Станция "Фронтир"

Глава 12. "Нулевой Свет".

Цифровой склеп. Мозг тюрьмы. Представь череп гиганта. Вот ровно так. Сферическая пустота. Купол — непроглядная темень. Стены? Матово-чёрные. Пожирают любой лучик. Светят только голограммы. Десятки. Висят в пустоте. Плюются на переборки холодной синью. Ядовитой зеленью. Адским багрянцем. Тени пляшут призраками. Воздух... пахнет озоном после грозы. Стерильной пылью заброшенной лаборатории. И... чем-то ещё. Слащаво-горьким. Миндаль? Или ржавчина на языке? Тишина... не совсем. Глухой гул серверов — кости станции скрипят. Писк. Шипение вентиляции — последние вздохи. В центре — консоль. Массивная. Чёрная. U-образная. Стекло темнее ночи. Пол — зеркало. Отражает мерцание экранов. Как звёзды в луже мазута.

И за ней прислонился к консоли, сидит Скорпио. Невысокий. Хрупкий, почти. Одет в чёрный комбез — облегает, как вторая кожа ящерицы. Волосы — пепельные, жидкие, стянуты в хвост. Пряди лезут в глаза. Лицо — узкое, скуластое, угловатое. Нос вздёрнут — вечное недовольство. Губы толстые, бледные, сжаты в ниточку. Но глаза... Боже, глаза. Маленькие. Глубокосидящие. Цвет — мутная вода в канаве. А в них... Ледяной, нечеловеческий ум. И усталость. Такая, будто прожил тысячу лет в аду. Жестокость наскучила, как старая газета. Злые? Ещё как. Но прежде всего — космически печальные. Глаза палача, для которого топор — просто инструмент. Казнь — рутинная бумажка.

Взгляд скользит по экранам:

Слева (Сектор «Гамма»): Ад в HD. Дым. Ослепительные вспышки плазменных «Жал» Стражи. Пёстрые фигуры «Золотого Клыка» падают. Подкошенные. Чёрные, хитиновые тени режут их клиньями. Методично. Безжалостно. Но... несколько элитных стражников тоже лежат. Визиры погасли. Надпись мигает кроваво-красным: ВМЕШАТЕЛЬСТВО ВНЕШНЕГО ИИ. ПОТЕРИ: 12% . Уголки губ Скорпио дёрнулись вниз. Не гнев. Раздражение. Как от заевшей шестерёнки.

-Червяк... просочилась, — пронёсся шепоток. Презрение.

Центр (Коридор «Альфа-7»): Тара Бейли. Идёт впереди. Таран человеческой плоти. Броня «Бульдог» — в шрамах. Шаг... твёрдый. Яростный. За ней — бойцы ПСР «Молот». Тяжёлые. «Шторм-2» ревут. Крошат шлюзы. Гранаты рвут укрепления. Ломятся к блоку «Дельта». Скорпио знает зачем. Мутные глаза сузились.

-Бейли... Всегда лоб в лоб. Как слон в посудной лавке. Тонкости — не её конёк.

Справа (Системы «Цербера»): Цифровая мясорубка. Экран захлёбывается лавиной, кода — вирус Лекс пожирает брандмауэры. Турели. Двери. Связь — всё под ударом. «Цербер» мечется. Его голос искажён — вопли ошибок. Статический визг. КРИТИЧЕСКИЙ СБОЙ! ПРОТОКОЛ «ЛИСИЦА» АКТИВЕН! УГРОЗА: ВНУТРЕННЯЯ! Скорпио прищурился. Глаза — щёлочки. Следит за агонией кода. Как будто смотрит, как издыхает старый пёс. Веко дрогнуло — микроскопическая вспышка досады.

-Заевший механизм.

Тонкие губы растянулись. Не улыбка. Оскал. Холодный. Зубы сжаты. Костяшки на руке, сжимающей подлокотник кресла, побелели. Напряжение висит в воздухе. Гуще озона.

Голос, когда заговорил, — тихий. Сухой. Шелест пепла по бетону: — Довольно игр. — Просто констатация. Факт. Он ткнул пальем в рецептор на консоли. Бах! Пульсирующая язва света — живая, мерзкая — хлынула по жилкам в стекле. В такт дыханию. Консоль — второе сердце.

— Инициируйте протокол «Нулевой Свет». Полное отключение энергии. Немедленно.

Команда повисла. Воздух звенел. Только гул серверов — напряжённый, как струна перед разрывом. Станция... замерла. Затаилась. Ждала.

А потом — хлоп. Всё. Просто всё.

