Скотина II

Слеза 22

— Иди, хорошо умойся и вымой волосы. Херувим, грей воду и операционную готовь. Егор, отвези мужика с ящиком, где взяли, я ему десятку уже заплатил, добавь еще столько же, хорошо отработал. И тащи свое зелье против боли. Ни за что не поверю, что это был последний флакон.

За неспешной суетой прошли все приготовления. Прокипятил инструменты и настроился на предстоящую операцию. Филатовский стебель — для жизни не опасно, элементарная операция для меня прежнего. И тебе, Боря, нервничать не стоит.

Вышел покурить на крыльцо и сразу попался Филину, который нарезал круги, вытаптывая вокруг дома траву.

— Борис Анатольевич, вы серьезно это, с конкурсом? Вот так, мне такое поручите!

— Именно, Филин. Это будет не просто конкурс. Это будет наш и твой триумф.

— Здесь все верно написано? — спросил карманник осторожно.

— До последнего слова. Задание первое — объявишь по всей столице об организации конкурса карманников. Место проведения — центральный Сухаревский рынок. Объедешь лично все столичные банды, места, где ваша братия тусуется. Вручишь приглашения и объявишь правила. Листовки надо будет напечатать, продумать регистрацию участников и прочую атрибутику. Первый приз — тысяча рублей. Это кто больше всего ценностей нарежет, или чем вы там промышляете.

— Так я и сам пойду, за тысячу, за такие деньги, — сказал Филин с придыханием. Глаза заблестели, а руки заметно затряслись.

— Не отвлекайся, ты не участник, а главный организатор и распорядитель. — одернул я, — Тебе самому не положено. Потом тоже непростая работа предстоит. Объедешь всех столичных оберов. Каждую управу, каждую контору, где участковые заседают. Заяви конкурс на поимку карманников. Главный приз — такая же тысяча, кто больше карманников за день поймает.

— Это что же в то же самое время, на том же рынке? Ничего не понимаю. Как-то на подставу смахивает. Если ребята прознают…

— Ребята прознают только если ты проболтаешься. А я же знаю, что ты кремень. Согласись, что побеждать должны самые лучшие. А как определить лучших без риска? Лучшие должны не просто карманы чистить, но и делать это под носом у оберов.

Филин завис, переваривая информацию.

— Ох, ваша правда. То, что криворуких оберы переловят — так это же всем хорошо. И настоящим профи больше работы останется. И репутации хорошо. И оберам хорошо, хоть про такое думать — грех. Ой, Боря, Борис Антонович, а в чем же наша выгода? Такие деньги отдать. Две тысячи, а еще на эту организацию.

— Придет время, все поймешь, Филин. Две недели тебе на подготовку. Найди себе помощников, собери ладонь по вкусу. Хватай телегу, денег на листовки и вперед. Попроси Язву образцы нарисовать, дальше любая типография размножит.

…

Навык хирургии реально начал приносить пользу. Только глянул между ладонями на место операции, как сразу подсветилось идеальное место, ширина и длина. Даже увидел точку, от которой оптимально делать первый надрез. В процессе несколько раз повторял осмотр. Всякий раз подсвечивалось что-то полезное. Точки для правильного выкола иглы, повороты, смещения. Зеленым сиянием загорались те инструменты, которые в данным момент наиболее удобны. Начинаю понимать, какая польза от милости.

Херувим отлично останавливал кровь, не пришлось возиться с зажимами и тампонами, а значит дело ускорилось в разы. Только касался сосуда или капилляра, как кровь мгновенно запиралась. Без напоминания действовать начал, вот прямо распирает его от важности. Глаза блестящие, распахнул как блюдца. Если есть свободные уши — значит можно каждый шаг комментировать:

— Выкраиваем кожную ленту необходимой длины и ширины. Желательно это делать до местного обезболивания. Делаем два классических параллельных разреза. Отделим жировую клетчатку до фасции.

— Это зачем так, что за фас…

— Оболочка из плотной соединительной ткани, покрывающая мышцы. То, что обычно пленкой на мясе называется. Нам она не нужна. Кожный лоскут срезаем скальпелем, не затрагивая эту самую фасцию. У умных людей для этого специальные аппараты есть. Видел на кухне, чем морковку чистят? А мы по старинке.

