Ткань наших душ

XIX

Уинн

Сегодня Лиам играет на пианино не так мягко, как раньше.

Он сбивается с ритма и слишком эмоционально нажимает на клавиши. Это заглушает легкие ноты и подчеркивает более агрессивные.

У меня замирает сердце.

Я не должна была заставлять его идти со мной в подвал. То, что мы нашли, очень его напугало. Прошло уже два дня, а он все еще кажется далеким, погруженным в свои мысли. Мы не должны заглядывать в прошлое. Возможно, для всех нас будет лучше, если я просто забуду об этом.

Джерико постукивает по своей папке, как будто замечает, что Лиам сегодня тоже изменился, но игнорирует это, называя мое имя следующим.

— Колдфокс, твоя очередь.

Я стою и прохожу мимо Лиама. Он не смотрит на меня. Его глаза впалые и темные, как будто он не сомкнул глаз после того, как мы вернулись в нашу комнату.

Сидя на деревянной скамейке, я глубоко вдыхаю, чувствуя, как в моей душе зазвучала песня, мелодию которой я, казалось, давно забыла.

Лиам играл для меня, когда я была в худшем состоянии. Не уверена, что это вытащит его из темноты, в которой он оказался, но я должна попробовать.

Я выпрямляюсь и кладу пальцы на холодные белые клавиши.

«For the Damaged Coda» Blonde Redhead.

Эту композицию я знаю наизусть. Я закрываю глаза и позволяю своим рукам играть с воспоминаниями о моем ужасном прошлом. Боль — это то, что неизбежно оживляет эту песню… потому что ни одно великое произведение искусства не создается без небольшого страдания, стоящего за ним.

Смогу ли я до него достучаться?

Я решаюсь взглянуть на Лиама, и он смотрит на меня с удивлением. Интересно, знает ли он эту песню? Или, возможно, он просто ошеломлен тем, что я играю после того, как сидела здесь и отказывалась в течение последних трех недель.

Мелодия легко воспроизводится в моей мышечной памяти, хотя прошли годы с тех пор, как я играла. Руки помнят, а сердце знает клавиши.

Когда я снова закрываю глаза, меня встречает сердитое лицо моей матери, ее неразбавленная ненависть ко мне смотрит прямо в мою душу. Ее мрачное лицо с отвращением морщит нос и пробирает до костей, вселяя страх в мои вены. Синяки, которые она оставила на мне, никогда не заживут в моей памяти. Никогда.

Недостаточно хороша.

Всегда недостаточно хороша.

Я прекращаю играть на середине песни, опускаю руки на колени и резко встаю, обрывая мелодию, потому что не хочу снова переживать одни из худших периодов своей жизни.

Это очень больно. Проще оставить кости в могиле нетронутыми.

Джерико подзывает следующего человека, не встречаясь со мной взглядом. Когда я прохожу мимо него, он бормочет:

— Хорошая работа сегодня, Колдфокс. Это большой прогресс.

Мне удается улыбнуться ему, прежде чем сесть на свое место. Лиам смотрит на меня. Отдаленный страх в его глазах исчез, уступив место благоговению.

— Это было прекрасно, Уинн.

Мои плечи опускаются. Это было красиво, но не изнутри. Музыка прекрасна, но хаос, который она вызывает, разрушает мой разум, словно яд, проникающий в то, что осталось от моей оболочки.

Я пожимаю плечами.

Он хватает меня за подбородок и заставляет встретиться с ним взглядом, и я неохотно это делаю.

— Можешь научить меня играть эту песню?

Я поднимаю бровь, но отчаянно хочу знать:

— Почему?

Его голубые глаза впиваются в меня, как самый холодный дождь.

— Потому что это выглядело так болезненно, а я хочу избавить тебя от этой боли. Мы можем создать для тебя лучшие воспоминания, чтобы ты могла их воспроизводить, как думаешь?

Улыбка кривит мои губы, и я киваю.

— Я бы очень этого хотела.

— Тогда это свидание.

Он обхватывает рукой мой стул, и когда он это делает, я вижу красные бинты под его рубашкой.

От вида его крови меня тошнит. Когда он это сделал? Ему было лучше… По крайней мере, я так думала.

Но он, наверное, удивляется, почему я хочу умереть, и я уверена, что ему тоже грустно от этого.

Может быть, мы сможем вылечить друг друга.

