Свет и тьма

Глава 8/1

Прошедшая неделя оказалась более чем насыщенной. Мы провели церемонию наречения во князья, бабка стала регентом, а я стал князем Варганы. Об этом бабушка поспешила сообщить императору, отправила ему официальное письмо и ответ пришёл незамедлительно. Михаил был очень доволен нашим решением и настоятельно звал нас всех на празднование новогодья. Отказаться мы не могли несмотря на всё ещё длившийся траур, наше непоявление императорская семья могла счесть как пренебрежение или оскорбление.

Через несколько дней бабка должна была отправляться на свой шабаш на Лысую Гору, правда, теперь мы все были не уверенны, что она сможет провести ритуал на грядущую беду, учитывая ослабшее родовое древо. Но бабка не оставляла эту идею, несмотря на то, что причина, по которой она собиралась его проводить, решилась сама собой. Семейство Вулпесов нам больше не угрожало.

Свят на удивление быстро отошёл от разрыва помолвки с Ольгой и теперь то и дело, не скрывая восторга, рассказывал, что скоро станет отцом. Он даже несколько раз обмолвился, что неплохо бы позвать баронессу Кузнецову замуж и узаконить брак. И такой гордостью он светился в этот миг, что я даже невольно начинал радоваться за него. А также думать, что не все изменения будущего, которые произошли из-за меня, так плохи. В прошлой жизни Святослав так и не женился, и не родил детей. Что-то всё же было и хорошее, а это вселяло надежду.

Я продолжал учиться, причём учился с таким упорством, что практически не замечал ничего вокруг. Я поставил цель сдать выпускные экзамены на отлично и упорно к ней шёл, даже на переменах продолжал освежать в голове темы за прошлые годы обучения, которые весьма подзабылись за десятилетия после школы. И, разумеется, я ни с кем не общался из одноклассников, хотя Милана несколько раз пыталась со мной заговорить, узнать, как мои дела, поддержать и выразить соболезнования по поводу смерти отца. Но я предпочитал сторониться её. Что-то переменилось во мне, теперь я чётко осознавал, что нам с ней не по пути.

У Кассея теперь была еда. Он самолично покупал в аптеке кровь для новообращённых, а клеть их удачно сдерживала, да и сытыми они не пытались сбежать. Я сам туда даже не лез, только спускался в подземелье, чтобы открыть потайной проход для Кассея.

Правда, с Вико мне пока мало что удалось решить. Медальон оборотня можно было сделать только на заказ, он довольно дорогой и в обычной лавке артефактов такое не купишь. Мастер, у которого я его заказал, сказал, что на это уйдёт не меньше двух недель. Но выход я нашёл. Я попросил Крюгена приготовить для меня то самое зелье, из-за которого в прошлом я не мог обращаться. Это ненадолго сдержит волка в Вико. А ещё мне снова пришлось обращаться к Царю, чтобы он помог нам с документами и алхимиком-хирургом. И Царь сразу и с радостью согласился помочь. Во-первых, я теперь князь, и он попросту не мог мне отказать, а во-вторых, за помощь я пообещал хорошую цену.

В деньгах я теперь не нуждался и имел доступ к родовой казне и всем денежным счетам. Правда, кто-нибудь из родных мог заинтересоваться, куда деваются деньги, но пока я видел, что заниматься делами никто не горит желанием. Даже Олег, который раньше активно помогал отцу в делах княжеств, сейчас всецело утонул в беспробудном пьянстве. Хотя мне бы его помощь не помешала, да и семью его поведение изрядно достало. Все в поместье слышали, как они ругаются по вечерам с Натальей. Она — тихо взывала к разуму, он — громко бранился, не стесняясь в выражениях, а после хлопал дверью и отправлялся в новый город к очередной любовнице, которых, к слову, у него было неприлично много.

Я пока не лез в это всё, да и бабушка предпочитала закрывать глаза. Но всеобщее недовольство домашних всё нарастало, и сколько бы верёвочке не виться… В общем, пора было принимать меры, но самому мне с этим определённо не справиться.

На входных ко мне пришёл неожиданный гость.

