Станция "Фронтир"

Глава 10. "Проигрыш — тоже ресурс".

Воздух в "Куколке" резал ноздри. Не просто прохладный – леденящий до костного мозга, стерильный до тошноты, как вскрытое тело в патологоанатомической лаборатории. Но под этой чистотой сквозило другое. Прокисший терранский кофе, забытый в кружке. И ещё что-то – едкое, электрическое, озон от перегруженных голопроекторов, жужжащих как разъярённые рои. За панорамным иллюминатором безмолвно плыл Пояс Ирроникс – бескрайнее кладбище камней, подсвеченное призрачным сиянием NGC-4414. Бездна в эту искусственную "ночь" казалась ближе. Холодной. Безразличной. Просто смотрела сквозь него.

В центре вылизанного до блеска, но мёртвого пространства, за дюрастальным столом-монолитом, напоминавшим скорее плиту для аутопсии, чем мебель, сидел Дмитрий. Простая чёрная майка, скомканные на коленях офицерские брюки – вот и весь доспех. Знаменитая выправка? Рассыпалась в прах. Юноша сутулился, как под невидимым грузом, локти впились в столешницу, пальцы в виски – казалось, вот-вот раздавят череп изнутри. Перед молодым человеком царил не бардак – первозданный хаос.

Десятки полупрозрачных окон, висящих в воздухе призрачными пятнами. Карты станции, истекающие алыми точками аварий (жизнеобеспечение Сектора G – отказ, давление торговых компаний на стыковочные узлы – критическое, биопоказатели в Бэй-6 – тревожные). Финансовые сводки – кровоточащие колонками красных цифр. Досье на контрабандистов – подозрительные, как тени в переулке. Они мерцали, накладывались, создавая какофонию света и данных, от которой пульсировала височная боль.

Стопки кристаллических планшетов. И – о чудо! – настоящие, потёртые, засаленные бумажные досье, являющиеся трофеем с "Железной Решимости". Валялись где попало, некоторые – на полу как мусор. На одном – жирный, как запёкшаяся кровь, штамп: "СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО. ИМПЕРИУМ ДРАВАРИ". Рядом, небрежно брошенная – мантия легата Вориана, того самого, что прибыл "наводить порядок" от имени Мирта и нашёл лишь плазменную смерть от руки Дмитрия.

На краю стола, в зоне мгновенного доступа лежал плазменный пистолет. Рядом – разобранный блок питания силового меча. Масло для клинка въелось в дорогую древесину, оставив жирное, тёмное пятно – вечное напоминание.

Пустая кружка с густой чёрной жижей на дне. Несколько использованных ампул – стимуляторы для нервной системы, легальные, но выжимающие душу. Скомканный платок с бурым, подсохшим алым пятном. На полу – сброшенный офицерский мундир Дома Харканс, бесполезный лоскут позолоты. И рядом с ним – маленький, потёртый кристаллический чип в простой оправе: запись первого полёта "Молнии" под командованием молодого человека. Единственный сугубо личный предмет в этом хаосе.

Тишину резали только два звука. Глухой, неравномерный гул станции – как аритмичное сердцебиение умирающего гиганта. И ритмичное, навязчивое постукивание стилуса Дмитрия по столу. Тик-тик-тик. Метроном личного ада. Лицо, освещённое холодным светом голограмм, казалось высеченным из усталого базальта. Тёмные круги под глазами были глубже старых шрамов на челюсти.

Глаза. Холодные, сканирующие. Прищуренные. Но привычной стальной остроты – ноль. Только туманная концентрация, сквозь которую пробивалась глубокая, костная усталость, въевшаяся в каждую клетку. Он водил стилусом по сводке торговых компаний, но взгляд был пустым, расфокусированным, будто пробивался сквозь цифры к чему-то... далёкому и болезненному.

Перо замерло. Цифры поплыли, превратившись в бессмысленный узор. Боль – тупая, сверлящая – пульсировала в висках, сжимая череп тисками. Дмитрий закрыл глаза. Пальцы впились в переносицу, костяшки побелели от напряжения.

...Вонь. Опять этот проклятый аромат. Ржавчины. Грубая, въедливая. Машинное масло – густое, чёрное, вонючее, как пот умирающего двигателя. Пыль. Не простая пыль, а та, что клубится в заброшенных доках-призраках, смешанная с бог знает чем. Трюм "Улья-7".

Дмитрий резко вдохнул. Воздух "Куколки", стерильный и холодный, обжёг лёгкие как ледяной спирт. А перед глазами – ярче любой голограммы – встал "Улей-7". Не картинка. Ощущение. Настоящее. Гнетущее.

Ледяной холод – пронизывающий до костей. Тонкий, дырявый спальник на голом, липком от конденсата металле настила.

Тогда юноше было — семь. Семь лет. Челюсти сводило от дрожи, зубы стучали, как кастаньеты сумасшедшего. Пустота под рёбрами. Не просто урчание – сосущая, звериная яма в животе. Пайка – этот серый, безвкусный брикет синтетической дряни – кончилась. Скрип. Неприятный, металлический. И стоны. Самого корпуса дока-призрака, корчащегося под ударами микрометеоритного дождя. Будто вот-вот – треск! – и древние блоки станции сложатся, как карточный домик. Погребут. Под тоннами ржавого хлама. Навеки. А из соседнего отсека – хриплые вопли. И звон.

