Как всегда, по пути со станции, Гробовский заглянул в больницу за супругой. Аглая мало помалу снова включалась в работу, оставляя младенца Николеньку на попечение матушки и сестер. В день выходило часа на два-три, но и это было уже хорошо, тем более, что Аглая так и несла свое бремя заведующей. В тяжелых случаях выручал Иван Палыч, но уездная больница давно не была его основным делом. Как куратор всей уездной медицины, доктор вынужден был думать обо всех — и о больницах, и о фельдшерских пунктах, и о снабжении лекарствами, и еще много о чем. Голова шла кругом!
К тому же еще и проблемы с бандитизмом, столь нагло вторгшимся в его частную жизнь. Пока Хорунжий на свободе, Иван Палыч и его супруга не могли чувствовать себя в безопасности, а потому, поимка опасного преступника стала для доктора поистине личным делом.
Руководители ЧК это хорошо понимали, и от помощи доктора не отказывались. Тем более, Иван Палыч невольно оказался посвященным во все секреты уездной Чрезвычайной комиссии. С кем теперь и советоваться, как не с ним? Тем более, в столь сложном и опасном деле, уже породившем несколько трупов!
Как полагала доктор, выйти сейчас на Хорунжего можно было только через Букиниста — Профессора. Ускользнув из засады, бандит затаился… тоже самое можно было сказать и про его подельника — Букиниста.
— Пожалуй, я с тобой соглашусь, — поставив на стул потертый кожаный портфель, Гробовский подошел к окну, глядя, как «красные» скауты во главе с Анюткой Прониной лихо чистят во дворе снег. — Прямых выходов на Хорунжего у нас нет. Судя по всему, он вообще, залетный. А вот Горохов — местный, свой. И что с того, что он не был в городе почти десять лет? Какие-то связи должны были остаться! Да хоть тот же Рабинович. И, кроме него, я уверен, есть и еще…
Из коридора донеслись веселые ребячьи голоса и топот ног: добровольные помощники устроились в остававшейся пока что свободной палате, где Аглая и Родион устроили дня них что-то типа курсов оказания первой медицинской помощи.
— Сейчас диверсию на Металлическом проверяем, — понизив голос, продолжал чекист. — Взорван главный котел. И кстати — направленным взрывом. Точно так же, как и в госпитале!
Иван Палыч настороженно потер переносицу:
— Думаешь — Профессор?
— Охрана клянется — никакого старичка и близко не видали! Но, там ведь народу много. Свои рабочие, инженеры, ремонтники… еще и заказчики — кто только не шляется! Небольшую бомбу пронести — запросто.
— Сообщник? Или даже — сообщники?
— Может быть. А, может, и сам. Под видом ремонтника. Там с пропускным режимом проблема. Кстати, взрывчатое вещество идентифицировали — тринитротолуол.
— Обычный динамит?
— Ну да, — хохотнул Гробовский. — А чего велосипед-то изобретать? Такой взрывчатки полно у немцев. Целая компания производит, так и называется — «Динамит АГ». В общем, как обычно. А вот взрыватель… Впрочем, и он для немцев — обычный. Вот, глянь-ка…
Алексей Николаевич вытащил из портфеля остатки каких-то трубочек и металлическую звездочки с четырьмя лучами.
— И что же это такое? — удивленно моргнул доктор.
— А это, Иван, один из оригинальных взрывателей от германской дисковой гранаты, так же именуемой «Черепаха». Слыхал про такую?
— Раны от нее лечил…
— Ну, вот, — Алексей Николаевич оглянулся на дверь и продолжил. — Этот вот остатки стержня, на нем — ударник… четырехлучевой или шестилучевой, используется и тот, и другой.
— И граната взрывается сразу, от удара, — припомнил Иван Палыч. — То есть, без всяких задержек. Нет времени, чтоб ее подхватить да выбросить или метнуть обратно.
— Да, да, именно так. Очень надежный взрыватель, — похвалив, чекист сунул руку в карман. — А вот теперь сюда посмотри.
