.

Сегодня вторник. Через два дня Лиам встречается с Кросби в оранжерее, как и на прошлой неделе… когда его руки были так ужасно повреждены.

Мы будем ждать в засаде с оружием в руках.

Анонимно вызовем полицию, чтобы она приехала, но если что-то пойдет не так, как запланировано, будем импровизировать. Не может быть, чтобы эта ночь закончилась без того, чтобы Кросби не был пойман или о нем не позаботились.

На ужин мы едим лапшу из микроволновки, а в полночь усаживаемся на двуспальной кровати.

В этом доме до абсурда холодно. Никто из нас не мог понять, как работает этот глупый старинный обогреватель, и мы сдались после нескольких часов безуспешных попыток найти инструкции в Гугле.

— Эй, ты спишь? — бормочет Лэнстон мне в ухо, обняв меня.

— Еще нет, — тихо шепчу я, проводя большим пальцем по его теплым рукам.

Они всегда такие тёплые.

Он делает глубокий вдох.

— Я продолжаю думать о том, что ты сказала.

Колеблюсь. Мой мозг мгновенно переходит к худшему. Он говорит о нашем сеансе терапии.

Когда я не отвечаю, он продолжает.

— Я никогда не смогу полностью принять то, что имеешь ты, но думаю, что понимаю это. Мой отец всегда был очень жестоким ко мне. Но я не мог заставить себя понять, почему. Он ненавидел меня. Больше, чем ненавидел, он хотел, чтобы меня не стало. — Я тяжело глотаю и крепче сжимаю его руки. — Я не понимал этого… и никогда не пойму. Больно признавать. Больно произносить это вслух. Я никогда не буду в порядке. И в этом виноват он. Долгое время я винил себя. Я говорил себе: «Если бы я был лучшим сыном. Если бы я не был таким невыносимым. Если бы я старался больше». Мне понадобилось чертовски много времени, чтобы это осознать. Блять, я был просто ребенком.

Слезы падают с моих глаз и намокают подушку. Его голос срывается от эмоций, когда он продолжает:

— Все, чего я хотел — чтобы он меня любил. Я был еще ребенком. Но он судил меня, как взрослого, за все, в чем обвинял… Так что нет, я не думаю, что когда-нибудь точно пойму, что ты чувствовала, но, Боже, мне было больно слышать, как ты это говорила. Потому что я знаю, как тяжело хотеть умереть. Умереть, чтобы они могли жить без бремени твоего существования.

Моя челюсть дрожит, и я поворачиваюсь на кровати, чтобы посмотреть на Лэнстона. Его карие глаза слезятся и блестят от страданий, которые я чувствую до костей. Мои глаза прослеживают швы, которые тянутся к его лбу.

Его пальцы нежно ласкают мою щеку.

— Никто не смотрит на меня так, как ты, Уинн. Когда ты смотришь на меня, я чувствую, что могу разбиться на тысячу птиц и просто… улететь. Ты освобождаешь мою душу от оков, которые я держу на своих плечах.

Лэнстон устало улыбается. Он выглядит таким уставшим. Интересно, тот ужасный человек, которого он называет отцом, тоже преследует его во сне?

Я ненавижу его. Я никогда не ненавидела так яростно никого из тех, кого никогда не встречала.

Лэнстон — самая нежная душа, которую я когда-либо знала.

Он никогда бы не причинил мне боль.

Лэнстон не такой, как другие. Не такой, как многие.

— Ты мой лучший друг, Лэнстон. Самая родная душа, которую я знаю. Как редко мы находим друг друга в этой жизни. Как прекрасно, что наши болезни позволили нам встретиться в таком ужасном месте. Я люблю тебя. Я всегда буду сильно тебя любить.

Его глаза закрываются, а на губах появляется грустная улыбка, когда он целует меня в лоб.

— Ты тоже моя лучшая подруга, Уинн. Нет ничего, чего бы я не сделал для тебя. Лиам знает это; думаю, это единственная причина, почему он доверяет мне тебя. Моя любовь к вам двоим… Она безгранична. Как море, которое постоянно уменьшает глубину, чтобы освободить больше места для жизни, которая у нас троих впереди.

Мы засыпаем со слезами на глазах, со сжатыми руками и полными сердцами.

Полными мечтами.

Полными всей нашей еще не прожитой жизни.