Ткань наших душ

II

Уинн

Джеймс ставит чашку с обычным кофе на белый пластиковый поднос, прикрепленный на краю моей кровати. Мне безразлично, что это не изысканная смесь, я просто хочу, чтобы горькая жидкость попала мне в горло в эту же секунду.

— Осторожно, если прольешь, обожжешь руку. — Ворчит он.

Сейчас восемь утра, и никто не просил его приходить сюда так рано. Тем не менее, то, что он выделил для меня это время, многое значит. Даже если он разбудил меня и без предупреждения распахнул шторы, едва не заслепив меня.

Брат достает свой ноутбук и начинает щелкать на нем. Его босс разрешает ему работать из дома большинство дней, так что покинуть Колорадо и улететь в Монтану для него не составило труда. Иногда мне кажется, что Джеймсу действительно нравится работать, путешествовать и носить костюмы, даже если единственные люди, которых он сегодня увидит, — это я и персонал больницы.

Но я все ещё чувствую себя ужасно из-за этого. Очевидно, что все должно было закончиться не так. Я надеялась, что меня не будет здесь.

И все же мне жаль мою соседку по комнате, которая теперь отказывается со мной разговаривать, и моего брата за то, что ему приходится иметь дело со взрослой младшей сестрой.

Кофе невкусный, но, когда я отпиваю глоток горячей жидкости, моя душа понемногу оживает. Некоторое время наблюдаю, как Джеймс печатает, скучая по собственному ноутбуку и гадая, над чем я работала в ту ночь, когда решила умереть. Имеет ли это значение? Я все еще не уверена.

Очевидно, что я не вернусь к той жизни. Реабилитационный центр для меня теперь на первом месте.

Перевожу взгляд на тумбочку, рядом с лампой лежит черное кольцо. Странно, вчера его там точно не было. Я ставлю бумажный стаканчик и беру кольцо. Оно холодное и матовое, ничего особенного, никаких гравировок или знаков.

Это напоминает мне о том, что моя мама оставляла мне на тумбочке, когда я была маленькой.

Она привозила мне кристаллы из своих рабочих поездок. Воспоминания о ее рассказах и кристаллах захватывают меня на несколько мгновений, прежде чем темное и надвигающееся присутствие забирает их прочь. Моя мать была гневливой, жестокой женщиной.

В школе от меня ожидали, что я буду вроде вундеркинда. Возможно, именно тогда я впервые заболела. Я обдумываю эту мысль, проводя большим пальцем по гладкому краю кольца.

— Ты принес это? — Спрашиваю я, протягивая черное кольцо Джеймсу.

Он поднимает глаза на короткую секунду, затем качает головой и возвращает взгляд к экрану.

Хорошо, это был медбрат, который приходил прошлой ночью?

Я оглядываюсь на дверь. Мне же не запрещено выходить из комнаты или что-то в этом роде. Сползаю с кровати и ставлю ноги на холодный пол. Холод от серых плиток проникает сквозь носки в ступни моих ног, заставляя меня дрожать и потирать руки.

— Куда ты идешь?

Джеймс перестает печатать и хмурится, глядя на меня. Через несколько лет эта нахмуренность повлечет за собой появление крупных морщин на его лице.

— Пойду разомну ноги. Вернусь в течение двадцати минут. — Бормочу я, одявая белые больничные тапочки и направляюсь к двери.

Джеймс ворчит, но звуки его клавиатуры снова наполняют комнату, и я понимаю, что свободна.

Пора найти того медбрата и, возможно, перекусить в кафетерии. Я хочу съесть что-нибудь, кроме проклятого пудинга.

Больницы — это депрессия.

Пожилые люди ходят с помощью медперсонала, а члены семей пациентов либо ждут плохих новостей, либо получают их. Рыдания заполняют холл третьего этажа, и это чертовски отстойно. Я ненавижу ходить через это крыло.

Отключаюсь от звуков и сосредотачиваюсь на поисках загадочного человека, которого видела вчера вечером. Некоторые медсестры выглядят знакомыми. Должно быть, они помогали мне в первые дни после того, как очнулась.

Те дни по большей части размыты.

— Здравствуйте, не могли бы вы мне помочь? Я ищу медбрата Халла. — Спрашиваю я у администратора, сидящего за круглым столом в центре вестибюля.

