Быку не нужно было повторять дважды. Он взревел, подбежал к ближайшему всаднику, вцепился за него и попросту стащил с коня. Тот при падении запутался в стременах, и Бык от души наподдал ему ногой по заднему месту, после чего сам вскочил в седло. Конь заржал, заметался, но Бык, тут же преобразившись в доброго и учтивого телёнка, сумел его обмануть и успокоить.
Оставшиеся всадники, конечно, не могли оставить подобные действия без внимания. В воздух взметнулось длинноствольное огнестрельное оружие.
Распознать эти длинные палки Рим попросту не мог. Пусть он в какой-то степени и изучал историю огнестрелов, но на практике навскидку понять, где мушкет, где карабин, а где еще какая-то средневековая хреновина — он не мог. Да это и не требовалось. Его собственный пистолет был всё ещё под рукой.
Рим пустил пулю в плечо всаднику — и тот выронил винтовку, уцепился за рану, склонился над конём, выкрикивая французские проклятия. Этого хватило, чтобы его с той стороны стащила с коня даже Фифа, причём без посторонней помощи. Бойцы уже и без команды поняли, что им следовало просто лично добыть себе коней. Уж если Фифа смогла, то они и подавно.
Минуты не прошло, как все десять человек сидели на лошадях. И даже стрелять пришлось совсем немного. Несколько всадников лежали на мостовой, корчась от боли, остальные торопливо отъезжали, не пытаясь больше стрелять.
Люди притом продолжали сновать по площади во все стороны. Поднялся дикий ор. В этих местах боятся следовало не стрел. Бойцы находились на открытом пространстве, с огромным числом выходов, и с баррикад по ним запросто могли работать из мушкетов или, чем чёрт не шутит, из артиллерийских пушек.
Но двигаться с площади пока было нельзя. Следовало подождать Генриха де Гиза и рассчитывать, что он пройдет в Луврский дворец на аудиенцию непосредственно к королю. Поэтому, пока герцог не приехал, от нечего делать Рим наматывал круги по площади, стараясь попутно привыкнуть к коню, и то и дело ожидая получить шальную пулю в спину.
Это была битва нервов. Следовало показать, что он не боится. Мало ли что могла видеть толпа. Налетели одни всадники, сменились на других. Кем были первые, кем стали вторые — никого волновать не должно. А пока кто-то разберется, в чём дело, они уже будут далеко. И, как Рим надеялся — с живым королем Франции и, возможно, с не совсем живым испанцем.
Но только Рим задумался о возможной участи сеньора Бернардино — как внезапно на него снизошло понимание. Именно эту деталь, очень важную, связанную с испанцем, он и упустил из виду. И совершенно забыл рассказать о нем остальным. В частности — объяснить, почему дона Мендоса трогать никак нельзя.
— Едут! — вскрикнул Скрип.
Его конь встал на дыбы, едва не сбросив «синеглазку» с себя. Все же наездники они были не самые лучшие. Через взорванную баррикаду въехала карета. Всего на двух лошадях, но она и сама была достаточно маленькой. Максимум могла вместить пару-тройку человек.
Рим посмотрел расползшихся с мостовой стражников герцога Гиза. И с облегчением понял, что вряд ли они способны демаскировать подмену. Потому что нищие оборванцы, коими Франция славилась от зари времён, уже успели растащить дорогие шмотки раненых. Вон у одного из домов сейчас как раз разувают очередного бедолагу, раненого в плечо. Тот даже не сопротивляется кучке оборванцев. С другой стороны, эти же мародеры начали перевязывать солдатам герцога раны. Очевидно, всё ещё рассчитывая на серебряную монету в подарок.
Карета герцога притормозила на площади. Конечно, чёрные куртки бойцов, мягко говоря, не были похожи на одежды всадников. Пусть и всегда можно было отбрехаться, что это просто новая испанская мода. А можно было не считать герцога за дурака и предпринять меры.
— Маскируемся, — скомандовал Разумовский и спешно накинул на себя заранее заготовленный чёрный плащ.
Теперь его сложно будет отличить от побеждённых стражников. Главное выгадать пару минут, прежде чем герцог начнет что-то подозревать.
