Земский докторъ. Том 6. Тени зимы

Глава 17

Зверь метнулся прямо на него. Острые клыки щелкнули совсем близко от лица. Клац! Но инстинкт сработал быстрее мысли. Иван Палыч отпрыгнул в сторону, чувствуя, как ветер от рывка зверя ударил его щеку. Пес, не ожидавший такой прыти, пролетел мимо, на мгновение потеряв равновесие. Этой секунды хватило.

Не думая ни о чем, доктор вцепился пальцами в щели между бревнами высокого забора и, отчаянно забираясь, перекатился через него, свалившись на другую сторону в сугроб. Удар о землю отозвался тупой болью во всем теле, но было не до того.

Истошно залаяла собака, тщетно пытаясь прорваться сквозь забор. Выкуси!

В этот момент с улицы, визжа шинами, подъехала та самая черная машина. Из нее вышел Семен. Увидев доктора за оградой, он быстро все понял.

— Стоять! — просипел Семен, на ходу выдергивая из-за пояса наган.

Одновременно с этим из дома вывалился Антон, сонный, с затуманенным от снотворного взглядом. Пьяно, едва шевеля языком, прокричал:

— А ну стой, сукин сын! Держи доктора! Держи его!

Погоня началась мгновенно. Иван Палыч, не оглядываясь, рванул прочь от дома, к единственному укрытию, которое заметил — к силуэту старого кирпичного завода, темневшего в стороне, за полем.

Позади хлопнул первый выстрел, затем второй. Пули с противным визгом врезались в снег то слева, то справа от него. Преследователи стреляли не целясь, на бегу, но удача могла изменить в любой момент.

— Живого брать! — донесся истошный крик Семена. — Хозяйке нужен живой! В ноги! В ноги стреляй!

Эта фраза, вероятно, спасла Ивану Павловичу жизнь. Бандиты, хоть и яростные, теперь старались не убить, а лишь остановить беглеца. Очередная пуля прожужжала у самого уха, ошметки кирпичной пыли с ближайшей стены осыпались доктору на плечо.

Завод. Заброшенные печи, горы битого кирпича, полуразрушенные сараи — идеальный лабиринт для того, кто знает местность. А он не знал. Он бежал наобум, к единственному спасению от открытого поля. Но даже это лучше открытой местности. Нужно будет — и в печть спрячусь!

Еще один прыжок через груду обломков, и Иван Павлович нырнул в зияющий черный проем какого-то цеха. В нос ударил запах глины, пыли и старой гари. За спиной он услышал тяжелое дыхание и ругань преследователей. Они были уже здесь.

Схватка была неизбежна.

Влажная, пропитанная гарью и пылью темнота цеха казалась единственным спасением. Иван Палыч, прижавшись спиной к шершавой, холодной кирпичной стене, отчаянно ловил ртом воздух. Сердце колотилось где-то в горле, готовое выпрыгнуть наружу. Из-за груды форм для кирпичей доносилось тяжелое, злое дыхание преследователей.

— Выходи, доктор! — раздался отчетливый голос Семена. — Игра окончена. Ты только зря нервы треплешь и себе хуже делаешь!

— Вот ведь гад какой! — проворчал Антон. — Укол мне сделал!

Иван Палыч молчал, сжимая кулаки. Его взгляд метнулся по сторонам, выискивая в полумраке хоть что-то, что могло бы стать оружием. Обломок кирпича? Слишком короткая дистанция для броска. Ржавую арматуру? Она была намертво вмурована в стену.

— Слышишь, сволочь эдакая! — заорал Антон, его голос дребезжал от ярости и остатков снотворного. — Я тебе ноги переломлю! Варвара Платоновна, может, и хочет тебя живого, но я-то с тобой церемониться не стану!

— Успокойся, дурак, — шикнул Семен. И вновь обратился к Ивану Павловичу: — Доктор, будь умницей. Тебе же хуже будет. Выходи сам, и, глядишь, отделаешься легким испугом. Поползешь в свою больничку, как ни в чем не бывало.

