Станция "Фронтир"

Глава 8. "Аристократ, Пиратка и Полковник: Прыжок в Бездну".

Штаб охраны станции – это управляемый бардак и спрессованная боль. Воздух густой: вонь озона с загнанных серверов, потный страх из допросных, палёный пластик от вечно горящих проводов и горькая блевотина подгоревшего кофе – дрожащая уродина в углу плюётся коричневой жижей в жестяную кружку. Стены из грубого шлакобетона – шрамы от пуль, вмятины, замазанные граффити, и плакаты: «Не зевай!», «Доверяй, но гни под собой!» с хмурой рожей Тары Бейли (портрет висел криво, нижний уголок отклеился, будто сама Бейли плевала на порядок). Пол – линолеум в серую клетку, местами прожжённый, а где-то залитый чем-то тёмным и липким. Свет – мигающие трубки за решётками, дёрганые тени.

Кейл шёл по центральному коридору как призрак в броне. Его «Вороновая Сталь» – безупречна, компас на плече холодно блестит, резанув убожество вокруг. На сержанта косились: и конвоиры, волокущие забитого отморозка с разбитым рылом (один из них невольно выпрямился, увидев печать), и оперативники в потрёпанных жилетках со стилизованными кроваво-красными нашивками «ПСР (Подразделения специального реагирования» на плечах, ковыряющиеся в изъятом барахле (ножи, самопальные дубины, пару кинетических обрезов). Взгляды – колючие. Чужой. Чистюля. Барский прихлебатель. Он игнорировал, тыча голопечатью Дома Харканс в сканеры. Печать мигала серебряным компасом, заставляя магнитные замки нехотя щёлкать. Вокруг на мгновение стихал гул, взгляды задерживались на символе власти, смешивая ненависть с подсознательным страхом. Промчался мимо открытой допросной: внутри бугай из следственного отдела, мочил кулаком по нагруднику прикрученного к стулу наркомана, пока второй бубнил: «Где склад, мразь?». Кейл не сбавил шаг, лишь едва заметно свёл брови, будто отгоняя назойливый звук. Встал перед последней дверью. Табличка: «Зам. Нач. СБ. А. Броунд». Дверь приоткрыта. Кейл толкнул плечом.

Кабинет Алексея – островок порядка в дерьмовом море, но постепенно тонущий. Крошечная конура завалена стопками бумажных дел (редкость!), десятком планшетов с мигалками тревоги, пустыми стаканами от бурды. Стены – карты секторов в пометках, распечатки лиц с «ИЩУТСЯ». В центре – махина инфоконсоли, заваленная папками выше крыши.

За ней, почти невидимый за бумажной стеной, сидел Алексей Броунд. Высокий, тощий силуэт согнулся под грузом работы. Редкие русые пряди торчали на макушке. Круглое лицо с курносым носом – бледное, как простыня, с фиолетовыми мешками под узкими глазками-щёлками. Но в этих глазах, поднятых на вошедшего, светился острый, ядовитый ум – два лезвия под маской смертельной усталости. Потянул губы в подобии улыбки откинувшись. Ни капли тепла.

— Сержант Кейл, — выдавил Броунд. Голос, неожиданно низкий и бархатный для доходяги, хрипел от недосыпа, — Посланник лорда-командующего. Какой сюрприз… хотя, без разницы. Садитесь, если найдёте стул. Или смахните папку с делом «Шелкового Когтя» – там одни бредни.

Кейл кинул быстрый взгляд по кабинету. Свободный стул отсутствовал как явление. Сержанский взор скользнул по липкому пятну на полу возле импровизированного шкафа, затем едва заметно отвёл в сторону, слегка сузив ноздри от въедливой смеси пыли, пота и старой крови.

Прислонился к стене, сержант скрестил руки. Броня тихо скрипнула, — Стоять сподручнее, господин Броунд, — отчеканил Кейл, голос ровный, но с едким подтекстом, — Особенно в таких… уютных норках. Смахивает на склад после фейерверка. Только воняет лютей.

Броунд взял жестяную кружку, сделал долгий, шумный глоток отвратительного кофе. Поставил с глухим стуком, не моргнув, — О, сразу въехал в суть! — махнул дрожащей рукой на консоль, где яростно мигал кровавый значок «АХТУНГ: ДОК-7», и горы бумаг.

— Добро пожаловать в сердце нашей «безопасности». Где единственное, что пашет без сбоев – это поток отморозков и бумажки об ущербе от их усмирения. Кофе? — Алексей ткнул большим пальцем в шипящую уродину в углу (машина взвыла громче, выплюнув клуб ядовитого пара), — Гарантирую, добьёт ваши вкусовые рецепторы. Намертво. Идеально под наш рабочий день.