Карета остановилась в центре площади. И Рим, который уже худо-бедно привык к коню, не спеша подъехал к ней, внимательно приглядываясь к охране кареты и кучеру: не заподозрят ли чего, не подадут ли сигнал тревоги герцогу.
Хотя, если их светлость настолько тщеславен, чтобы ставить условия королю, то и к собственной страже будет относиться, как к распоследнему сброду. Не факт, что он и собственного лейтенанта хотя бы узнает в лицо.
Никто не торопился открывать дверцу кареты, и раздраженный герцог самостоятельно толкнул её, выходя наружу. По бойцам Рима он скользнул совершенно равнодушным взглядом, видимо, не считая нужным снисходить до всякого быдла. Что ж, тем лучше.
Зато толпа на баррикадах взревела. Народу на площади стало заметно побольше.
Догадываясь, что им следует держать вокруг герцога кольцо, бойцы, как могли, сгруппировались на лошадях вокруг кареты. Генрих де Гиз тем временем проворно забрался на самую крышу кареты и начал что-то вещать — естественно, на французском. Голос у него был до того противный и крикливый, что у Рима снова заложило уши. Причем толпу он, похоже, особо не заводил.
— Я помогу, — неожиданно сказал Задрот и, спрыгнув с коня, полез на карету. Рим не успел его остановить.
Герцог с подозрением и недоумением посмотрел на странного стражника, разодетого в цвета его фракции. По крайней мере, насколько детали куртки рассматривались через балахон. Однако публично осаживать помогавшего бойца не стал.
И Задрот заговорил — неожиданно громогласно присоединился к лозунгам, выдавая прямо-таки филигранный уровень идеального французского прононса.
— Ни хрена себе, — присвистнул Кот. — Я и не знал, что он так умеет.
— Он чувствует акценты, — сказал Рим. — Значит, может имитировать. Ведь может?
— Ага, — довольно кивнул Скрип. — Мы чуток можем менять голосовые связки, но так даже я не могу.
— А что он говорит? — просил Цинк.
— Да как обычно, — пожал плечами Скрип. — Свобода, равенство, братство. Несёт всякую дичь, которая будет актуальна только во время французской революции. То есть лет через двести.
— Ну, как видно, работает.
Разумовский пришёл в замешательство. Вряд ли это был подходящий вариант, чтобы напрямую, на глазах у всех, что-то командовать Задроту, да еще на непонятном для французов языке.
— Что ты хотел ему передать? — спросил Скрип. — Я ему по внутренней связи сообщу.
— Связи? — нахмурился Цинк с подозрением. — И давно у вас связь?
— Минут двадцать, — коротко бросил Скрип.
Рим с пониманием промолчал. Да уж, похоже, возможности «синеглазок» действительно всё это время были куда выше, чем представляли даже они сами. Попросить, что ли, Скрипа спроецировать на ближайшие дома какие-нибудь красочные картинки будущего? Например, показать им мигрантов и «жёлтые жилеты», которые будут кошмарить их бедную во всех смыслах страну четыре поколения в будущем?
Задрот и герцог тем временем вместе завели толпу настолько, что вопль толпы парижан по громкости перекрыл любое футбольное поле. Спрыгнув с кареты, Задрот помог спуститься и герцогу, после чего запихнул его в карету, а сам сел на место кучера, схватил поводья — и, как ни в чем не бывало, хлестнул двойку лошадей.
Карета бодро помчалась к Лувру.
— У него план, — с восхищением сказал Скрип, держа себя за ухо. — Их впустят во дворец.
— Как? — спросил Рим. — Почему впустят? На каком основании?
— Задрот сообщит Гизу некоторый… компромат на короля. Из того, о котором знают историки, но никогда не пишут в учебниках. Пара слов на ухо дворцовой страже — и им откроют дверь без колебаний.
— Ну и жук, — восхитился Бык. — Задрот реально орден заслужил, если добьётся успеха. Цинк, ты согласен?.. Эй, а где Цинк?
Все принялись оглядываться, включая и осиротевшего чёрного мерина, на котором до этого восседал командир второй группы.
— Он в карете, — первой углядела Фифа, показывая на удалявшуюся двойку. Левая дверь будто свободно болталась, и затем её кто-то захлопнул изнутри.