— Это ты сам придумал, вот так на шее кожу взять?

— Все давно до нас придумано. Еще в древней Индии так делали, но они кожу на лбу брали. Если бы тебе такую операцию, я бы не заморачивался, так бы и взял. Для молодой девушки такая стяжка на лбу брови задерет, глаза вечно удивленные станут. В Италии дальше пошли, они на плече кожу брали. Приматываешь ладонь к затылку, упираешься носом в плечо — и готово. Кожа оттуда приживается хорошо, но потом внешний вид портится, пятна появляются, провалы. Нам такое не надо.

— Откуда ты такое знаешь, всякое?

— Выполняем три направляющих шва шелком. Теперь сворачиваем стебель и зашиваем наглухо.

— Это как ловко то? Как шить так научиться?

— Берешь игла и учишься. Сначала ткань, кожу. Потом курицу. Видел на кухне курицу в маринаде, на кусочки разобранную. Вот. Берешь, составляешь и сшиваешь, чтобы целая оказалась. Разными швами мясо и кожу. По одной в день будешь шить и через пару лет с закрытыми глазами что угодно заштопаешь. Еще губку полезно сшивать, видел, какой посуду моют?

— Это когда ты успел то, каждый день. Ты же из провинции с юга?

— А ты не знал, что любимое занятие в этих провинциях — сидеть вечером на террасе, закатом любоваться и курицу сшивать…

Самый трудный момент — наложение швов под ножкой стебля. Попробовал шить не шелком, а тонкой проволокой, извлеченной из мелких костей. Идеальный материал. Да никакой шелк, никакой кетгут не сравнится.

— Мы начали сразу, запас кожи позволяет, видал, складка какая была? А по уму надо было сначала кожу растянуть, подготовить. Рану на шее стягиваем внутренним косметическим швом. Следа не должно остаться. Даже в плюс будет. Теперь морщин на шее у Язвы в ближайшие лет пятьдесят не предвидится.

Похоже и сам пациент не заметил, как дело было сделано. Молча лежала с закрытыми глазами и вздрогнула, когда я тронул за плечо.

— Подъем, почти красавица, первый шаг сделан. Ничего руками не трогать. Поехали заживляться.

…

Сам я благоразумно появляться на глаза целителя не стал, в карете остался. Наверняка мое описание уже есть у всех, кто к гильдии целителей хотя бы одним боком. Пошел Егор, проинструктированный на все случаи. Язву вел за руку, укутанную в простыню, как в паранджу.

— Большая волна заживления нужна. Собака мою жену укусила покусала, прямо за шею тяпнула. У прибью паскуду.

— Показывай, а лучше выйди за дверь, — скомандовал лекарь, — Посторонние при лечении не допускаются.

— Эй, нечего тут хозяина включать. Моя жена, на нее смотреть никакому мужчине нельзя.

— Что за варварство, дикость, — заворчал лекарь. — И это в столице. Собака, осмотреть надо. Шея — это серьезно, там артерии близко и нервные пучки.

— Осмотреть, конечно, можешь, — зашипел Егор, копируя кавказский акцент, — Только потом мне тебя зарезать придется. Никто, ни один мужчина никогда не видел ее лица. И пока я жив — не увидит. Так что, снимать покрывало, или как?

Лекарь отдернулся, вращая глазами по сторонам. Был же тут наблюдатель, вот прямо у кабинета стоял. Отвлечь эту пакость не сложнее, чем у ребенка конфетку отнять.

— Не надо снимать, но, если собака — она же бешеная может быть.

— Ладно, не собака, это была, — размягчился ревнивец, — Это я кинжалом ее. Но за дело. Она за обедом каравай похвалила. А значит с булочником заигрывает. Я как каравай покупал, заметил, что булочник хитрый, лыбится и усы подкручивает.

— Что за страсти то, упаси Вечный ученик. Участок тела открытый нужен. Для лечения. Иначе никак.

— Вот тебе кусочек руки. Но сильно не щупай, слышишь? Если я пойму, не лечишь, а лапаешь, я тебя все равно зарежу. Пусть меня потом в рваных землях сгноят, но тебя точно зарежу и ее тоже, чтобы никому не досталась.

Лекарь опасливо коснулся запястья кончиками пальцев.