Разве это не было бы замечательно…

Лиам грустно улыбается мне и шепчет:

— Это всего лишь небольшой порез, Уинн. Не расстраивайся так. Я пытался не делать этого… но я…

Я жестоко улыбаюсь ему в ответ, потому что как он посмел сказать мне что-то такое пренебрежительное о своей болезни.

— Я просто хочу умереть, Лиам. Не будь таким мрачным.

Он хихикает — возможно, потому, что это совсем не смешно.

— Это справедливо. Но если тебя не будет, кто меня вылечит?

Он с интересом поднимает бровь. От взгляда его темных глаз у меня мурашки по коже. Он такой красивый, что мне больно, такой сломленный, что это ужасно.

Я хочу, чтобы он всегда так на меня смотрел. С теплом и нуждой, я действительно являюсь его лекарством.

Джерико бросает на нас неодобрительный взгляд и шикает, когда следующий участник сеанса садится за пианино.

Я скрещиваю руки на груди, потирая кольцо с ониксом между пальцами и стараясь не смотреть на Лиама. Закрываю глаза, пытаясь мысленно подготовиться к встрече с Лэнстоном сегодня вечером.

Ониксовые кольца связывают нас вместе. Лиама, Лэнстона и меня. Не могу не задаться вопросом, кому они принадлежали раньше. Может, Монике? Почему они оставили их там, в поле? Чье кольцо у меня?

Я не уверена, что мы когда-нибудь узнаем. Иногда интересно гадать.

Когда наш сеанс заканчивается, Джерико стучит по папке, чтобы привлечь наше внимание, прежде чем мы все разойдемся. Такое ощущение, будто я снова в колледже, и как бы это ни было ностальгично, я совсем по нему не скучаю. Здесь намного, намного лучше. Я не довожу себя до сердечного приступа из-за какого-то глупого экзамена.

— Ладно, все, пожалуйста, помните, что в пятницу на следующей неделе мы едем в город на Осенний фестиваль. Небольшое праздничное веселье может быть поучительным и вдохновляющим. Будет холодно, так что одевайтесь теплее, и я знаю, что мы все здесь взрослые, но мы настаиваем, чтобы вы сплотились, потому что… ну…

— Потому что мы не в своем уме, — замечает Поппи с ехидной улыбкой.

Джерико хмурится на нее, но кивает.

— Да… Для вашей общей безопасности, в любом случае. Всем хороших выходных. Увидимся в понедельник утром, рано утром.

Лиам закатывает глаза, глядя на психолога-консультанта, а затем его внимание переключается на меня.

— Будешь моей приятельницей³?

Я пожимаю плечами и прохожу мимо него, чтобы он не увидел волнение, которое расцветает на моих щеках.

— А кто же еще будет? — Смеюсь. Он идет за мной и замедляет шаг, когда догоняет меня. — Пожалуйста, скажи мне, что мы запланировали что-то на выходные, кроме страшных историй в комнате Лэнстона.

Лиам сегодня впервые улыбается, и я рада этому, хотя он часто настороженно оглядывается через плечи, будто видит, как Кросби маячит в коридоре.

— Лэнстон хочет сделать татуировку на этих выходных. Хочешь присоединиться к нам?

Я поднимаю бровь.

— Серьезно? Что он будет делать? Странно, что он мне об этом не сказал.

Думаю, между нами тремя все еще есть вещи, которые мы не можем разделить.

— Это сюрприз. — Он толкает меня локтем. — Просто присоединяйся к нам, увидишь.

— Ладно. Было бы хорошо ненадолго выбраться из этого места.

Я смотрю в окна, пока мы идем по коридору. Прошло всего три недели, но я чувствую, что больше не принадлежу к реальному миру. Я не хочу возвращаться.

Думаю о Джеймсе, о том, сколько он, наверное, платит за то, что я живу в таком месте. Надеюсь, я не трачу его время и деньги впустую. Единственное, чего я хочу — это выздороветь, и с Лэнстоном и Лиамом, кажется, мне это удастся.

Мне нужно перезвонить Джеймсу; мы часто переписываемся, но сегодня я не ответила ему после его утреннего сообщения.

Что напоминает мне:

— Сколько стоит эта реабилитация?

Глаза Лиама расширяются, и он смотрит на меня так, как будто я шучу с ним.

— Ты действительно не знаешь?

Я непонимающе смотрю на него.

— Блять. Ну, в месяц это около шести тысяч долларов, в зависимости от тяжести состояния пациента.