Голограммы — погасли. Разом. Аварийка? Нет. Абсолютная тьма. Непроглядная. Как в гробу. Скорпио в центре — зловещий истукан в чёрной сфере.

Гул серверов — отрубился. С глухим предсмертным хрипом. Писк интерфейсов смолк. Шипение вентиляции — затихло. Осталось... тишина. Да его собственное дыхание. А ещё... нарастающий гул издалека. Вопли. Взрывы. Сырые. Звериные. Без прикрас.

Под ногами — ничего. Станция замерла. Мёртвая. Как труп в вакууме. Холодно. Пронизывающий мороз начал вытягивать тепло. Сквозняк смерти.

Что творилось за мостиком? Ад:

Гравитация: Отвалилась. Всё, что не привинчено — поплыло. Медленно. Жутко. В глотающей тьме.

Воздух: Застоялся. Тяжёлый. Спёртый. Дышать — как через тряпку.

Жизнеобеспечение (тюрьма): Кранты. Камеры превратились в ледяные склепы. Быстро.

«Цербер»: Сдох. Вирус Лекс — отрезан. Цена? Смерть всей станции.

Скорпио стоял недвижим в пульсирующем ореоле. Глаза прикрыл. Вдохнул. Воздух — ледяной, жидкий. Грудь под комбезом поднялась... и опустилась на долгом, долгом выдохе. Словно с плеч свалилась невидимая тяжесть. Оставив... пустоту. Вымораживающую.

Уголки толстых губ дрогнули. Тень чего-то. Улыбки? Наверное. Но до глаз — бесконечно печальных, смотрящих в никуда — она не дотянулась. Только космический холод. И тишина.

— Теперь... — шёпот резал тьму, громче крика: — мы равны. Во тьме. Без ваших игрушек. Без правил. — Пауза. Тяжёлая. — Посмотрим, Бейли, чья воля крепче. Кто выживет в моём лабиринте смерти... когда гаснет последний свет.

***

Тьма. Физически давящая. Густая. Как дёготь. Тишина... рвётся на клочья звуками. Без картинки. Разносились визги. Человеческие. Звериные. От боли. От страха. Хриплые, надрывные крики: —"Свет! Чёрт возьми, НИЧЕГО не вижу!" "Гравитация отвалилась!" "Воздух... тяжело... задыхаюсь..." Глухие удары тел о стены и о друг друга. Звяк брони. Скрежет металла. Приглушённые взрывы вдали. И нарастающий гул. Воздух стал тяжёлым, спёртым. Воняет кровью, гарью, озоном, блевотиной...и страхом Космический холод ползёт по металлу. Мелкий хлам, капли крови, тела — все крутится в невесомости.

Первая реакция "Клыка"? Дикий огонь! Паника! Вспышки выстрелов — ослепляют на миг. Выхватывают: перекошенные лица ужаса, парящие тела, кровавые брызги. Без прицела? Самоубийство! Пули рикошетили от чёрного сплава — звяк-звяк-ТЫК! — находили цели.

Крики "Стой! Свои!" — захлёбывались хрипами. "АААРГХ! Меня... чёрт... задело!" — вопль, обрывающийся бульканьем. Вспышка — ослепила — выхватила лицо новичка "Клыка", рот в немом крике, и пулю, впившуюся ему прямо в грудь. От своего же. Запах палёной плоти добавился к вони. Полный раздрай. Чистый, неразбавленный хаос.

"Клык" не был готов. Совсем. Опытные волки — цеплялись. За выступы. За толстые кабели. За трупы товарищей — лишь бы не плыть в чёрной жиже. -Держись! К стене, идиот! — хрипел седой ветеран с золотым клыком на шее, впиваясь перчатками в решётку пола. На его броне — глубоко выцарапанный символ: Омега. Знак подавленной колонии. Его личная война.

А молодняк? Болтался беспомощно. Как пьяные мухи в паутине. Теряли ориентацию — где верх? где низ? Выпускали оружие — дробовик уплывал в темноту, хлюпая в невидимую лужу. -Мой... где мой ствол?! — всхлипывал кто-то юный, голос срывался от ужаса.

Столкновения. Жестокие. Глухие. В темноте. Локти, приклады, шлемы — всё в ход. Хруст! — мокрый лом ключицы под бронёй. Ах! — всхлип, захлебнувшийся матом. -Слезь, тварь! — рёв и звук шлема, бьющегося о шлем. Война скатилась в первобытную давку. Виброклинки "Мандибулы" жужжали редко — берегли заряд. Если она придёт. А пока — хлюпающие удары кулаков в броне, скрежет металла, хруст костей — звуки слепой бойни.