Кейл кинул взор на кофемашину. Из неё сочилась тёмная, маслянистая жижа, воняя палёной пластмассой и безнадёгой. Его челюсть напряглась на микросекунду, взгляд скользнул по подтёку на полу, — Пасиб, господин Броунд, но внутренности берегу. Особенно перед совместной работой.

Алексей хрипло крякнул – звук, похожий на предсмертный хрип. Потёр переносицу, оставив новое чернильное пятно на мертвенно-бледной коже. Закрыл глаза на долю секунды, глубоко вдохнув, — Трезво. Значит, к делу. — Отпихнув пару планшетов, потянулся к другому, движения медленные, тягучие, как у зомби.

— Пока шишки… — ещё один глоток кофе, гримаса боли — ...делят космос или грызут глотки друг другу… — многозначительный взгляд на портрет хмурой Тары Бейли (её изображение казалось ещё более презрительным в тусклом свете), — …нам с вами впаяли присматривать за этим цирком уродов. Замечательная перспектива, а? Особенно если учесть, что половина ПСР свалила с Бейли, а вторая половина — он махнул рукой в сторону коридора, откуда донёсся очередной тупой удар и рык — ...смотрит на меня, как на крысу, потому что, не рвусь мочить всех под лозунгом «За Фронтир!».

Кейл не шелохнулся. Лишь в стальных глазах мелькнула тень понимания, — Порядок – понятие растяжимое, господин Броунд. Особенно здесь. Главное – не дать станции развалиться до возвращения… шишек. И не позволить ей сожрать себя изнутри. — Голос ровный, но слово «сожрать» прогрохотало зловеще.

Броунд осклабился, глаза-лезвия блеснули: — «Сожрать»… Метко. Вот, к примеру, — ткнул исчерпанным пальцем в мигающий планшет. На экране – толпа под триста голов в доке, размахивающая баллонами с горючкой и самодельными щитами из обшивки. Текст поверх: «Кричат: «Где наши кредиты?! Долой ксеносов-кровососов!»», «Уже кидаются камнями в камеры наблюдения! Уровень агрессии: КРИТ».

— Док-7. Там сейчас не то митинг, не то подготовка к погрому. Сволочь утилизаторов из «Дельты» против… кого? Да против всех! Против конторы, что зажимает бабки. Против ксеносов-торгашей, отбивающих их хлеб. Против ребят из отдела правоприменения… — он кивнул на оперативника в коридоре, чья кроваво-красная нашивка «Кувалда» с грубо вышитым кузнечным молотом блеснула в мигающем свете — **...что слишком рьяно разнимали драку на днях. И, конечно, против жизни вообще. Пороховая бочка. Искра – и полдока взлетит к чертям.

Алексей поднял усталые глаза на Кейла. Взгляд – просьба и вызов, — Ваши уже там? Или благородные оруженосцы не мараются в доках?

Кейл едва кивнул, броня тихо скрипнула. Его взгляд на миг скользнул в сторону допросной, откуда снова донёсся приглушённый стон и довольное рычание «Кувалды» – оперативник в жилетке с той же кровавой эмблемой вытирал кулак, — Двое моих на месте. Следят. Вычисляют заводил, слабые точки, пути отхода. — Пауза, острее ножа. — Ввалят только по моей команде. Или вашей. Ваши где?

Броунд вздохнул, ковыряя бумаги свинцовыми пальцами. — Теоретически. Пара салаг прячется за углом, боясь высунуться. Бывалые… — Он махнул рукой в сторону рычания — ...заняты. «Обрабатывают» типа вора топлива. Приоритеты, сержант. Вечные приоритеты.

— Тогда давайте их пересмотрим, — Кейл оттолкнулся от стены. Голос не громче, но стальнее, — Отзовите ваших «обработчиков». Швырните их в Док-7. Пусть просто стоят. Массовка в бронежилетах. Мои войдут первыми. Поговорят, — В тяжёлом взгляде мелькнуло что-то – опыт? Расчёт? Холодная уверенность? — Утилизаторы не фанатики. Мозги есть. Им нужны бабки, а не кровь. Покажите кулак, но дайте шанс сохранить рожу. И выплаты. — Кейл впился глазами в Броунда, — Ваше слово здесь – закон. Прикажите – задержки выплат не было. Скажите, глюк системы. Что, лично разберётесь. И что «Кувалды» сегодня... сдержат прыть.

Броунд замер. Усталые, язвительные глаза въелись в Кейла. Свистнул сквозь зубы, — Ого. «Поговорят». — Покачал головой, но во взгляде-лезвии блеснуло уважение, смешанное с облегчением, — Лорд отправил не просто тень, а... переговорщика с пушкой. Ладно, сержант, — зам схватил свою жестяную кружку, залпом допил мерзкий кофе до дна, не моргнув, словно приняв яд.