— Шестеренки какие-то… — всмотрелся Иван Палыч. — Латунь, кажется… Да! На часовой механизм похоже.
— Так он и есть! И, как сказал наш знакомый гравер — весьма оригинальный! Именно с его помощью и была осуществлена диверсия! — Гробовский всплеснул руками. — Обрати внимание, здесь чувствуется и полет фантазии, и умелая, опытная рука. Не-ет, дилетант такого не сделает. Тут — мастер!
— Думаешь — Горохов?
— Думаю? — громко расхохотался Алексей Николаевич. — Да я уверен — он!
— А мотив?
— Тот же, что и в случае с Варварой Платоновной, — чекист подал плечами. — Профессора кто-то нанял за деньги. За очень хорошие деньги. И снабдил устройством. Кстати — немецким. Которое наш любезнейший Прокофий Игнатьевич, конечно же, усовершенствовал.
— Кто-то нанял… — эхом повторил доктор. — Хорунжий? И он, значит, получил деньги от немцев?
Гробовский покривил губы:
— Вовсе не обязательно Хорунжий! Германская разведка вполне могла выйти на Профессора и без него. Зря, что ли, они столько денег выкинули на все революционные партии?
— Ну, вот… шпионов только и не хватало, — зябко поежился Иван Палыч. — Ну, пусть так… И как это поможет нам выйти на взрывника и Хорунжего?
— Пока не знаю… Будем искать. Проверили по месту жительства. Соседи показали — был такой жилец, третьего дня съехал. Сказал в Екатеринославль, к сестре… По описанию — Горохов, — чекист хохотнул. — Ни в какой Екатеринославль он, конечно же, не поехал. Просто затаился. И, полагаю, ждет новый заказ. Как в той поговорке — коль пошла такая пьянка, режь последний огурец. Эх! Чувствую, рынок надо шерстить! Но, там работы-ы… И, главное, меня многие в лицо знают, по старым еще временам. Аристотель тоже еще с Красной гвардии примелькался… Ну, парнишек мы наших послали. Энергии у них, хоть отбавляй… а вот насчет всего остального… Иван Палыч!
Склонив голову набок. Гробовский пристально посмотрел на приятеля:
— Просьба одна к тебе есть! Выручай. Прогуляйся на рынок, ты ж там книжки уже покупал… Вот всем и скажи, мол — понравились, еще бы купил. Где вот только найти букиниста? Понимаешь, тебя там, как книгочея, уже многие заприметили, так что подозрений не вызовешь. Не то, что мои люди.
В принципе, Иван Палыч чего-то такого и ждал. И, конечно же, не отказался: с кровавыми бандитами-шпионами нужно было покончить как можно быстрее!
На рынок доктор поехал на извозчике, сразу после инспектирования железнодорожной больницы. К полудню выглянуло солнышко, и обступавшие рынок деревья отсвечивали на белом снегу голубыми и синими танцующими тенями, как на картине Грабаря «Февральская лазурь». У прилавков скакали воробьи и синицы, кто-то из продавцов швырнул им щедрую горсть хлебных крошек. В окнах близлежащих домов отражалось веселое рыжее солнце, от извозчичьих лошадок, стоявших неподалеку, пахло навозом и овсом. Слабо подкованные политически «лихачи» и «ваньки» судачили о календарной реформе… Собственно, о ней сейчас все говорили!
— Значится, ныне-то не тридцать первое января будеть, а четырнадцатое февраля! Эко, почти вся зима пролетела!
— Этак и вся жисть! Эвон, еще скажут считать лето зимой, а зиму — летом. От этой-то власти всего можно ждать!
Несмотря на все пертурбации со временем, торговлишка на рынке шла все так же бойко:
— А вот астролябия! Кому астролябию?
— Шинель! Шинель! Почти новая, задешево отдаю.
— Подсвечники, подсвечники! Настоящая бронза!
— Внимание! Электрофонарь! Хороший, немецкий!
— Ножики германские перочинные…
— Ириски! Ириски!