Скафандры. Вот здесь разница. Ветераны — щёлкнули шлемы рефлекторно. Щёлк-шип! Герметизация. Воздух ещё был. Остальные? Хватали ртом спёртый, редеющий воздух. Паника закипала: —Шлем! Где мой шлем?! — крик, обрывающийся на полуслове, переходящий в хриплый кашель. -Не могу... дышать! Боже...! — булькающий вопль, и тишина. Кислый смрад страха сменялся сладковато-тяжёлым запахом смерти. Быстро. Очень быстро.

Бой в Темноте. Ад кромешный. Били на звук. На запах пота и крови. На случайный толчок в спину. Ножи выскакивали — шшшк! — тыкались наугад. Приклады дробовиков ходили ходуном. Кулаки в броне — глухие удары по чему-то мягкому. Виброклинки завывали: вжжж-ЧУК! — когда нащупывали цель. Хлюпающий звук, хруст — звук ломаемого арбуза. Убийство на ощупь.

И сквозь этот кошмар — пробился голос. Холодный. Металлический. Скрежет ножа по льду. Скорпио. На общий канал: — Всем подразделениям внешнего кольца. — Пауза. Намеренная. Чтобы услышали сквозь гам. — Немедленный отход. Повторяю: немедленный отход в Сектор «Дельта» по маршруту «Тень». Приоритет: сохранение личного состава. Оставьте позиции. — Обрыв. Как перерезанная проволока.

Охрана — алые тени — среагировала мгновенно. Как по щелчку. Те, кто мог, резко оттолкнулись от укрытий. Не в панике. Целенаправленно. Ловко использовали выступы, тросы, трубы — отталкивались, летели короткими перебежками. Как пауки. Не ввязывались. Если кто лез — короткая, точная очередь из кинетического пистолета (резервного) — трах-трах-трах! — и тело, отлетающее в темноту. Пробивали путь к сервисным шахтам — узким, чёрным дырам с ручными люками. И оставляли... всё. Раненых. Позиции. Ящики с боеприпасами. Сознательно. Чтобы создать шум. Завесу. Приманку.

Для "Золотого Клыка", измученного тьмой, удушьем и паникой, это внезапное отступление стало... чудом. Непонятным. Долгожданным. Вспышки редких трассирующих пуль (охранники отстреливались на ходу) выхватывали из тьмы жуткие кадры: алые фигуры, скользящие вдоль стен, как тени, отталкивающиеся от труб, исчезающие в чёрных провалах сервисных люков. Щёлк-хлоп! — звук герметизации. И тишина. Они просто... испарились.

Кто-то из "Клыка" нащупал упавший фонарик. Дрожащие руки, скользкие от пота. Кнопка. Щёлк. Хилый луч, подрагивающий, выхватил из мрака: пустой, изрешеченный коридор. Брошенный "Скорпион". Ящик с патронами в масляной луже. Ни души.

— Они сбежали! — хриплый вопль прорвался сквозь гул. — Бросили всё! К чёрту позиции!

Этого хватило. Искра. Сухая трава паники вспыхнула диким, ядовитым пламенем надежды. Крики, хриплые от нехватки воздуха, рванули эхом:

— Мы их сломали! Видели?! Сломали!

— Плацдарм наш! Шлюхины дети! Ищите скафандры! Свет! Всё, что есть!

— Оружие! Патроны! Тащи сюда! — Эйфория. Яд. Сильнейший наркотик. Оставшиеся бойцы "Клыка", забыв про ориентацию и удушье, с диким, звериным рёвом ринулись вперёд. Хватали брошенные "Скорпионы". Тащили ящики. Отпихивали друг друга локтями в невесомости. Занимали опустевшие коридоры. Натыкались на брошенные баррикады. "Дельта" наша! Скоро свет! Скоро воздух! Иллюзия была совершенна. Слепая. Смертельная.

Среди хлама — вспышка металла. Молодой боец "Клыка" (лицо в поту, глаза лихорадочно блестят) поднял имперский жетон. На нём — стёртый барельеф: Келлар. Подавленная колония. Сжал в кулаке.

Со слезами ярости: — За тебя, Келлар! Скоро! — Шёпот. Обещание. Месть.

В углу, где аварийка мигала реже, натыкались на трупы. Двое. Серые брони "Клыка". Один — лицо разбито. Другой — на груди брони, глубоко выцарапаны имена: "Лина. Марк. Томми." Детские. Молчаливый свидетель. Их личная война. За разорённый дом. Ветеран с золотым клыком (тот, что кричал "К стене!") замолчал. Швырнул пустой магазин в темноту. Сжал кулак. Боль. Не только физическая.