Швырнул пустую кружку в угол, где она с грохотом покатилась по полу, — Попробуем, по-вашему. Меньше крови – меньше писанины, — Резко шлёпнул ладонью по кнопке вызова на коммуникаторе. — Эй, Шилов! Немедленно отозвать всех «Кувалд» из допроса. Всем – на Док-7. Стоять. Не отсвечивать. Не трогать никого, пока сержант не скажет. Понял? Иначе сниму кожу лично и сделаю абажур. Броунд – конец связи.

Он откинулся в кресле, его спина впервые за сцену с глухим стуком коснулась кресла. Глубокий выдох, будто сбросил стотонную плиту, — Ну, сержант? Ваш ход. Не подведите. Мне этот абажур в кабинете совсем не нужен.

***

Мостик «Дитя Грома» – старая волчица космических драк. Консоли – в шрамах и кофейных пятнах, похабные наклейки, облезлый пластик. Провода лезут из щелей, как гнёзда технозмей, кое-где перетянуты изолентой. Главный экран плюётся картинкой «Карнака» – цель.

Станция – колючий железный паук в паутине гравиякорей и сенсорных вышек. Рядом – криво наляпанный от руки план: «Шлюз Бета – ВЗЛОМ!», «Блок А – Политзэки», «ЦКС – БАШКА СКОРПИО (ДОБИТЬ! ЛЮБИТ КОСТИ ЛОМАТЬ!)». Воздух – адская смесь: озон, палёное железо, дешёвый вискарь и пороховая гарь (от недопыленного ствола). Свет – придушенный синий, маскирует убитые приборы. На кресле Аманды – брошена её прожжённая куртка Дравари. Последняя голограмма – схемы вентеляционных шахт Блока А – погасла с хрипом.

Тара Бейли швырнулась в кресло оператора, протёрла лицо лапой, оставив чёрную полосу под впалыми глазами. Броня «Бульдог» распахнута, серая майка мокра от пота. Рядом Аманда Харон развалилась в капитанском кресле, швырнув сапоги на мёртвый экран. Крутила пустую бутылку «Solstice Bolt», ледяные глаза прикованы к зловещему пауку «Карнака». Тишину резал только грохот движков и треск статики. Напряжение висело киселём.

— Слишком много вариантов развития событий, — выдавила Тара, не отрывая тяжёлого взгляда от станции, — Слишком много «а вдруг». Вдруг гарнизон не сдрейфит. Вдруг системы подавления не врубятся раньше срока. Вдруг наёмники не взбесятся на заходе…

Аманда хмыкнула, допив остатки. Бутылка грохнулась об пол, и где-то в системе вентиляции завыл предупредительный клапан.

— Зато цель проста, Бейли. Не захватывать станцию. Не удерживать. Просто вломиться, выдернуть нужных зэков и смыться до подкреп Мирта, — повернула голову, девушка оскалилась как голодная акула, — Прям как старые налёты на конвои. Только тюрьма вместо грузовика, а зэки – вместо ящиков с огненной водой.

Тара не улыбнулась. Лицо – каменный барельеф, — «Просто», — протянула слово с ледяной усмешкой, — В это «просто» входит проломить турели «Стингер», отыскать в коридорном аду трёх особо важных политзеков, что являются авторитетами среди заключённых. И которых, может, уже прикончили, и заодно отстрелить башку самому Скорпио. Палачу Мирта, отрезавшему Кириллу язык за стихи! Да, очень «просто».

Аманда издала смешок – резкий, как выстрел. — Ах, уж этот Скорпио! Его башка – вишенка на дерьме! Бонус для духа. Чтоб следующий палач Мирта обосрался, пытать наших, — Глаза сверкнули холодным адом, — А ещё это шаг. Крупный. К Мирту. Каждая операция… дырка в его броне. Скоро докопаемся и до сердца.

Тара медленно покачала головой, взгляд – свинцовый, выгоревшийЭ — Не лети в звёзды, Харон. Это не наш шаг к Мирту. А его, — Ткнула пальцем в сторону «Фронтира», — Дмитрия Харканса. Пока интересы сошлись: навалять Дравари. Выдернуть тех, кто им насолит. Завалить Скорпио. Но это его войнушка, его месть. Мы… инструмент. Опасный, дорогой, но инструмент.

Аманда прищурилась, сканируя Тару. Игривость испарилась, — Чего ты, Бейли? Он тебе кость в глотке? Или кровь? Аристократская. Отчего их всех на дух не выносишь?