Чиркнули спички, где-то вдали показался огонек пламени.

— Выходи, мы тебя не тронем.

Иван Палыч понимал, что это ложь. Его никто живым отсюда не выпустит. Слишком много он видел и знал.

Он прикрыл глаза, пытаясь заглушить панику, заставить мозг работать. Нужно было выиграть еще несколько минут. Может, они передерутся между собой? Антон явно был на взводе.

— Ладно, хватит с ним нежничать! — рявкнул Антон. Слышно было, как он грубо передвигает ногами хлам, словно там, на полу, искал беглеца. — Я его сейчас…

И тут снаружи, со стороны поля, раздался резкий выкрик — короткий, обрывающийся, больше похожий на стон раненого зверя. И почти сразу — громкий, властный голос, который заставил вздрогнуть даже Ивана Палыча:

— Цех окружен! Прекратить сопротивление! Выходите по одному, подняв руки! Это Чрезвычайная Комиссия!

Наступила мертвая тишина, такая густая, что в ушах зазвенело. Иван Палыч не поверил своим ушам. Гробовский? Но как?

— Что? Какого черта? — выдохнул Антон.

Дрогнул огонек, потом и вовсе затух. Степан выругался — обжег об спичку пальцы.

— Подмога доктора пришла! — злобно процедил Антон.

— Брешет, — отмахнулся второй.

— Чрезвычайная Комиссия? — растерянно пробормотал Антон, поглядывая на Степана. — Кто это такие?..

Тот пожал плечами.

— Убирайтесь отсюда…

— В последний раз предупреждаю! — снова прогремел голос Алексея Николаевича. — Выходите с поднятыми руками! Или мы будем выкуривать вас, как лисиц в норе! Мы вооружены.

И дал пару залпов. Стало понятно, что шутить прибывшие не намерены.

— Чтоб тебя! — выругался Антон. — Говорил, что лучше не связываться с этим доктором — приведет на хвосте нечисть!

— Выходи, если жить хочешь! — рявкнул Гробовский. — Иначе вынесем тебя — вперед ногами!

Семен, видимо, понял, что блефовать бесполезно. Ответом Гробовскому был резкий, почти истеричный выкрик Антона:

— Получайте, красные сволочи!

И высунувшись из-за укрытия, он разрядил весь магазин нагана в сторону входа.

Это была роковая ошибка.

Ответ не заставил себя ждать. Снаружи грянул залп. Не три-четыре ствола, а десятка полтора. Винтовочные пули со свистом и воем влетели в цех, не оставляя шансов укрыться за ненадежными кирпичными грудами.

Иван Палыч прижался к полу, зарывшись лицом в холодную, мокрую от талого снега землю. Он услышал, как Антон вскрикнул — коротко, удивленно, и его тело с глухим стуком рухнуло на пол. Семен отстреливался отчаяннее, яростнее — делал по два выстрела, менял позицию, пытаясь вести прицельный огонь. Одна из его пуль ударила в самый вход, где мелькали тени красноармейцев, но, кажется, ни в кого не попала.

— Подлецы! — закричал он, захлебываясь от эмоций — понял, что угодил в ловушку. — Подлецы…

Его слова оборвал новый залп. Пули буквально вгрызлись в его укрытие, разнеся кирпичи в крошку. Семен издал хриплый, булькающий звук и умолк. Наступила тишина, оглушительная после грохота стрельбы.

— Иван Палыч! — раздался голос Гробовского. — Ты там? Живой? Отзовись!

Доктор с труда поднялся на ноги, его трясло крупной дрожью.

— Я… я здесь, Алексей! — крикнул он, и голос его сорвался на шепот. — Живой!

В проеме цеха, окутанные клубами дыма, появились фигуры. Впереди — Гробовский в кожаной тужурке, с наганом в руке. Рядом с ним — коренастый, невозмутимый Аристотель Субботин. А за ними, выстроившись в цепь, — десяток красноармейцев в буденовках, с винтовками наперевес.

Гробовский быстрым, профессиональным взглядом окинул помещение, задержавшись на двух неподвижных телах, затем подошел к другу.