Звон разбитого стекла. Старатели. Делили добычу. Или чью-то долю. Ножами. Обрезками труб. Обычный вечер на задворках. Фронтир. Чёрная дыра Галактики. Вселенная для отбросов. И выброшенных. Как он.

Мысль о матери... о том взрыве шлюза... Острая. Слишком. Как нож в незажившую рану. Дмитрий рванул внутренний взгляд в сторону. На другое. На выживание.

Грубые руки. В масляных пятнах, с грязью под ногтями. Утилизатор. Тычет обломанным ржавым ножом куда-то в темноту, в лабиринт вентиляции: -Видишь щель? Там заслонку заклинило. Крысы гнездо свили. Полезешь, щенок? За пайку. И... пол-литра дешёвого пойла.

Ему – девять. И он полез. Вонь помёт, гниющей органики. И страх. Собственный, отдающий кислятиной. До сих пор в ноздрях стоит. Скользкие, липкие стены. Едва пропуска тощее тельце. И паника. Дикая, слепая. Что застрянет. И сдохнет. Там. В кромешной тьме. Как те самые крысы.

Дымный бар. "Ржавый Штык". Вонь дешёвого синтетического виски и немытого пота. Хищная ухмылка контрабандиста: — Малой, шустрый. Просунь капсулу мимо таможни Турванни? У них носы – сканеры... но к детворе... снисходительны. Иногда."

Дрожь в коленях. Ком в горле – сухой, колючий. Шаг за шагом мимо этих... птицеголовых таможенников. Чувствуя жар запрещённого груза за пазухой. Как уголь. А потом первые настоящие кредиты в виде платиновых монет на ладони. Грязные.

Тусклый экран. Старого бортового компа спасательной капсулы. Единственный "учитель". Монотонный голос синтезатора бубнил формулы, астронавигацию, законы физики. Он учился. Под вой урагана в обшивке "Улья-7", прижимая уши ладонями, чтобы хоть что-то услышать.

-"Десять лет..." – пронеслось в голове, тяжело, как свинцовая гиря, - "Десять лет учился бить первым. Ждать удара? Верная смерть. В спину," - рука Дмитрии сжалась на столе сейчас – суставы заныли, воспроизводя старый, мёртвый хват на рукояти ножа. Тот самый.

-"Видел, как жизнь продаётся за пайку синтетика. Серого, как пепел. Как лучшие друзья..." – горькая спазма в горле, -"Предают. За горсть кредитов. Сияющих, как слепые глаза", - пальцы впились в стол белея.

-"Как сильный всегда прав... Пока не появится кто-то сильнее. И не сломает ему хребет. В тёмном углу дока. Тихим скрежетом костей", — горечь заполнила рот.

-"Оно закалило. Выковало броню." – признавал Дмитрий, глядя на собственные руки, на шрамы, невидимые и видимые.

-"Но..." – во внутреннем голосе прозвучала трещина. Глубокая.

-"Но не сожгло дотла. И это... чёрт возьми..." – дыхание перехватило, -"...это пугает."

В памяти всплыло лицо. Другое. Старика-механика. Грубое. Покрытое шрамами жизни, глубже его собственных. Но глаза... устало-добрые.

-Держи, пацан. Твой респиратор треснул. В этой дыре без него – лёгкие сожжёшь за месяц, — мужчина протянул маленькому Дмитрию свой. Почти новый. А через цикл... нашли.

В отсеке. С перерезанным горлом. Из-за трёх кредитов. Я рядом стояла бутылку дешёвого виски. Той самой синтетической дряни.

-"И всё это..." – внутренний голос зазвучал с ледяной яростью. Саморазрушительной, — "Всё это здесь. В этой проклятой консервной банке."

Дмитрий мысленно плюнул на роскошный, мягкий ковёр под ногами, —"Здесь будто стены здесь пропитаны. Не озоном. А памятью. Каждый скрип блока станции... запах масла из вентиляции... они цепляют. И тащат обратно. В те доки. В мой ледяной ад. В вечный голод. В ту беспомощность. Мальчишки, который выживает... но не живёт".

Внезапно – СТУК!

Резкий. Громкий. В дверь. Неэлектронный зуммер. Не шипение гидравлики. ТуК-ТуК-ТуК! Твёрдые костяшки. По дюрасталю. Звук грубый. Физический. Неуместно человеческий. В стерильной тишине люкса. Как выстрел.

Дмитрий вздрогнул всем телом. Рука – молниеносный рефлекс выжившего! – рванулась к плазменному пистолету. Пальцы впились в рукоять с выверенной силой, смертельным хватом. Раньше, чем сознание успело моргнуть.Пустая ампула стимулятора звякнула, покатилась по столу. Звонко. Как выстрел в тишине.

В голове пронеслось, холодное и чёткое, как голос синтезатора в спаскапсуле: —"Угроза. Вход. Осечка гидравлики..."

Дверь с шипением отъехала. Ни предупреждения. Только шаги. Тяжёлые. Уверенные. Знакомый скрип композитной брони. Лёгкое жужжание системы терморегуляции. В проёме, заполняя собой, возник Сержант Кейл. Полная боевая экипировка. Шлем – подмышкой. Широкое, щитообразное лицо – серьёзно. Большие карие глаза, обычно – тяжёлая мудрость, сейчас – глубокая тревога. Он окинул взглядом комнату. Хаос. Оружие. Признаки бессонницы. Измождённую фигуру Дмитрия. Запах озона и кофе ударил в ноздри. Взгляд скользнул. По пистолету в руке капитана. По белеющим костяшкам пальцев. Замер.