Велимир деликатно постучался в дверь кабинета, а я в этот миг разгребал очередную стопку документов и смет по расходам строительства завода, по долгам и от цифр у меня уже буквально пухла голова.

— К вам пришёл граф Быстрицкий, князь, — сообщил мне охранник.

Несколько секунд я сидел в замешательстве, а после ответил:

— Проведи его в малую гостиную, и скажи Анфисе принести туда чай.

Велимир кивнул и скрылся за дверью. А я какое-то время гадал — что здесь забыл Глеб Быстрицкий? Понятно, что он наверняка уже в курсе, что я победил Григанского-старшего в дуэли. Но мы ещё не проводили допрос с зельем правды и вина Родомира в покушении на меня ещё не доказана. И здесь я мог предположить два варианта: или Глеб пришёл раскаяться и извиниться, или наоборот — пришёл просить за Родомира, возможно, даже будет уговаривать оставить всё как есть. Если последнее, я буду весьма разочарован в нём.

Когда я спустился в гостиную, Быстрицкий слишком торопливо вскочил с дивана, приветствовал меня нервной улыбкой и, уткнув взгляд в пол, сказал:

— Здравствуй, князь Ярослав Игоревич.

Весьма официальным и неестественным у него получилось приветствие. И он, ещё больше занервничав, скрестил руки на груди, сконфуженно сгорбился и наконец смог поднять на меня затравленный взгляд.

— Садись, Глеб, — спокойно сказал я, прошёл к чайному столику, сел напротив и принялся наливать чай себе и гостю.

Какое-то время Глеб мешкал, а потом всё же сел на место.

Я терпеливо ждал, когда он начнёт говорить. Пил горячий терпкий чай, поглядывал на него, но Быстрицкий продолжал молчать, так и не решаясь начать разговор.

— Зачем ты здесь? — в конце концов, я не выдержал.

— Я… я пришёл тебя поблагодарить, — начал он. — И извиниться.

— И за что же? — не без иронии поинтересовался я. Конечно, я прекрасно понимал, о чём речь, но я хотел услышать это из его уст.

— Родомир Григанский, теперь он сознаётся, — промямлил Глеб.

— Этого бы всего не понадобилось, если бы ты сразу сознался, — размерено произнёс я. — Не было бы этой дуэли, Родомир не лишился бы ноги, а на твою репутацию не упала бы тень позора. Ты бы остался в школе, а мы, как я и обещал, помогли бы тебе.

Глеб поднял на меня полный сожаления взгляд:

— Я это понимаю. Но у меня не было выбора. Наша семья полностью зависела от денег Григанских. Если бы я сознался, он бы нас попросту уничтожил.

Я неодобрительно закачал головой, вздохнул, отставил чашку на блюдце.

— Прости! — эмоционально выпалил он. — Я понимаю, что уже ничего изменить нельзя. Но я бы хотел, чтобы ты простил меня!

— Хорошо, я тебя прощаю, — спокойно ответил я.

Глеб набрал в грудь побольше воздуха и выдохнул, и снова уставился на меня. Я сузил глаза, окинув его недоверчивым взглядом. Это явно было не всё, не ради извинений и благодарностей он здесь, далеко не ради них.

— Я хотел бы узнать, как вы поступите, — нерешительно произнёс Глеб.

Я молчал, ждал, что он дальше скажет.

— Вы потребуете кровную месть? Или…

— Ты для себя интересуешься или снова исполняешь поручение Родомира? — не скрывая раздражения, поинтересовался я.

— Нет, для себя. Я пытался поговорить с Бориславом, но он избегает меня. Я не знаю условий вашего договора….

— Говори прямо, Глеб. Зачем ты пришёл?

— Что будет со мной? — на выдохе сказал он.

Вот теперь понятно. Быстрицкого интересовала только собственная судьба. Конечно, он не знал, о чём именно мы договорились, как и не знал, оправдают ли его. Даже если он совершал всё под давлением Григанского-старшего, это не лишает его ответственности за преступление. Только если я не решу его помиловать.

— Тебя оправдают, и ты сможешь вернуться в школу и доучиться, — сказал я.