***

Лабиринт техногенного хлама. На самой кромке "плацдарма". Грубый сплав стен, изъеденный ржавыми подтёками, как незаживающая рана. Маслянистые разводы. Свежие отметины от пуль. Скудные аварийные огни, капризные, мигали раз в десять секунд. Каждый момент выхватывал: зазубренные очертания арматуры. Капли конденсата, падающие в бездну. Застывшее лицо бойца "Молота" с пустым взглядом. Воздух густой. Пыль. Едкий дым от замыканий где-то рядом. Пол — решётчатый. Вибрация. Глухие удары взрывов где-то внизу. Бум... Бум... Сердцебиение умирающего гиганта. Звук: Шипение пара. Треск искр из разодранного кабеля. Тяжёлые, мерные шаги "Молотов". Прерывистое дыхание Лекс в комлинк. Температура падала. Дыхание — пар.

Тара шла впереди. Непроглядный мрак. Её "Шторм-2" сканировал тепловизором. Мир в призрачных оранжево-синих силуэтах: трубы. Арматура. Осторожно двигающиеся фигуры своих. Лекс, прижав окровавленную руку к обожжённому плечу, хрипела: — ...едва... перехватила... фрагмент шифровки... Скорпио... сквозь помехи... — Голос прерывался от боли. — «Активировать... Протокол «Паутина»... выпустить... рои... в Секторах Гамма и Эпсилон»...

Тара резко остановилась. Броня "Бульдог" скрежетнула о выступающую трубу. "Горн" (второй) чуть не врезался. В мигающем свете красной лампы её лицо окаменело. Глаза — узкие щели.

— Рои? — Голос как лёд. — Какие рои? "Наковальня" (боец с гранатомётом) прошипел, нервно озираясь: — Паутина? Звучит... хреново. Что за твари?

Лекс, прислонившись к ледяной трубе, содрогалась: — Не... не знаю... данные... повреждены... — Сглотнула ком. — Сигнал... шёл в биолабораторный комплекс... «Кокон»...

Ледяная волна предчувствия ударила Таре по спине ещё до вопля "Кузнеца". Взгляд, отточенный сотнями боёв, скользнул по стенам слева — там! Едва заметная вибрация панели. Слабый, низкий гул. Которого не было секунду назад. Как... жужжание. Скрежет.

— «Карнак» — не просто тюрьма, — её голос резал тьму, хриплый, без тени сомнения. Она рванула к люку в стене, впилась монтировкой в замок. Металл заскрипел. — Полигон Черепной Стражи. Здесь отрабатывали убийства в невесомости... КРЯК! Люк открылся со скрежетом. Чёрная пасть вертикальной шахты. — ...и зачистку биоинженерией.

Взгляд — в чёрную пасть шахты, потом — на вибрирующую панель. Голос жёстче: — Арахниды? Гибриды. Чтоб гнать жертв в убийственные коридоры... или рвать в клочья в темноте. Идеальные твари для тьмы. — Тара метнула взгляд в чёрную пасть шахты, потом обратно на вибрирующую панель.

Голос стал жёстче, резал тьму: — Стража стала совершенным оружием. Не боится тьмы. Стала тьмой. Здесь всё — часть полигона. Даже мы. Даже сейчас. Просто... живая мишень для роя.

«Горн» выругался сквозь зубы, сжимая «Шторм-2» так, что костяшки побелели. «Наковальня» машинально перекрестился — жест отчаяния. Лекс побледнела: — Боги... зачем?.. — прошептала, глядя на вибрирующую стену с нарастающим ужасом.

Резервный узел «Ариадна» открылся перед ними как гробница. Маленькая коморка. Забита аналоговыми панелями с мигающими лампочками. Толстые ручные приводы на гермодвери. Два охранника в потрёпанной броне. Один боец Черепной Стражи (узнаваемый по хитиновым наплечникам, «Жалу» в руке, «Мандибуле» на поясе). Засели за сварными щитами. Их тени корчились в свете аварийных ламп.

— Контакт! Трое! Элита один! — «Кузнец» (сапёр) не колеблясь, швырнул дымовую шашку. Пш-ш-ш! Серый, едкий дым мгновенно заполнил тесное помещение. Парная ада.

Бой вспыхнул короткий, жестокий, как удар ножом в толпе. «Горн» высунулся первым. «Шторм-2» взревел — БАМ! — заряд тяжёлой дроби снёс голову ближайшему охраннику. Тело рухнуло на панели. «Наковальня» швырнул осколочную гранату за щит. БАБХ! Взрыв оглушил. Осыпал осколками. Второй охранник взвыл, упал, хватаясь за развороченный бок. «Стража» среагировал быстрее мысли. Багровый сгусток плазмы «Жала» прошил дым — ФШИЬ! — чиркнув по наплечнику «Горна». «Горн» вскрикнул, броня задымилась, рука онемела. Дробовик выпал, уплыл в тёмный угол.