Пистолет Дмитрия был не дрожащей точкой. Продолжение руки. Холодное. Неумолимое. Направлено прямо в центр фигуры Кейла. Адреналин, только что вброшенный стуком и призраками, кипел в крови. Глаза, секунду назад – туман воспоминаний, теперь – узкие щели. Холодные. Ни капли страха. Только ледяной расчёт.

Кейл не дрогнул. Не поднял рук. Не отпрянул. Щитообразное лицо – неподвижно. Лишь брови – едва приподнялись. В удивлении? Или... одобрение? Большие карие глаза смотрели не на дуло. Прямо в щели Дмитрию. С тяжёлой уверенностью. Непоколебимой. Как скала. Уголки губ дрогнули. Превращаясь, во что-то похожем на улыбку.

-Вижу... уют и тепло родового гнезда... не разъели твои рефлексы до трухи, босс. Хорошо, — голос Кейла был низким. Спокойный. Как скрежет под давлением. Но со скрытой заботой внутри. Сержант медленно. Без резких движений. Шагнул внутрь. Тень мужчины огромная, тяжёлая окончательно накрыла Дмитрия и стол. Поднос с едой держал уверено как щит.

-Всё тот же зверёныш. Что когда-то... во время абордажа "Молнии"... вцепился в глотку здоровенному штурмовика. За то, что тот поджог кают-компанию, — абсолютно спокойные слова Кейла, действовали как релаксирующая мазь на тело. Напряжение в мышцах ослабло. На волосок. Пистолет в руке опустился. На сантиметр. Но не убран. Дыхание – всё ещё частое. Поверхностное.

-Зверёныша... того зверёныша... терпеть не могли. В резиденции Харканс, Кейл, — прозвучал хриплый голос Дмитрия. Наполненный усталостью и горечью. Пистолет опустился. Юноша отвёл взгляд от сержанта. Молодой человек уставился в темноту за иллюминатором. В бездну. Пальцы побелели на рукояти пистолета.

-Сам патриарх... - Дмитрий на миг замолчал. Сглотнул. Ком в горле. Страшные слова выдавливались наружу, — ...его кровь, его плоть ненавидит То, во что превратился сын, — на лице появилась горькая усмешка, — В кого его превратил фронтир. Смерть матери. И... Мирт.

Имя прозвучало как плевок. В памяти всплыл холодный, насмешливый голос из прошлого:—"Ты всегда был слабым щенком, Харканец. Грязь Фронтира тебя не закалила – лишь обмазала", - слова одного из прихвостней Мирта, с которыми Дмитрий столкнулся во время своей первой военной кампании.

Кейл не спорил. Не утешал пустыми словами о "семейных узах". Вместо этого – его широкое лицо озарилось настоящей тёплой улыбкой. Разгладились морщины у глаз. Сержант стал похожим на довольного медведя. Мужчина легко отодвинул пистолет в сторону. Одним движением толстого пальца, будто убирал игрушку. Голос – искренний, почти весёлый.

- Плевать Молния. Пускай ненавидит и плюётся в портреты в галерее, — произнёс Кейл, ткнув пальцем в грудь. Туда, где под жилетом должен быть герб Харкансов. Но был только потёртый комбинезон.

- Вы – вот этот парень – может, и не вписались в их позолоченные рамки с кисточками, — тон сержанта сопровождался, презрительно махнув рукой в сторону сброшенного мундира, — Но вы идеально вписались. В обшивку "Молнии". В рёв двигателей. В скрип ферм в астероидном поясе. В пот и масло машинного отделения.

На миг повисла пауза, а после Кейл продолжил: — В нашу команду. В семью. Вот этих парней, — мужчина кивнул в сторону чипа с записью первого полёта, лежащего рядом с мундиром.

Сержант наклонился чуть ближе. Глаза сверкнули. Старым, знакомым огоньком. Боевым. В памяти Дмитрия всплыли воспоминания.

Смех в машинном отделении после адского ремонта на гипердрайве, чья-то рука, сунувшая свой паёк, когда забыл поесть, тишина на мостике в первый приказ – не из страха, а из уважения.

- Я никогда не забуду. Того юнца. Что в первый же день на борту. В кают-компании. С голодными глазами. И грязными ногтями. Обыграл меня. Старого волка. В "Космического Баккара". Начисто. С первой колоды, — Кейл хрипло рассмеялся. Звук как перекатывание камней, — Думал – счастливый случай. Потом – в шахматы. Потом – в тактическое моделирование стыковки в поясе. Зверёныш оказался... с мозгами. Отточенными как бритва. И с дерзостью... – мужчина покачал головой, но в глазах – неприкрытое уважение. Жёсткое, как сталь, — дерзостью, которая заставила старых волков на мостике... зауважать. Непросто бояться твоей фамилии. А – тебя. Лично.

Кейл кивнул в сторону хаоса на столе, в бездну за окном, — Ты не вписался в их позолоченные рамки? — сержант презрительно фыркнул, звук как плевок, — Зато ты вписался сюда. В обшивку "Молнии". В рёв, когда рвёшь с места на полной. В скрип корпуса, когда вжимаешься в пояс, уходя от погони. В пот и масло машинного отделения после боя, — мужчина ткнул толстым пальцем в поднос.

Дымящееся рагу пахло настоящим мясом, специями, — В нашу команду. В нашу семью. И это, босс, – он ткнул пальцем в еду, потом – себе в грудь, – настоящее. Как этот хлеб. Как мясо. Как мы.

