Земский докторъ. Том 6. Тени зимы

Глава 22

В карманах убитого букиниста оказалась лишь всякая малозначимая мелочь — бумажник с деньгами, ключ, запасные патроны. Так ведь, а что и хотели-то? Старый эсер-максималист, Горохов был человеком весьма осторожным, приученным к конспирации. Стало быть, и шпионское послание на кладбище обронил вовсе не он! Кто-то другой… курьер? Ну и растяпа!

— Иван Палыч, труп осмотри! Ну, у себя там…

Молча кивнув, доктор велел везти тело в больницу. Правда, что-то вдруг привлекло его внимание.

— А ну-ка, постойте-ка!

Иван Палыч поднял безжизненную ладонь, осмотрел… и задумчиво потер переносицу:

— Алексей Николаич! Глянь.

— А что такое? — заинтересовался Гробовский.

— Под ногтями — грязь, и сама ладонь… — доктор понюхал. — Похоже, на машинное масло! А ведь покойник был человек аккуратный… И явно не пролетарий. Откуда тогда масло, грязь? Загадка! Что же он, на завод устроился?

— А, может, и так, — потеребив усы, промолвил чекист. — И это его последнее слово… Словно насмехался! Что значит — уже заложил? А курьер как же? В письме же ясно написано — за день. А этот… Просто соврал? Не похоже. На смертном-то одре… Скорей, похвастался, и очень даже уверенно. Вот, мол, я вас как!

Доктор покачал головой, глядя, как чекисты несут труп к машине:

— И все же, кто был на кладбище? Кто потерял письмо? Что за растяпа такая? Письмо адресовано Хорунжему. Почему прямым текстом? Чтобы запутать следы?

— Гм… не думаю, — Гробовский вытащил портсигар. — Просто немцы еще плохо знают Хорунжего. Только еще начали с ним работать… или начинают. Ждут, когда заглотнет крючок. А потом все и появится: и шифры, и тайнопись, и все такое прочее. Сейчас же… Ну, провалится Хорунжий — и что? От чьего имени послание? Какие-то абстрактные «друзья из Берлина». Велят устроить теракт. Да еще и пишут об этом открыто! И кто ж сие воспримет всерьез? Думаю, письмо мог потерять курьер…

— Но, что он делал на кладбище? — переспросил доктор. — Следил за нами? Или ждал Горохова?

— Скорей, Хорунжего, — Алексей Николаевич достал из портсигара папиросу. — Просто совпадение, так иногда случается. И гораздо чаще, чем мы думаем. А Горохов действовал сам по себе! Он ведь в своем деле артист, и не терпит хозяев и их приказы! И бомбу он, наверняка, заложил… Где-то здесь, в городе! Ну, а главная цель, о которой должен сообщить специальный курьер… Да, это, скорее всего — поезд, мост, разъезд…

— Думаю, что, скорее всего — поезд, — согласно кивнул Иван Палыч. — Так логичнее. А мост, разъезды… утопия! Мосты все охраняются, а по какому разъезду пойдет литерный состав — поди, угадай. Нет, поезд — надежнее. Там много мест, куда можно спрятать бомбу — очень мощную! У Хорунужего такая, наверняка, уже есть. Завтра же телеграфирую в ВЧК, Дзержинскому! Попрошу, чтобы прислали курьера — вопрос-то секретный. И ты, Иван Палыч — не болтай!

Ну, что доктор тут мог ответить? Только хмыкнул:

— Да ла-адно!

Так и не закурив, Алексей Николаевич убрал папиросу обратно в портсигар и зябко поежился:

— Ну, что? Пойдем, бабулю поспрошаем. Заодно согреемся.

Травница сидела за столом с поддатыми губами, то и дело косясь на божницу с сумрачным портретом Николая Угодника. На вошедших она особого внимания не обратила, лишь кивнула — садитесь, мол.

— Ну, бабушка Маланья, рассказывай! — усевшись, улыбнулся Гробовский. — Что у тебя за гость был?

