Земский докторъ. Том 6. Тени зимы

Глава 8

Паровоз вырвался на открытый участок пути, оставив за поворотом беспомощных всадников. Еще бы, такую скорость развили! Густой чёрный дым из трубы смешивался с клубами белого пара, вырывавшимися из перегруженной системы. Свист ветра в будке сменился оглушительным гулом и шипением.

— Кажется, оторвались! — прокричал Гробовский, всё ещё не выпуская из рук «Зауэра» и глядя на пустующую теперь дорогу позади.

Иван Павлович, весь в саже, с обожжёнными руками, тяжело опёрся о борт топки. Грудь доктора вздымалась от натуги. Он инстинктивно потянулся за очередной охапкой дров, но его взгляд скользнул по стрелкам приборов на панели перед машинистом — и он замер.

— Алексей… — его голос прозвучал тихо, но так, что Гробовский услышал его сквозь грохот. — Посмотри…

Гробовский отвернулся от окна и посмотрел на приборы. Его глаза расширились.

Стрелка главного манометра, показывающего давление пара в котле, зашла далеко за красную черту, в критическую зону. Она мелко подрагивала, упираясь в ограничитель. Из предохранительных клапанов на котле с оглушительным, свирепым шипом били в небо могучие струи перегретого пара.

— Перестарались — превысили… — прошептал Гробовский. — Котёл на грани! Прекращай топить! Дуйку закрой! А то нас как консервную банку вскроет от взрыва!

Иван Павлович резко захлопнул дверцу топки и повернул рычаг, регулирующий тягу. Свист пара стал чуть тише, но давление не спало. Перегретый котёл продолжал работать как гигантская бомба с часовым механизмом.

— Тормозим! — скомандовал Гробовский, хватаясь за тормозной рычаг. — Плавно, плавно, чтобы не сорвало! А потом… потом прыгаем!

— Куда⁈

— В траву, Иван Павлович!

— А поезд? Аварию же сделаем!

— И сами же в ней погибнем!

— Давай попробуем все же остановить? А уж потом, если не получится…

— Эх, доктор, не изменить тебя уже — все о других думаешь, а о себе…

Гробовский начал медленно, с огромным усилием, отводить рычаг на себя. Колёса с противным визгом заскользили по рельсам, высекая снопы искр. Паровоз, ещё секунду назад мчавшийся с безумной скоростью, начал сбрасывать ход, тяжело пыхтя и клубясь паром.

— Давление не падает! — крикнул Иван Павлович, не отрывая глаз от манометра. — Оно продолжает расти! Надо стравливать!

Он увидел массивный рычаг аварийного сброса пара и изо всех сил дёрнул его на себя. Раздался оглушительный рёв — будто взревел сам ад. Огромное облако белого, обжигающего пара вырвалось из специального клапана под будкой, полностью скрыв от них вид пути. Они двигались вслепую, в густом, горячем тумане, медленно теряя скорость.

— Господи… — прошептал Гробовский, чувствуя, как по спине бегут мурашки. — На войне не выжил, так на поезде разобьюсь!

— Прорвемся!

Наконец, с шипением и отчаянным пыхтением, паровоз начал замедляться. Стрелка манометра дрогнула и наконец-то поползла вниз, с трудом отрываясь от красной зоны. Рёв стих, сменившись тихим, угрожающим шипением остывающего металла.

Вскоре паровоз и вовсе остановился.

— Всё… Приехали, — слабо Гробовский усмехнулся и, откинув голову, закрыл глаза. — Живы… Чёрт побери, живы!

— Живы, да только где мы? Надо вновь ехать, хотя бы до станции доехать.

Гробовский был прав и немного переведя дыхание, горе-машинисты вновь отправились путь, на этот раз на очень медленной скорости.

Добрались до станции «Бобровская» уже ближе к вечеру. Их ждали с милицией, как настоящих преступников. Еще бы, целый паровоз угнали! Пришлось подключать все имеющиеся ресурсы чтобы не сесть за решетку. Гробовский тут же отбил несколько лент на телеграфе, получил ответ от Красникова, что сей господин не хулиган и не преступник, а действующий внештатный сотрудник милиции на задании. Также Гробовский написал четыре объяснительные, и только тогда их нехотя отпустил, посадив на другой поезд, уже в качестве пассажиров.