У меня подкашиваются ноги, и я останавливаюсь перед нашей дверью.

Смотрю на Лиама, а он смотрит на меня так, будто не знает, что сказать.

— Извини, я подумала, ты сказал шесть тысяч.

Качаю головой и смеюсь.

Он хмурится все сильнее, как и я, когда реальность охватывает меня.

— Да.

Не может быть, блять.

Нет, я собираю вещи прямо сейчас.

Как Джеймс смог себе это позволить? Почему он думал, что я позволю ему заплатить?

Меня охватывает чувство вины и начинается паника. Мне нужно собрать вещи и выселиться — три недели, прошло три проклятых недели, а это уже больше пяти тысяч долларов.

— Уинн, что ты делаешь?

— Я не могу остаться. Мой брат платит за все это, и я не могу так с ним поступить, — рассеянно бормочу я, убирая содержимое ящика тумбочки в сумку. — Он — все, что у меня осталось, а я для него такая гребаная обуза. Я не знала, что это так дорого… Надо было спросить его.

Слезы затуманивают мое зрение, когда я открываю дверцу шкафа и начинаю хватать свитера с вешалок.

Лиам хватает меня за руку, а когда я пытаюсь вырваться, он крепко сжимает ее.

— Отпусти меня! — кричу я, находясь в нескольких сантиметрах от его лица, переполненная эмоциями, бушующими во мне.

Моя кровь пылает, а дыхание тяжелое. Я рыдаю и дергаю рукой, чтобы отодвинуться от него.

— Лиам, отпусти меня!

Он стискивает зубы и притягивает меня к себе, держа мои бьющиеся руки так крепко, что я едва могу дышать.

— Уинн… тебе надо успокоиться. Пожалуйста, — говорит он успокаивающим голосом.

Но мои внутренние демоны ведут войну, мое сердце бьется слишком быстро, чтобы я могла услышать голос разума.

Я впиваюсь зубами в его бицепс, но он все равно отказывается меня отпускать.

— Больно… — Он мрачно улыбается, опускаясь на пол, все еще держа меня в объятиях… — Это чертовски больно, солнышко. Ты знаешь, что я люблю боль, но я не думаю, что тебе понравится то, что ты оставишь после себя.

Его голос жутко низкий и хриплый.

Моя челюсть вздрагивает, когда мои слезы пропитывают его свитер. Металлический привкус касается моих вкусовых рецепторов, и я мгновенно отпускаю его, откидывая голову назад и глядя на его лицо с ужасом от того, что я только что сделала.

Глаза Лиама — это море спокойствия и понимания, которое отвлекает меня от моей мании и вселяет в меня новый страх.

Я боюсь того, что могу натворить, когда я не в себе, в те короткие моменты, когда в моей голове проносится слишком много ужасных мыслей. Вот почему я ненавижу себя. Потому что я делаю ужасные вещи с людьми, которые мне небезразличны.

Мой взгляд переходит на его руку, где я впилась зубами в его плоть. Кровь просачивается сквозь свитер, и у меня кружится голова.

— Все хорошо, Уинн. С тобой все в порядке?

Он поднимает руку и нежно касается моей щеки, но я слишком сосредоточена на его руке.

Почему он не сердится на меня? Я пытаюсь поднять его свитер, чтобы увидеть рану; ее нужно немедленно обработать, ему нужно…

— Эй. — Лиам снова поворачивает меня к себе лицом, и мы встречаемся глазами. Взгляд, которым он смотрит на меня, одновременно завораживает и разрывает сердце.

— С тобой все в порядке?

Он смотрит мне в душу, ожидая ответа. Мои глаза наполняются свежими слезами, и я качаю головой.

— Нет.

Он обхватывает обе мои щеки и притягивает к себе. Его мягкие губы прижимаются к моим, и с каждым ударом его сердца мое сжимается. Его дубовый запах поглощает меня, и на какое-то блаженное мгновение я перестаю быть собой. Я не тот персонаж, которого ненавидела всю свою жизнь.

Я просто женщина, которая целует мужчину.

Уинн целует Лиама.

Неужели все так просто?

Неужели это возможно?

Теплые слезы скатываются с моих губ, и мои глаза открываются.

Лиам плачет.

Я отступаю назад и пытаюсь вытереть его слезы, но они все еще текут по его щекам.