— Цел? — коротко спросил он, хватая Ивана Палыча за плечо.

— Цел… — смог только выдохнуть доктор. — Как ты?..

— Потом расскажу, — Гробовский обернулся к Субботину. — Аристотель, прочешите территорию. Субботин молча кивнул и жестом повел за собой бойцов.

— Как… как вы меня нашли⁈ — удивленный такой встрече, выдохнул Иван Павлович.

— Так Анюте Прониной надо спасибо сказал! — широко улыбаясь, ответил Гробовский.

Работать веником было скучно.

Вжжух!

Но любая работа важна — и такая тоже.

Вжжух! Вжжух!

Тем более такая.

Вжжух! Вжжух! Вжжух!

Ведь если подумать — что такое мести веником? Это значит вычищать грязь. Каждая соринка, каждая пылинка, изгнанная из больничного коридора, из щелей половиц, была маленькой победой над хаосом и грязью. И этот труд, такой простой и неприметный, — это тоже оружие. Оружие против болезней, которые могли прицепиться к пыльным углам, против уныния, что поселяется в неухоженных местах. Так же и бандитов вычищает Алексей Николаевич и другие. Новая жизнь наступает, лучшая.

Вжжух! Вжжух! Вжжух!

Анютка Пронина была существом не в меру любопытным и наблюдательным. Вот и сейчас, делая общественно полезную работу — сметая сор, — она продолжала мысленную активность и анализ тех соыбтий, что происходили вокруг нее.

А подумать было над чем.

Когда к доктору Ивану Палычу пришли те странные, неулыбчивые люди в темных пальто и заявили о срочном вызове в деревню, у девочку внутри сразу что-то екнуло. Слишком уж гладко все было, слишком нарочито громко тот бледный, с лицом мокрой рыбы, говорил о «братухе помирающем» где-то за Ключом. Доктор, конечно, помялся, но поехал — долг есть долг. Однако Анютка проводила его долгим, цепким взглядом, и тревожный комочек под сердцем так и не рассосался.

Вжжух! Вжжух!

Какие-то они странными были, эти внезапные гости. А предчувствие никогда ее не подводило. И теперь, подметая пол, она вдруг зацепилась взглядом за… улику!

В том месте, где топтались и стояли гости, она обнаружила следы мокрого снега, а в нем — вкрапления чего-то красного и мелкого. Анютка присела на корточки, протянула палец и потерла. На подушечке осталась ржавая, кирпичная пыль.

Откуда тут кирпичная пыль? Только с подошвы сапог тех странных людей. Только вот что интересно… В деревнях снег посыпали угольной пылью, песком, а чаще золой из печки, — чем угодно, но только не битым кирпичом. Слишком уж дорогое удовольствие. Да и где столько кирпичной крошки найдешь? Кирпич — он в городе. На стройках. Или… Или на кирпичном заводе! Старом, заброшенном, на выезде из Зареченска, в стороне от больших дорог. Местечке глухом, безлюдном — идеальном для всяких темных дел.

Сердце у девочки заколотилось чаще. А что, если гости эти пришли вовсе не для того, чтобы просить помощи? Что, если они похитили Ивана Павловича? Воры и бандиты изображали из себя деревенских, а сами были с кирпичного завода! Значит, доктора повели в ловушку.

Не раздумывая ни секунды, Анютка швырнула веник в угол и, на ходу натягивая старенькое пальтишко, выскочила на улицу. Она не пошла к отцу — Степану Пронину. Нет, он бы стал задавать вопросы, требовал доказательств, а время уходило. Она помчалась туда, где, как она знала, решают дела быстро и без лишних слов — к Алексею Николаевичу Гробовскому. Знала, тот сейчас здесь, в Зарном, у супруги, Аглаи, нянчится с сынишкой… Запыхавшаяся, постучала в окно… и все рассказала.

Порой, даже работа по подметанию пола может быть полезной и способна спасти чью-то жизнь.