Быстрицкий широко распахнул глаза, в изумлении уставившись на меня.

— То есть, ты правда прощаешь меня? — радостно и ошеломлённо спросил он, потом вдруг резко сник: — Я всё равно не смогу оплачивать обучение. Григанский больше не будет мне помогать.

— Разве он не компенсировал твоей семье то, что ты взял вину на себя? — удивился я.

— Он оплатил компенсацию вам, — печально закачал он головой.

Негодуя внутри, я всё же остался снаружи спокойным. Какие же всё-таки слизни эти Григанские. Сломали жизнь парню и даже не отблагодарили как полагается.

— По поводу обучения — не переживай. Можешь вернуться в школу в понедельник, я договорюсь, — сказал я. — А с Родомира я потребую компенсацию, половина будет твоя. В данной ситуации ты тоже пострадал. Но только суд вряд ли так решит. Но когда Григанский сознаётся, мы привлечём газетчиков и раздуем новость о вине Григанских настолько, насколько это будет только возможно. Твоя честь будет восстановлена.

Какое-то время Быстрицкий сидел и просто таращился на меня, словно бы не верил, что я говорю серьёзно. Затем наконец произнёс:

— Я даже не знаю, что сказать. Ты ведь не должен этого делать. После всего того, что я тебе сделал… Ты ведь мог меня просто уничтожить. Я не понимаю, почему ты это делаешь?

— Просто я чувствую, что так будет правильно, — ответил я.

Глеб неуверенно улыбнулся, я указал ему взглядом на чай, к которому он так ещё и не притронулся.

— Я этого не забуду, — вдруг горячо высказался он. — Можешь просить меня о чём угодно. Ты даже не представляешь, что ты для меня сделал!

Я не прерывал пылкую речь Глеба, он говорил искренне, а мне, конечно же, было приятно.

— Я никогда не считал тебя уродом. Я никогда не испытывал к тебе ненависти. Если бы я мог вернуть всё назад…Это всё Борислав, он настраивал меня и Деграуна, а сейчас мне так стыдно за это.

Я сидел, усмехался и слушал, как Быстрицкий всё больше распаляется. Из угрозы и врага в один миг я вдруг стал для него лучшим другом. А друзьями, как говорится, не разбрасываются. Особенно такими благодарными. «Хочешь, чтобы человек был тебе должен, да ещё и сам этого желал — помоги ему решить проблему», — это была одна из любимых фраз Инесс, которую она частенько претворяла в жизнь. Я знал, кем предстоит в будущем стать графу Быстрицкому. Ему суждено стать артефактором, занять своё место в гильдии, и наверняка его помощь не раз мне ещё пригодится.

Мы с Быстрицким проговорили ещё какое-то время, а после он решил, что пора и честь знать. Я вышел его провожать на улицу. Прежде чем попрощаться и уйти, Глеб снова начал мяться, явно желая что-то сказать.

— Говори, — не выдержав вида его внутренних терзаний, велел я.

— Я знаю, что многое прошу, неуверенно начал он. — Но можно ли и мне поприсутствовать на допросе дяди Родомира?

— Конечно, почему нет, — ответил я. — Правда, не знаю, как отреагируют Родомир и согласится ли.

Глеб разочарованно поджал рот и сник:

— Конечно, не согласится. Представляю, как он разозлится, когда увидит, что я пришёл. А мне так хотелось посмотреть ему в глаза…

— Ну, ты можешь присутствовать на суде, а вообще я спрошу у нашего следователя. У нас есть комнаты для допроса с зеркалами-шпионами, возможно, договоримся, чтобы ты поприсутствовал в комнате наблюдения.

— Спасибо, — Глеб пылко пожал мне руку, улыбаясь во весь рот, а затем поспешил к выходу, где его ждал старый серого цвета моноход. Видимо, на нём он приехал. Глеб завёл моноход, ещё раз помахал мне на прощание, и был таков.

Какое-то время я, задумавшись, попросту таращился на дорогу, ведущую из поместья, как вдруг, мне показалось, что вдали мелькнула тёмная тень и скрылась в лесу. Такая скорость присуща лишь вурдам, но это не мог быть Кассей, потому что в этот миг он стоял как раз у ворот и не двигался.

