Земский докторъ. Том 6. Тени зимы

Глава 14

Угловой, самый дальний по коридору, номер. Распахнутая настежь дверь, за которой виднелась железная койка и набитый соломой матрас, застеленный серой простыней, и казенное солдатское одеяло. Убитый милиционер, в сорочке и теплых, с завязками, кальсонах, лежал на спине, раскинув в сторону руки. Лежал как-то косо, чуть ли не поперек койки. Одеяло сползло, подушка валялась рядом, на дощатом полу, застеленном выцветшими домоткаными дорожками.

— Да уж, не «Англетер», — хмыкнув, Красников отогнал столпившуюся у дверей прислугу. — Сейчас дадите показания! Товарищ Лаврентьев, займитесь. А ты, Прохор, осмотри двор да поговори со сторожем.

— Есть! — кивнув, Деньков исчез в коридоре.

Туда же ушел и Лаврентьев, громкий голос его разбудил всех постояльцев, как постоянных, так и временных, приезжих.

— Ну? Что скажет доктор?

— Асфиксия, — Иван Палыч оторвался от трупа. — Удушение. Судя по всему, подушкой и задушили. Хотели во сне, да не получилось. Убитый проснулся, и какое-то время пытался сопротивляться… Правда, недолго.

— Хм… — взяв подушку, Красников внимательно осмотрел ее, даже зачем-то понюхал. — Ого! Кажется, женскими духами пахнет. Иван Палыч, понюхай-ка!

— Хм… точно — духи, — шмыгнув носом, согласно кивнул доктор. — Хоть и не сильный аромат, но — да, чувствуется.

Красников задумчиво погрыз ноготь:

— Что же его, женщина, что ли? Эх, Сашка, Сашка…

— Женщина? Вряд ли, — покачал головой врач. — Разве что очень сильная. Ефремов парнем был не слабым. Хоть и после операции, а все же… Нет, вряд ли женщина… Скорей, здоровенный такой бугай! Обрати внимание, Ефремов не ножом зарезан, а задушен подушкой. Что мешало просто ножом пырнуть?

— Действительно — что? — Виктор уселся на колченогий стул и вдруг всплеснул руками. — Кровь! Крови он побоялся, вот что. Ножом аккуратно пырнуть, это, брат, не каждый сумеет! Кровь может на руках, на одежде остаться. А вдруг кто заметит? Тут же тебе не квартира — гостинца, трактир. Народу хватает. Та-ак…

Вытащив из кармана часы, Красников почесал затылок:

— Та-ак… Сейчас ровно два часа ночи. Где-то около часа сосед Ефремова обнаружил труп, и сразу сообщил красногвардейцам…

— А что сосед-то так припозднился? — как бы между прочим, уточнил доктор.

Иван Палыч, конечно, не имел права вмешиваться в расследование или что-то там уточнять, но он все же чувствовал, что это дело касается многих, в том числе — и его самого, и его молодой супруги. А поэтому — хотел быть в курсе!

К тому же, расследование сразу же взял в свои руки начальник милиции, что и понятно — все-таки убит милиционер, отыскать убийцу — или убийц — дело чести. Дело уголовное, вовсе не политическое — представителя уездной Чрезвычайной Комиссии — Гробовского — даже не пригасили. Да, в общем-то, и не должны были. Хотя, учитывая специфический опыт Алексея Николаевича, Красников бы мог и… Но, не захотел.

Да, за все прошедшее время начальник милиции уже набрался кое-какого опыта, но вес же, наверное, от квалифицированной помощи отказался зря. Впрочем, ему виднее, все же — начальник. Да и Гробовского он сам же и спихнул ЧК, предложил кандидатуру.

И, тем не менее…

Иван Палыч решил как можно больше здесь уточнить, чтобы потом можно было о чем-то поговорить со старой сыскной ищейкой, что-то ему сообщить, посоветоваться.

— Сосед? Так он внизу, в обеденной зале, в карты заигрался. Компания, хорошая, говорит, собралась. Как раз сейчас его Лаврентьев допрашивает, под протокол.

Красников помассировал виски и икоса взглянул на доктора:

— Спасибо тебе, Иван Палыч! Извини, что в такой час отвлекли. Заключение о смерти потом передашь с оказией.

