Завидев палача, заносящего гигантский топор над тонкой женской шеей, Рим долго не раздумывал. Тело сделало все само — как он и обещал Дзю.
Плавно выдохнуть, пока рука сама вскидывает пистолет, а вторая обхватывает запястье первой. Целиться не пришлось. Не было иной траектории, кроме как направить ствол пистолета в голову палача, до которого было метров пятьдесят, не меньше. Никакой умной системы нацеливания и прочей пошлости, у которой тоже был свой процент сбоев. Указательный палец обвился вокруг узкого крючка. Правый глаз смотрел точно вдоль ствола, поймав на мушку голову в черном балахоне. Левый глаз Рим не зажмуривал — он просто перестал им видеть.
Не думать. Действовать.
Выстрел — и капюшон слетел с головы, которая, от попавшей в лоб пули тоже откинулась назад. В падении с помоста палач выронил топор, и его лезвие вонзилось ему же в ногу. Массивный труп упал куда-то на землю с той стороны.
— Ложись! — проорал стоящий рядом Бык. И на этот раз Рим не стал дожидаться, пока мощная рука схватит его за шиворот и прижмет к земле, словно котенка. Сам прыгнул вперёд, перекатился — и услышал противный свист над головой. Снова чёртовы лучники.
Разумовский не стал искать откуда пускают стрелы. Просто полежал секунду, пока пули Быка не сделали своё дело. Даже не глядя, где именно опасность, от которой Бык его прикрывал.
Ползком через грязь Рим направился к помосту, рискуя получить по голове чьим-то сапогом. Нужного деморализующего действия выстрелы не оказывали. Не иначе как местным уже были известны эти звуки. Да и очевидно, что оружие будущего стреляет не настолько раскатисто, как современные по текущим меркам пистоли, пищали и прочие мушкеты, — или какую-то там еще хреновину уже успели изобрести…
Совсем некстати Андрей подумал, что если бы они впервые отправились к ацтекам в текущем столетии, а не в прошлом — никаких Соединенных Штатов России случиться бв просто не могло. Равно как не проканала бы и их божественная природа. Вероятно, с вершины пирамиды просто полетело бы на дюжину голов больше.
— Защищайте королеву! — прогремел откуда-то голос. Яснее не стало. Собственно, королев на помосте сейчас было две. Действующая и приговоренная. С этим наверняка бы согласился каждый, кто сейчас отчаянно рубил, колол и протыкал врага. Только которая из королев на каком месте — на этот счёт версия была бы у каждого своя.
Потому и призыв к защите королевы был крайне опасен. Текущая битва, по сути, была братской междоусобицей, которая терзала Европу с тех пор, как на ней появились прямоходящие приматы. Это не был бой англичан против испанцев. Здесь свои бились со своими. Пусть испанцев здесь могли и не любить, но вряд ли кто-то в суматохе сообразит, что группа Рима это не те, на которых стоит катить бочку.
Чёрт, тут и друзей по сути нет. Бен с его партизанами? Они Рима знают меньше часа. Да и, собственно говоря, вовсе не знают.
Всё это, опять же, Рим сообразил меньше, чем за мгновение. Хотел убедить себя в решении, которое подсознательно уже принял: нужно навалять испанцам прямо здесь и сейчас. Публично. Хотя бы из чувства самосохранения. И себя спасти, и ребят. Пусть все присутствующие видят, что это такое — враг моего врага…
Прорвавшись через толпу сражающихся и чудом не получив по хребту ни мечом, ни палкой, Рим оказался у помоста — и наткнулся на дюжину испанских шпаг, направленных в его сторону.
— Нет! — жёстко отрезал коренастый испанец, рубя собственной шпагой по вытянутым лезвиям и тем самым заставляя своих людей отступить. А Рим обнаружил, что испанская речь ему уже как-то более знакома, чем английская. Хоть и раздражает его куда сильнее.
Стоявший перед ним испанец был, похоже, начальником местного гарнизона. Возможно, он был потомком Кортеса или Диаса. Весь его вид сигнализировал, что средние века в Европе все же не были сплошным застоем. Одежда, туфли, обтягивающие штаны с бахромой. Куртка с кожаными вставками, явно работающая как неплохой доспех. Всё выдавало в испанце совершенно другого воина, чем мог быть, например, охранник Торквемады сотню лет назад. Этот и двигался иначе, и шпагой рассекал воздух гораздо филиграннее. Можно было не сомневаться, что его шпага уже не раз отведала крови.
— Я Родриго Веласкес, — сказал он, выпаливая слова из-под густых усов. Его взгляд сверкал как у животного. На крупном породистом носу часто и хищно раздувались ноздри. Начинающие седеть волосы были заплетены в косичку. А из вьющихся бакенбард, казалось, можно было даже сделать небольшие дреды.
Он внимательным взглядом пронзал Рима, шагая из стороны в сторону, отвлекая этим движением внимание противника. Казалось, что такой человек скорее сам бросится на врага, чем отдаст своим людям приказ выполнить эту работу.
— Казнь отменяется, — сказал Рим, вспоминая испанскую речь. Пистолет он держал на уровне груди, подняв дуло вверх. И, похоже, это было ошибкой. То ли дело в усталости, то ли в солнце, которое еще не успело зайти и отчасти слепило глаза. Но Родриго сместился на полметра и сделал выпад шпагой.
Боль пронзила руку Рима, заставив того разжать пальцы. Затем последовал сильный толчок ладонью в грудь. Рим упал на спину, глядя, как его пистолет падает в грязь — и его ловко подхватывает мощная рука Родриго Веласкеса.