— Да вижу повреждение, чувствую. Извини, со вчерашнего дня ни один столичный лекарь без диагностики большую волну не применят.

— А что так?

— Приказ главы гильдии вышел. Сначала диагностика, потом лечение. Оплата по факту потраченной анамы. И нечего мне угрожать тут и запугивать.

— Годится, лечи мою ненаглядную. Быстро шамань и не заглядывайся. А то для тебе яйца придется отрезать, для этой — профилактики.

— Заживление шеи будет сто шестьдесят пять рублей. Еще мне циркуляция анамы не нравится, завихрение странное, но это без осмотра никак не поправить.

Пока Егор комедию разыгрывал, я оценил, что нового по навыку. Результат не впечатлил. К хирургии только восемнадцать пунктов прибыло. Но, в принципе, это предсказуемо. Ничего же, по сути, не сделал, кроме петли непонятной. Самое интересное впереди.

…

В Незабудке Чижик встретил, сверкая свежим фингалом и выбитым зубом.

— Это папа твой, рука тяжелая. Не с той ноги встал. Не верит, что это он вчера обера. Все порывался бежать куда-то, еле уговорили не звонить никому, тебя обождать.

Вот и довелось в заведении побывать, известном в узких кругах. Повезло тебе Боря, что проблем с противоположным полом нет. Кроме голода — никаких других чувств. Вот попал бы в обычного подростка — сейчас бы с гормональным всплеском маялся, бегал бы с кое-чем наперевес.

Коридоры, выкрашенные до середины ядовито-зеленой краской. Почти как в советском санатории. Снуют девицы, разной степени помятости, смотрят без интереса. Редкие клиенты, короткими перебежками, пряча глаза. До обеда еще далеко, а нет же, кому-то дома не сидится. Сама мадам с печальными усталыми глазами.

Почтенный родитель, прикрытый в чулане с запасными матрасами, ничегошеньки из вчера не помнил. И это оказалось не самое худшее. Позавчера не помнил тоже. И семью в Белозерске, и жен, и бизнес. А глядя на меня справедливо усомнился, кто чей отец.

Пришлось обстоятельно побеседовать, показать ролик с семейным обедом, и еще несколько. На Нааму барон прямо залип, почти слюни пустил, на остальных жен глянул только мельком. Обидно за матушку.

Долго рассказывал про клан, Собакиных, Таракановых. Описал весь расклад, как понимаю. После родитель долго смотрелся в зеркало, щупал рожу, опять смотрел и матерился. Наконец, разбил кулаком ненавистное устройство. Совершенно согласен, зеркала придумали негодяи и изверги, специально для таких же тунеядцев, кому больше делать нечего, как на себя любоваться.

Перекрестный опрос всех участников показал, каждое утро барон теряет несколько лет воспоминаний. Именно после сна вылетает. Позавчера помнил, как бароном стал, Чижик в подробностях расписал, как он братьев по харите опередил. За это отдельно пили. Вчера помнил первую свадьбу с Наамой. Возмущался, кто и как его после брачной ночи вытащил. Сегодня окончание службы в Имперском корпусе, дембельский банкет. Между событиями примерно пять лет разницы. Такими темпами до младенческого маразма неделя. Кто и что с ним такое сотворил, разумеется, сказать не смог.

Помощь нужна. К Таракановым обратиться? Отбросил мысль сразу, и так его ладошку ощущаю, мои яички сжимающую. Можно аккуратно Зайцевых попробовать. Выход только на Митрофана, слабо и ненадежно. Здесь оставаться нельзя, наблюдатель в коридоре, нет-нет, да и комнаты заглядывает. Прямо во время работы девочек. Ничего святого у них.

— Антон, прости, папой называть язык не поворачивается. Говоришь в имперском корпусе отслужил? Ты же не один там геройствовал. Есть надежные друзья, на кого положиться можно. Не справиться нам самим.

Барон задумался, начал перечислять свою боевую ладонь. Фамилии совершенно ничего не говорили, пока не торкнуло:

— Еще денщиком Яшка служил, с фамилией смешной — Ястребженский.

Вряд ли в столице другие Яшки с такой фамилией и по возрасту подходящие.

— Не Яков Петрович случаем?

