Соединенные Штаты России 3

Глава 40

Зима закончилась неожиданно быстро, оставив весне клочья ноздреватого снега, быстро редеющие на полях. Холода начались действительно раньше обычного, как и предсказывал Скрип, но быстрее и прошли. А когда деревья покрылись первой зеленью — в Ладоге проходил пир.

Перед постоялым двором Владиславы и Марата уже расставили столы, прямо на улице. Сидящий на крыше голубь, склонив голову, с любопытством уставился на скатерти, которыми покрывали столы. Кругом сновали радостные крестьяне, таскавшие самовары, утварь, стулья.

Не прошло и часа, как пиршество уже было в самом разгаре. В бочках пенилось пиво, искрилось вино. Розовощёкие девчонки, очумевшие от весны, таскали яства туда-сюда. Хлеб, икра, колбасы нашли свое место на плетёных тарелках. Рядом, в фарфоровых судочках, похожих на плывущих уточек, плескался крепкий ягодный взвар. А во главе стола, в самом центре, возвышался пирог в три уровня, пахнущий мясом, луком и даже пряностями.

И за столом сидели жених с невестой. Он — здоровый детина, в белых одеяниях, чуть тесноватых для его могучих мускулов. Рядом с его стулом был прислонен двуручный молот, коим жених самолично выбивал крышки из бочек со спиртным, пуская вверх фонтаны игристой жидкости.

Невеста же была краше самой весны. Такое же белое хлопковое платье без изысков. Очень простое, но вместе с тем и ослепительно белоснежное. Словно чистый холст, на котором только следовало написать историю своей жизни.

Отзвенели своё колокола, и только кольца из переплетенного лозою золота свидетельствовали, что это не жених с невестой, а уже настоящие муж и жена.

— Горько! — заорал Кот, вскидывая вверх руку с пивной кружкой и расплёскивая пену. — Вася, Анжела — ура!

Бык заграбастал Фифу в объятия и поцеловал — совсем мягко, нежно, словно держал в руках хрупкую птичку.

— Слушай, меня даже пробирает как-то, — смутился Гек и толкнул Чука локтём. — Смотри, они же в натуре радостные!

— Ну и пусть, — сказал Чук и отхлебнул яблочного сидра. — Они нам пример показывают. Баб только нам найти надо.

— Как же, найдёшь тут, — буркнул Гек. — На полях, что ли? Там кроме репы не растёт ничего. Бабы тем более.

— А нефиг отлынивать от сенокоса, — поддел его Чук. — На сеновале знаешь девок сколько? А красивые!

— Хватит про девок, — вымолвил Марат, протискиваясь мимо их стола. Домашний фартук шёл старому солдату ничуть не хуже, чем бронежилет. — Будете хулиганить — сладкого не получите.

— Молчим, молчим, — послушно закивал Гек и повернулся к правому столу. — Слышь, Скрип, а у тебя в башке этот, как его, фотик есть? Сфоткай эту парочку!

Скрип аккуратно вытер губы салфеткой, в качестве которой использовал один из своих драгоценных листов. Потом выставил вперед руки и сложил пальцы в подобие объектива камеры.

— Чик! — сказал он.

— Ладно, ладно, подколол так подколол, — сказал Гек с досадой. — Фиг с тобой. Тут вон художник зарисует.

И в самом деле, перед столом новобрачных прямо в траве сидел московский художник. Он, завернув на левое ухо шапку, напоминавшую берет, тщательно зарисовывал молодоженов.

Столичных гостей здесь хватало с избытком. В Ладогу стекались новые мастера. Не только художник, но и плотники, строители, торговцы, даже механик приблудился. Одних лишь писарей не было: Скрип не собирался делиться ни с кем своим статусом мудреца, библиотекаря и зануды в одном лице.

— Горько! — снова заорал Кот, хватая уже другую кружку с пивом. И тут же почувствовал, как его руку на лету останавливает могучая ладонь.

Кот едва не выпал в осадок, когда огромный человек преспокойно забрал у него пиво, опустошил кружку до дна и вытер губы рукою.

— Хорошо пошло, — похвалил Борис Годунов. И похлопал Кота по плечу, отчего тот рухнул обратно на скамейку, не выдержав такой массы. — Неплохо варите. Хорошая пшеница в Ладоге растёт… Лепота!

— Присаживайся, боярин, — обратился к нему Марат. — Чувствуй себя как дома.