Старушка подслеповато прищурилась:

— А что рассказывать-то? Заходил недавно два раза — цветы покупал. Цветы-то мои многим глянутся. Тем более, зимой. Вот и посейчас пришел… Взял букетик, да чайку попить не успел — вас увидал, да выскочил.

— Ну, так, а что за человек-то? Знаете вы, его нет ли?

— Да знаю немнош-шко, как не знать, — травница махнула рукой. — Сказал, Василием Васильичем зовут, книгами торгует. А токмо я и другое помню!

Последнюю фразу Маланье произнесла куда как громче!

— Помню, он и ране еще заходил… До войны ишо. Году, верно, в восьмом. Только-только бунт большой кончился. Тогда поляком каким-то прозвался.

Ничего больше травница не рассказала, видать, и вправду, не знала. Иван Палыч с Гробовским вышли на улицу. Темнело. Чекист, наконец, закурил…

— А, вот он тут прятался, — доктор с любопытством прошелся до угла.

На снегу виднелись следы, рядом, в сугробе лежал маленький синенький букетик… и еще… бумажки какие-то, что ли…

Ну, да! Горохов явно что-то рвал и весьма торопливо! Правда, много чего уже успел унести ветер.

Иван Палыч наклонился, подобрав уцелевшие обрывки.

— Ну? Что там у тебя? — бросив окурок в снег, заинтересовался Гробовский.

— А вот! — доктор протянул на ладони обрывки какой-то бумажки…

— Бумага плотная. На какой-то мандат похоже… — протянул Алексей Николаевич. — Ни черта тут в этой темени не видать! Пойдем-ка к машине…

Там уже, в свете фар, рассмотрели буквицы…

Какой-то «уск» и «спьера»…

— «Уск» — это, судя по всему, «пропуск», — Гробовский покусал губы. — А что такое «спьера» — ума не приложу!

— Наверное, какой-то революционный деятель, — предположил Иван Палыч. — Но, кто именно на ум не идет! Что за «пьера» такая?

Водитель, товарищ Карасюк, пригладил усы и вдруг громко расхохотался:

— Ну, вы, товарищи даете! Так Робеспьер же! Моторный завод имени Робеспьера! Ну, бывший «Левенцовъ». У меня там племянник работает… Да знаете же, газеты недавно писали. У них народный директор недавно сбежал. Со всем оборотным капиталом!

На моторный завод доктор, конечно же, увязался с чекистами. Тем более, ему туда все равно нужно было по службе — аттестовать медицинский пункт. Вот вместе, на чекистском авто, и поехали.

— Завод очень хороший… был… — завод, как завод, — информировал по пути молодой сотрудник Коля Михайлов, бывший студент техноложки. — До войны считался самым престижным! Шутка ли — двигатели! Конечно, не свои разработки, по лицензии «Испано-Сюизы». Но, тем не менее! Самое передовое производство. Автомоторы, авиационные начали делать. В Южную Америку поставляли — в Бразилию, Аргентину. Да в Сербию и в Италию даже! Там уже знали: «Левенцовъ» — это марка!

— Понятно, — Иван Палыч кивнул. — Бренд! Ну, американцы так раскрученные марки называют… ну, очень хорошие. И что с двигателями сейчас?

— Инженеры еще есть, и хорошие, — продолжал Коля. — Ну, а на самой фабрике — бардак. Текучка, пьянство… Рабком никак не может нормальную работу наладить! Но, старые заделы есть.

Гробовский тут же насторожился:

— То есть, если наладить, то получается — свои моторы у нас будут. Так?

— Так. И для авто, и авиационные! Для «Илья Муромцев», ага.

— Так кой же черт до сих пор не наладили? — не сдержавшись, выругался доктор. — Завтра же доложу Гладилину. Пущай разгребает весь этот бардак.

— А ведь — хорошая цель получается, — протянул Алексей Николаевич. — Перебить хребет будущему! Одна-ако…

На заводе имени Робеспьера (бывшем «Левенцове») царили суета и неразбериха. Из цеха доносился какой-то гул… и даже слышалось пение:

Смело, товарищи, в ногу,

Сердцем окрепнем в борьбе!