— Папиросы «Ира»! Поштучно и на развес.
— Астролябия! Кому астролябию? Пальто? Не, не я продавал… Дамочка! Зачем вам пальто? Возьмите лучше астролябию! Себе в убыток — за фунт сала отдам.
От продуктовых рядов вкусно пахло ржаными, с лебедой, пирожками. Там же ошивались и мальчишки — газетчики:
— «Красный Зареченск», «Красный Зареченск»! Покупайте утренний выпуск!
— Астролябия! Астролябия… Молодой человек!
Астролябию продавал тот же пожилой мужчина с черной окладистой бородой и боровой шапке, что не так давно торговал часами. Именно у него в тот, прошлый раз, Иван Палыч спрашивал про букиниста. Спросил и сейчас, абсолютно не вызывая никаких подозрений:
— Нет, спасибо, я опять за книжками. А что-то я Василия Василича не вижу?
— Да третий день уж его не видать, — бородач опустил астролябию и пожал плечами. — Приболел, верно.
— А не знаете, где его найти? Просто книжки хорошие. Прошлый-то раз мы не все, что понравилось, взяли. Договорились — а его и нет!
— Где найти… — задумчиво протянул собеседник. — Вот уж тут, извините, не подскажу. А книжки вы можете на углу посмотреть, в москательной лавке. Там, конечно, не такой выбор, как у Василь Василича, но, кое-что есть.
— «Красный Зареченск»! Диверсия на Металлическом заводе! — мальчишки-газетчики вновь пронеслись мимо. — Покупайте «Красный Зареченск»!
— А вы еще вон, у них, спросите! — вдруг улыбнулся торговец. — У ребят. Они тут все знают — шустрые.
И правда…
Поблагодарив продавца астролябии, доктор подозвал газетчиков:
— Эй, эй! Сюда! Дайте-ка номерок…
— Пожалуйста, дяденька! — вихрастый парнишка в коротеньком сером пальтеце протянул газетку.
Иван Палыч протянул монетку. Мелочь ходила царская — ценилась. А, впрочем, другой никакой и не было.
— Гм… Гм… Диверсия, говорите? Почитаем… Книжек бы еще! Не знаешь, букинист сегодня будет? Ну, седенький такой старичок…
— А, Василь Василич! — поправив сумку с газетами, улыбнулся парнишка. — Вообще он во-н там, под тополями всегда. Но вот уже дня три как нету. Прихворнул, наверное. Ничо! Появится.
— Эх, мне бы книжек… — доктор рассеянно почесал переносицу. — Главное, ведь мы с ним договаривалось… А не знаешь, где он живет-то?
— Так на Печерке, — припомнил газетчик. — Мы ему как-то туда книжки тащить помогали. Но, дом я не помню. Мы до колонки только донесли.
Печеркой назывался район частных домиков на северной окраине города. Не такой, правда, богатый, как пресловутая Яблоневка, но, тоже ничего.
— Печерка, говорите? Ага…
Иван Палыч почувствовал, как его охватывает азарт! Этого адреса у Гробовского не было. Так, может, там, на Печерке — и есть лежбище? Теперь главное было — не спугнуть.
Решив действовать похитрее, доктор — по совету продавца астролябии — первым делом заглянул в москательную лавку, где купил несколько книг, из которых более-менее читабельным был разве что засаленный томик Жюля Верна. Там же, в лавке, книги аккуратно перевязали бечевкой и пожелали покупателю всего доброго.
Снарядившись таким образом, Иван Палыч подозвал извозчика и минут через двадцать выбрался из коляски на Печерке, как раз у колонки.
В очереди за водой стояли три женщины с ведрами и коромыслами и подросток с бидоном.
— Здравствуйте! — подойдя, улыбнулся доктор.
Женщины — средних лет, в платках и коротких овчинных полушубках — заинтересованно обернулись. Печерка хоть и считалась пригородом, но, по сути являлось обычной деревней, и чужие сюда заглядывали редко.