— Вот так мы тут и оказались! — подытожил свой рассказ Гробовский. — Анюта Пронина далеко пойдет! Хоть сейчас ее к себе в отдел не бери! Но рано конечно — возраст.

— Варвара! — выдохнул Иван Палыч, опомнившись первым. Ледяная волна ужаса сдавила ему горло. — Она одна в доме! Осталась! После укола… Она не могла уйти далеко!

— Кто такая?

— Подруга Хорунжего!

Этого хватило, чтобы Гробовский тут же опрометью бросился наружу.

— Дом! — рявкнул он, оборачиваясь к красноармейцам. — Туда! Бегом! Оцепить! Ничего не трогать! Субботин, с нами!

Они бросились обратно к особняку, путаясь в ногах, спотыкаясь о колеи. Каждая секунда казалась вечностью. Иван Палыч бежал, не чувствуя усталости, гонимый адреналином и страшным предчувствием, что они опоздали. Что эта хитрая, как лиса, женщина нашла способ исчезнуть.

Ворвавшись в прихожую, они замерли. В доме царила звенящая, неестественная тишина. Ни звука, ни шороха. Гробовский жестом рассредоточил бойцов по первому этажу, а сам вместе с Иваном Палычем и Субботиным рванул наверх, в спальню.

Комната, где он всего пару часов назад делал тот роковой укол, была пуста. Шикарный диван, японская ширма, разбросанные подушки… Никого. Даже запах духов «Черный нарцисс» казался выветрившимся, приглушенным.

— Черт! — со злостью пнул ножкой стула Гробовский. — Упустили! Сбежала сука!

Он подошел к окну, отдернул тяжелую портьеру — створы были заперты изнутри. Ни следов взлома, ни отпечатков на подоконнике.

— Могла уйти через черный ход, пока мы у завода возились, — мрачно констатировал Субботин.

Иван Палыч стоял посреди комнаты, его охватило странное, леденящее спокойствие. Он заставил себя отбросить панику и думать. Думать, как врач. Доза снотворного, которую он ввел Варваре Платоновне, была серьезной. Для того, чтобы прийти в себя, встать, одеться, сообразить план побега и бесшумно исчезнуть — требовалось время. И силы. А ни того, ни друго, у нее, скорее всего, не было. Она не могла уйти далеко. Она просто не могла.

— Нет, — тихо произнес он. — Она здесь.

Гробовский и Субботин обернулись на него.

— Ты уверен? — в голосе Алексея Николаевича зазвучала надежда.

— Врачебная уверенность, — кивнул Иван Палыч. — После такого укола ноги бы не слушались. Она где-то здесь. Спряталась.

Его взгляд, привыкший замечать мельчайшие детали — цвет кожи, дрожь век, неуловимые изменения в дыхании, — начал медленно, методично сканировать комнату. Он отверг кровать — слишком очевидно. Ширму — непрочно. Взгляд скользнул по ковру, толстому, персидскому, впитывающему звуки… и вдруг зацепился. Едва заметные, смазанные следы. Не от грязных сапог, а скорее, от босых или в чулках ног. Они вели от дивана… к большой, массивной, дубовой двери гардеробной, встроенной в стену.

Он не сказал ни слова. Просто встретился взглядом с Гробовским и медленно, почти неуловимо, кивнул в сторону шкафа.

Чекист все понял без звуков. Его лицо стало каменным. Он бесшумно снял с предохранителя наган и жестом приказал Субботину занять позицию с другой стороны. Иван Палыч отступил вглубь комнаты, за спину Аристотеля, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

Наступили самые долгие секунды в его жизни. Гробовский сделал шаг к шкафу, его пальцы сжали рукоятку нагана. Он перевел дух, и одним резким, мощным движением рванул на себя дверцу.

Раздался негромкий, испуганный вскрик.

В глубине просторного гардероба, завешанного шелковыми платьями и мехами, на полу, прижавшись в углу, сидела Варвара Платоновна. Она была бледна как полотно, ее шикарные волосы растрепались, а в широко раскрытых глазах плескался животный, не скрываемый более ужас. На ней был только тот самый красный шелковый халат, наброшенный на плечи. Она смотрела на Гробовского и Ивана Павловича, как загнанный зверь, не в силах вымолвить ни слова.