— Да пусть, наверное, — озадаченно произнес Кот.
Бойцы, оставшись без Цинка и Задрота, начали чувствовать себя глупо.
— Скрип, будь со мной, — скомандовал Рим. — Что бы ни случилось. Ты же у нас радист — будешь передавать, что там Задрот сообщает.
— Да поехали все за ними, — с недоумением предложил Гек. И тут же его лошадь взметнулась настолько, что боец натурально вылетел из седла. Он успел в полете схватиться за гриву коня Фифы но всё равно упал и, похоже, немного зашибся.
Его конь поскакал по мостовой. И что с ним случилось, можно было особо не гадать. Просто очередная орава оборванцев подбежала к ним сзади и начала бить лошадей.
Опасное решение, но мудрое, подумал Рим, на ходу разворачивая своего коня и готовя пистолет. Каждый, кто имел дело с конём, знает, что нельзя подходить к нему сзади — и успешно этим запретом пользуется, нарушая его, когда надо сбросить всадника даже с риском для своей жизни.
Люди короля окружали их. Видимо, в отсутствие герцога их уже ничто не сдерживало.
Рим почувствовал, как остро ему не хватает какой-нибудь палки или сабли. Руки сами нащупали мешочек, пристроенный к сбруе, и нащупали в нём хлыст.
Он принялся хлестать направо и налево, не жалея никого. Всё лучше, чем получить пулю в морду. Но бойцы мало что могли сделать с сердитым мирняком. В этот момент подоспели бригады сторонников герцога. Завязалась потасовка. Большая часть толпы побежала к замку.
— Сдерживайте их! — кричал Скрип, и Рим понимал что он просто передает слова Задрота, который, в свою очередь, слушался то ли Цинка, то ли Гиза. — Дайте нам время!
— Осторожно! — звонко крикнула Фифа, и ей в голову тут же прилетел какой-то фрукт. То ли огромное яблоко, то ли маленький арбуз. Её голова качнулась, как от попадания футбольным мячом. Волосы растрепались, и лоб сразу покрылся красной жижей. Похоже, все-таки арбуз.
Однако Бык наверняка принял это за кровь. Неизвестно сколько самобладания хранилось в этом огромном парне, но даже тогда он не стал стрелять. Зато собственным хлыстом начал махать настолько сильно, что чуть не задел Марата.
— К дворцу! — заорал Разумовский. Он попытался в движении схватить поводья кобылы Фифы, но лошадь натурально цапнула его за запястье, и Рим одернул руку с проклятиями.
Ситуация выходила из-под контроля. Слишком много было неожиданностей, и опасности нарастали, как снежный ком. Ещё минута — и кто-то подберёт мушкеты обезвреженных всадников, и тогда прольется серьёзная кровь.
Послышался новый взрыв. Очередную баррикаду разорвало в щепки. Судя по звериным воплям, не все люди успели с неё сойти.
— Они в замке, — крикнул Скрип, проскакивая на лошади мимо Рима.
«Тогда и нам пора», — подумал Рим, пуская коня в галоп, насколько позволяла неровная мостовая. За считанные мгновения они преодолели расстояние до Лувра. Одинокий всадник вряд ли мог просочиться сквозь толпу. Но восемь всадников — дело другое.
Неизвестно, какой такой компромат на короля герцог шепнул на ушко стражникам, но у одного из охранников в буквальном смысле уха не было. Он держался за окровавленную щеку. Почему-то сильно хотелось оказать ему помощь, но Рим понимал, что времени нет. Да и единственное, что может спасти охрану от толпы — это осада.
— Герцог ведёт меня к королю, — сообщил Скрип, передавая слова Задрота. — Здесь испанец. Сейчас… А-а-а!
Скрипа стащили с лошади. Подоспевший на помощь Марат дважды выстрелил в воздух. Но здешних ребят простые звуки выстрелов уже разогнать не могли. Рим почувствовал, как его самого стаскивают с коня, и в падении он успел прописать по челюсти тому, кто дерзнул сотворить такое.
— Нет, — прохрипел он. — Скрип, передай… Испанца нельзя убивать. Слышишь⁈ Ни в коем случае нельзя! Он нужен живым!