Тара рванулась вперёд. «Шторм-2» взревел почти в упор к шлему Стражи — БАМ! — заряд превратил голову в кровавое месиво. Тело замертво повисло на щите. «Наковальня» добил раненого охранника короткой, хлёсткой очередью — Тра-та-та! Туша дёрнулось и затихло.

Тишина. Густая. Давящая. Шипение дыма. Треск повреждённой электроники. Тяжёлое дыхание. Запах гари, крови, озона стеной. Тара отшвырнула тело Стражи. «Кузнец», кашляя, подсоединял терминал Лекс к центральному интерфейсу — толстому, бронированному разъёму.

— «Ариадна» – наш! — Тара вытерла забрало, смахивая кровавые брызги. Голос хриплый, властный: — Лекс, подключайся! Ищи управление дверьми блока «Дельта»! Быстро! Пока не...

Лекс, дрожащая, бледная, прислонила терминал к разъёму. Пальцы, несмотря на боль, залетали по клавишам. Экран замигал строчками кода. — Вхожу... Система автономна... Нахожу шлюзы... И... — Она замерла. Глаза расширились. — Здесь что-то ещё... Спящий сигнал... Маркер... «Паутина»... О нет...

Мерцающие экраны узла вспыхнули багровым. Кровавым светом. Холодный сквозняк пробежал по позвоночнику Тары, будто невидимый палец провёл по разбитому забралу.

Изображение проступило, как призрак: узкое, квадратное лицо. Вздёрнутый нос. Бесконечно печальные, мутные глаза.

Скорпио.

Его голос, искажённый статикой, заполнил коморку:— Поздравляю, коммандер Бейли. — Тонкие губы изогнулись в линии без тепла. — Вы дошли до сердца. «Ариадна»... — Пауза. Значимая. — ...ваш последний рубеж. И могила. Протокол «Паутина» завершён.

Он кивнул куда-то за кадр. Небрежно.

Тара успела увидеть, как «Кузнец» вскинул голову. Его глаза широко раскрылись. Рот приоткрылся для крика. Не успел. Не на звук. На вибрацию. Низкий, гудящий гул, исходящий не откуда-то, а из самих стен, из пола, из потолка. Стены вибрировали. Решётка пола дрожала под ногами. Коморка стала гигантской гудящей пчелой. Ритмичное постукивание — как будто десятки когтей отбивают дробь по металлу внутри шахты. Быстрее.

— Ми...! — вопль «Кузнеца», полный осознания ужаса, срезан на полуслове.

РЁВ. Не взрыв. Десятки взрывов. Синхронных. Рассчитанных. Гидравлический удар сжатого воздуха и направленной энергии. Для тесных, замкнутых пространств. Стены, панели, щиты — схлопнулись внутрь на долю секунды. Разорвались наружу.

«Кузнец»: Исчез. Просто. Фигура, броня, кости — смешались в кроваво-металлическую пыль. Вырваны ударной волной через открытый люк. Ни крика. Ни клочка.

«Наковальня»: Стоял у входа. Огненный шар поглотил целиком. Сожрал люк, часть стены. Выплюнул обгоревший ошмёток брони. Клубы чёрного, едкого дыма.

«Горн»: Раненый, оглушённый. Не успел встать. Сорвавшаяся балка энергопровода рухнула на него. ХРУМ! Броня смялась. Тело — расплющено. Рука, торчащая из-под металла, дёрнулась раз. Затихла.

Консоли: Взорвались. Не пламенем. Снопами искр. Осколками стёкла и пластика. Вырванными проводами, бьющимися в конвульсиях. Пульсирующая язва света экранов погас. Хаотичное мерцание коротких замыканий.

Тара среагировала на гул. За долю секунды до РЁВА. Инстинкт. Рванула к Лекс. Не к укрытию — к ней. Тело развернулось. Массивный щит «Бульдога» — наперевес. Она накрыла хакера собой. Спиной к эпицентру. Отшвырнула её в дальний угол, за выступ кабельного канала.

УДАР. Гигантская кувалда в спину. Сквозь броню. Воздух вышибло. Звон в ушах. Ослепляющая вспышка выжгла сетчатку даже сквозь забрало. Отброшена. БАЦ! — спиной в стену. Боль пронзила рёбра, плечо. Забрало треснуло паутиной. Чёрные пятна поплыли в глазах. Но щит... щит держал. Часть энергии принял на себя.