— Да какой из него Петрович, Яшка и есть. Потешались мы над ним знатно. То ночью рожу сажей вымажем, то носки подожжем. А один раз…

— Теперь этот Яков Петрович — столичный барон. На него целый квартал мастеровых работает, — перебил я, — А характерами вы похожи. Он с женами и детьми почти как ты обращается.

Папаша скривился, сказал капризно:

— Тогда не лучший вариант это, если этот Яшка обиду затаил, то вдруг сейчас поквитаться захочет. Он так смешно глазами сверкал, когда мы его за ноги подвешивали и подтяжками по жопе. А ты его откуда знаешь?

— Да я его сыну пальцами глаза выдавил, — поделился я скромно, — Так и познакомились.

— Тогда точно вариант не лучший, проще сразу сдаться, провались оно с нерадивым.

— Не лучший, — согласился я, прикладывая ладонь к уху, — Но другого у нас нет…

Яков Петрович очень удивился моей просьбе, а узнав кто родитель мой, вообще выпал в осадок, забросал вопросами:

— Тот самый Скотинин, с которым в корпусе? Да не может быть! И что, говоришь, прямо не помнит ничего? И он тоже барон? А усадьбу его враги сожгли?

— Приютите на несколько дней, — выдохнул я, — Пока со знающими людьми не разберусь, что приключилось и кто под нас копает.

Договорился, что пришлет экипаж в назначенное место. В голосе Якова засквозила такая неприкрытая радость и злорадство, что судьба папаши начала вызывать опасения. Ничего, легкая встряска ему не повредит.

Дальше гримировали барона, отвлекали око, для чего Чижику пришлось вызвать мадам Незабудку, громко возмущаться и бить посуду.

— Это что за обслуживание такое? Я правая рука самого профессора Мо-морти, а ты мне чего, мало того, что девок вчерашних, так и с мордами кислыми. Сиськами вислыми. Койки скрипят, клопы всю задницу искусали. Захочу, вообще прикрою всю вашу… Давай свежих веди, штук семь и выпить налей.

Под шумок вывели барона, усадили в телегу и отправили. Теоретически можно к лорду-инквизору обратиться, то, что с бароном произошло, однозначно незаконно. Папаша сторона пострадавшая, с другой стороны, тоже замешан в чем-то. Опасно силовую контору впутывать. Единственный кто сейчас может свет пролить — это куратор. Птомант вроде не слабый, со знаниями и связями. Тем более сейчас к нему пора.

…

Университет встретил как родного, то есть никак. Никому никакого дела нет, идет себе Боря по коридору, рассекает ручьи и реки студентов, спешащих по своим делам. Ни одного курсом старше первого. Незамутненному счастью еще три дня.

Записался на музыкальный факультет, решительно и окончательно, без всяких пробных уроков. Музыка мне точно нужна, как для будущего целителя. Отсидел короткую лекцию, долговязый молодой преподаватель распинался про величие гениальнейшего композитора древности — Амадей Людвига Себастьяновича. В конце присел за клавесин и выдал незамысловатую польку.

Занятия с завтрашнего дня ладонями по пять человек. Меня записали к паре тощих девиц и косоглазому пацану, вздрагивающему от любого громкого звука. Аркадий Жуков сам записался, только мою рожу увидел. Ничего так не сближает, как совместные переломы нижних конечностей.

Между прочим, весь набор в белоснежных целительских мантиях. Один я как ворона в павлиньих перьях. Выходит, что м в столице не популярна. Грубая функциональность — только для лекарей.

До конца месяца надо освоить нотную грамоту, выучить одну гамму и короткое произведение двумя руками. Это чтобы не вылететь. Участие в конкурсах приветствуется. Соревнование между ладонями тоже. Про другие соревнования — между потоками или не приведи Вечный ученик — между университетами, можно забыть. Ибо такой тупой и бездарной группы у него отродясь не было.

Успел подкараулить окончания занятий у мастеров слова. Перекинулся парой слов с Игорем, у которого это самое опубликованное слово есть. Очень напомнил он мне классических айтишников, длинными патлами, растянутым свитером и особым затравленным взглядом. Я ничего не обещал, не навязывался, просто слегка намекнул, что есть идея нового слова. Настолько крутейшего, что обязательно выстрелил и кучу денег принесет. Материал посеян, пусть вызревает.