— Спевка у нас, — пробегая мимо, крикнул какой-то парень в спецовке. — Готовимся к конкурсу революционной песни!

— Лучше бы двигатели делали… И порядок навели! — убирая мандат, хмыкнул доктор. — Товарищ! Товарищ! Где тут у вас медпункт?

— А вона!

Обернувшись, парень указал рукой на отдельно стоявшее здание с выбитыми стеклами верхнего, третьего этажа.

— Красиво! — подал плечами Гробовский. — Завитушечки разные, орнамент… Ар-Нуво!

Иван Палыч пораженно открыл рот:

— А ты что, Алексей Николаич, в архитектурных стилях разбираешься?

— Да было оно дело в подобном особнячке… до войны еще, — скромно пояснил сыскарь. — Вот и наблатыкался.

Из отрытой двери здания донесись крики. Нет, песен там не пели… Скорей, кого-то ловили… или даже дрались:

— Хватай! Хватай его! Заход сзади!

— Давайте, давайте, господа! Подходите, кто смелый! А ведь могу и стулом огреть.

Донесся звук удара, треск и жалобный крик:

— Ах ты ж, курва!

Чекисты переглянулись…

— А ну-ка, ребята, живей! — вытащив наган, распорядился Гробовский.

Молодежь, Коля с Михаилом, со всех ног бросились в помещение. Начальник с доктором вошли сразу за ними, не особенно и торопясь — чай, не мальчики.

— Да я щас тебя, сука, пристрелю! Именем революционного пролетариата!

В кабинете размахивал маузером небольшого росточка тип в куртке из чертовой кожи. Круглоголовый, с пошлыми коротенькими усами щеточкой, он чем-то напоминал нашкодившего кота. Перед ним, с ножками от венского стула в руках, стоял некий господин лет тридцати пяти в распахнутой офицерской шинели со споротыми погонами, накинутой поверх добротной шевиотовой пары. Узколиций, высокий, подтянутый, с узкими усиками и небольшой «эспаньолкой», он явно был из «бывших». Впрочем, об этом можно было судить и по манерам.

По бокам маячили двое парней в залатанных гимнастерках, один из них держался за спину — видать, только что получил стулом по хребту.

— Ну, хватит тут мебель ломать! — войдя, громко приказал Гробовский. — Уездный отдел ЧеКа!

Круглоголовый тут же опустил маузер и подобострастно представился:

— Лапиков, Григорий Кузьмич. Председатель здешнего рабкома. Вот… вражину поймали! Пробрался на завод, понимаешь… С диверсионными целями!

— Да тут у вас везде диверсия! — выбросив ножки, нервно расхохотался «вражина». — Двор весь захламлен! Вместо работ — пенсии поют! Мне даже пьяные встретились… Довели завод до ручки… п-пролетарии!

— А это не твое дело, гад! — Лапиков вновь выхватил пистолет.

— Спокойно! — быстро предупредил Алексей Николаевич.

Позади послышались шаркающие шаги:

— Кто тут про медицинский пункт спрашивал?

В кабинет вошел худенький старичок с длинной седой бородою, в накинутом на плечи пальто, из-под которого виднелся темный костюм и светлая сорочка с галстуком-бабочкой.

— Арсентьев, Павел Петрович, фельдшер… Господи! — старичок вдруг удивленно взглянул на узколицего. — Неужто… Виктор Фаддеевич! Вы⁈

— Здравствуйте, Павел Петрович, — неожиданно улыбнулся задержанный. — Рад, что хоть кто-то стался. А инженеры? Все разбежались?

— Да не все… Розонтов остался, Пахомов, Вержбицкий…

— А вот это славно! Значит еще не все потеряно!

— Так, гражданин… — прервал беседу Гробовский. — Вы вообще, кто такой?

— Я? — усевшись на стул, «вражина» заложил ногу на ногу и вытащил портсигар. — Ах, да, забыл преставиться. Виктор Левенцов… бывший хозяин всей этой конторы.