Тара замерла. Кулак медленно сжался на подлокотнике. Жилы на висках вздулись, пульсируя бешено. Голос – тихий, прожжённый горечью лет: — Он… смахивает на них. — Голос сорвался. Хриплый. Полной желчи. — Выкормышей Конфедерации! Проклятых выблядков! — ее голос рвался, слюна брызгала на консоль, оставляя мелкие тёмные точки, — Их роскошь, интриги, пиры на костях... — она задыхалась, дрожь пробежала по плечам, видимая даже через броню, — Пока враг ломился в ворота! А они... свалили! Бросили нас гнить в дерьме! — слеза ярости смешалась с чёрной полосой грязи на щеке.

Голос Тары – низкий, налитый ядом старой измены. Пальцы впились в пластик, будто душат невидимого врага, подлокотник затрещал под напором, — Думали о спасении шкуры, а не государстве. О сокровищах, а не о людях. И этот… Харканс, — Тара швырнула взгляд в иллюминатор, туда, где маячил «Фронтир», словно Дмитрий стоял за стеклом, — Из той же гнилой породы. Откормлен в шелках, пока мы выгрызали жизнь на окраинах. А теперь корчит из себя «спасителя Фронтира»? «Своего парня из трущоб»?

Тара резко вскочила. Кресло откатилось со скрежетом. Где-то в глубинах корпуса ответно скрипнула переборка. Она зашагала по тесному мостику, движения резкие, как у зверя в клетке, — Этот фарс бесит пуще всего! Его попытки ляпать наш сленг! Строить «правильный» взгляд! Швырять окровавленный китель после боя, будто это стирает пропасть! — остановилась, врезав кулаки в консоль, спина – тетива, — Он не знает, каково спать с пистолетом под подушкой десять лет! Не нюхал, как пахнет горелая плоть друга в развороченном шлюзе! Припёрся с компасом и амбициями, топча нашу боль, гнев, как дрова для своей мести Мирту! А мы, как лохи, ведёмся!

Аманда наблюдала. Бледные глаза не мигали. Не перебивала, давая яду выплеснуться. Когда Тара замолчала, задыхаясь, Аманда медленно поднялась. Движения плавные, хищные. Подошла вплотную, не вторгаясь, но не отступая.

— Права, — тихо произнесла Харон. Тон сбросил издёвку, стал плоским, как нож, — Он не наш. Не знает грязи под ногтями, лома в костях. Аристократ. Играет в опасные игры нашими жизнями, — Пауза. Её взор скользнул к алой метке «центр командования станции – ГОЛОВА СКОРПИО», вспомнив слухи про его коллекции засушенных глаз в кабинете, — Но, Бейли, включи мозги. Он дал мне «Железную Решимость». Дал тебе шанс вырвать из пасти Мирта тех, кто тебе дорог. Снёс «Чёрное Солнце». И ненавидит Мирта так же люто, как мы. Может, злее.

Аманда шагнула ближе. Голос тише, острее: — Да, он использует нас. Но и мы юзаем его. Его ресурсы. Титул. Бредовый план добраться до Сайлекса, — Ткнула пальцем в «Карнак». — Завтра мы лезем не за Харканса. Лезем за Скорпио. За наших, гниющих в каменных мешках. За шанс воткнуть нож в глотку Империи по самую рукоять. А Харканс… — Губы дёрнулись в ухмылке – холодной, как космос. — …он мост. Мост к Мирту. Перейдём – поглядим, выдержит ли наш вес. Или сожжём его заживо. Но сначала – «Карнак». Сначала – Скорпио. Остальное – потом.

Тара смотрела на неё. Грудь ходила ходуном. Ярость в глазах не гасла, но к ней примешалось тяжёлое колебание. Циничная логика била в десятку. Она медленно выпрямилась, оторвав ладони от консоли. Глубокий, срывающийся вдох прорезал тишину. Взор скользнул к багрово-красной метке «ЦКС». Образ Скорпио – худого, лысого урода с глазками-щёлками, отрезавшего Кириллу язык за стихи и коллекционирующего засушенные глаза жертв, – всплыл ярче лица Дмитрия. Лицо застыло маской ожесточённой решимости.

— Ладно, Харон, — Тара выдохнула. Звук хриплый, но твёрдый. Шаркнула к штурмовому дробовику «Шторм-2» у стены. ГРОМКО передёрнула затвор. Лязг металла – точка. Едкий запах оружейной смазки вспорхнул в синий полумрак. Холодная сталь приклада обожгла ладонь, — Сначала Скорпио. Потом… поглядим, куда ведёт этот барский мост. И насколько он крепок. — Взглянула на Аманду. Впервые за вечер – проблеск понимания. — Но коль попытается слить нас на «Карнаке»…

Харон оскалилась во весь рот, глаза сверкнули диким азартом. Нагнулась, подхватила пустую бутылку – швырнула в бак с оглушительным грохотом, — Тогда, Бейли, утащим его с собой в пекло. Но сначала — ткнула пальцем в экран, — отрубим Скорпио ядовитое жало. Пора греть «Дитя» для прыжка. Она потянулась, как хищная кошка, спиной хрустнули позвонки.