И в этом смазанном силуэте на доли секунды, кажется, я даже смог различить силуэт — хорошо слаженная стройная фигурка. И сама фигурка и мне показалась знакомой, до боли знакомой. Но это было попросту невозможно. Инесс мертва.

«Ты это видел?» — мысленно обратился я к Кассею.

«О чём ты, Ярослав?» — спокойно поинтересовался он, будто бы не слышал моих мыслей.

«Ты прекрасно знаешь, о чём я. Кто это был? Это была Инесс?»

Кассей через весь приусадебный участок смотрел на меня, не мигая и не отводя взгляд.

«Нет. Здесь никого не было. Я бы такое не пропустил», — холодно отчеканил он.

Какое-то время я стоял в замешательстве и смотрел туда, где видел фигуру. Могло ли мне это показаться? Я был уверен, что нет. Если в меня только опять не вселился слуга чернобога и не обманывал галлюцинациями.

Значит, Кассей мне попросту лгал. Вот только зачем?

Но мысль о том, что это была Инесс, я всё же оставил. Это не могла быть она, скорее мне просто хотелось, чтобы это была она. В глубине души я скучал по этой бесовке. И, скорее всего, Кассей просто завёл себе подружку-вурду и почему-то решил меня в это не посвящать. Хотя я и не был уверен, что Кассею нужны подружки. В отличие от других сверх эмоциональных представителей своей расы, он напротив — холодный и скупой на эмоции. Но может физическое влечение ему всё же не чуждо.

Рассуждая о Кассее и нисколько даже не стесняясь того, что он наверняка всё слышит, я и не заметил, как ко мне подошёл Аркадий. И даже не подошёл, а подбежал, и возбуждённо пританцовывая на месте, уставился на меня, явно желая что-то сказать.

— Что случилось? — спросил я.

— Там, в воронятне! — Аркадий схватил меня за руку и потащил в поместье. — Идём, короче!

— Да что случилось, объясни нормально? — упёрся я уже в коридоре.

— Ну там! — воскликнул он и потащил меня с ещё большей силой, многозначительно проговорив: — Там диво дивное!

Аркадий явно намерился меня чем-то удивить оттого и выдерживал интригу, я не стал больше расспрашивать, решив ему подыграть и покорно следовал за братом.

В воронятне было на удивление тихо, несмотря на то, что день в разгаре. Да и кормушки были все полные. Я уже было испугался, что от нас все вороны улетели, как увидел в углу у гнезда силуэт Гарыча и его подругу в гнезде. А затем я услышал писк.

— Птенцы вылупились! — радостно и торжественно воскликнул Аркадий.

— Здорово! — усмехнулся я, хотя едва ли эта новость меня так удивила, как брата. В это время наши вороны обычно каждый год и выводили потомство.

— Да ну посмотри же ты! — закатил глаза Аркадий, страдальчески взмахивая руками. И не дождавшись, когда я подойду сам, дотолкал меня в спину к гнезду.

Я заглянул внутрь. Страшненькие большеротые птенцы открывали рты и пищали. Один из них выделялся — он был крупнее других и расталкивал своим тельцем братьев и сестёр, сильнее вытягивая шейку и пытаясь выхватить из клюва матери кусок мяса. Я насчитал пятерых, но насколько я помнил, яиц было шесть.

И тут я увидел, куда смотрел Аркадий. Поодаль от остальных, грустно прикорнув под золотистой скорлупой, лежал шестой птенец. Тот самый, из особенного яйца. Он был абсолютно белый в отличие от остальных чёрненьких птенцов. И он не открывал свой светло-розовый клюв, а грустно таращил куда-то небесно-голубой взор.

— Видишь! Я же говорил — чудо! — сияя от радости, объявил Аркаша. — Белый птенец, это же явно что-то значит! Я просто обалдел, когда его увидел! Таких же не бывает воронов!

— Ну, иногда в природе встречаются белые вороны. Альбиносами их зовут, — задумчиво протянул я.