— А-а-а! — снова закричал председатель рабкома. — Я же говорю — контра! Товарищи из ЧеКа! Надо ж его скорее…

— Так! Разберемся. Посторонних прошу покинуть кабинет, — Алексей Николаевич, пододвинув еще один стул, уселся напротив задержанного. — Ну, гражданин Левенцов… И зачем вы сюда явились?

— Курите! — бывший хозяин раскрыл портсигар. — Это хорошие… Португальский табак. Зачем явился? Не поверите — наниматься в инженеры! У вас все газеты трубят — требуются. А за завод у меня душа болит… Всей жизни дело! Отец покойный начинал потом я… Да я этот завод, как свои пять пальцев знаю!

— Ах, так… — начальник ЧеКа, как бывший сыскной, соображал быстро и был начисто лишен предрассудков. А потому тут же спросил, где на заводе самое уязвимое место.

— Ну, которое, если взорвать — и все, нет завода!

— Есть такое место. Конструкторское бюро с испытательной консолью! — дернувшись, Левенцов нервно вскочил со стула. — Вы сказали — взорвать? И кто? Немцы?

— Они.

— Сволочи! Они и в шестнадцатом году пытались. И… и когда ожидается взрыв?

— Сегодня. Может быть, уже прямо сейчас!

— Так что же мы здесь стоим, господа? Я все покажу… Идемте!

Вслед за бывшим хозяином чекисты и доктор поднялись на второй этаж, в небольшой светлый зал. Чертежные доски, модели двигателей у стен, станки… У распахнутого окна курили двое молодых людей в тужурках.

— Игорь! Ярослав! — Левенцов бросился к ним…

— Виктор Фаддеич! Вы… вы как…

— Рад, что вы… Ладно, некогда… Вот, товарищи спросят.

Велев парням аккуратно начинать обыск, Гробовский подошел к инженерам и задал несколько вопросов.

— Посторонние? — Игорь Вержбицкий почесал затылок. Худощавый, с тонкими пальцами и длинными кудрявыми волосами, он выглядел, как творческий интеллигент.– Да вроде бы…

— А ведь были! — ахнул плотненький Пахомов. — Ну, вспомни, Игорь… недавно совсем мастер приходил. Пожилой такой, шустрый. Видать, из новых…

— А! Ну да, был. Вытяжку чинил! Сделал быстро.

— Так работает вытяжка-то?

— Сейчас включим…

— Стоп! — закричал Гробовский. — Ничего не включать. Парни! А ну-ка, гляньте… Только прошу — осторожно.

Взобравшись на верстак, юный чекист Коля Михайлов принялся шарить руками в широком раструбе…

— Пусто пока… Ага! Вроде бы… Есть!

Чекист вытащил из раструба небольшой фибровый чемоданчик с затейливой ручкой.

— Тяжелый, гад… — поудобнее перехватив чемоданчик, Николай взял его за ручку…

Что-то щелкнуло…

— Алексей Николаич, куда ставить-то?

— Не ставить! Держать! — вдруг яростно выкрикнул Левенцов. — Ни в коем случае не отпускать ручку!

— Вы что-то знаете? — Гробовский был тут как тут.

Виктор Фаддеевич сухо кивнул и сглотнул слюну:

— Да, я с таким штуками уже сталкивался. Тут два взрывателя. Один — часовой, и другой — нажимной, «на дурака». Как только вы отпустите ручку…

— Так что же, мне его теперь все время держать? — поежился Николай.

— Держать… но, недолго, — Алексей Николаевич вновь сообразил быстро. — Надо его выкинуть… где нет людей.

— Здесь, во дворе, старый брандмауэр, — вскинулся Левенцов. — Идемте! Я покажу…

Гробовский согласно кивнул:

— Так! Мы — с Колей, остальные здесь. Иван Палыч! Я сказал — здесь. К тебе тоже относится.