По бокам от нее стоят еще три стула для других сотрудников. Она смотрит на меня с равнодушным выражением лица, и выглядит так, будто ей не помешало бы выпить дополнительную порцию эспрессо.

— Халл? Он не работает всю неделю.

Она еще раз окидывает меня неодобрительным взглядом. Я замечаю ее ожерелье, кулон в форме креста, красиво лежащий у основания шеи.

Да, полагаю, в ее глазах я нахожусь на довольно низком уровне. Мои бледно-розовые волосы и татуировки, вероятно, тоже не способствуют этому.

— Спасибо. — Говорю я с самой фальшивой улыбкой, на которую только способна, идя по коридору напротив моей палаты.

Он должен быть где-то здесь. Он вообще медбрат?

Провожу утро, бесцельно гуляя и не находя ничего, кроме больных людей и усталых работников. Я нигде не могу найти медбрата Халла в этом чертовом месте.

Джеймс начинает разыскивать меня через час и находит в кафетерии, где я делю картошку фри с милой женщиной.

— Ты хоть представляешь, как долго я тебя искал?

Я поднимаю взгляд и пожимаю плечами.

— Я проголодалась. Хочешь? — Я предлагаю ему жареную картошку, а он хмурится на меня так, будто наступил конец света. — Господи, просто скажи «нет». Хватит корчить рожи.

Запихиваю в рот картошку фри с сыром. У него серьезное выражение лица, которое говорит о том, что он настроен на дело, а я не в настроении спорить.

Благодарю милую женщину за картошку фри (я даже не потрудилась запомнить ее имя) и возвращаюсь в свою палату вместе с Джеймсом.

Чуть не выпрыгиваю из тапочек, когда вижу жуткого доктора, ожидающего нас. Он выглядит дряхлым, в очках 1800-х годов или что-то в этом роде, с чрезвычайно раздраженным выражением, которое подчеркивает все морщины на его лице.

Я подталкиваю Джеймса.

— Видишь, вот как ты будешь выглядеть, если продолжишь хмуриться.

Он сдерживает хмурый взгляд, который, как я знаю, заставляет его скривить губы, и все равно хмурит брови.

— Уинн, это доктор Престин. Он оценит твое состояние перед приемом в «Святилище Харлоу».

Доктор Престин протягивает мне руку, и я пожимаю ее с натянутой улыбкой. Его руки холодные, как и ужасная улыбка. От него пахнет мятными леденцами, причем не самыми вкусными. Волосы на моих руках становятся дыбком, кожа покрывается мурашками, а мышцы желудка вздрагивают.

— Приятно познакомиться.

Я заставляю себя произнести эти слова плавно, отдергиваю руку и прячу ее в карман своего пушистого свитера, отчаянно жалея, чтобы у меня было дезинфицирующее средство, чтобы протереть ладонь.

Его тусклые карие глаза анализируют меня из-за очков.

— Очень приятно, мисс Колдфокс. Как вы думаете, предложение вашего брата правильный выбор? Мне интересно узнать, что вы думаете о реабилитации.

Джеймс смотрит на меня, в его взгляде плещется чувство вины, но это я должна чувствовать себя ужасно. Я, блять, взрослый человек. Он не должен брать на себя мои проблемы так, как это уже делает.

— Я знаю. Мне… плохо. Я не жду, что вы поймете, но я просто не хочу жить. Все хреново, у меня нет амбиций, ничего не имеет значения… Я не имею значения. — Последнее я произношу тихим тоном, прежде чем укрепить свою решимость и выпрямиться. — Но я хочу это изменить.

— Понятно. — Доктор Престин что-то записывает в своем блокноте, закрывает его, когда заканчивает, и снова оценивает меня своим ужасным взглядом. — Что ж, судя по истории вашей болезни и беседам с мистером Колдфоксом и вами, я считаю, что в ваших интересах получать постоянный уход в нашем учреждении. Я подготовлю все документы, и передам их на стойку регистрации к вашему завтрашнему прибытию.

Мои глаза расширились. Меня госпитализируют завтра? Я думала, что смогу провести больше времени с Джеймсом вне больницы, но, похоже, в этом есть смысл. Он просто будет нянчиться со мной все время, а ему надо беспокоиться о повышении.