Как мог оттягивал посещение куратора. Просто вопит пятая точка, что сую голову не туда, откуда ее достать получится. Кричит интуиция, завывает, что надо не просто бежать, а сверкать пятками со сверхзвуковой скоростью. В итоге прибыл на свой факультет в аккурат под окончание последнего урока.

…

В противоположность вчерашнему, новая дорога была наверх, в башню, которую снаружи почему-то не видно. Столько ступеней с поворотами, что голова закружилась, а дыхание слетело. Только на морально-волевых удалось не прилечь прямо на пол, и не распластаться медузой. Хотя лечение матушки Александры сказывается, дыхалка намного сильнее стала и колени не скрипят.

В центре Светлой круглой комнаты, куда мы-таки добрались, возвышался постамент, накрытый белой тканью. Пусть меня не Боря зовут, если там не очередной труп. Контуры интересные. Понятно, что меня не картинки пригласили рассматривать.

От постамента несло холодом. И не в переносном смысле. Возвышение напоминало массивную глыбу льда. Тело наполовину вморожено, воздух в комнате значительно ниже ноля.

Куратор долго топтался на месте, прежде чем начал, заикаясь и с трудом подбирая слова:

— Это, это не просто. И то, что нужно сделать. Не только понять, что случилось. Как? Нужно больше. Ты сам все поймешь, что нужно понять, почувствовать. Есть вещи, полностью закрытые от птомантов, понимаешь? Скрыта самая суть. Ни один птомант не может, не видит. Может ты сможешь, что-то. Теми методами что тебе известны, тем, что я видел вчера или с крысой.

И к чему блеять, как школьница на первом свидании.

— Инструменты, я говорил, что это очень важно, — перебил я. Тут не видно шкафов, в которых можно порыться.

Не заметил куратор моего пассажа, в свои мысли погружен по самые помидоры.

— Все, повторяю, все, что ты увидишь в этой комнате, должно остаться здесь. Навсегда, навечно, — прошипел преподаватель и раскрыл небольшую книжицу.

— Положи ладонь на печать неразглашения. Придави. Если хоть одно слово о том, к чему ты сегодня прикоснешься, сорвется с твоих губ, твои глаза лопнут от крови, язык почернеет и отвалится. Милость выжжет тебя изнутри и черви…

Страсти то какие. А едва заметное жужжание слышно, на грани ультразвука. Примерно так артефакт звенел, которым дядя Петя от ока закрывался. Во что я вляпался и удастся ли отмыться?

Сверху громыхнул голос, усиленный высоким сводом:

— Ты кого привел, отрыжка нерадивого? И это наша надежда? Вот эта куча…

Куратор сжался. Между прочим, гораздо сильнее, чем вчера от рыка лорда-инквизора.

— Простите. Да, я тоже не совсем уверен.

— Как мы можем просить помощи у простого студента?

Ужас просто. Не завидую я тебе, господин куратор. Это же надо как припекло. Надо бы чуть границы своего положения прощупать.

— Я могу отказаться? Ведь еще не поздно, правда?

Куратор уставился бараньим взглядом. Поперхнулся словами, которые и так выжимались через раз. Боится чего-то или кого-то до поросячьего визга.

— Отказаться, да? Да, наверное, можно, да. Так будет проще. Ты же еще ничего не видел. Пока ты ничего не понял.

Голос сверху распалялся все сильнее:

— Он еще смеет торговаться? Отнимать наше время? Гони его прочь и переломай все кости.

Я задрал голову и выкрикнул:

— А если предположить, что я уже видел достаточно?

— Что ты мог видеть? Щенок, похожий на раскормленную свинью.

Чуть-чуть обидно. Самую малость. На свинью я не похож, максимум на хряка или борова.

— Повторю, я видел достаточно, — выдал я чуть громче.

— Ты не заигрался? Давно ли оторвался от мамкиной титьки. И смеешь дерзить и насмехаться?

— На куске льда, что-то накрыто, верно?

— И что с того, что ты увидел ледяную глыбу? Птолемей, немедленно…

Я ускорился, выпуливая как барабанную дробь:

— Вам нужно лучше прятать свои секреты от тех, кто может не только смотреть, но и видеть. По контурам заметно, там лежит тело пожилого мужчины, умершего насильственной смертью. Лежит давно, от двух, до четырех месяцев. А еще… у него не ступни, а копыта.