Тишина повисла на мостике, густая, насыщенная немым согласием и тяжестью грядущего. Где-то в глубине корпуса глухо звякнул сорванный крепёж. Только глухой вой реакторов «Дитя Грома», напоминал о жизни. Тара медленно кивнула. Один раз. Резко. Под ногами дрогнула палуба – «Дитя» вздрогнуло, готовясь к прыжку. Её рука впилась в штурмовик, костяшки побелели, как мрамор. В глазах погасли звёзды ярости, остался лишь холодный пепел мести, направленной на кровавую метку «ЦКС».

***

«Куколка» захлебнулась в хаосе. Чёрный стол потерял лоск под грудой планшетов, бумажных кирпичей (редкость!) и пустых чашек. Голопроекции – звёздные карты, схемы станции, цифровые отчёты – дёргались в воздухе, налезая друг на друга. Воняло цветочной горечью чая «Moonblossom», озоном перегруженных систем и едким запахом паники от Минди. Где-то булькал фонтанчик, бесполезно пытаясь перекрыть бешеный стук пальцев Минди по планшетам и дребезжание ложки в её дрожащей руке. Голограмма Софи парила над столом – полупрозрачно-голубая, кристальная, островок цифрового спокойствия в этом бумажном аду.

Минди Шон дрожала на краю кресла. Аметистовые глаза – широкие блюдца, метались между тремя планшетами, которые она яростно ковыряла фиолетовыми кончиками пальцев. Чашка с чаем ходила ходуном, угрожая залить важные бумаги. Серебристые волосы выбились из причёски, вились бешеными прядями. — Кворум недоверия – готов! — выпалила она, голос, визгливый от адреналина. — Конфискация активов Дравари – запущена! Угроза санкций впихнута в статью 7, подраздел… — вдохнула, — ...подраздел «Иди к чёрту, Мирт» – неофициально!

Над столом голограмма Софи стала чётче, — Сообщение в Империю Дравари улетело. Шифр «Тень Феникса». Вежливость: два из десяти, — Голос ИИ ровный, контраст истерике Минди, — Добавлено: «На неоплаченные стыковочные – 25% пеней в сутки», — Пауза, — Их активы заморожены. Включая три яхты класса «Императорский Каприз»… - Микро-пауза. — ...и партию инкрустированных драгкамнями N-образных зажимов для сосков, конфискованных у курьера Мирта, предназначенных для личного дворца императора. Ждут инвентаризации в хранилище «Гамма-9».

Минди подавилась чаем, — Зажимы для сосков?! — фиолетовая кожа поползла в ультрафиолет. — Нам что... Записывать их?! В «Предметы роскоши» или... «Спецприблуды»?!

Дмитрий впился пальцами в подлокотник. Тени под глазами – глубокие, как пропасти. Бледность кожи резала взор. Вздохнул – звук, как скрип ржавых ворот. Плечи осели под невидимым грузом. Свежая чашка обжигала пальцы – горький пар щипал глаза. Взгляд на Минди — трясущиеся руки, бешеные зрачки, взъерошенные волосы.

— Министр Шон. Что-то,кроме, императорского нижнего белья сводит вас с ума? Или вы просто... — Слова повисли, острые, как осколки: — ...хроник-невротик, добитый бюрократией и зажимами для грудей?

Минди застыла. Чашка замерла у рта. Аметистовые глаза лопались, кожа побелела до цвета лунного камня. Тишина оглушила. Только тиканье проекторов и сдавленный всхлип Минди. Даже фонтан притих.

Взвизгнула, едва не грохнув, сервиз.

— Н-невротик? Я?! Ни за что! — Почти зарычала, швыряя планшет мордой в стол, — Я просто... Финансово бдительна! А эти... зажимы... — Голос сорвался в визг. — Считала, сколько срубить бабла при перепродаже! Коллекционеры платят дикие деньги за личные штучки Мирта!

БАМ! Блокнот #6 выскользнул, грохнулся об стол, шлёпнулся на пол.

Зернистые кадры рассыпались: рожи в масках «Обсидианового Рассвета» запихивали канистры с био-опасными значками в вентиляционные шахты Сектора G. Минди вскрикнула, рухнула на колени, лихорадочно сгребая улики, громко стукнулась ногамио ножку стола, —Ай! Ой, нет-нет-нет...