Дорога до Зарного прошла в напряженном молчании. Путники сидели на жестких деревянных скамьях, глядя в запотевшее окно на проплывающие мимо леса и поля, и не могли поверить, что кошмар позади. Особенно был взволнован Иван Павлович.

На станции Зарное их уже ждала толпа. Работник почты конечно же успел рассказать о том, что Гробовский едет домой с ним «неким человеком», и эта весть облетела село быстрее, чем поезд успел подойти к платформе. Когда они вышли из вагона, их окружили взволнованные лица.

И первым, прокладывая себе путь через толпу, к ним бросился Степан Пронин. Его лицо, обычно серьезное и сосредоточенное, было искажено таким смятением, что он казался мальчишкой.

— Иван Палыч! — вырвалось у него, когда он увидел худую, заросшую щетиной, но неоспоримо живую фигуру доктора. — Господи… Да не может быть…

Он подбежал и замер в двух шагах, не решаясь поверить. Потом его руки дрогнули, и он схватил Ивана Павловича в такие объятия, что тот аж крякнул.

— Жив… Ты жив… — Пронин повторял это слово, и его голос срывался. — А мы уж… а я уж думал… Прости меня, Иван Палыч, ради Бога, прости! Мы искать перестали… похоронили тебя в мыслях своих… Прости!

Он отстранился, и все увидели, что по его грубым, обветренным щекам катятся слезы. Он не стеснялся их, вытирая лицо рукавом телогрейки.

Иван Павлович, тронутый до глубины души, положил руку ему на плечо.

— Да что ты, Степан… Что ты… Бог простит. Я же жив. И ты не виноват. Никто не виноват.

— Виноват! — горячо воскликнул Пронин. — Виноват, что малодушествовал! Надо было искать до последнего! А мы… — он обернулся к Гробовскому, который стоял чуть поодаль, с тихой улыбкой наблюдая за сценой. — А вот этот… этот упрямец один не сдался! Один за всех нас думал! Алексей Николаевич! — Пронин шагнул к нему и с той же силой обнял и его. — Брат ты мой! Спасибо тебе! От всего села спасибо! Языками не расскажешь, что ты сделал!

Гробовский, смущенно хмыкнув, похлопал председателя по спине.

— Да ладно тебе, Степан… Своего искал. Товарища.

— Товарища! — подхватил Пронин. — Вот именно! Самого настоящего! Ну, всё, хватит тут на морозе стоять! — он отер лицо и снова стал собранным и деловым. — Едем в село! У меня подвода готова. Аглая-то уж извелась вся… А Анна Львовна… да что уж говорить!

Он поволок их к ожидавшей у станции телеге, запряженной парой лошадей. Усевшись на сено, они тронулись в путь. Пронин без умолку рассказывал о новостях в Зарном, о школе, о больнице, словно Ивана Павловича не было тут пару лет.

Дорога от станции до села пролетела незаметно. Когда телега въехала на главную улицу, из дверей больницы выскочила уже Аглая. Увидев сидящего рядом с Гробовским Ивана Павловича, она вскрикнула, зажала рот рукой и, не в силах сдержать эмоций, разрыдалась, но это были слезы счастья. Вслед за ней появилась Анна Львовна, бледная, с сияющими глазами.

Телега остановилась. Иван Павлович медленно спустился на землю. Он стоял, глядя на этих людей, на родные лица, на знакомые крыши, и чувствовал, как ледяная скорлупа, образовавшаяся за недели плена, медленно тает внутри него.

Он был дома.

Вечерний чай устроили прямо в больнице — так захотел Иван Павлович. За столом сидели он сам, Алексей Николаевич, Аглая и Анна Львовна. Первый шок и бурные восторги от возвращения остались позади, сменившись спокойной радостью. Герой уже рассказал свою тяжёлую историю, и теперь в комнате царила тёплая, немного усталая тишина, прерываемая лишь потрескиванием дров в печке.

— Ну, слава Богу, слава Богу, — тихо проговорила Анна Львовна, глядя на Ивана Павловича своими добрыми, усталыми глазами. — Теперь всё будет хорошо.

— Главное, что живой, — добавил Гробовский, с любовью глядя на Аглаю, сидевшую рядом.