— Здравствуйте! — одна из женщин посмотрела на книжки. — А! Вы, верно, к Василь Василичу, букинисту?
— К нему! — еще шире улыбнулся Иван Палыч. — Договорились на базаре встретиться, а его нет. Вот я и решил…
— Он у вдовы Печатниковой полдома снимает, — подсказала другая женщина, чуток поможет остальных. — Только вы сами заплутать можете… Феденька вот, проводит. Верно, Федя?
— Проводу, чего ж? — солидно отозвался подросток. — Только вот сперва наберу водички…
— Так ты бери без очереди-то, ага! Человек ждет ведь.
Бидон с водою Федя занес по пути домой, а уже потом проводил Иван Палыча прямо до нужного места.
— О-он тот дом. С мезонином.
Узкая деревенская улочка была почищена от снега, и доктор спокойно дошел до самой калитки и позвонил в привешенный колокольчик. Выскочивший из будки пес, для порядка гавкнув, дружелюбно завилял хвостом.
В окне мезонина дернулась занавеска… или это просто солнечный блик?
Дом выглядел довольно зажиточным — наличники, широкое резное крыльцо, четыре окна по фасаду. Еще и каменный фундамент, и справная крыша, да и двор…
Да есть ли хоть кто дома-то?
Доктор позвонил еще раз.
— Сейчас, сейчас…
Дверь, наконец, отворилась, и на пороге показалась пожилая женщина в телогрейке поверх серого шерстяного платья. Видно, та самая вдова. Хозяйка. Седые волосы ее на затылке были забраны гребнем.
— Проходьте! Не бойтесь, собачка не тронет… Цыц, Полкан, цыц! Вижу, к Василь Василичу, жильцу? — хозяйка указала на книги. — Так нет его, родичей навестить уехал. Она я нынче… Но, вы проходьте, проходьте. Он для обмену-то книжки оставил.
Войдя в прихожую, Иван Палыч настроился: показалось вдруг, что наверху, в мезонине, кто-то ходил. А вдова утверждала, что одна…
— Да не раздевайтесь… Эвон — этажерочка! Что у вас? Жюль Верн и справочники… Вот, на второй полке смотрите. Обмен — один к одному.
Честно говоря, выбирать тут особо было нечего. Тоненькие аляповатые брошюрки из «библиотеки для рабочих». Выцветшие краски, «слепая» печать, некоторые даже без обложек. Зато какие названия! «Смерть живет в Раю», «Сыщица Фекла Муратова и протоколы сионский мудрецов», «Смерть в старом склепе»!
Что же, пришлось брать, что есть.
— Значит, нет Василия Васильевича?
— Нету, нету. Не сказал, когда и будет-то. Через недельку загляните. Или на рынке лучше…
Попрощавшись, Иван Палыч вышел на улицу и, дойдя до поворота, оглянулся. Снова показалось, что в окне мезонина дернулась занавеска. Хотя… нет. Точно — солнце.
Тем не менее, о подозрительном доме доктор решил немедленно сообщить Гробовскому. Правда, до места пришлось добираться на попутных санях — извозчики в Печерку наезжали нечасто.
У самого входа в особняк на Вишневой какой-то вислоусый дядька в кожаной чекистской тужурке, подняв заслонки капота, деловито копался в двигателе большого светло-коричневого авто с поднятым верхом.
Обойдя автомобиль, Иван Палыч поднялся по знакомой лестнице на второй этаж. Повезло — Гробовский оказался на месте. Прямо выскочил из-за стола!
— А, Иван Палыч, дружище! Ну, как?
Доктор быстро поведал о своих успехах или, точнее сказать — неуспехах.
— Печерка, говоришь? Особняк? — покусал губы Алексей Николаевич. — Сегодня же отправлю людей понаблюдать. И впрямь — особнячок подозрительный.
Выйдя из-за стола, начальник ЧК подошел к окну и распахнул форточку:
— Товарищ Карасюк! Что там с машиной? Ах, скоро будет готова… Отлично! Отлично. Славненько!