Доктор Престин выводит Джеймса в коридор, где они рассказывают об удобствах реабилитационного центра и сроках моего лечения.

Как мы будем платить за все это? Может, доктор и жутковат, но он одет в самый дорогой костюм, который я когда-либо видела. Моя страховка закончилась после того, как я уволилась с работы… Я даже не хочу сейчас думать о деньгах.

Испускаю долгий вздох и опускаю плечи в знак своего поражения. Какой смысл был во всем этом? Я пустая трата времени. Все, что я приношу другим, — это боль.

Если бы я не была такой, я могла бы заставить себя изгнать это неустанное желание прекратить существование.

Но что будет, то будет.

Я не могу изменить прошлое. Могу только надеяться, что мне станет лучше.

Открываю окно и опускаюсь в одно из кресел за журнальным столиком, глядя на небо, когда солнце садится за город. Листья на деревьях ярко-оранжевые и красные. В вечернем воздухе витает запах осени, а ветер разносит аромат свежего дождя.

Закрыв глаза, я пытаюсь насладиться моментом таким какой он есть. Это мой первый новый день, мой второй шанс и новое начало.

Я выздоровлю. У меня нет выбора.

— Осенью все умирает. Это красиво, не так ли?

Я ахаю и выпрямляюсь от звука глубокого голоса медбрата Халла. Он стоит у окна, облокотившись на подоконник, и смотрит на меня. Его голубые глаза спокойны и оценивающе наблюдают за мной. В считанные секунды поднимаюсь на ноги, гадая, как долго он стоит и смотрит.

— Кто ты на самом деле? — Спрашиваю я с суровым взглядом.

Он одет в черную толстовку с темно-серым черепом, вышитым на левом боку, и серые треники, совсем не похожие на те, которые носят работники больницы.

— Ты вообще медбрат?

Я хмурю брови, и меня охватывает беспокойство. Почему он продолжает приходить сюда? Он вчера менял мне капельницу… При этой мысли страх разжижает мою кровь.

Его голубые глаза незаинтересованно смотрят в окно.

— Разве это важно?

Я хочу сказать: «Конечно, это важно», но останавливаюсь и задумываюсь над его вопросом. Слышал ли он мой разговор с доктором Престином?

— Наверное, нет. — Бормочу я, опускаясь обратно в кресло, в котором Джеймс жил последние несколько дней. — Но мне все равно хотелось бы узнать хотя бы твое имя.

Он ставит локоть на подоконник и прижимает ладонь к подбородку, глядя на меня сверху вниз. Оранжевые лучи солнца играют на его щеках, а глаза светятся холодным огнем.

— Я Лиам.

Лиам… В нем легко потеряться. Его черная толстовка идеально сидит на нем, демонстрируя мускулы худых рук.

Мои глаза скользят к его члену. Я имею в виду, да ладно, он одет в серые спортивные штаны — меня нельзя винить в том, что я заметила его.

Осень сезон серых треников, в конце концов.

— Так почему ты это сделала?

Его глубокий голос возвращает меня в фокус, и я замечаю, что его губы расплываются в убийственной улыбке. В его голосе звучит любопытство и издевка, а вовсе не сочувствие.

Ложу ноги на подушку сиденья и подтягиваю колени к груди, обхватывая их руками и упираясь лицом в предплечья.

Конечно. Все хотят знать, почему.

Сколько раз я должна повторять одно и то же разным людям?

— Разве это важно? — Бросаю его же слова, и он дьявольски улыбается мне.

Лиам тянется к моему запястью, и я задерживаю дыхание, когда он задирает рукав, обнажая окровавленные бинты. Проводит большим пальцем по нежной плоти, и в моей груди поднимается жар.

Наши глаза встречаются. Между нами висит напряжение. От его кривой улыбки у меня по позвоночнику бегут мурашки, а по венам холодок. Он с тоской смотрит на засохшую кровь, и в его глазах мелькает голод, когда я болезненно вздрагиваю.

— Думаю, в следующий раз тебе стоит подождать, — он говорит это холодно, продолжая нежно касаться моей раны, а я слишком ошеломлена и не могу ничего сделать, кроме как смотреть на него с недоумением.

Меня завораживает все в Лиаме, в частности, тьма внутри него. Потому что кто, черт возьми, касается кого-то подобным образом? И почему больная и развращенная часть моей души хочет этого?