Дмитрий вновь вернулся в прошлое. Гулкий смех механика Грота в тесном машинном отсеке "Молнии" после победы над неисправностью гипердрайва. Запах пота и озона. Чья-то рука – шершавая, в масляных пятнах – суёт ему свой паёк: "Жри, босс, а то сдуешься!" Молчаливое напряжение на мостике в его первый боевой приказ – не страх, а доверие.

Юноша смотрел на мужчину. На широкое, открытое лицо. Освещённое теперь не только холодным светом голограммы, но и... внутренним теплом. От этих слов. Стальное кольцо напряжения, сжимавшее грудь, ослабло. Пальцы на рукояти пистолета разжались. Оружие глухо стукнуло о стол. Окончательно. Горечь в душе не исчезла. Но её остроту притупила волна... принадлежности. К чему-то настоящему.

Уголки губ дрогнули. Потом медленно. Почти неохотно. Поползли вверх. Улыбка. Не светлая. Усталая. Кривая. С горьковатой самоиронией. Как шрам, который тянется, когда пытаешься улыбнуться.

-Семья... – произнёс юноша, ещё хриплым голосом, но с прорезающими нотками старого колкого юмора, который знаком Кейлу.

Молодой человек фыркнул, кивнув на пистолет, лежащий на столе, — Которая рискует получить плазменный заряд в глотку... если постучать неправильно? – молодой человек издал сухую усмешку, — Прекрасная рекомендация для родственников, сержант.

Кейл громко хохотнул. Звук – грубый, раскатистый. Эхом отозвался в стерильном пространстве люкса. Поставил поднос с едой на единственный свободный угол стола. Отодвинул стопку кристаллических планшетов грубо, локтем. Аромат специй, настоящего мяса – густой, тёплый – вдруг перебил запах озона и кофе. Заполнил комнату. Сытостью. Жизнью.

-Лучшая, босс! Лучшая гарантия бдительности! – произнёс сержант, вытирая мнимую слезу умиления кулаком. Голос – весёлый, хриплый.

Мужчина толкнул тарелку с густым рагу и куском тёмного хлеба ближе к Дмитрию. Настоящий, с хрустящей корочкой, — А теперь жри. Пока горячее, — взгляд сержанта сразу стал жёстким, — А потом – горизонтально. На восемь часов. Указание ветерана.

В глазах Кейла была непререкаемая твёрдость. Но уже без тревоги. С уверенностью. В правильности.

Слова сержанта сделали своё. Свинцовая тяжесть усталости все ещё давила навеки. Но острая, сверлящая боль в висках – притупилась. Адреналин, гнавший кровь как бешеный реактор, успокоился. Сменился тяжёлой, но приятной истомой. Дмитрий вдохнул глубоко. Впервые за... бог знает сколько часов. Почувствовал не спёртость, а наполняющую грудь полноту. Он открыл глаза. Их стальной блеск смягчился усталостью. Но без прежней мути. Яснее

- Ладно, старый волк... – ответил тихим, хрипловатым голосом юноша, больше похожий на усталый выдох, — Ты победил. Восемь часов. Не меньше.

Повисла пауза. Словно молодой человек давал обещанию вес, глядя Кейлу в прямо в душу, — И... нормальная еда. Не эти... синтетические крошки. Обещаю.

Сержант широко ухмыльнулся. Карие глаза сверкнули торжеством. Смешанным с искренней радостью. Он хлопнул ладонью по столу. Но на этот раз – негромко. Одобрительно. Как будто запечатывая договор.

-Вот это я понимаю, Молния! Рад слышать и видеть, — голос мужчина стал низким. Довольный. Как урчание большого кота, наевшегося сметаны.

Кейл ткнул толстым пальцем в сторону спального алькова, скрытого за тяжёлой, дорогой портьерой. Шёлк Ваэри – баснословно дорогой, — Кровать ждёт. Говорят, шёлк Ваэри, навевает сны хорошие.

Глаза сержанта сразу прищурились, став острее. Сканирующими. Как радары на боевом дежурстве. Веселье кончилось. Пришло время дел. Голос понизился. Как перед боем. Но с ноткой тревоги, — А я посторожу. Чтобы никакие голограммы... никакие доклады... не беспокоили, — прибавляя твёрдости своему тону, Кейл добавил, — Никаких "срочных входящих". Тишина.

Вновь повисла пауза. Взгляд упёрся в Дмитрия, впиваясь, — Новости есть? С "Карнака"? Операция... должна была начаться. Четыре часа назад. По станционному. Но тишина. Как в могиле.

Дмитрий вздохнул. Его расслабленность не исчезла совсем. Но в глазах – вспыхнул. Привычный аналитический огонёк. Пробивающийся сквозь пелену усталости. Потянулся к коммуникатору на столе. Проверил дисплей. Одним быстрым, точным движением пальца. Экран – тревожно пуст. Ни вспышки. Ни сигнала.

-Ничего. Ни вспышки на сенсорах... ни сигнала "задание выполнено"... ни тревоги, -произнёс молодой человек, качая головой. Голос был ровным, но с лёгкой хрипотцой. Как после длительного молчания.

Дмитрий откинулся назад в кресло. Оно тихо застонало под весом. Пальцы снова забарабанили по подлокотнику. Но теперь – не от усталости. От обдумывания. Вариантов. Плохих. Худших.