Тишина. Глубокая. Звенящая. После рёва. Только: Треск коротких замыканий. Шипение пара из разорванных труб. Слабый, прерывистый стон. Лекс.

Тара откашлялась. Сплюнула кровь. Сквозь трещины в забрале мир плыл. Дым. Едкий, чёрный. Искры, сыплющиеся с потолка. Обломки. Клочья тёмного и мокрого на стенах. Запах: Палёная плоть. Гарь. Озон. Железо. Крови. Много крови. Её? Чужой? Неважно.

Она оттолкнулась от стены. Игнорируя боль. «Шторм-2» — валялся в углу, присыпанный обломками. Неважно. Дотянулась до бедра — виброклинк «Резец» на месте. Щёлк предохранителя. Жужжание лезвия прорвало звон в ушах. Ориентир: стон Лекс.

Шаг. Скользко. Пол — масло, вода, осколки... липкое. Она дошла до угла. Лекс лежала, свернувшись калачиком. Броня вмятины. Шлем треснут. Лицо в крови. Глаза закрыты. Дышала. Поверхностно со стоном. Жива.

Тара опустилась на колено. Сканировала дымящуюся темноту. Узел «Ариадна» мёртв. Разворочен. Могила для её людей. Ловушка. И Скорпио... его багровый лик... его слова...

На мерцающих, полуразрушенных экранах — вспыхнул багровый свет. Статично. Без лица. Только голос. Тот же. Тихий. Хриплый. Лишённый триумфа. Констатация. Скрежет камня по камню. — ...полигон. — Одно слово. Повисло в дыму и боли. — Выжили. Поздравляю. Но лабиринт... только начинается, Бейли. Во тьме. Среди моих... детей.

Статика захлебнула последнее слово. Багровый свет погас. Оставив их в дыму, разрухе. Леденящей тишине, нарушаемой треском умирающей электроники и шипением пара.

Воздух резал горло: Гарью. Пластмассой. Медью. Кровью. Её было много. На стенах. На потолке. На осколках щитов. Комлинк Лекс — мёртвый пластик. Даже фоновый гул станционных частот — тишина. Абсолютная. Как в открытом космосе без скафандра.

-"Решимость"...- мелькнула мысль в разуме Тары. Где она теперь? Заперта? Разбита? Даже если жива — сигнал не пробиться. Они были одни. По-настоящему.

Тара не сразу поняла, что звон в ушах — не только от взрыва. Её собственный стон вырывался сквозь сжатые зубы. Боль. Острая, рвущая — под левыми рёбрами. Где щит «Бульдога» принял удар и треснул. Трещина? Ушиб? Неважно. Двигаться можно. Дышать — больно, как от ножа под ребро, но можно. «Резец» в её руке жужжал, но индикатор заряда мигал последним красным сектором. Минута? Меньше? Она оттолкнулась от стены, игнорируя протест мышц и жгучую волну под рёбрами. Забрало — паутина трещин. Мир плыл, распадаясь на осколки в дыму. «Шторм-2» валялся в углу, придавленный обломком панели. Не до него. Рука нащупала холодную рукоять виброклинка на бедре. Щёлк. Жужжание «Резца» прорвало тишину, как сигнал жизни. Ориентир: слабый, прерывистый стон. Лекс.

Шаг. Скользко. Под ногами — масло, вода, осколки пластика, и что-то... мягкое, липкое. Она не смотрела вниз. Ещё шаг. Колено подвело — острая боль в ребре заставила крякнуть. Соберись, Бейли. Второе колено. Ползком. К углу, за кабельный канал.

Лекс. Свернулась калачиком. Броня во вмятинах, как битая банка. Шлем треснут пополам, забрало отсутствовало. Лицо — маска крови и сажи. Губы синеватые. Но грудь подорванного комбеза слабо поднималась. Жива. Еле. Аптечка Лекс была разорвана взрывом. Остатки бинтов — пропитаны кровью и грязью. Обезболивающего — нет. Только боль, холод и клинок на последнем издыхании.

— Лекс... — Голос Тары был хриплым, как наждак. Она сняла перчатку, прижала пальцы к шее хакера. Пульс. Слабый, нитевидный, но был. — Держись... Слышишь? Держись.

Лекс застонала. Веки дрогнули. Один аметистовый глаз открылся, затуманенный болью и шоком. Увидел Тару. Попытался что-то сказать. Только хрип.