Они вышли один за другим — Левенцов, чекист с «адской машинкой», Гробовский…

В зале повисла гнетущая тишина…

— Брандмауэер тут недалеко… — негромко протянул Пахомов.

С улицы вдруг донесся оглушительной силы взрыв! Дрогнула земля. Где-то неподалеку зазвенели стекла.

Доктор подхватил саквояж:

— Я посмотрю… Может, кому-то помощь…

Помощь понадобилась лишь Левенцову — щеки и лоб его сильно посекло кирпичной крошкой… После перевязки бывшего хозяина завода забрали с собой, в ЧК. Для разбирательства.

— Так… пока — в камеру, — выйдя из машины, распорядился Гробовский. — А мы — чайку…

— Товарищ начальник! Тут к вам посетитель, — доложил недавно принятый на службу дежурный — рыжеватый парнишка с веснушками, Ферапонтов Пахом. — Давненько уже дожидается.

— Посетитель? Ну, что же, зови…

— Здравствуйте, товарищи… — войдя, посетитель снял фуражку.

Трудно было бы не узнать… Раве что новенький Пахом не знал в лицо высокое начальство.

— Феликс Эдмундович, вы⁈

— Нет, тень отца Гамлета, — саркастически ухмыльнулся Дзержинский. — Еще раз здравствуйте товарищ Гробовский… А вы, кажется, Иван Павлович Петров, доктор?

— В точности так!

Начальник ВЧК неожиданно улыбнулся:

— Владимир Ильич передает поклон. И просил напомнить, что он про вас не забыл… Ну, что же, товарищи — ближе к делу. Я так понимаю, Иван Павлович, в курсе всего?

— Так уж вышло…

— Ну, что же… Придется, Иван Павлович, непосредственно революции послужить! Значит, говорите, поезд… Согласен! Именно поезд. Состав!

Да, вместо курьера в Зареченск прибыл лично глава ВЧК! Дело-то было архиважное, и Дзержинский это хорошо понимал. На самом верху было принято решение не посвящать в операцию лишних людей, не создавать лишней суеты. Как выразился Феликс Эдмундович — «пусть враги думают, что все идет по их плану». Поэтому каждый человек был на счету, в том числе — и Иван Палыч, во многом сам же эту ситуацию — собственной нужности — и создавший.

Вечером, 10 марта 1918 года, поеживаясь, он стоял на платформе одной из подмосковных станций, среди прочего люда. Да, народу хватало, переезд правительства в Москву проходил в обстановке строгой секретности, и железную дорогу никто войсками не окружал. Просто незаметно усилили караулы на мостах и разъездах. Так, на всякий случай.

Здесь, на этой вот станции, литерный состав должен был остановиться примерно на полчаса для дозаправки паровоза водой. Очень удобный момент…

Смеркалось. Пошел мокрый снег. Пробежали по перрону чем-то озабоченные мешочники. А-а! Прибыл пригородный поезд…

Как всегда, начался целый штурм! Состав еще не успел остановиться, а народ уже рванул к вагонам. Запрыгивали прямо на ходу, расталкивая редких пассажиров на выход…

— Да дайте же выйти! Выйти дайте! — справедливо возмущались те.

Поезд был из Зареченска…

Иван Палыч настороженно высматривал в толпе знакомые лица — именно для этого он и был сейчас здесь.

Все уже вышли… Паровоз дал гудок. Поезд тронулся…

И — никого!

— Товарищ, товарищ! Где тут кипяточку набрать можно?

Парень с серым землистым лицом, помахивая пустым чайником, кинулся к проходившему мимо дежурному.

Знакомый голос… Да и парень…

Нет, это не был Хорунжий!

Но, явно из тех, с болота… Из банды, да!

Вот спрыгнул с чайником вниз, с платформы… метнулся через пути навстречу прибывавшему составу… Охрана вагоны с затемненными окнам… Литерный!

Доктор обернулся и махнул рукою Гробовскому… Оба спустились на пути, бросились к составу… и застыли на полпути.