— Ты прав, Марат, — кивнул Борис, беря голыми руками мясо и накладывая ломоть себе на тарелку. — Дома — всегда славно. Отдохновенно у вас тут…

— Что, на Москве так привольно не бывает? — усмехнулся Марат.

— Забот много… — чуть нахмурившись, отмахнулся Годунов. — Еле вырвался к вам, вроде как — самому посмотреть, что да как. Взял охраны малость да и сбежал.

— Хорошо… — глубокомысленно покивал Гек и повернулся к Чуку. — Прикинь, чувак, если бы мы с тобой генералы были? Ни свободы, ни радостей по жизни. Вот и когда бы так посидели бы ещё, а?

— Тьфу, сплюнь, — возмутился Чук.

Годунов только усмехнулся, слушая подначки.

Анжела взяла со стола ножик, начала разрезать пирог. Мясной запах усилился.

— А где князь ваш? — спросил Годунов.

— Здесь я, — послышался голос, и боярин повернулся.

Из ворот постоялого двора, немного гримасничая, вышел человек, заметно исхудавший за тяжёлую зиму. Весь его вид говорил, что он тяжело оправлялся от ран и болезней, но выбил у судьбы право на жизнь.

— Рим! — заорали синхронно Чук и Гек и вскочили, по пути опрокидывая скамейку.

— Князь, — одобрительно кивнул Годунов. — Садись рядом, Андрей. Хорошо тут у вас, без чинов, по простому… Перекуси с нами — сам хозяин Марат готовил.

— Не премину, — усмехнулся Рим, садясь на подставленный ему стул, на который предусмотрительно положили подушки. Он старался не шевелить рукой, хотя держать ею вилку, в принципе, уже мог.

— Не волнуйтесь, ребята, — заверил он, — к лету буду снов здоров.

— Выпьем за это, — сказал Кот. — И даже не пивка. Кто хочет водки?

Со всех сторон послышались одобрительные возгласы, включая самый дальний край стола, где сидели крестьяне, старательно прислушиваясь к разговору хозяев и московских гостей.

Бык шустро подскочил, взял отрезанный Фифой кусок пирога и самолично отнес Риму.

— Поздравляю, — сказал Рим, пожимая ему руку. — Ты молодец. Путь был долгий. Сделай его длиннее.

— Сделаю, — пообещал Бык. — Непременно сделаю!

С севера послышался свист крыльев. Подлетел сокол с письмом. Он сел на плечо Скрипа, и радист, ныне библиотекарь, снял с птицы письмо. Прочитал и тоже вскочил.

— Едут! — сказал он возбужденно.

— Едут? — спросил Рим. — Сколько их, Скрип? Все трое?

— Не трое. — «Синеглазка» весь светился счастьем. — Четверо!

— Четверо? — удивился Бык. — А кто четвёртый?

Скрип щелкнул сокола по клюву и напутствовал:

— Лети обратно, друг. Порожняком давай. Быстрее будет.

Рим, усмехнувшись, позволил ему потянуть интригу. А себе дал время разобраться с пирогом — последнее время аппетит вернулся.

Ждать долго не пришлось. На площадку с пиром вскоре пришла целая процессия. Возглавлял их Степан, чью боевую кольчугу украшали знаки отличия.

— Воевода идет! — сказал Рим, вставая и прислоняя ладонь к виску.

Степан отсалютовал князю, и Рим убрал руку только после того, как это сделал воевода. Разумовский без вопроса признавал верховенство Степана в военных делах — по крайней мере пока они находились в Ладоге.

— Вот, привёл гостей, — сказал Степан, делая шаг в сторону.

— Чувак! — заорал в слезах восхищения Кот. — Здорово, друже!

— Не просто друже, — с гордостью объявил визитёр, одетый по последнему писку французской моды. — Граф Задрот, на минуточку! Попрошу вас блюсти приличия.

— Да, будьте внимательнее, почтенные сэры, — поддел его Дзю, щеголяя английским воротником поверх жилета из коровьей шкуры. — Не то я покажу вам, как мы ведем дела у нас, в нашей маленькой Англии.

Чук и Гек бросились к Коту на выручку, которого те двое уже начали было подбрасывать в воздух. Поэтому Рим поднялся и беспрепятственно подошёл к третьему гостю.

— Цинк, — сказал он, протягивая здоровую руку.

— Андрей, — кивнул ему человек с испанской бородкой. На его левом боку, почти доставая до травы, висела шпага с золотой рукоятью. На правом виднелась кожаная кобура с пистолетом будущего.