— Так я и сейчас могу написать, — с готовностью предложил доктор. — Только чернила да бумагу бы.

— Так в обеденной зале все! — начальник милиции обрадовано закивал. — Где Лаврентьев с допросами. И я с тобой пойду, распоряжусь, чтоб убитого на холод убрали.

Петр Николаевич, в праздничном, старинного покрое, сюртуке и при галстуке, как раз заканчивал допрос.

— Так, Никанор Силыч, еще раз — с кем играли? Опишите-ка их поподробнее. Говорите, раньше вы с ним не встречались…

— Не-а… А описать… Посейчас, припомню. Я, правда, больше на карты смотрел.

Соседом убитого милиционера оказался мелкий сельский торговец — коробейник, офеня — вздумавший сделать свой мелкий гешефт на Рождественские праздники. Не он один был такой — весь «Гранд-Отель» забит напрочь.

Коренастый, стриженый, с небольшой светло-рыжею бородою, торговец был одет в фабричную косоворотку под пиджак, и в довоенные, заправленные в яловые сапоги, брюки.

— Значит так… Трое их было… ну, я уже говорил.

Иван Палыч присел за стол рядом, шепнул:

— Чернильным прибором воспользуюсь?

— Да Бога ради! — хмыкнув, Лаврентьев подвинул чернильницу. — Перья, вон, в стаканчике. Зеленое только не берите — скребет. Ну, Никанор Силыч! Внимательно слушаю.

— Двое молодых, друг на друга похожих. Морды… ой, пардоньте, лица — круглые, стрижены оба под горшок.

— Особые приметы?

— Да какое там! Парни, как парни… — офеня вдруг усмехнулся. — Однако, не везло им. То один проиграет, то другой.

— Хорошо, — записав, Петр Николаевич кивнул. — Третий?

— Третий постарше, лет, верно сорока. Щуплый, лицо узкое, нос тонкий, с горбинкой, усики такие… небольшие, черные. Сам из себя — брунет. Одет по городскому — спинжак, рубаха серая, пальто… короткое, с каракулевым воротом. Такая же шапка.

— Так он что же, в шапке сидел?

— Не! Просто он ушел раньше. Оделся да ушел. Бывайте, говорит, робята! А с парнями мы еще просидели с полчаса.

Иван Палыч постарался запомнить каждое слово. И даже ухитрился подсмотреть в протоколе адрес — Собачий переулок, 2.

Пока то да се, гости и разошлись. Кто-то отправился на ночевку, а кто-то — на двух машинах — в город.

Иван Палыч вернулся домой около четырех часов утра. Слава Богу, хоть далеко идти не пришлось — в левое крыло, где располагались сдаваемые в найм квартиры, по сути, все те же «номера».

Молодя супруга не спала — ждала. Все в том же синем платье сидела у столика с граммофоном и перебирала пластинки.

— А, вернулся! Ну, что там?

— Убили, чего уж, — сняв пиджак, доктор подошел к рукомойнику. — Милиция землю роет — ого-го!

— Убили… — со вздохом качнула головой Анна Львовна. — Ужас какой! Молодой совсем парень!

— Бывший мой пациент.

— Ах, Ваня… Как же страшно жить!

— Но, жить-то надо, — подойдя, Иван Палыч обнял супругу за плечи.

— Надо, я понимаю, — грустно улыбнулась та. — А, помнишь, мы когда-то с тобой под эту пластиночку танцевали?

— Помню, — придвинув стул, доктор кивнул. — Под Юрия Морфесси!

— А вот и нет! — мотнула головой Аннушка. — Под Марию Эмскую. Белой акации грозди душистыя… Как лихо товарищ Гладилин плясал! И вообще, все хорошо было… И вдруг — эта смерть!

— В такое время живем, милая… — негромко заметил Иван Палыч. — Но мы сделаем его лучше! Обязательно сделаем, любовь моя.

Около восьми утра в «апартаменты» молодоженов кто-то несмело поскребся. Иван Палыч встал и, накинув домашний халат, подошел к двери:

— Кто?

Вообще-то, доктор так рано вставать вовсе не собирался, да и супруга еще спала — Гладилин предоставил обоим выходной.

— Эт я… Андрей!

— А, Андрюша! Заходи… Только — тсс… Анна Львовна спит еще. Вчера за целый день умаялась.