По низенькой платформе, ничуть не таясь, шагал крепкий мужчина лет сорока с казачьей выправкой и жестким лицом. Хорунжий! В новенькой красноармейской шинели, с портфелем, прицепленным к запястью, наручником.

Вот он! Террорист, шпион и бандит.

Как ни в чем ни бывало, Хорунжий подошел к двери вагона и вальяжно кивнул часовому:

— Я Крымский, из ВЦИК! Вот мой мандат. Везу забытые документы. Вам должны были телеграфировать…

Часовой обернулся, кого-то позвал. Из тамбура выглянул грузный мужчина в тужурке и махнул рукой. Оглянувшись, бандит ловко забрался в вагон.

— За ним! — негромко бросил Гробовский.

Однако, не тут-то было!

Откуда ни возьмись, вдруг выскочил тот самый парень с болот. Только вместо чайника в руке его сверкнул нож!

— Беги, я разберусь!

Паровоз дал гудок. Завертелись колеса. Кивнув, Иван Палыч бросился к вагону… Уже на бегу сунул часовому мандат, подписанный самим Дзержинским. Кстати, Феликс Эдмундович тоже был сейчас в поезде — осуществлял общее руководство операцией…

Так… архивный вагон… а рядом — правительственный…

Вспомнив инструкции, доктор рванул в тамбур.

И получил удар в подбородок! Хороший, с разворота, такой, что искры из глаза!

Хорунжий!

Ударив, бандит гулко расхохотался и, распахнув дверь, прыгнул в звенящую тьму!

Стучали колеса. На полу валялось тело убитого часового… К дверной руке цепочкой был примотан портфель. Тот самый!

Так отцепить и выкинуть его к черту!

Сзади послышались торопливые шаги. Ярко вспыхнул фонарь…

— Как вы, доктор? Ч-черт… Ушел! Осторожно, не трогайте цепочку! Только вскрывать! Отойдите-ка…

— Ну уж, нет, Феликс Эдмундович! — через силу улыбнулся Иван Палыч. — Кто из нас хирург? У кого рука не дрогнет? Эх… ножик бы…

— У Владимира Ильича был, вроде… сейчас…

Дзержинский ушел. Стучали на стрелках колеса. Внутри «адской машинки» отбивали время часы…

Нельзя трогать и цепочку, ни замок… Взрыватель, наверняка, не один. Да, только вскрывать…

Вернулся Феликс Эдмундович:

— Вот… Хороший, швейцарский. С кусачками!

— Хорошо. Посветите. Нет, не туда… Ага!

Доктор осторожно извлек из портфеля узкое тело устройства. Это был словно дикий зверь, приготовившийся к смертельной атаке хищник. Сердце его нужно было остановить.

Примерившись, Иван Палыч осторожно вскрыл металлическую коробку. Сверкнули разноцветные нервы — провода…

— Черный провод не трогайте!

— Понял…

Доктор буднично перекусил остальные. Синий, зеленый, желтый… Обычная операция. Как аппендицит. Даже там, пожалуй, более нервная — все же, в человеке ковыряться, а тут…

— Да, есть еще два взрывателя… Хитро! Вон, тоненькие такие нервы…

— Что-что?

— Проводки… Ага… вот мы их… оп! — доктор обернулся. — Все, пожалуй… Теперь можно легко отцепить.

— Ну-ка, дайте-ка…

Пошире распахнув дверь, Дзержинский взял «адскую машинку» в руки, размахнулся… и запустил ее в ночь.

— Вот. Так-то лучше будет.

— Кстати, как там Гробовский, не знаете? — спросил Иван Палыч.

— В порядке с ним все. Парня того — взял. Доложил уже телеграфом! А «машинка»-то…

Уже оставшийся позади поезда лес вдруг озарила яркая вспышка. Громыхнул взрыв…

— Не зря мы его выкинули! — поежившись, Дзержинский зябко потер руки. — А, Иван Павлович? Пойдемте-ка к Владимиру Ильичу — чай пить.

11 марта 1918-го года литерный состав с членами правительства и архивом спокойно, без происшествий и задержек, прибыл в Москву.