Тара огляделась сквозь дым. Узел «Ариадна» был сметён. Консоли — груды искрящего мусора. Панели вырваны. Провода свисали, как кишки. Трубы текли паром и едкой жидкостью. Воздух в узле становился гуще, ядовитее с каждой секундой. Пар из разорванных труб нёс не только жар, но и сладковатый запах этиленгликоля — медленный яд. И везде... следы. Клочья брони. Тёмные пятна. Обгоревший кусок ремня «Наковальни». Ничего целого. Ничего живого, кроме них. Могила. Тщательно подготовленная. Полигон. Слово Скорпио жгло мозг. Она была не противником. Образцом для испытаний. 'Полигон'. Слово жгло, как его 'Нейронный Бич'.

Шум. Не сверху. Из вентиляции. Справа. Не шипение. Не гул. Скрежет. Многоголосый. Как будто десятки ножей точат о металл внутри шахт. Потом — тихий, слизкий шлепок. И ещё один. Ближе. Скрежет в вентиляции не просто приближался. Он менял тональность. То высокий визг, то низкое урчание. Как будто твари обсуждали тактику. Или наслаждались их страхом.

Тара замерла. Боль в боку забылась. Адреналин вколотил ледяную иглу в позвоночник. Она знала этот звук. Мандибулы. Очищающие кость от плоти. Дети Скорпио. Они шли. Чуяли кровь. Чуяли слабость. **Холодный сквозняк из разбитого люка внезапно сменился на тягучий, тёплый выдох — пахнущий ржавчиной и гнилью.

Как будто станция вздохнула, готовясь к трапезе.

Тара рванула Лекс за воротник брони, оттаскивая глубже в угол, за груду исковерканных щитов. Не укрытие. Ловушка. Но другого не было. «Резец» жужжал в её руке, бросая синеватые блики на залитую кровью стену. Глаза сканировали дым, цепляясь за каждое движение тени, за каждый звук. Шаг снаружи? Или капля конденсата? Воздух висел тяжёлым, наэлектризованным полотном. Запах ржавого гвоздя и горького миндаля сгустился, смешавшись с новым – сладковато-гнилостным, как разлагающаяся плоть в тёплой луже. Он полз из чёрного провала вентиляции, обволакивающий, удушающий.

— Проснись... — прошипела она Лекс, тряся её за плечо, не сводя глаз с чёрного провала вентиляционной решётки в трёх метрах. Скрежет усиливался. Сухой, костяной щелчок хитиновых клешнёй по металлическому краю. Прямо над ними, — Проснись, чёрт возьми! Они идут!

Лекс закашлялась, выплюнув сгусток крови. Глаз закатился. Сознание уплывало. Тара стиснула зубы. Одна. В развороченной могиле. С едва живым товарищем. И с тьмой, которая шевелилась в вентиляции, наполняя воздух щёлканьем хитина, булькающими звуками из пасти и запахом ржавого железа и смерти. Лабиринт только начинался. И первый его поворот вёл прямиком в пасть.

Красная аварийка мигнула. На микросекунду выхватила длинную, суставчатую тень, уже наполовину вылезшую из решётки. Хитиновый панцирь – цвета запёкшейся крови под чёрным лаком. Каплю густой, янтарной слюны, тянущуюся с серповидной челюсти. Она упала на решётку пола с тихим пшиком. Металл задымился, прожжённый. Пустые, слепые впадины там, где должны быть глаза. Чёрные дыры, смотрящие прямо на Тару.

Лекс внезапно вздрогнула всем телом. Её единственный открытый глаз закатился, зрачок, суженный в точку, устремляясь куда-то в пустоту над Тарой. Губы, синеватые и пересохшие, зашевелились, выдавив хриплый, обрывистый шёпот: — ...паук... с... лицом... твоего... брата... Судорожный вздох. И обмякла. Сознание поглотила чёрная бездна шока, боли или галлюцинаций от яда.

Тара впилась взглядом в чёрный провал решётки, откуда лился жуткий скрежет, сладковато-гнилостный смрад и физическая волна ненависти. Боль в боку пылала, каждый вдох резал как нож. «Резец» в её руке вибрировал на последних парах, жужжание прерывистое, хриплое. Индикатор заряда мигал агонией – последний красный сектор. Секунды.

Она отшвырнула треснувшее забрало. Холодный, ядовитый воздух ударил в лицо. Не страх. Ярость. Чистая. Белая. Выжигающая дотла ледяную пустоту Скорпио.