Мальчишка осторожно вошел, улыбнулся… В руке он держал новенькую керосиновую лампу… которую и вручил доктору.

— Вот, Иван Павлович, вам… И Анне Львовне… На свадьбу!

— На свадьбу? Ну, спасибо, Андрей… Проходи — чай, пироги.

— Да я…

— Не стесняйся! Только — тсс. Все — шепотом.

— Тогда я кипятку принесу! Ну, чтоб вам керосинку не разжигать, не шуметь… Да и с керосином ныне худо.

Андрюшка убежал…

Сей славный парнишка раньше частенько прибегал в больницу, волонтерил, помогал по хозяйству — колол дрова, снег чистил. Правда вот сейчас парень заходил все реже и реже. Похоже, новая хозяйка «Гранд-Отеля» Феклистова, приходившаяся Андрею дальней родственницей, совсем загоняла парнишку.

Так ведь и оказалось:

— Я тут и за полового, и за сторожа иногда, и дрова поколоть, и… — вернувшись, Андрюшка расположился за столом, напротив доктора.

— Ты пироги-то кушай! Вот, с картошкой возьми. Вкусный! Так тетка-то тебе платит?

— Ага, как же!

— Тсс! — Иван Палыч оглянулся на дверь спальни, прикрытую плотной синей портьерой.

— Только кормит, и за то корит, бездельником обзывает и проходимцем! В школу — какое там! А уж как узнала, что я к красным скаутам заходил — едва ль из дому не выгнала! Злая — ужас.

— Ничего, Андрей. Справится новая власть и с твоей теткой.

В стране вовсю шла национализация крупной и средней собственности, так что «Гранд-Отель», по разумению доктора, должны были скоро отобрать, отдав в ведение какой-нибудь советской гостиничной конторы. Наверное, в течение следующего года… Впрочем, могли и не дойти руки.

— Слыхал, Андрюш, что у вас тут приключилось-то?

— Да уж рассказали. Тетка вся разохалась, изругалась.

— А ты когда вчера домой ушел?

Вчера Андрюшка ушел домой, как и всегда — поздно, уже после одиннадцати вечера. Многие еще сидели: ужинали, играли в карты, да попивали местную бражку — праздники же! Народу было много, но картежников парнишка запомнил — незадолго до этого купил у офени Никанора Силыча дешевенький платочек с большой скидкой, в подарок одной девчонке. Вот и подошел, еще раз сказал спасибо и поинтересовался — не надобно ли чего?

Двух парей в косоворотках и брюнета Андрей описал точно так, как и в протоколе — офеня.

— Они поначалу сочни заказывали да борщ. Ну, до того, как играть стали, — попивая заваренный кипрей, пояснил парень. — И самогонку, да. Вчетвером сидели.

— Вчетвером?

— Ну, да, еще какой-то здоровяк с ними был, борода сивая, щеки толстые, нос красный. Пинжак городской, добротный. Плечищи — во! А боле не рассмотрел.

— А как думаешь, эти четверо давно друг друга знают?

— Думаю, давно, — утвердительно кивнул парнишка. — А брунет у них — главный. Они его все слушали и кивали. И этот, бугаинушко, тоже. Кот наш, Степка, около него вился, фырчал.

— Кот?

— Ну, он запахи не все любит… но, любопытный — страх!

— Так… — поставив чашку, доктор насторожился. — Значит, и от этого здорового пахло. Верно, рыбой… иль табаком.

— Коли рыбой, так Степка б об ноги терся и не фырчал, — хмыкнул Андрей. — А табаком от всех разит. Нет, другим чем-то… Я тоже что-то такое унюхал, когда подходил… Деколон — во! Ну, как в парикмахерских… Нарциссом пахнет… ну, у тетки такие цветки на дворе растут — на продажу.

Вечером в больницу, по пути со станции, заглянул Гробовский. Проведать молодожена.

— Хо, Иван Палыч! Так и знал что ты здесь. Молодую-то жену на больничку бросил!

— Да как тут без меня? Вот и заскочил ненадолго, — обрадовался доктор. — А ты молодец, что зашел. Давай-ка в смотровую — чайку. И пироги еще со свадьбы остались.

— Пироги — это хорошо.

Конечно, не в чае было дело. Гробовскому не терпелось узнать хоть что-то о милицейском расследовании.