- Но время... ещё есть, — взгляд молодого человека скользнул по голограммам, как по карте, — Канал связи с тюрьмой... ненадёжный. Как старая проводка на "Улье-7". Помехи от пояса... задержки ретрансляции... – свои слова юноша сопровождал жестом, будто отмахивался от тревоги, — Даже если всё идёт по плану... сигнал может приползти. С опозданием. В полцикла. Легко.

Он замолчал. Взгляд устремлён в пустоту перед собой. Но Кейл видел – он не здесь. Там. В мрачных, пропитанных страхом коридорах тюрьмы Карнак. Где Тара, Аманда... экипаж "Молнии"... ведут их рискованную игру. С огнём. Со смертью.

-Но знаешь, Кейл... – продолжил тихо Дмитрий, почти размышляя вслух, повернув голову.

Глаза, потускневшие, но невероятно острые, встретились с вопросительным взглядом сержанта, — Независимо от исхода... эта операция... принесёт плоды. Мы что-то выиграем. Всегда. Даже... – на миг появилась пауза, которая словно давила, —...в проигрыше.

Кейл нахмурился. Брови сдвинулись в тяжёлую складку над переносицей. Скрестил массивные руки на груди. Композитная броня тихо скрипнула. Непонимание. Искреннее. И тревога. Растущая.

-Победу... понимаю. Зачистим тюрьму – получим доступ. К "особому контингенту", — в голосе мужчины появились нотки искреннего недоумения. И нарастающей тревоги.

- Отчаянные головорезы. Киллеры. Бывшие спецы Дравари... Те, кого Мирт сгноил там, но не добил, — начал перечислять на пальцах Кейл, а после ткну в воздух, — Золотая жила. Для диверсий. Против него. Ресурсы.

-Но проигрыш? Чем он поможет? Там же наши люди! Тара... Аманда... "Молния"! – резко воскликну сержант, чей голос сорвался, — Потерять их... это же чистый урон! Дыра. В обороне. И... – мужчина тронул кулаком грудь, где под бронёй мог бы лежать такой же потёртый чип, как на столе Дмитрия, —...в сердцах.

Юноша медленно повернул голову. Взгляд стал холодным. Расчётливым. Как сканер. Оценивающий тактическую карту. В режиме реального времени. В тусклом свете голограмм лицо – высечено из базальта. Ни тени сомнения. Только ледяная логика. Видящего на несколько ходов вперёд. Сквозь дым и кровь. Возможных потерь.

-Проигрыш... тоже ресурс, Кейл, — ответил тихо, и без эмоций юноша, будто констатировал погоду за шлюзом.

- Представь: Тара Бейли... исчезает. Начальник охраны "Фронтира". Со своим стальным стержнем. Авторитетом среди ПСР. И... неприязнью. Ко мне, — бровь Дмитрия слегка приподнялась. Взгляд остекленел.

-Аманда Харон... погибает. Опытный адмирал. Пусть и с подмоченной репутацией. Но с дредноутом. И командой... лояльной ей. А не Дому Харканс, — рука резко стукает по столешнице, подводя юношу к главной мысли, — Две занозы. Потенциальные точки сопротивления. Фигуры... способные собрать вокруг себя недовольных. Когда мы начнём закручивать гайки здесь. Или бросим "Фронтир" в горнило войны с Миртом. Их устранение...

Голос молодого человека упал, стал тише, —...упрощает уравнение. Радикально.

Дмитрий сделал паузу. Давая Кейлу осознать. Проглотить сказанное. В воздухе повисла тяжёлая тишина. Нарушаемая только ровным гулом станции и внезапным скрежетом отсеков где-то вдалеке. Кейл замер. Широкое лицо отражало: сначала – недоумение. Потом – медленное, мрачное понимание. И наконец – досадливое признание. Правоты. Грубые пальцы бессознательно сжались в кулаки. Костяшки хрустнули.

-Чёрт возьми... – сержант выдохнул. Потёр ладонью щетинистый подбородок. Голос потяжелел. Без прежней горячности.

Мужчина покачал головой. Карие глаза смотрели куда-то в пространство за Дмитрием. Оценивали картину, — Да. Такой вариант... имеет право на жизнь, — Кейл метнул быстрый, почти извиняющийся взгляд на Дмитрия, — Потерять... начальника охраны. С её стальным стержнем. И авторитетом...

Вновь возникла давящая пауза, —...и адмирала. С целым дредноутом. И командой... которая дышит ей в затылок... – Кейл кивнул своим словам, — Это... устраняет переменные. Сильно упрощает расклад на доске. Они не просто не помогут – перестанут быть угрозой. Ни тебе... ни нашим планам здесь.

Взгляд заострился. Стал холодным, — Особенно Тара... её связи на станции... авторитет среди ветеранского состава охраны... это сила. Которая могла быть направлена против нас.

Мужчина замолчал. Лицо омрачилось. Глубокая складка между бровей. Грубые пальцы бессознательно сжались в кулак. Костяшки побелели.

-Но "Молнию"... "Молнию Харканса"... жалко, босс, — голос Кейла прозвучал тише. С искренней горечью.

Сержант посмотрел прямо на Дмитрия. В глазах читалась не досада за потерю техники. Глубокая, личная привязанность, — Это ведь... не просто корвет. Это... памятник, — Слово вырвалось грубо, но точно, — Наш первый настоящий корабль. Тот, что вытащил нас из десятка переделок в Поясе. Буквально. На своём горбу.