— Всё хорошо? — спросил Рим.

— Всё, — кивнул Цинк. — Получили весточку от тебя. Вот, приехали на свадьбу. Ну и попутно помочь России. У нас посольские печати, Рим. Испания, Франция и Англия готовы сотрудничать с Москвой по вопросам безопасности и экономики. С кем мне поговорить здесь?

— Давай сначала поедим, — предложил Рим, показывая ему на место за столом рядом с собой. — Говорить позже будешь, с Борисом. Он уже не царь. И никогда им не станет.

— Значит, всё правда? — спросил Цинк. — Будущее теперь неизвестно?

— Да, — сказал Рим. — Пирог вкусный, Марат испёк… Слушай, а как вы втроём в одно время приехали? Вы плыли на общем корабле, что ли? На испанском?

— Не совсем, — лукаво улыбнулся Цинк. — Нас подбросил конкретно вот этот гражданин.

И только сейчас Рим обратил внимание на четвёртого гостя, который с восхищением топтался на месте, оглядывая теремки.

— Да ладно, — вырвалось у Рима. — Бык! Глянь кто здесь!

Новоиспечённый муж, который в данный момент облизывал пальцы, политые мясным соком, думая, что его никто не видит, после обращения Рима уставился на гостя и завопил во всю мощь огромных лёгких:

— Ксехуитл!!! Добрый друг мой Ксехуитл!

— Да, это я, — заволновался министр Соединенных Штатов России, подходя к Быку.

— Ну всё, — хмыкнул Годунов. — Сейчас будут объятия.

Чук и Гек уставились на него с самым обалдевшим видом.

— Да уж, — скривился Цинк. — Культурный обмен порой принимает такие вот странные формы.

— Так вы с ним приплыли? — спросил Рим.

— Ацтеки воссоздали дизель, — сказал Цинк. — Я сам охренел, когда увидел их корабль. Он плывёт быстрее, чем плавала «Россия». Дзю и Задрот у меня гостили. Мы ждали, пока нам снарядят каравеллу. А увидев этот линкор, не могли уже отказаться. Решили двигать все вместе.

— Значит, мы победили? — спросил Рим.

— Андрюх, у тебя точно синдром самозванца, — рассмеялся Цинк. — Узнаю тебя. Каждый раз, когда ты побеждаешь, ты сам не замечаешь этого. Тебе вечно кажется, что ты сделал мало, что нужно ещё куда-то пойти и решить какой-то вопрос. Вечная гонка успешного полководца, не проигравшего ни единого сражения.

— Кто знает? — пожал здоровым плечом Рим. — Может, это и есть признак хорошего солдата?

— Ну вот, даже сейчас сомневаешься, — сказал Цинк, качая головой. — Неисправимый ты человек, Разумовский. Или теперь нужно обращаться к тебе «князь»? — с улыбкой поддел он.

— Да брось, Цинк, — сказал Рим и тоже облизал пальцы. — Помоги мне лучше пирожков собрать.

— Куда-то собираешься?

— Да. — Рим встал. — Проводи меня на берег. Хочу посмотреть на ваш линкор.

С пира они ушли незаметно. Рим подозревал, что Бык и Фифа отлично видели их уход, но из уважения не мешали, не окликали в спину. Цинк шёл, придерживая руку на эфесе шпаги, откровенно любуясь зеленеющей травой.

— Хорошо здесь…

— Хорошо, — подтвердил Разумовский, сделав вид что не заметил недоговоренного «у вас».

Они добрались до берега. При виде их ратники Степана учтиво склонили головы — не в поклонах, а в лёгком приветствии.

Рим встал на песке, любуясь вечными туманами и тучами Ладожского озера. Вода едва не лизала ему туфли, быстро впитываясь в песок и снова слегка отступая. Цинк стоял чуть сзади и справа, словно телохранитель.

Корабль Соединенных Штатов России покачивался перед ними. Он был огромен — раза в три больше, чем самая большая каравелла. И казался слегка приплюснутым. Рим насчитал три палубы. Такое судно могло исполнять какую угодно роль, от баржи до боевого транспортника.

— А ведь когда-нибудь они сделают летучий корабль, — проговорил Рим.

— Непременно, — сказал Цинк. — Но по мне, и этот прекрасен.

— Да, ты прав, — согласился Рим. — Они молодцы.