Потерев руки, Гробовский повернулся к приятелю:
— Вот, машину нам выделили. С водителем! Американская, марки «Форд»! Четыре цилиндра, двадцать лошадиных сил! Ты только подумай — двадцать!
— Поздравляю, — мыкнул Иван Палыч.
— Так что, в Зарное сегодня поедем на ней! Вот только парней отвезет на Печерку… Ну, что, Иван Палыч — чайку?
— Да можно бы…
Книжки доктор так в ЧК и оставил. Позабыл на диванчике.
Утром привезли пациента со сложным переломом голени — сплавщика из Рябиновки. Иван Палыч провозился с ним до обеда. Не только делал свое дело, но и показывал, во всех подробностях пояснял обступившим его младшим коллегам: Аглае и Роману Романычу.
Потом все дружно пили чай, да осматривали недавно поступивших больных. Доктор консультировал, а после обеда уселся за пухлый отчет исполкомовскому начальству.
Снова появились красные скауты, принялись чистить во дворе снег. Смеялись болтали… повторяли французский:
— Je m’appelle Annette. Comment est-ce que tu t’appelles? Je vis dans le village.
(Меня зовут Аннет. Как тебя зовут? Я живу в деревне)
Услыхав такое, Иван Палыч хмыкнул: еще каких-то года полтора назад было невозможно даже представить чтобы помещица, дворянка, рафинированная барыня Вера Николаевна Ростовцева учила бы сельских детей! А вот, поди ж ты. Еще и кузина ее работала в школе — Ксения. Все местные парни облизывались!
В дверь смотровой, постучав, заглянула Анюта:
— Иван Павлович! Хочу сказать спасибо за книжки. Очень они мне понравились, особенно — «Спартак»… Но…
Девчоночка неожиданно замялась:
— Но, мне кажется, они из библиотеки. Там штамп стоит!
— Штамп? — удивился доктор. — А ну-ка, Анюта, принеси.
Это оказался е штамп, а бумажная, явно отпечатанная в типографии, наклейка, так называемый — «ex libris» с именем и витиеватым вензелем владельца. Вернее, владелицы — «Из книг Эжени Несвицкой». И на женских романах, и на «Спартаке»…
— Эжени Несвицкая? Так-так-так-та-ак… — сразу же заинтересовался Гробовский. — Была, была такая дамочка! Красива — невероятно. Из польских дворян. Салон держала, приемы устраивала… Кстати, ваш покорный слуга имел честь быть знакомым! Увы, Эжени умерла очень рано, еще до войны — чахотка. Похоронили на католическом кладбище, там у них целый фамильный склеп. А семья потом уехала заграницу… куда-то далеко… в Аргентину, кажется. Квартиру мы, на всякий случай, проверим!
Доктор вскинул глаза:
— Так, ты думаешь…
— Почему бы и нет? — негромко хохотнул Алексей Николаевич. — В мадемуазель Эжени полгорода влюблено было. И не только гимназисты… А Горохов, похоже, квартирку бывшей возлюбленной навестил. Иначе откуда у него книги с ее экслибрисом?
Иван Палыч старался держать руку на пульсе расследование, столь важного для него самого и его юной супруги. К тому же, не менее важно был контролировать ЧК, как сейчас, так и в будущем — доктор все начал строить новую жизнь, не такую кровавую, как в настоящем прошлом. Другую! И кое-что же удавалось. Не было произвольны арестов «для галочки», на территорию уезда (по ходатайствам Бурдакова и Семашко) не были направлены продотряды (продразверстку сбирали сами и весьма гуманно). За счет запасов сырья еще работали заводы и фабрики, кое-что удавалось достать по бартерным сделкам. Бывшим владельцам, кто не успел убежать и хорошо знал свое дело, по инициативе Ивана Палыча предложили директорские должности — многие с удовольствием согласились. Сходил на нет и саботаж. Вот только, похоже, немцы воду мутили.
Управившись со всеми своими делами в городе, доктор сразу же отправился в ЧК, и застал Гробовского уже на выходе — тот садился в машину.