И доктор его не разочаровал!

— Значит, говоришь, одеколон? Нарцисс? — выслушав, задумался чекист.

Иван Палыч кивнул:

— И от подушки точно так же пахло! Ну, от той… Я сразу припомнил — слабый такой запах нарцисса.

— Одеколон такой я не помню, — покачал головой Гробовский. — А вот женские духи — очень даже. Еще до войны был такой весьма популярный аромат. Между прочим, французский! Если не ошибаюсь, «Narcisse Noir» — «Черный нарцисс». Да, именно такие духи и были. Запах приставучий, резкий. Именно — нарцисс.

Иван Палыч вдруг хохотнул:

— Что же, выходит, мужчина женскими духами надушился?

— Да мужчина-то вряд ли, — допив чай, задумчиво протянул Алексей Николаевич. — А вот его мармузетка — вполне. Миловались, целовались… А духи хорошие — говорю ж, запах приставучий, цепкий.

— Да, но мужик не Ален Делон!

— Кто-кто?

— Ну, в смысле, не английский лорд! Человек, по рассказам — простецкий.

Гробовский вдруг запрокинул голову и рассмеялся:

— О, друг мой! Это в старые времена духами «Нарцисс Нуар» лишь дамы высшего света баловались. А сейчас… я предполагаю, кто… Есть, есть у меня одна хорошая знакомая в этом кругу. Да ты ее знаешь. Лизонька Игозина — Егоза.

— Егоза… хм…

— Ну, на мотоциклете ты ж ее подвозил, запамятовал?

Как все было дальше, Иван Палыч знал со слов Гробовского, которого расспрашивал почти каждый день, точнее — почти каждый вечер. Как и в любом другом городе, в Зареченске имелись определенного типа дома с веселыми девицами, за определенную плату готовыми на все. Правда, нынче все это немного поугасло в виду перманентного экономического кризиса.

Многие дамы, покинув своих покровительниц-бандерш, промышляли на свой страх и риск, иные же скатились до откровенных бандитских хаз и притонов. Егоза хорошо знала и тех, и других. Только вот духи «Черный нарцисс» нынче стали большой редкостью.

— Ничего, рано или поздно узнаю, — усмехнулся заглянувший к молодоженам Гробовский.

Анна Львовна как раз сейчас ушла в школу, проводить политинформацию среди новых учителей, так что можно было спокойно поговорить.

— Что же касаемо банды Хорунжего, — встав, Алексей Николаич прошелся по комнате. — Так я бы хотел подключиться к расследованию официально. Аристотель, к слову, со мною согласен. А для того, чтобы получить соизволение высокого начальства, нужно — что?

— Что? — эхом откликнулся доктор.

— Нужно все правильно доложить. И вот в этом, Иван Палыч, я тебя попрошу помочь.

Таким образом, докладную записку на имя Председателя ВЧК Феликса Дзержинского доктор и бывший сыскной составляли вместе. Гражданин Хорунжий предстал в ней не просто опаснейшим бандитом уголовником, но и убежденным контрреволюционером и организатором саботажа и диверсий.

— Вот тут надо поподробнее, — положив перо, потер руки Гробовский. — Феликс Эдмундович любит, чтобы все излагалось конкретно. Вот мы написали — контрреволюционер. А где конкретика?

Доктор усмехнулся:

— Пиши! Имеются точные сведения, что налет на товарища Бурдакова, а именно — теракт против представителя Совнаркома, проходил под антисоветскими лозунгами. Свидетели и сам потерпевший слышали оскорбительные выкрик — «красный», «краснопузый» и т.п. Ну, разве не так было? Это и приятель твой, Бурдаков, подтвердит.

— Это — да, — записывая, покивал Алексей Николаевич. — Это вполне подойдет… Что дальше?

— Дальше… Установлено, что в целях саботажа по медицинской части, означенной бандой Хорунжего был похищен врач уездной больницы Петров И. П… Спасенный сотрудниками ЧК.

— О как!

— Это еще не все! — пряча улыбку, продолжал доктор. — Пиши. На железнодорожном разъезде у станции Черемихино бандой Хорунжего был угнан маневровый паровоз… Стоп! Маневровый — не пиши, несолидно как-то. Просто — был угнан паровоз… в целях совершения диверсий на железной дороге… пресеченных сотрудниками ЧК.