На корабле слышались голоса: кто-то отдавал команды. Шёл процесс разгрузки. Мешки переносили на пристань.

— Министр привёз зерно, — сказал Цинк. — На Ладогу хватит точно, а то, что вырастет на Ладоге — пойдёт уже на прокорм всей Руси. Ещё у него семена, коренья, разные культуры и знания. Пока я плыл сюда, то читал их книги. Странное было чувство, Рим. Вроде бы на русском языке и пишут о понятных вещах, которые, в конце концов, они сто лет назад от нас же и узнали. Только нового было — не перечесть. Как будто у тебя ребёнок, и ты не заметил, как он вырос и стал взрослым. И он говорит с тобой. И ты вроде его понимаешь, но не можешь привыкнуть к его словам.

— Кажется, понимаю, — сказал Рим.

— Андрей, ты хоть представляешь, как мы всё изменили?

Волны озера продолжали методично набегать на берег.

— Цинк, — проговорил Рим. — Я думаю, мы ничего не изменили.

— О чём ты?

Перестав разглядывать корабль, Рим повернулся к товарищу.

— Я думаю, все идёт, как и должно быть, — сказал он. — Знаешь, боевое ранение, — Рим чуть смущенно повел плечом, — даёт тебе много времени для раздумий. Я полгода провалялся почти мёртвым, Цинк. Я всё ещё чувствую стрелу в своём плече хотя её уже нет. Кости срослись, рана затянулась. И чтобы отвлечься, я думал снова и снова о том, что нам всем удалось пережить. Знаешь, что я для себя решил, Цинк? Что мы ничего не изменили.

— Это как? — спросил Цинк, хотя чувствовалось, что он не намерен спорить.

— Я думаю, что если есть Бог, или судьба, или квантовое поле, называй как хочешь, — заговорил Рим, — словом, если есть высшие силы, и что-то в этой жизни предопределено — то всё, что с нами произошло, должно было именно так и произойти. Мир, который мы знали, в котором были Пётр Первый, товарищ Микоян и Владимир Высоцкий — он никуда не пропал. Он остался в мировой энтропии. Мы не переписывали историю, Цинк. Миру всегда было суждено дожить до 2049 года, после чего нужно было отправить нас назад, где мир получил возможность просуществовать по новой — уже чуточку иначе. Неважно, создали ли мы новую реальность, или всё ещё продолжаем нашу собственную.

— Как-то это всё непросто уяснить, — сказал Цинк и начал разворачивать сверток с едой. — Давай, что ли, мяса поедим. Остывает.

— Ешь, я не хочу, — сказал Рим, снова глядя на корабль с явным восхищением. — Цинк я лишь хочу сказать, что нет никакой переписанной истории. История всегда одна. Мир, который мы с тобой знаем, и мир, в котором живем сейчас — это один и тот же мир, Цинк. Просто для всех остальных, кроме нас, будет существовать лишь какая-то одна его часть. А нам посчастливилось попасть из одной его фазы в другую. Но это не значит, что должна была существовать всё время только какая-то одна из них, условно истинная. Они существуют обе. А мы — земноводные, которым просто повезло выбраться из океана бытовухи и попасть в совсем другую среду. Мы не боги, Цинк. Мы просто огромные везунчики. Люди, которым повезло попасть в неизведанное.

— Пожалуй, мне бы тоже не помешал годик-другой свободного времени для философии, — признался Цинк, жуя пирог. — Надеюсь, для этого ранение не обязательно.

— Решай сам, — махнул Рим. — Теперь мы свободные люди. Даже невзирая на то, что несём службу по-прежнему. Каждый свою — но всё ещё несём.

— И будем нести, пока существуем — кивнул Цинк. — Если это плата за то, чтобы почувствовать себя… энтропийным земноводным — то, должен сказать, плата это весьма символическая. Я «за».

— Я тоже, — сказал Рим. — После всех невзгод и приключений мы получили дар, которого возможно, не заслуживали. Радость неведения. Новый мир до того отличается от старого, что будущее теперь по-настоящему неизвестно. Мы получили шанс прожить жизнь, как все люди. Не зная, что принесёт завтрашний день. Мы можем жить полноценно.

— И мы доживем полноценно, Андрей, — сказал Цинк, о чём-то задумавшись. — Кажется, теперь я тебя понял.

— Вот и хорошо, — кивнул Рим.

Он продолжал смотреть на корабль.

— Да, — повторил Рим. — Теперь всё хорошо…