Кейл тронул стол. Будто касаясь обшивки, — Тот, на чьём мостике ты принял... первое настоящее решение. В чьих стенах мы... – сержант махнул рукой, подбирая слова, —...стали командой, — тяжёлый взгляд упёрся в фигуру Дмитрия, — Стали семьёй. Потерять его... даже ради тактической выгоды... — голос сорвался. Стал хриплым, —...это как похоронить часть себя. Нашей истории. Твоей истории, Дмитрий.

Молодой человек не отвечал сразу. Взгляд скользнул мимо Кейла. К иллюминатору. В бездонную черноту. Где плыли безжизненные глыбы Пояса Ирроникс. На его обычно непроницаемом лице мелькнула тень. Быстрая. Как тень от пролетающего буксира. Но Кейл её уловил. Не сожаление. Нечто более сложное. Признание цены. Которую иногда приходится платить. За ходы на этой гигантской, жестокой шахматной доске. Цены, знакомой ему. С детства.

Мысль о корвете – острый укол под ребро. Первый полёт. Рёв двигателей. Эйфория свободы. Гул голосов команды в наушниках: "Курс задан, босс!" Юноша сжал кулак под столом, едва заметно. Потом расслабил. Движение было мгновенным, но Кейл увидел.

- История пишется победами, Кейл. Не сантиментами, — голос молодого человека прозвучал тихо. Но твёрдо. Без колебаний. Взгляд вернулся к мужчине. Острый. Безжалостный. Как скальпель, —"Молния" была хорошим кораблём. Верным, — мелькнула пауза, слишком короткая, чтобы быть колебанием. Скорее – вдох. Перед ударом, — Но если её потеря... цена. За чистую доску на "Фронтире". За устранение двух серьёзных угроз... – голос парня окончательно остыл, стал абсолютно ровным. Как вакуум, —...то это цена. Которую я готов заплатить.

Свои слова Дмитрий сопроводил жестом, будто рубил невидимые путы, — Построим новые корабли. Напишем новую историю, — взгляд юноши упёрся в Кейла. Стальной. Не терпящий возражений, — А старую... - Плечи едва пожались. Жест почти небрежный. Но в нём – окончательность. Приговор, — ...нужно уметь отпускать. Чтобы идти дальше.

Дмитрий поднялся с кресла. Движения – усталые. Но решительные. Взглянул на поднос. Потом – на спальный альков. Где мерцал приглушённый свет. Манила тьма под шелковым покрывалом.

- Восемь часов. Ты сказал, — произнёс Дмитрий, кивнув Кейлу. После повернулся к кровати, — Держи слово, сержант. Никаких докладов. Никаких голограмм. Только. Тишина.

Мужчина выпрямился. Принял стойку. "Смирно". Без парадности. Но с железной выправкой. На лице – больше не было улыбки. Твёрдая решимость. И глубокое понимание.

- Будет исполнено, Молния. Спи, —ответил сержант, коротко и чётко. Мужчина повернулся и направился к выходу. Броня скрипнула.

Дмитрий двинулся к столу. Рука легла на тарелку и тёплый хлеб. Тяжесть век обещала забытьё. Хотя бы на час. Но за спиной – раздался вздох. Глухой. Усталый. Как стон старого двигателя.

- Перед тем как нырнуть в шелковое забытье, молния... Стоит глянуть. Ещё на одну фигуру на вашей доске, — голос Кейла был низкий. С внезапной грузной серьёзностью. Перебивающей тишину.

Сержант потёр ладонью щетинистый подбородок. Его карие глаза в тени казались почти чёрными. Опасно внимательными, — С Амандой Харон и Тарой Бейли – ясно. Как космический вакуум. Рейнджер Конфедерации, прошедшая ад сектора Дельта? Адмирал Дравари, видевшая больше сражений, чем я – стыковок? Они... корни здесь пустили. Прижились в грязи "Фронтира", — неожиданно Кейл повернулся и взглядом упёрся в фигуру Дмитрия, — Но Минди Шон...

Мужчина сделал паузу. Давая имени повиснуть. В стерильном воздухе. Звенящей тишине. Дмитрий замер. Не поворачиваясь. Но напряжение вернулось. В плечи. В спину. Медленно обернулся. Стальные глаза, притупленные усталостью, снова обрели остроту. Сканера. Охотника.

- Ваэри. Юная. Ей, по их меркам, и ста лет нет. Прибыла сюда не из-за долгов. Не скрываясь от правосудия Конкорда... или Дравари... – Кейл фыркнул. Звук полон циничного скепсиса, -...а по паломничеству. Как-то... слишком чисто. Для этой помойки. Очень странно. Розовый единорог. В цеху переработки отходов. И помнишь, как вы шли с ней в коридоре после битвы с Ворианом?

Сержант немного наклонился вперёд, — Шла мимо – взгляд скользнул по моему разгрузочному жилету. Нелюбопытство. Оценка. Как инженер смотрит на механизм. Быстрый. Но я заметил.

Дмитрий кротко кивнул и тихим, но ясным голосом, в котором, не было тени сомнения, произнёс, — Матронат Ваэри. Обособленное государство. В Конкорде. Как остров. В бурном море. Отказались от экспансии. Столетия назад. Довольствуются своим столичным миром. И семью колониями-садами.

Взгляд юноши стал жёстче и глубже, будто он вспоминал старые доклады: — Их интересы – знания. Искусство. Духовные практики, — голос молодого человека стал жёстче, — Торговля тонкими материями. Не... — резкий кивок в сторону хаоса на столе, в бездну за иллюминатором, —...не этот ад. Ржавчины. Крови. Грязи. Контрабанды.