Испанец посмотрел на оружие — и что-то дрогнуло в его лице.
— Брось! — послышался над головой Рима голос Цинка.
Цинк стоял, расставив ноги для устойчивости, целясь из собственного табельного в голову испанцу. Тот, не проявляя никакого страха, кинул Риму под ноги его пистолет, повернулся к своим людям и что-то сказал неразборчиво. Дюжина шпаг сразу опустились и ушли в ножны.
— Хватит! — послышался пронзительный женский крик. И на помосте оказалась трясущаяся женская фигура. То ли этот крик ввинтился в сознание всех присутствующих, то ли бой завершился сам собой, просто Рим этого не заметил…
Неизвестно. Он лишь понял, что Мария Стюарт оказалась действительно высокой. Метр восемьдесят, не меньше. Выглядела она такой же красавицей, какой её рисовали на картинах. И смотрелась моложе, чем на свои сорок шесть лет. Её даже за королеву можно было принять только по одеяниям — простым, но чистым.
Рим обернулся на толпу. И у него что-то в душе защемило, когда он увидел, что почти все, кто сражался, остались стоять на ногах. Словно люди и не дрались насмерть. Непонятно было, кто кому выступал врагом. То ли стражники, то ли соседи, — все тут братья и товарищи, по злой судьбе, расколотые на момент прибытия испанцев. Кому-то не повезло остаться за воротами Шеффилда. Кто-то был внутри и оказался вынужден принять новую власть. И, как это бывает с военными переворотами, никогда не знаешь, кто от души его приветствовал, кто смирился, а кто затаил злобу. Сегодня победили люди Бена. И хрен поймешь, почему не наоборот.
— Я за королевой, — сказал Бык, но Фифа удержала его, схватив за руку.
— Не надо, — сказала она дрожащим голосом. — Дальше без нас.
— Почему⁈
— Казнь все равно сорвана, — сказал Рим, глядя, как Мария наклоняется к лежащей Елизавете, падает рядом с ней на колени и тыкается в её спину лбом. И беззвучно дрожит в рыданиях.
Судя по лицу Родриго Веласкеса, тот тоже понял, что казнь отменяется. Без палача не получится придать процессу хоть какую-то юридическую видимость. Даже в эти жесткие времена уже существовало понятие правовой базы. Собственно, благодаря законам, пусть даже дурацким, такое общество в итоге и стало чем-то большим, чем просто стая хищных волков.
Разумовский поймал пристальный взгляд Цинка, который тут же посмотрел под ноги. Проследив за направлением его взгляда, Рим обнаружил свой пистолет, всё ещё лежащий в грязи, куда бросил его испанец. Наклонился и подобрал оружие, стараясь скрыть дрожь в руке. Да и ту, возможно, удастся списать на ранение. Шпага Веласкеса оставила Риму царапину на тыльной стороне правой ладони.
Но, обтирая краем одежды оружие, Рим понимал, что подобный косяк упорол впервые в жизни. Позволил разоружить себя. Выронил табельник, и даже забыл о нём. И как минимум половина его команды это видела.
К испанцам постепенно начала придвигаться толпа англичан. У многих лица заливало кровь. На бледной коже распускались синяки, полученные от ударов. Теперь уже совсем трудно было понять, кто на какой стороне бился. Сейчас люди нашли, на ком можно сорвать зло и…
— Нет! — крикнула Мария, протягивая руки к толпе. — Не трогайте их!
Родриго Веласкес уставился на помост, словно ожидал встретить здесь своих сторонников. Но почетные лорды, похоже, давно разбежались, поняв, что игра проиграна.
Испанец спокойно убрал свою шпагу в ножны. Рим ожидал, что он переломает её о колено. Но, похоже, таинственный Родриго был не настолько прозаичен. Затем, не обращая внимания на агрессивных англичан, Веласкес почти прогулочным шагом, как ни в чем не бывало, направился к замку, держа ладонь на рукояти зачехлённой шпаги. Остальные испанцы направились за ним, и никто не посмел их остановить.
— Можно я его пну? — Спросил Кот, глядя в спину испанцу.
— Можно, — сказал Рим. — Попробуешь?
— Наверное, нет, — ответил Кот. — Пусть пока живет.
— Пусть… Заодно и ты ещё поживешь…
Возбуждённый Бен забрался на помост, едва не свалившись по дороге. Посмотрел на Марию безумным взглядом, Затем на Елизавету. Повернулся к своим — и что-то проорал.
Поднялся дикий гвалт. Кричали решительно все, независимо от того, кто на какой стороне сражался только что. Можно было не сомневаться, что сегодня из погребов Шеффилда выволокут абсолютно все бочки со спиртным и оприходуют ещё к полуночи.
Глядя на Бена, Рим едва скрыл усмешку — такую же горькую, как и вкус грязи во рту, по которой он только что прополз. Если Бен не совсем безнадёжен, то он сообразит, что его бой только начался. И после того, что он натворил, спасти свою шкуру Бен сможет, только если попытается двинуться в пэры. Нельзя заигрывать с властью, если не хочешь сам её заполучить. Ни с одним государством не воюют такими смешными средствами, как сталь, внезапность или случайные союзники.
Марии наконец удалось поднять Елизавету с помоста. Обе уткнулись друг в дружку лбами и зарыдали.
— Жаль, фотоаппарата нет, — вздохнул Кот. — Кто-нибудь рисовать умеет?