— Мы на кладбище, глянуть на склеп, — оглянувшись, пояснил Алексей Николаевич. — Подождешь?
— Нет уж. Я лучше с вами.
— Ну, садись тогда…
Кроме вислоусого шофера и самого начальника в машине уже сидело двое молодых парней в кожанках. Сотрудники ЧК — Михаил Иванов и Коля Михайлов, так их представил Гробовский. У Коли из кармана торчала обложка книжки… Кажется — «Смерть в старом склепе». Ну да, она и есть.
— Товарищ Карасюк! Поехали.
Передвинув какой-то рычажок, водитель выскочил из машины и запустив мотор заводной ручкой, забрался обратно в кабину, точнее сказать, в салон, прикрытый лишь сверху на манер фаэтона. Что поделать, полностью зарытые автомобили все еще были вновинку. Впрочем, привыкли и к таким — все не пешком!
— Глянем на склеп, а там сообразим, — на ходу пояснил Алексей Николаевич, — Потом у нас арест… ну, это уже на обратном пути. Представляешь, какая-то сволочь поперла лампочки с семафоров! Красников переквалифицировал с хищения на диверсию и спихнул материал нам. Хорошо, хоть с подозреваемыми!
Наблюдение за домом в Печерке никаких результатов не принесло, как и осмотр бывшей квартиры Несвицких, ныне — коммуналки. Впрочем, кое-что там все-таки выяснили — пару месяцев назад Горохов туда заходил, и, представившись наследником, забрал все книги, которые еще не успели сгореть в печках.
Что ж… хоть что-то…
Католическое кладбище располагалось в городской черте, радом с костелом Святой Анны. Небольшое, ухоженное, с красивой чугунной оградой и мраморными намогильными памятниками, оно казалось принадлежащим какому-то иному миру.
Склеп семьи Несвицких напоминал небольшой особнячок и тоже выглядел вполне ухоженно. Расчищенный от снега вход, памятники, табличка: «Rodzina Nieświeckich» («Фамилия Несвицких»)… И то, что нужно: «Эжени Несвицкая. Прощай навсегда!» и, чуть ниже — даты: 16.02.1890 — 10.02.1913.
На гранитной плите, очищенной от снега, лежал букетик красивых синеньких цветов — пролесков.
— А цветы-то недавние! — наклонившись, промолвил Гробовский. — Да и вон, следы… Кто-то навестил могилку дня три назад, максимум — неделю. Ну, да — на годовщину смерти…
Доктор, не отрываясь, смотрел на табличку с датами.
— Иван Палыч! — хмыкнул чекист. — Ты что, заснул?
— А сегодня у нас число-то какое? — негромко спросил Иван Палыч.
Один из парней — Михаил Иванов — шмыгнул носом:
— С утра первое марта было. По новому стилю.
— А по-старому? Год нынче високосный… Шестнадцатое февраля!
— Шестнадцатое? — глянув на табличку, Гробовский ахнул. — Ну, Иван! Ну, голова! Так он может… вот уже сейчас…
— Идет кто-то! — ахнул Михаил.
— Так! Срочно где-то укрыться.
Коля Михайлов сходу предложил — склеп. Ну, а что? Очень даже удобно. Тем более, что поблизости больше ничего подходящего не было.
Внутри оказалось холодно и сумрачно… но, ничего, стоять было можно.
Гробовский осторожно выглянул:
— Эх… кажется, не он!
— Черт… — дернулся вдруг юный чекист Коля… любитель бульварного чтива.
— Тихо ты!
— За проводок какой-то зацепился…
Проводок… — машинально подумал Иван Палыч. Зачем в склепе проводок? И книжка еще эта… «Смерть в старом склепе»… Смерть, да же… Смерть! Проводок!
— Бегом отсюда! — прокричал доктор. — Живо! Бегом!
Он выскочил первым. За ним — не спрашивая — Гробовский и парни…
За спинами их громыхнул оглушительный взрыв!