Не забыл Иван Палыч и убийство милиционера — «судя по почерку, это дело рук все той же банды».

— А вот этого, пожалуй, не надо, — вскинув глаза, возразил Гробовский. — Тут видно, что пока это только наше предположение.

— Ну, не надо, так не надо, — доктор пожал плечами. — Кстати, я завтра в город, на совещание.

— Да и я там до ночи почти. Про диверсию на Металлическом слышал?

— Нет. А что там?

— Подстанцию взорвали, сволочи. Народу погибло — пять человек! Вот, с Аристотелем разбираемся. Эх, людей бы нам! Обещали штаты…

Отсидев на совещании в исполкоме, Иван Палыч попрощался с супругой до вечера и отправился по центральным аптекам — посмотреть, что там имеется из нужного, да составить для Гладилина список. Верный «Дукс» пока что был на приколе ввиду временного отсутствия топлива, а находившиеся в центре города аптеки можно было обойти и пешком, не тратясь на извозчиков.

Тем более, погодка-то стояла хорошая, поистине рождественская — легкий морозец, небо голубое, солнышко. Красота! В такую погоду даже по делам хочется летать, насвистывая что-нибудь веселое… К примеру, ту же «Кокаинетку» Вертинского. Да, стихи там невеселые, зато веселый мотив…

— Что вы ищете здесь, одинокая глупая девочка… та-та-та та-та-та…

Мимо прошелестел шинами черный автомобиль с закрытой пассажирской кабиной. Остановился, заехав на край тротуара.

Вот же нахал! Настоящий автохам. На таких ГАИ надо создать побыстрее!

— Та-та-та… та-та-то… и ваша горжеточка… — доктор обошел машину, покосившись на шофера в закрытых автомобильных очках и кожаном шлеме.

Из-за угла вышли двое дюжих парней в тужурках и смушковых шапках — рабочие или студенты.

— Та-та-та…

— Петров Иван Павлович? Доктор?

— Да, я…

Парни обступили доктора с обеих сторон! Ткнулось в бок холодное дуло нагана.

— Просим в машину, Иван Павлович. Покатимся. Не беспокойтесь, это недалеко. И для вас вполне безопасно.

И что было делать? Не вырвешься, и не убежишь. Эх, Иван Палыч — и надо же так глупо попасться! А ведь Гробовский предупреждал, чтоб осторожнее…

Пришлось забраться в салон. Парни уселись по бокам. Обычные. Парни как парни. Только вот взгляды недобрые. И револьверы в руках.

— Разрешите завязать вам глаза? — вежливо попросил тот, что сидел слева. — И пожалуйста, не делайте глупостей.

Ну, и что было делать?

Тугая повязка упала на глаза. Автомобиль резво рванул с места…

— Куда вы меня везете? — несколько нервно спросил Иван Палыч.

— Увидите. И сразу скажу — вам предстоит разовая работа по специальности.

— Разовая?

— И очень хорошо оплачиваемая. Вам понравится! Тем более, вы ведь, кажется, недавно женились?

Ишь, уже разузнали, гады.

— Еще раз говорю, доктор — вам ничего не грозит!

Машина свернула, сбросила скорость… остановилась.

— Приехали! Выходим.

Парни повели Ивана Палыча под руки.

Калитка… Звякнула цепь. Гавкнула и ту же заткнулась собака. Крыльцо… Дверь… Приятное тепло… Звучный женский голос:

— Привезли? Свободны. Да, повязку-то снимите! Ну, здравствуйте, господин доктор!

Иван Палыч заморгал от хлынувшего в глаза света. Просторная комната. Широкое окно, богатая мебель — модный столик в стиле ар-нуво, резное бюро, кресла, обитый коричневой кожей диван.

И хозяйка всего этого — умопомрачительной красоты брюнетка лет тридцати! Домашние туфли, затканный золотыми нитками халат красного шелка, кольца с брильянтами, изящное золотое колье.

— Иван Павлович Петров? Много о вас слышала, — сверкнул морской синью глаза. — Пожалуйста, садитесь. И… извините, что так.

Запах! Шлейф от духов. Очень-очень знакомый… Ну, конечно же! «Narcisse Noir» — «Черный нарцисс»!