Над лужей пролитого чая голограмма Софи мерцала с ледяной точностью: Минди Шон - **Текущий развал:**· **Сердце:** 148 ударов (**сбой на подходе!**)· **Зрачки:** **распахнуты на 98%** (**глаза вот-вот лопнут!**)· **Кортизол:** **«Паническая атака, фаза 3: Точка кипения»**· **Угроза «Рассвета»:** **Погашена** (4.2 часа назад. **Кейл разобрался.**)· **Анализ зажимов:** **Ждут описи.** Категория: **«Дип-контрабанда»** / **«Коллекционна для извращенцев»** (**спорно!**) – Её параметры паники зашкаливают на 300% выше нормы, лорд-командующий, – констатировала Софи, голос – кристальный нож сквозь истерику, – Советую: успокоительное. Или крепкий напиток выше 40 градусов. Чай не помощник.

Минди, сидя в луже бумаг, прижала спасённый планшет как щит к груди. Слёзы блестели на фиолетовых ресницах. – Они сдохнут… – прохрипела Шон, глядя на канистры. – Весь Сектор G… если эта дрянь рванёт…

– Шанс вымирания при активации «Королевского Гриппа» – 78.3%, – щебетала Софи, выплёвывая схему расползания заразы по вентиляции. – Но риск в рамках миссии Кейла. Он придушил угрозу. Канистры – в утиль. Лаборатория – в пепел. Дышите, министр. Глубоко.

Дмитрий медленно поднялся. Не глядя на кадры с заразой. Его тяжёлый взгляд пригвоздил Минди – не злой, а вымотанный. Подошёл, наклонился, одним движением поднял её с пола, игнорируя испуганное воркование. Пальцы слегка сжали плечи, ощущая дрожь.

– Зажимы, Минди, – голос плоский, как скальпель, отсекая панику, – Спрашивала, куда их? – Бросил взгляд на голограмму, на канистры. – Запиши как «Дип-трофеи сомнительной надобности». И засунь в самый тёмный угол хранилища «Гамма-9». Пусть гниют под семью замками. Сейчас – не до них. Сейчас – до взрывчатки, патрулей и отчётов по конфискации миртовских яхт. Ясен путь?

Минди замерла, глядя на него. Дыхание выровнялось. Сердце будто замедлилось под тяжестью его взгляда. Кивнула, быстро-быстро.

– Трофеи! Да! Категория 7-Дельта! Я... состряпаю опись сию секунду! С пометкой «Скандально, но бесполезно»! И... и приоритет – взрывчатке!

Вырвалась, схватила блокнот, понеслась к выходу, бормоча про коды хранения и скандальные штучки. Дверь захлопнулась.

Тишина гробницы сгустилась вновь. Только шипение проекторов да бульканье фонтана. Дмитрий вздохнул, глубоко, ощущая усталость в костях. Поднял чашку с Moonblossom. Чай остыл, горький осадок на языке – эхо бесполезной возни. Отставил с едким движением отвращения.

Голограмма Софи материализовалась рядом, мерцая мягким синим. Новая чашка задымилась на столе. Аромат лимонной вербены перебил вонь стресса.

– ...Свежая. Без кофеина. – Голос ИИ звучал почти... тепло? – Даже империи рушатся на пустой желудок. Или без чая. Особенно после укрощения министерских истерик и классификации императорского бельишка.

Дмитрий хмыкнул коротко, без улыбки. Взял чашку. Тепло обожгло пальцы, контрастируя с ледяной пустотой внутри. Холод в груди магнитом тянул его взгляд к иллюминатору. За толстым бронестеклом, подсвеченная сваркой дронов-ремонтников, висела захваченная «Железная Решимость». Исполинский, изуродованный корпус напоминал пойманного зверя, сковывающего ярость перед прыжком. Сварка выплёвывала ослепительные искры-крики по рваным швам брони. Каждая вспышка – вздох раненого чудовища. Каждая тень в пробоинах – напоминание: этот зверь не приручён. Он ждёт. Как и я.

Тишина. Бульканье фонтана в мгновение стихло, заглушённое гулом крови в висках. Дёргающиеся голограммы замерли, искажённые ледяной пустотой взгляда. Только тиканье проекторов растянулось в долгий, зловещий стук, совпадая с ударами сердца о ребра. Даже Софи замерла, уважая тяжесть этого взгляда. Дмитрий поднёс чашку к губам. Лимонная вербена окутала сознание – нежная, обманчивая. Глоток. Теплота растеклась по горлу, не трогая холод в груди. За иллюминатором ржавый исполин молчал. Он был зеркалом. Его сломанная мощь кричала о цене каждой победы. О цене его пути.

Пальцы сжали фарфор крепче. Слишком крепко. Хрупкий материал запротестовал тонким скрипом под напряжением. Ещё мгновение – и треснет. Как всё вокруг. Как он сам. Он отпустил чашку. Поставил с неестественной аккуратностью. Звук фарфора о стекло прозвучал громко, как выстрел в тишине гробницы.