Иван Павлович улыбался, но его профессиональный взгляд, отточенный годами практики, непроизвольно скользил по лицам друзей, фиксируя малейшие детали. И внимание его то и дело зацеплялось за Аглаю.

— Аглая Фёдоровна, а вы как? — спросил он мягко, отодвигая свою кружку и кивая на живот. — Самочувствие? Всё в порядке? До декабрьских-то рукой подать.

Аглая вздрогнула, словно её вывели из задумчивости, и поспешно улыбнулась.

— Да я ничего, Иван Палыч, спасибо. Всё хорошо. Устаю немного, конечно, но это же нормально.

Её улыбка была немного натянутой, а голос — чуть слабее обычного. Гробовский, почувствовав её напряжение, обнял её за плечи.

— Конечно, устаёт. Я ей говорю — меньше бегай, дай себе поблажку.

Но Иван Павлович не отводил взгляда. Он приметил то, что мог увидеть только врач. Необычная, чуть восковая бледность, не связанная с холодом. Лёгкая, едва заметная одышка, проскальзывавшая в её речи. И главное — в её глазах, обычно таких живых и лучистых, читалась не просто усталость, а какая-то глубокая, запрятанная внутрь слабость. Это не понравилось доктору.

— Аглая, — сказал он уже совсем тихо, но очень серьёзно, привлекая всеобщее внимание. — Уверена? Простой твой вид… Не совсем мне нравится.

В комнате повисла пауза. Анна Львовна с тревогой посмотрела на подругу. Гробовский насторожился, почувствовав перемену в тоне доктора.

Аглая опустила глаза, её пальцы нервно теребили край скатерти.

— Ну… голова иногда кружится, — негромко призналась она. — И… и сил совсем нет. Думаю, это так и должно быть… Иван Павлович, да вы не переживайте. Это у всех беременных так, я в книжке читала.

— Голова кружится? — Иван Павлович медленно поднялся из-за стола. Его лицо стало сосредоточенным и строгим. — Аглая, это не «так должно быть». Особенно на твоём сроке. Это может быть анемия. Или что-то посерьёзнее. Может быть и запоздалое действие вакцины от сибирской язвы. Прости, что омрачаю вечер, но я не могу это пропустить. Надо бы осмотреть.

Он подошёл к ней, мягко взял её за руку, нащупывая пульс.

— Иван Павлович, ну что вы! — смутилась Аглая. — Со мной точно все в порядке. А вот вас е мешало бы осмотреть!

— Что⁈

— Вы же исхудали!

— Правильно, Аглая! — поддержала ее Анна. — Прямо завтра с утра и возьмись за Ивана Павловича. А то чуть свет — опять пойдут преступников ловить, уж я то его знаю. А так хоть на день задержим в родном селе!

Следующий день выдался на удивление ясным и солнечным. Золотистый свет заливал процедурный кабинет в больнице, куда Аглая Федоровна почти насильно привела Ивана Павловича сразу после утреннего чая.

— Нет уж, Иван Палыч, извините, но осмотр — не обсуждается, — заявила она тоном, не терпящим возражений, усаживая его на жесткую кушетку, застеленную чистой, но потертой простыней. — Неделю в болотах, на холоде, с бандитами… Я даже думать боюсь, чем вы там могли переболеть. Снимайте рубашку.

Иван Павлович покорно тяжело вздохнул — понимал, что спорить с Аглаей бесполезно, тем более когда оказывается поддержка в лице Анны Львовны.

Однако за себя он не переживал — чувствовал, что все в порядке. Гораздо больше его тревожила бледность Аглаи, легкая отечность ее рук и та скрытая усталость в глазах, которую он, как врач, заметил сразу. Соглашаясь на осмотр, он преследовал и свою тайную цель — под благовидным предлогом изучить и ее состояние.

— Аглая Федоровна, да живой я, и вполне здоровый, — попытался он отшутиться.

— Молчите и слушайтесь меня, — отрезала она, уже готовя стетоскоп. — Здоровый? А эти синяки под глазами? А этот легкий кашель, который вы пытаетесь подавить? Это последствия переохлаждения, которые могут аукнуться воспалением легких в любой момент.

Она приложила холодный раструб к его груди.