— СЛЫШИШЬ, ПАЛАЧ?! — её голос рванул тишину, хриплый, сорванный, но громоподобный в тесной могиле узла. — ТВОЙ ЛАБИРИНТ? ТВОЯ ТЬМА? — Она плюнула в сторону решётки, слюна смешалась с кровью. — ГНИЛОЙ КОСТЯК СТАНЦИИ! ТРУХЛЯВЫЕ ИГРУШКИ СЛЕПОГО ТИРАНА! — «Резец» взвыл в её руке, синеватый отсвет залил окровавленную стену, осветив вылезающую из тьмы первую многоногую тень. — ПРИДИ И ВОЗЬМИ, УБЛЮДОК! ПОСМОТРИМ, ЧТО ОСТАНЕТСЯ ОТ ТВОЕГО «СОВЕРШЕНСТВА»... КОГДА ГАСНЕТ ПОСЛЕДНИЙ СВЕТ!

Арахнид замер на краю решетки, его слепая голова резко повернулась в сторону голоса. Щёлканье челюстей участилось, сливаясь в пронзительный, яростный визг. Слюна хлынула потоком, шипя на раскалённом металле. Он не прыгнул. Он не прыгнул. Он сорвался со стены вниз, как чёрная молния, все восемь когтистых лап впились в пол с влажным шлепком, распластав приземистое тело. Цель. Слепая голова повернулась к Таре. Серповидные челюсти щёлкнули, извергая струю вязкой, дымящейся слизи. Пффф-ШШШ! Парализующий сгусток понёсся к её ногам.

Тара рванулась вбок. Боль в ребре вскрикнула. Слизь чиркнула по сапогу. Шипение! Броня задымилась. Едкий запах ржавчины и миндаля ударил в ноздри. Она не остановилась. Шаг вперёд! Навстречу! «Резец» взвыл в её руке, последние синие искры рванули по лезвию. Индикатор заряда погас. Только жужжание. Глухое. Предсмертное.

Арахнид рванулся. Не прыжок. Рывок. Как спрут. Восемь лап оттолкнулись синхронно. Хитиновый панцирь — цвета запёкшейся крови — блеснул в отблеске клинка. Челюсти — раскрылись. Серпы смерти.

Тара встретила удар. Не уклон. В лоб. «Резец» взметнулся вверх-вниз. Вжжж-ЧУК! Сочный хруст! Лезвие вонзилось в основание головы. Сиреневый сок брызнул фонтаном. Обжигающе холодный. Вонь гнили и химии задушила. Арахнид взвыл — пронзительно, нечеловечески. Клешни — ЦАРП! — впились в её броню у бедра. Пробили! Когти — вошли в плоть. Адская боль! Жгло. Яд.

Она не отпустила клинок. Навалилась всем весом. Вдавила! Хрустнуло снова. Мокрый лоб. Голова отклонилась. Но не оторвалась. Тварь дёрнулась. Сорвала Тару с ног. Они рухнули. Клубок брони, хитина, ярости и боли. Пол — скользкий от крови и слизи. Тара — внизу. Грудь сдавили чудовищные лапы. Дышать! Челюсти — над лицом. Капли едкой слюны падали на треснутое забрало. Шипели. Плавили полимер. Сквозь дымящуюся трещину — пустые чёрные впадины. Смерть.

Из решётки — шлёпок. Ещё один. Тени. Скрежет. Бульканье. Они вылезали. Окружали. Ритмичное постукивание когтей учащалось. Счётчик смерти. Запах сладковатой гнили сгущался. Станция дышала им в лицо. Тара вслепую тыкала виброклинком в хитин. Жужжание слабело. Глохло. Лезвие застревало. Вырывалось. Сиреневые брызги. Но тварь держала. Не отпускала. Клешни глубже впивались в бедро. Яд расползался огнём. Нога немела.

Красная лампа мигнула в последний раз и погасла навсегда. Абсолютная, глотающая тьма. Только синеватое мерцание виброклинка, дрожащее в её руке. Два красных огонька – индикаторы разряда на рукояти «Резца» – последние звёзды в их личной вселенной смерти. Булькающий скрежет челюстей над лицом. Слюна капала на разбитое забрало. Шипела.

Тара вдохнула последний глоток ядовитого воздуха, впитавшего запахи крови, гари, ржавчины и сладкой гнили. Боль под рёбрами слилась с яростным жужжанием клинка в её руке, вибрирующим в такт бешено колотящемуся сердцу. Она видела не тварь. Она видела Скорпио. Его холодные, печальные глаза. Его полигон. Его волю.

— ПРИДИ! — её шёпот в кромешной тьме был громче крика, последним выстрелом перед капитуляцией тишины.

И бросилась ВПЕРЁД, навстречу щёлкающим челюстям и слепой ярости, поднимая «Резец» для последнего, отчаянного удара, в котором горела вся её ненависть к тьме и отказ умирать на коленях. Клинок встретил хитин. Искры. Тьма сомкнулась.