— Подождать для чего?

У меня перехватывает дыхание — мой следующий вопрос зависит от того, что он скажет дальше.

Лиам опускается передо мной на колени и достает из кармана маленький камешек, кладя его мне на ладонь.

Он гладкий и похож на эбонит — оникс?

— Для чего угодно. На кого-то, на что-то, на что угодно. Подожди такого дьявола как я, если придется.

Я сужаю глаза, глядя на Лиама. Он чертовски безумен.

— Я не знаю тебя, я не думаю…

Он смеется и закрывает мне рот рукой. Его запах окутывает меня; одеколон пахнет землей и древесиной.

— Ты не дала мне закончить. — Лиам убирает руку. — Ты должна подождать… и это не обязательно на что-то конкретное. Я просто говорю — подожди, пока исчезнет тяжесть мира. Подожди, пока дрожь, пронизывающая твой череп, снова отойдет в глубину. Подожди, пока не взойдет солнце, и свет заставит тебя почувствовать себя менее бессмысленной.

Несколько мгновений мы молча смотрим друг на друга. Я теряю дар речи, потому что его слова заставили стену в моем сознании треснуть. Я не плакала уже много лет, да и сейчас не чувствую слез, но его слова проникают в душу глубже, чем кто-либо за очень долгое время.

Почти… как будто он понимает.

— А что, если ожидание не сработает? — Шепчу я.

Лиам непринужденно улыбается мне. Его присутствие похоже на жуткий лес. Мне хочется остаться на некоторое время и тихо посидеть в его мрачной тяжести.

— Дай мне знать, и я буду держать тебя, пока тьма не рассеется.

Почему он ведет себя так, будто заботится обо мне?

— Почему ты предлагаешь мне что-то подобное? Почему тебе не все равно, жива ли я?

Я нахмурила брови, глядя на него. Уязвимость терзает мое сердце.

Его глаза сужаются, а на губы возвращается дразнящая улыбка.

— Потому что гораздо лучше смотреть, как кто-то корчатся от боли, чем просто умирают, Уинн. Ты ведь дашь мне знать, не так ли?

Он протягивает мне руку с вытянутым мизинцем. Я рассматриваю его мгновение, прежде чем решаю согласиться, что бы это ни было.

Почти на всех его пальцах какие-то черные кольца, одни матовые, другие глянцевые. Матовые выглядят точно так же, как кольцо, которое я нашла на своей тумбочке прошлой ночью. Тыльная сторона его руки полностью покрыта татуировками: простые линии проходят по сухожилиям, как будто вены — это ветви.

Это обещание ничего не значит… и завтра я все равно отправлюсь в мини-тюрьму. Так почему бы не провести один день в темной сказке?

— Хорошо, я скажу. — Я обхватываю его мизинец, а в другой руке держу камень, который он мне дал. — Что это за камень?

Он с ностальгией смотрит на мою сжатую в кулак руку. Интересно, много ли для него значит оникс, учитывая, что у него их так много.

— Это оникс. По слухам, он изгоняет печаль. Дай мне знать, если он тебе поможет, — потому что мне он не особо помог.

Камень теплеет в моей ладони от того значения, которое он придает ему. Понятия не имею, правда это или нет, это просто гребаный камень, насколько я знаю, но разум сильная штука. Надежда на то, что он может изгнать печаль, — это больше, чем я имела за последнее время.

— Как ты думаешь… это может меня вылечить?

Он наклоняет голову, и его глаза темнеют, когда он бормочет:

— Нет…

— Какого черта ты здесь делаешь?

Яростный Джеймс стоит в дверях.

Лиам вздрагивает, и на его красивом лице появляется нервная улыбка. Он подмигивает мне, прежде чем засовывает руки в карман толстовки и направляется к Джеймсу и выходу.

— Я как раз уходил, чувак. Увидимся позже, Уинн.

Он взмахивает рукой, и его кольца из черного дерева сверкают мне в ответ. Я стараюсь запомнить каждую мелочь о нем, потому что не уверена, что судьба когда-нибудь снова сведет нас вместе.

Опускаю взгляд на камень, который он мне подарил, и улыбка растягивает мои губы.

Лжец — все кольца из оникса.

Он все еще надеется, что они прогонят и его горе.