— Варвара Платоновна, — произнес торжественно Гробовского, — Что же вы гостей не встречаете? Выходите. Не заставляйте применять силу.

Она не двигалась, лишь сильнее вжалась в угол, обхватив колени дрожащими руками. Снотворное и адреналин вели в ней последнюю битву.

— Я… я ничего не знаю, — прошептала она, и ее бархатный голос срывался на визгливую нотку. — Это они… они все сделали… Я просто…

— Разберемся, — сухо ответил Гробовский.

Варвара Платоновна уже не сопротивлялась. Все её надменное величие испарилось, сменившись дрожащей, жалкой подавленностью. Снотворное, страх и холодный пол гардеробной сделали свое дело. Гробовский грубо вытащил ее за руку и усадил на тот самый диван, где всего час назад она восседала как королева.

— Оденьте её, — бросил Гробовский Субботину, с отвращением глядя на шелковый халат, сползший с плеч. — И обыщите комнату. Все бумаги, все записи.

Пока Аристотель с помощью одного из бойцов натягивал на женщину первое попавшееся платье и проводил поверхностный обыск, Иван Палыч стоял у окна. Тело ломило от усталости и перенапряжения, но мозг лихорадочно работал. Они поймали важного свидетеля. Возможно, ключевого. Эта женщина — не просто любовница бандита. Она его правая рука, его советница и хозяйка явочной квартиры. Она знала всё. В том числе и то, где он может сейчас прятаться.

Варвару Платоновну усадили в кресло. Перед ней, положив на стол блокнот, расположился Гробовский. Рядом, отстраненно наблюдая, стоял Субботин. Иван Палыч остался в стороне, прислонившись к косяку двери.

— Ну что ж, Варвара-краса, — начал Гробовский. — Давайте начнем с самого главного. Где Хорунжий?

Женщина молчала, уставившись в пол, сжав в коленях белые, холеные руки.

— Молчание — не лучшая тактика, — продолжал чекист. — Ваши люди мертвы. Ваш дом окружен. Вы в полной изоляции. Единственное, что вам сейчас светит — это высшая мера. Если, конечно, вы не решитесь нам помочь.

Она подняла на него взгляд. В ее глазах, помимо страха, плескалась ненависть.

— Я ничего вам не скажу, — прошипела она.

— Ошибаетесь, — Гробовский улыбнулся. — Скажете. Другого выбора у вас просто нет. Или вы в тюрьму хотите? Там таких красивых девушек дефицит.

Варвара Платоновна поняла намек. Она сглотнула, и ее взгляд снова упал в пол. В тишине было слышно, как за окном лает собака.

— Я… я не знаю, где он сейчас, — наконец, выдохнула она, почти беззвучно. — Он… ушел. После того как убили Ефремова… он сказал, что нужно менять планы.

Гробовский и Иван Палыч переглянулись.

— Какие планы? — не меняя тона, спросил Гробовский.

— Большое дело, — она замолчала, снова уходя в себя.

— Варвара Платоновна, — голос Гробовского стал тише, но от этого еще опаснее. — Вы хотите сотрудничать? Тогда перестаньте меня злить. Какое дело?

Она зажмурилась, будто собираясь с мыслями, с силами. Когда она снова открыла глаза, в них было странное, почти апатичное решение.

— Эшелон, — прошептала она. — Он идет через три дня. С оружием. Со взрывчаткой. Много взрывчатки. Для… для солдат в городе. Для армии. Я уж не знаю кому именно оно предназначается. Хорунжий хотел подорвать этот эшелон, устроить террор, чтобы воспользовавшись суматохой, ограбить банк. Но потом… потом решил поступить иначе. Он ограбит сам эшелон. Без посредников. Это его билет на юг, к белым. Последнее дело. Но вряд ли он поедет теперь на юг. Скорее всего просто заберет все себе, чтобы вооружить банду… С такими запасами они смогут больше. Гораздо больше.