— Лиам, ты…

— Со мной тоже не все в порядке, — шепчет он, его голос дрожит. — Мне никогда не было хорошо. Но когда я вижу, как ты распадаешься на части, это слишком больно, чтобы я мог это выдержать. Пожалуйста, не ходи в те темные места, Уинн. Пожалуйста, останься здесь, при тусклом свете, со мной. Ты моя последняя надежда, мое лекарство. — Он тяжело опускает руки по бокам и рыдает, уткнувшись лбом мне в плечо. — Позволь мне попытаться помочь тебе, пожалуйста.

Я обхватываю его руками и обнимаю так, будто это будет в последний раз.

— Мне очень жаль. Я никогда не хотела сделать тебе больно… но сделала. — Мои пальцы сплетаются в его мягких, темных волосах. — Я чувствую себя таким бременем для всех. Даже для тебя, посмотри, что я наделала.

Мои плечи дрожат, когда я рыдаю вместе с ним.

В дверь стучат, и прежде чем мы успеваем пошевелиться, она открывается. Лэнстон заходит, и его взгляд немедленно останавливается на мне.

— Что здесь происходит? Я слышал крики.

Он замолкает, когда видит кровь и наши лица, покрытые слезами.

В дверной проем заглядывает еще несколько голов, но Лэнстон закрывает дверь и запирает ее, прежде чем опуститься на колени рядом с нами.

— Он сделал тебе больно?

Карие глаза Лэнстона обеспокоенно заглядывают в мои. Лиам успевает взглянуть на него, но не отвечает.

Почему он так подумал?

Я качаю головой.

— Нет. Я… я сделала ему больно…

Мои руки все еще дрожат от адреналина, который мчится по моим венам.

Лиам встает, и воздух между нами вдруг становится холоднее, чем был в последние недели.

— Все в порядке. Убирайся.

Он хмурится, глядя на Лэнстона, прикрывая рукой красное пятно, растекающееся по ткани.

Лэнстон еще раз смотрит на меня и выходит только после того, как я киваю ему.

— Увидимся позже, ладно? — произношу я, вспоминая, что мы должны встретиться сегодня вечером в оранжерее.

— Да… До встречи.

Его глаза полны тревоги, но он неохотно уходит.

Я запираю дверь, чтобы убедиться, что к нам больше никто не ворвется, и сажусь рядом с Лиамом на его кровати.

Он не смотрит на меня — его глаза снова усталые и отстраненные. Вместо того, чтобы попытаться заговорить, я открываю его ящик и беру его медикаменты.

Он не борется со мной, когда я осторожно стягиваю с него толстовку. Укус не слишком глубокий, но все же разорвал кожу. Лиам молча наблюдает, как я мажу рану мазью и очищаю ее, прежде чем обмотать марлей и медицинской повязкой. Пока я работаю, из моих глаз катятся слезы.

Как я могла так поступить? Я такая же ужасная, как все обо мне говорят. Такая же бессердечная и холодная, какой меня воспитывали. Все, что я делаю, — это причиняю людям боль, как бы я ни старалась этого не делать.

Я не могу существовать на нейтральной территории. Никто не видит меня такой, какой я иногда мечтаю быть.

Хорошей девушкой.

Человек, достойный любви.

Душа, которая не выползла из ада.

Если бы меня здесь больше не было, все бы прекратилось. Боль. Страх. Все то, что мучает мою глупую совесть. Если я умру, то, возможно, проснусь в лучшем месте.

Или я просто умру.

И меня это тоже устраивает.

— Так лучше?

Я не могу скрыть чувство вины в своем дрожащем голосе.

Лиам встречается со мной взглядом и кивает.

Я делаю движение, чтобы встать, но он хватает меня за запястье. Я не поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него. Остаюсь стоять лицом к кровати и смотрю на беспорядок, который я наделала. Чувствую пустоту внутри, которую не чувствовала уже несколько недель — с той ночи.

Вот как быстро я могу принять решение. Вот насколько я иррациональна и глупа.

Я не хочу здесь больше быть. Я не хочу быть собой.

— Ты же не собираешься уйти, правда?

Сжимаю челюсти, прежде чем пробормотать:

— А что, если я это сделаю?

Лиам медленно отпускает мое запястье, и я стою на месте несколько минут, не произнося ни одного слова, прежде чем поднять с пола сумку и свитера.

Он снова меня ненавидит?

Я знаю, что ненавидит.