Взгляд молодого человека впился в сержанта, — Ты прав, Кейл. Минди Шон здесь... не на своём месте, — Дмитрий испустил сухую усмешку, — Как скафандр для подводного плавания... в открытом космосе. Это вызывает вопросы. Серьёзные. И этот её взгляд... на твою броню. Не паломницы.

Сержант подошёл ближе. Его тень закрыла часть комнаты, а голос понизился до шёпота, — Я тоже так подумал. Покопался. Немного. В архивах службы безопасности, — Карие глаза сверкнули азартом охотника, заглушающим усталость, — Доступ есть. Спасибо твоим кодам, — на миг повисла драматичная пауза, — Нашёл... интересные ниточки. Не прямые улики, но... мутные моменты.

Кейл начала загибать толстые, грубые пальцы: — Отмывка" кредитов Тары Бейли, — мужчина постучал грязным ногтем по виску, — Снаряжение для ПСР. Дорогое. Качественное. Не для помойки. Закупки шли через... сложную сеть. Подставных контор. Паутину. Бумаги – идеальные. Слишком, — сержант неожиданно фыркнул, — Как будто профессионал. Из корпораций Конкорда. Водил пером. Следы... ведут к операциям Минди. Её конторам и счетам. Слишком чисто для бухгалтера-паломницы.

Мужчина загнул второй палец и сдвинул брови, — "Легализация" трофеев Аманды. Ты понимаешь, что из себя представляет Харон. Её "Железная Решимость" – музей. Сомнительных вещиц. Часть этого добра... вдруг обрела. Чистые сертификаты. Или... исчезла. Покрыв долги, — на лице Кейла появилась хитрая улыбка, — Опять – следы. К Минди. Она нашла дыры. В законах о статусе пограничных территорий. Особенно слабо освоенных. Об этих проволочках местные юристы... – сержант презрительно махнул в сторону юристов, —...и не слышали. Мышиная возня. Слишком умно.

Кулак Кейла сжался, голос упал. Стал ещё тише, и каждое слово будто удар, — Странные передачи данных. Постоянные. Шифрованные. Не через общие каналы. Через... защищённые бэкдоры. В сети. Которые должны знать только Софи. И верхушка техотдела.

Сержант наклонился ближе, чувствовалось дыхание, в которое, пахло дешёвым кофе и порохом, — Передачи идут. На суда Конкорда. Торговые. Дипломаты, — на миг повисла зловещая пауза, — И... четыре звездолёта. Фигурируют. "Серебряный Ветер". "Глаз Гелиоса". "Несущий Рассвет". И "Песнь Ваэри". Все связаны с Матронатом. Данные уходят... но что приходит? – мужчина развёл руками и после продолжил, — Тишина. Как в чёрную дыру. Автограф профессионалов.

Дмитрий слушал. Не двигаясь. Каменная статуя. Расслабленность испарилась. Мгновенно. Тело застыло. В напряжённой позе. Стальные глаза... ещё минуту назад притупленные... теперь горели. В них не было удивления. Глубокая настороженность. И стремительный расчёт. Шахматиста, видящего скрытую угрозу.

- Твои подозрения, сержант... перестали быть догадками. Это улики. Косвенные... но системные. Слишком... закономерные, — молодой человек провёл рукой по лицу, стирая остатки усталости, — Минди Шон не бухгалтер-паломница, она явно имеет свои тайны, и связаны они с работой на конкорд. И она не та невинная дама, которой кажется. И профессиональная оценка твоей брони, один из намёков на это.

Дмитрий отвернулся от спального алькова. Шагнул обратно в центр. Взгляд скользнул по коммуникатору. По пистолету. Усталость отступила. Мгновенно. Юноша повернулся к Кейлу. Поза – командира. Голос – сталь. Закалённая в поясах.

-Устрой за Шон наблюдение. Круглосуточное. Незаметное. Используй только наших людей, — взгляд парня впился в Кейла, — Абсолютная тайна. Ни следов. Ни записей. Пусть думает. Что невидима. Фиксируй всё: Перемещения. Контакты. Даже взгляды. Доступы к терминалам. Особенно – попытки связи.

Голос юноши упал. Стал ещё тише, — Ваэри – не дикари. Их технологии слежения... изощрённы. Риск раскрытия – высок. Очень. Понимаешь?

Кейл резко кивнул. Лицо озарилось. Жёсткой решимостью. Выпрямился во весь рост. Броня скрипнула. Громко. В тишине.

- Понял, босс. Будет как тень. Никто не узнает. Отчёты – только устно. Тебе. Лично, — произнёс сержант, хрустнув костяшками, — Риск учтём. Разберёмся. Что за игра. И кто... кукловод.

Дмитрий взглянул на хронометр. Восемь часов казались недостижимой роскошью. Миражом. Но тело требовало. Хоть краткого отдыха. Он вздохнул. Глубоко. Повернулся к алькову. Силуэт растворялся в полумраке. Уходил. В забытье.

Кейл уже был у выхода. Рука на панели. Но замер. Обернувшись. Широкое лицо в проёме – серьёзное. Но в глазах мелькнул едкий огонёк. Знакомый. Солдатского юмора. Грубого. Под корень.