— Софи. Голос хриплый, как после длительного молчания. — Статус «Молнии». И … доклад Кейла. Сейчас. Сухие факты. Ни капли лирики. Какие дыры в броне станции он успел залатать за эти часы? И сколько новых … прогрызли крысы?

***

Ангар «Омега» – собор из отчаяния и стали. Воздух густой, едкий: вонь раскаленного металла, озоновый смрад, терпкий дух ракетного керосина, потный чад, машинная вонючка. Грохот оглушал: визг плазменных резаков, рёв тягачей, лязг кранов, вой двигателей на пробеге, хриплые вопли бригадиров, матерщина на десятке наречий. Свет – слепящие молнии сварки, дерганые аварийные маяки, тусклая синюха общих ламп – рвут тьму в клочья. Искры. Клубы пара. Масляные лужицы.

Три корабля застыли в центре этого ада, как боги войны перед последним парадом.

FDS Thunder Child. Перелицованный крейсер «Конкорд». Шрамы залатаны грубыми наплывами свежей брони. Движки Дравари орали на тестах, плюясь синими когтями плазмы. Граффити «RIP Vorian — сперва выстрел, потом рев» соседствовало со свежей надписью «Палач Карнака». Ремонтные пауки облепили шлюзы, латая пробоины. Вибролифты запихивали торпеды и кассетники в зияющие погреба под прищуром угрюмых ветеранов экипажа. Запах виски смешивался с гарью.

«Железная Решимость». Бывший линейный крейсер Дравари. Искромсанные шлюзы «Бета» забиты временными плитами. Башни главного калибра замерли, но линзы светились зловещим багрянцем. Рой дронов копошился над дырой от плазменного копья «Дитя Грома». Внутрь по времянкам-рампам закатывали штурмовые платформы «Молотов», ящики с патронами размером с гроб, цистерны с искуственной кровью. Оперативники Тары Бейли (с нашивками-ПСР) орали, координируя погрузку, голоса хрипли от надрыва.

«Молния Харнакса». Изумрудный лебедь среди железных воронов. Гладкий, матово-черный корпус отливал зеркалом, герб Харкансов – космпас светился холодной луной на носу. Технари в безупречных робах ковырялись в скрытых сенсорах. Загружали ящики «ТактСвязь» и аппараты усилители связи. Воздух пах стерильностью и дорогим каффом.

Наемники «Золотого Клыка» лезли на «Железную Решимость» через времянки-шлюзы. Разномастная орда-дембеля Конкорда в прожженной броне, угрюмые ветераны в самопальных экзоскелетах, головорезы с зоновскими наколками. Оружие – тяжелые «пулеметы», гранатометы, виброклинки. Не строились – сбивались в кучки, переругивались, кидали кости прямо на платформе. Их батька – коренастый урод со шрамом через глаз и золотым клыком на шее – орал, пытаясь навести подобие порядка. «Клыку» впаяли штурм внешних бастионов «Карнака». Их погрузка – скрежет брони, лязг стволов, хриплый хохот.

Наемные экипажи для «Решимости» и «Дитя» с подбрюшья станции надергали спецов с темным прошлым. Инженеры-людоеды с трясущимися от нейростимов руками лезли в реакторы. Бывшие пираты с пустыми глазами ковыряли системы навигации. Их пасли офицеры Аманды – хмурые, неразговорчивые, с плазменниками на бедрах. Последние припасы - боеприпасы (патроны, энергоблоки, гранаты) тащили потные грузчики под визг учетчиков. Ящики с сухарями и побитые медконтейнеры грузили на скрипучие тележки. Взрывник с пустыми глазами наркомана аккуратно принимал ящики «Термитка V-7» и управляемые мины. Движения – точные, несмотря на трясучку.

-Проверено! На «Решимость»! – голос одного из тальманов хрипел.

Перед «Железной Решимостью» строились (если это строй) боевики ПСР. Их «Бульдоги» свежевыкрашены, но видны глубокие вмятины и ожоги плазмы. Лязгали затворами «Шторм-2», трещали тестовые энергощиты. Командиры (со знаками сломанных костей) орали последние наказы, тыча в голосхемы «Карнака»: – Зарубите точки сбора! Не отставать от щита! А коль увидишь Скорпио – пали в пах! Там тоже болит! – рев одного заглушил грохот ангара. Запах адреналина, смазки и потового чада висел тяжелым одеялом.

Ремонтные пауки отлипали последними. Инженеры в масляных робах лепили пломбы на швы, махали пилотам тягачей: – Шлюз «Бета» – держится! Намертво! – орал один, лупя по броне, – Движки «Дитя» – в норме! Готовы рвать жопу Карнаку! – неслось из динамика. Последние кабели отщелкивались с искрами и пшиком.