— Как думаешь, когда они вылупились? — спросил Аркадий и тут же сам ответил: — Наверное, неделю назад. Я заходил сюда на прошлой неделе и птенцов ещё не было.

Я кивнул ему в ответ, мол, вероятнее всего. Сам же думал о том, почему самка не кормит белого птенца и почему он отдельно от остальных.

— Что с ним? — обратился я к Гарычу, который всё это время с важным видом наблюдал за нами. Ворон мне не ответил.

— Думаешь, он умирает? — в ужасе округли глаза Аркадий. — Они его что? Не хотят кормить?

— Не знаю, — мрачно ответил я, покосившись на Гарыча. А тот странным образом отвернулся.

Я взял из кормушки немного куриного мяса и протянул воронёнку. Тот ловко, словно бы и не лежал тут полуживым несколько секунд назад, выхватил кусок и тут же проглотил.

— Ест, — довольно протянул Аркаша. — Значит, буду приходить и подкармливать его. Или лучше его забрать, вдруг его обижать будут? Как думаешь?

— Думаю, не будут, — сказал я. — Если бы хотели, уже давно бы от него избавились, а так просто почему-то игнорируют.

— Угу, — с серьёзным видом кивнул Аркадий и на какое-то время призадумался.

Я тем временем взял ещё мяса и протянул птенцу, и тот снова с готовностью проглотил.

— Знаешь, что я подумал, — с загадочным видом сказал Аркаша, и дождавшись, когда я посмотрю на него, продолжил: — Каждый воронёнок — это мы. Последнее поколение Гарванов. Вот смотри, вот этот наглый наверняка Андрей. А вот этот маленький и писклявый — Софья. А этот, наверное, ты, такой же важный.

Аркадий поднял на меня глаза и заулыбался.

— Нас ведь не шестеро, — резонно заметил я.

— Ну как же? — вскинул брови брат и начал загибать пальцы: — Андрей, ты, я, Софья, а ещё Светозара скоро родится, ну и у Святика тоже будет ребёнок. Шесть! — он мне показал пятерню и указательный палец второй руки.

— Почему Светозара? — удивлённо усмехнулся я. Я не сразу понял, что Аркадий назвал Светозарой мою нарождённую сестру.

— Ну тётя Злата так сказала, — удивился в ответ Аркаша. — Бабушка настояла на этом имени, и подражая бабкиному ворчанию, он произнёс: — У тёмной ведьмы должно быть светлое имя. — и уже обычным голосом спросил: — А тебе что, ещё не сказали?

— Нет, — пожал я плечами.

В последнее время я был слишком занят учёбой и делами, и мы с мамой почти не общались. Наверняка она попросту не успела сообщить о том, что выбрала имя ребёнку.

— Как думаешь, кто этот белый птенец? — спросил Аркаша, задумчиво разглядывая воронёнка. — Наверное, кто-то особенный. А может это ты?

Я усмехнулся и потрепал кудрявую шевелюру Аркадия.

— Думаю, это просто шесть птенцов, братец. А белый — может быть знаком от предков.

— Хороший знак, да? — широко заулыбался Аркадий.

Я в ответ закивал. Не расстраивать же парня, что может быть и наоборот. Но на самом деле версия Аркадия о том, что птенцы как-то относятся к нам — последнему поколению Гарванов, не показалась мне такой уж наивной. И белый птенец, которого не принимает семья, которому приходится прятаться в скорлупе, наверное — это я.

— А знаешь, наверное, лучше всё же забрать его отсюда, — сказал я брату. — Мало ли, что случится может, родители его явно не захотят защищать.

— Давай! — с радостью поддержал идею Аркадий. — Чур, я буду за ним ухаживать!

Я закачал головой. Зная какой непостоянный нрав у братца, он его или до смерти закормит, или забудет на несколько дней и заморит голодом.

Я осторожно взял птенца, тот лишь на миг встрепенулся, но тут же успокоился. Аркадий прав, этот птенец особенный, и он, несомненно, знак от предков. Осталось только понять, что именно они хотели сказать этим белым вороном.