- Ещё одно, молния... насчёт бухгалтерши-паломницы... – голос сержанта был низким, хрипловатым и с натужной невинностью, — В отчётах по конфискатам... она проявляет нездоровый, по меркам Ваэри, интерес. К тем самым... элитным зажимам. Для сосков. Изъятым. У агента Мирта. Этим... штучкам. Специальные. С гравировкой. Видимо, для кого-то важного.

Дмитрий, почти скрывшийся в темноте, вскинул бровь. Едва заметно. Силуэт выпрямился. На миг. Вопросительно.

- Интерес? К зажимам? Для Ваэри... украшения – часть их сути. Искусство. Разве не так? Эстетика "Баланса", — голос из темноты был спокойным и с искренним недоумением.

Кейл покачал головой. Тень дёрнулась. Тон стал назидательным. Как старый сержант – молодому, — А вот загвоздка. У них там всё крутится. Вокруг их "Баланса". Гармонии, - свои слова мужчина сопровождал жестом, что очерчивал идеальную сферу, — Красота – не для услады. А как... воздух. Необходимость. Без неё – хаос внутри. Элегантность. Утончённость – канон. Нейтральная. Без... изюминки. Без перчика. Как их еда – красиво, но пресно.

Кейл замолчал, взгляд стал хитрым, оценивающим, — А вот интерес к... специфичным штукам. К предметам, несущим откровенно чувственный... даже болевой подтекст... – на лице сержанта появилась широкая ухмылка, — Это у них – дисгармония. Нарушение канона. Почти ересь.

Неожиданно голос мужчины опустился до ехидного шёпота, — Не то чтобы совсем запрещено, но... осуждаемо. Считается, что крыша поехала. Внутри – бардак. Минди Шон... эта юная, неопытная паломница... вдруг увлечена именно такими... пикантными артефактами?

Кейл растопырил пальцы, изображая недоумение, но в глазах – ехидный блеск, — Странно. Очень странно. Не вяжется. С образом чистой жрицы гармонии. Как пердеж во время медитации. Типа святотатства. Только в их вычурном стиле. Нарушение святого баланса.

Дмитрий молчал в полумраке люкса. Силуэт был неподвижен, но внимание висело в воздухе, ощутимое, как натянутая тетива. Информация ложилась на подготовленную почву подозрений, добавляя новый, абсурдно-пикантный штрих. Уголки губ дёрнулись в тени. Едва.

- Твои познания... в философии и... эстетических табу Ваэри... впечатляют, сержант. Не ожидал, — прозвучал голос, в котором чувствовалось лёгкое удивление, и искренним любопытством, граничащим с неверием, — Где ты почерпнул такие... тонкости? В уставе космопехоты? Или... спецкурс по межрасовой этике?

-Спецкурс? Ха! Нет, босс. Практика. Суровая, но... просветляющая практика, — ответил сержант, чей грубовато-весёлый голос, искрил неподдельной солдатской откровенностью и похабным юмором.

Потерев щетинистый подбородок с шуршащим звуком, Кейл продолжил, — В один из... эээ... периодов затишья между войнами, довелось плотно пообщаться с парой представительниц этой... изысканной расы. На станции "Лиа-7". Весь их квартал – шёлк, фонтаны, этот мерцающий противный свет. Красиво? Ещё бы! Как картинка. Эстетично? До тошноты. Каждое движение – будто по писаному. Вздох – в такт невидимой музыке сфер. Всхлип – рассчитанный, — сержант сделал паузу и фыркнул, — Но знаешь, что запомнилось больше всего? Скука. Смертная, космическая скука. Сухо, как в докладе о расходе топлива. Ни огня. Ни страсти. Ни... изюминки, — мужчина махнул рукой, отмахиваясь, — Как будто занимался сексом с очень красивой, очень дорогой голограммой. По инструкции. Без души. Вот тогда-то я и понял их эту "гармонию". Красиво, правильно... и пусто, как вакуум. А всё, что выбивается – типа тех зажимов – для них как раз тот самый пердеж во время медитации. Нарушение священного баланса. Позорное.

Последние слова прозвучали уже из-за почти сомкнувшейся двери. Оставалась лишь щель, выхватывающая часть его ухмыляющегося лица в синем свете коридора.

Голос сержанта, приглушённый дюрасталем, но слышимый, с ноткой прощальной иронии и тяжёлого предупреждения донёс до Дмитрия, — Так что следи за бухгалтершей, босс. Если она и вправду балансирует на грани с теми зажимами... значит, в её "гармонии" – трещина. А треснувший Ваэри...

Кейл недоговорил, но смысл висел в воздухе, тяжёлый и недвусмысленный:...может быть опасной. Очень.

Щелчок. Окончательный. Дверь закрылась, запечатав тёплый свет и запахи "Куколки". В коридоре – давящая синева ночного освещения. Тяжёлые шаги Кейла, уверенные и быстрые, заглушено застучали по металлу, растворяясь в вечном гуле станции.

Дмитрий стоял в центре люкса, окутанный внезапной тишиной. На лице – озадаченность и подавленное веселье. Уголки губ подёргивались.

-"Скучно... как вакуум... Пердеж во время медитации..." – фыркнул юноша. Грубая откровенность Кейла была глотком обжигающего виски после пресного коктейля, взорвав напряжённую атмосферу подозрений абсурдным акцентом.

Молодой человек взглянул на хронометр. Восемь часов казались недостижимыми. В голове крутились планы, подозрения. Борьба обрела новый фронт. Абсурдный. Пикантный. Спать предстояло с мыслями о дредноутах, тюрьмах... и элитных зажимах.