На верхней галерее, нависая над ангаром как орлиное гнездо, замер Дмитрий Харканс. Его угольно-серый китель с платиновым космпасом – безупречен, режущий контраст с грязью внизу. Руки – замком за спиной, осанка – струна. Но глаза, скользящие по трем кораблям, тяжелы, как свинцовые гири, глубоко выжжены. Ни капли триумфа. Холодная, выверенная до атома решимость. И глухая тень сомненья, притаившаяся в глубине, как отрава.

Он видел. На мостике «Дитя» мелькнула Аманда Харон. Развалясь, закинув сапоги на панель, но ручища – мертвой хваткой на штурвале. Бледная харя в профиль – к «Карнаку», оскал хищный, ненасытный. У шлюза «Решимости» Тара Бейли дернула затвор «Шторма» в последний раз. Резко. Яростно. Рубяще. Орала что-то замам, тыча в планшет с рожей Скорпио – худого, лысого палача с глазками-щелками и кривой усмешкой. Ненависть от нее жарила, как раскаленная болванка. «Серебряный Компас» замер, готовый призрачный клинок среди грубой силы. Его корабль. Его скальпель.

Гул ангара переродился. Рев движков нарастал, переходя в вой готовности: звериный у «Дитя», глухой рокот у «Решимости», высокий напев у «Компаса». Системы жизни зашипели. Гермоворота захлопнулись с финальным «хлопком». Магнитные площадки под кораблями замигали алым. Предупредительные ревуньи взвыли коротко, пронзительно, режа последние переклички. Время вышло.

Дмитрий вдохнул последний раз полной грудью, вбирая ядреную смесь горького металла, керосина и роковой неизбежности. Кулак за спиной сжался до хруста костей, ногти впились в ладони так, что острая боль пронзила перчатки. Лицо не дрогнуло, но в прищуренных от рева глазах пульсировала холодная ярость, нацеленная на призрак Мирта, незримо витавший над «Карнаком».

Отход начался. «Дитя Грома» (Аманда): Первым взревел – звериный, победный вопль, сотрясая остатки воздуха. Синие когти плазмы выжгли ослепляющую полосу на платформе. Корабль рванул назад, сорвавшись с магнитов с грохотом рвущегося железа. В иллюминаторе – Аманда: рука вскинута в дерзком салюте, оскал безумной ухмылки. ‘Палач Карнака’ вспыхнул синим, корабль нырнул в черную пасть шлюза, как акула в бездну. Гул ярости затих вдалеке. «Железная Решимость» (Тара): Застонал. Глухой, металлический скрежет – пробуждение древнего титана. Белые клубы пара окутали корпус. Багровые огни замигали – ритм похоронного марша. Пополз вперед, медленно, неумолимо, как лава. У шлюза замер на миг, затмив свет, его исполинская тень накрыла галерею. Рев упал на зловещую, вибрирующую ноту – предсмертный рык зверя. Провалился в темноту, унося в чреве немую ярость Тары.

«Молния Харнакса» отшвартовывалась последним. Беззвучно. Без видимого усилия. Матово-черный клинок поплыл призрачно. Чистый гул звенел, как разбитый хрусталь. Коспас вспыхнул ослепительно-холодно – профиль Дмитрия в свете. Растворился в черноте бесследно. Лишь легкое эхо гула вибрировало в костях, как последняя нота перед битвой.

Ангар погрузился в гулкую пустоту. Осталось лишь шипение остывающего металла. Гудение систем. Тиканье счетчиков радиации. Далекий лай грузчиков. Масляные лужи, обрывки ленты, одинокая гильза – шрамы минувшего хаоса. Прожектора погасли. Полумрак, залитый тускло-кровавым светом аварийных ламп. Воздух все еще дрожал, густ от выхлопов и озона.

Дмитрий Харканс застыл недвижимо на галерее. Один. Силлуэт в сером резал огромную пустоту шлюза, за которым – космическая бездна и цель. Руки за спиной – белые от напряжения, ногти впились в ладони, полумесяцы крови чернели на перчатках. Тишина звенела в ушах громче любого рева. И в этой звенящей пустоте проступали: Шепот прошлого. Скрежет настоящего. Неизбежный грохот будущего, запущенного этими тремя призраками-кораблями.

Юношеские глаза, прищуренные от воображаемого пламени двигателей, не отражали света. Поглощали. Черные бездны, зеркало матово-черного скальпеля, ушедшего в ночь, поглощали свет. В глубине пульсировала единственная точка – холодная, белая звезда ненависти к Мирту. Мускул на скуле резко дернулся – единственная предательская судорога. Капли крови с ладоней упали на полированный пол тяжело, как ртуть. Чернели на камне, как капли ночи перед бурей.