— Дышите глубоко… Так… еще…

Иван Павлович дышал, покорный, но его взгляд скользил по ее лицу, отмечая малейшие детали. Он ловил момент, когда она наклонялась, чтобы лучше его послушать, и видел, как она на секунду зажмуривается, будто от легкого головокружения. Он заметил, как ее пальцы, проверяющие лимфоузлы на его шее, были прохладными и чуть влажными — признак возможных проблем с давлением или сосудами.

— Ну вот, — отложила стетоскоп Аглая, стараясь казаться строгой, но в глазах ее читалось облегчение. — Сердце бьется ровно, хрипов в легких нет, слава Богу. Но организм истощен, Иван Палыч. Сильнейшее физическое и нервное перенапряжение. Вам нужен покой, хорошее питание и никаких стрессов хотя бы пару недель.

— Это вам Анна Львовна посоветовала так сказать? Ну признайтесь!

— И я с ней полностью согласна! — не стала отрицать та. — Вам и в самом деле нужен покой!

— Ну какой покой в наше-то время? — горько усмехнулся он. — Сказки!

В этот момент дверь кабинета скрипнула, и на пороге появился Алексей Николаевич. Он был бодр и подтянут, но в его глазах читалась привычная уже настороженность.

— Ну что, Аглаюшка, как пациент? — спросил он, окидывая взглядом Ивана Павловича. — Дай угадаю — н ехочет лечится?

— Не хочет! — кивнула та.

— Ну а что ты хотела от Ивана Павловича? Он у нас такой.

— Алексей Николаевич, а вы по какому делу сюда? — прищурилась Аглая. — К Ивану Павловичу ведь пришли, так? Покоя ему не даете!

— Вот ведь! — рассмеялся Гробовский. — Женщину не проведешь! Верно говоришь, Аглая. К Ивану Павловичу я… Да не ругайся ты! Я ведь просто спросить. Пусть лечиться, я же не против. А то что он парой слов со мной перекинется это же здоровью его не помешает? Ну вот и хорошо! Иван Палыч, — он повернулся к другу, — я по поводу Хорунжего. Расскажи что знаешь о них. Каждый пустяк может быть важен.

Аглая хотела было возразить, что осмотр еще не закончен, но увидела решимость в глазах мужа и промолчала, занявшись стерилизацией инструментов в углу.

Иван Павлович тяжело вздохнул, откинувшись на спинку кушетки. Приятное ощущение заботы мгновенно испарилось, сменившись холодной памятью о болотах.

— Как я понял лагерь их — непостоянный, — начал он тихо, глядя в окно. — На том острове, где ты меня нашел, была лишь временная база, перевалочный пункт. Основное лежбище — глубже в болотах, километрах в пяти-семи. Там несколько изб, хорошо замаскированных. Вроде бы там раньше селение маленькое староверов было, та брошенное теперь. Никто о нем ничего и не знает, кроме этого Хорунжего. Где меня держали — это только самый первый домик. На окраине, если можно так сказать.

Гробовский достал блокнот, принялся все тщательно записывать.

— Человек десять-пятнадцать я видел лично. Но судя по разговорам, их больше. Часть всегда «в работе» — набеги на окрестные деревни, на тракт. Вооружены кто во что горазд: винтовки «берданы», маузеры, охотничьи ружья. Патронов, судя по всему, не жалеют. Есть у них и пулемет.

— Пулемет? — свистнул Гробовский. — Откуда?

— «Льюис», английский. Говорили, сняли с разбитого броневика где-то под Псковом. Привезли в разобранном виде. Стрелял ли он у них — не знаю, не довелось услышать.

— Хорунжий. Каков он? Ты его видел?

Иван Павлович помрачнел.

— Видел мельком, всего пару раз. Он приезжал в лагерь перед тем, как я попал в плен, и один раз после. Мужчина лет сорока, крепкий, с казачьей выправкой. Лицо жесткое, глаза холодные, пустые. Говорит мало, тихо, но его слушаются беспрекословно. Боятся его панически. Жестокий… При мне одно чуть до смерти нагайкой не забил. А потом заставил меня того же бандита лечить.

В кабинете повисла тяжелая пауза. Аглая замерла с пробиркой в руках.

— Думаю, у него связи имеются по деревням, — продолжал Иван Павлович. — Потому что точно знает он, когда куда идти грабить — где кассы полные, где склады забили. Никогда пустой не уходит.

— М-да… — недобро протянул Гробовский, закрывая блокнот. — Чувствую, придется нам повозиться с этим Хорунжим.

— Нам? — красноречиво переспросила Аглая.

— Ну я имею ввиду…

— Алексей Николаевич! — с нажимом произнесла девушка. — Иван Павлович как минимум неделю еще будет на выздоровлении!

— Но…

— И никаких «но»!

— Вот ведь черт! Угораздило жениться на главной врачихе! — совсем тихо пробубнил Гробовский.

— Я тогда санитаркой была! — гордо заметила Аглая.

Гробовский хмыкнул, хотел что-то добавить, но дверь кабинета внезапно с силой распахнулась, ударившись о стену. На пороге стоял Виктор Красников. Его обычно молодое и энергичное лицо теперь было хмурым, даже мрачным.

— Виктор Иванович? — первым нарушил тишину Гробовский, насторожившись.

Красников медленно вошел, прикрыл за собой дверь. Его пальцы сжали какую-то смятую бумажную телеграфную ленту.

Увидев Петрова, Красников улыбнулся, но улыбка выдалась не такой радостной.

— Рад, что ты жив и здоров, Иван Павлович, — произнес он глухо, кивком головы поприветствовав доктора. — Очень рад. Мы уж тут думали… да ладно, что было — то прошло. Я по другому делу.

— По какому? — осторожно спросил Гробовский.

— Алексей Николаевич, — Красников повернулся к нему, и его голос прозвучал официально и отчужденно. — Твое заявление о приеме на службу… в штат милиции… рассмотрено.

Гробовский замер.

— И…? — только и смог выдохнуть он весь в нетерпении.

— Отказано, — слово прозвучало как приговор. — Категорически. Решение уездного комитета.

— Но почему⁈ — вырвалось у Гробовского. — После вчерашнего… После того, как мы…

— После вчерашнего как раз и началось! — резко оборвал его Красников, и его сдержанность наконец лопнула. В глазах вспыхнули гнев и отчаяние. — Ты думаешь, угон паровоза и стрельба на перегоне остались незамеченными? На тебя, Алексей Николаевич, поступил донос. Очень подробный. В уезде уже вовсю интересуются личностью «бывшего штабс-капитана Гробовского», самовольно проводящего опасные операции и втягивающего в них гражданских лиц!

Он швырнул смятую телеграмму на стол. Она упала рядом с медицинскими инструментами.

— Мне едва удалось убедить их, что твои действия были вынужденными! Но о приеме на службу речи быть не может. Более того… — Красников отвел взгляд, смотря в стену где-то позади Гробовского. Его голос снова стал тихим. — Мне приказано взять с тебя подписку о невыезде. И начать служебную проверку по факту твоих… контактов с криминальными элементами.

Гробовский отшатнулся, будто от удара.

— Какие еще контакты? Я эти элементы вылавливал!

— А по документам выходит, что ты, будучи внештатным консультантом, самовольно покинул район, вступил в перестрелку с неизвестными, а затем угнал железнодорожный состав! И все это — без всякой санкции! Кто эти «бандиты»? Где доказательства? Там, на верху, — он показал на потолок, — сильно не довольны твоими лихими делами.

В кабинете воцарилась мертвая тишина. Аглая в ужасе смотрела на мужа, ее рука инстинктивно потянулась к животу. Иван Павлович медленно поднялся.

Гробовский стоял, не двигаясь. Все его прошлое — служба в царской сыскной полиции, офицерские погоны, ранения на германском фронте — все это в одно мгновение превратилось из опыта в обузу, в доказательство его неблагонадежности. Он видел в глазах Красникова не злобу, а вынужденную жестокость. Начальника милиции поставили перед выбором, и он этот выбор сделал.

— Так что, выходит, я теперь… под следствием? — тихо, но четко спросил Гробовский.

— Ты уж, Алексей Николаевич, не говори ерунды, — с раздражением отмахнулся Красников. — Не под следствием, но проверку нужно сделать. И пока я ее делаю, Алексей Николаевич, тебе нужно найти и повязать этих бандитов — чтобы доказать, что ты и в самом деле их ловил. И как можно скорее. Иначе…

Он не договорил, но и без этого все стало понятно.