Шарлатан V

Глава 7

В свое время (если я не путаю, лет так через десять) американский американец Терри Виноград (ударение в его фамилии на буку «о» нужно было ставить) придумал интересную программу с легко запоминающимся названием «SHRDLU», которая должна была «понимать» естественный язык, причем «понимать» на уровне, достаточном для голосового управления роботами. А чтобы эту программу разработать, он сначала разработал целую теорию по поводу семантического разбора фраз этого самого естественного языка. И там — то есть в теоретической части его работы — имелась небольшая часть, в программной реализации отсутствующая, но для моих целей в общем-то необходимая: он ввел теоретическое понятие «семантического гнезда». То есть группы слов и выражений, обозначающих что-то близкое по смыслу (и синонимия здесь — лишь часть такого «гнезда»). Однако в его реализации идея развития не получила (роботами можно было управлять и с использованием ограниченного словаря) и в основном он уперся в разбор случаев полной или частичной омонимии. Теоретически он омонимию все же разобрал и даже кое-что из теории воплотил в своей SHRDLU, но все же упор он сделал на семантическом разборе фраз с использованием ограниченного словаря, и для управления роботами этого оказалось достаточно.

А вот для автоматизации смыслового анализа текстов (тем более по части поиска определенных взаимосвязей в них) без реализации семантических гнезд шансов получить что-то работающее практически не было, так что я в начале лета посадил своих «лингвистов» за составление словарей этих самых синонимов — причем именно в контексте «гнезд». Работенка была, конечно, адова: там для каждого термина нужно было не только синонимы выбрать, но и сделать ссылки на «синонимы синонимов» с тэгами, определяющими как «степень синонимии», так и «семантическую область применимости» каждого из них. А так как язык (в особенности русский) и на синонимы богат изрядно, и слов в нем очень много, то «первую итерацию» ребята провели на базе как раз Собрания сочинений Сталина. Да, Иосиф Виссарионович владел довольно богатым словарем, но все же в большинстве случаев свои именно письменные работы старался излагать на простом, понятном каждому крестьянину, языке — так что первая версия этого «словаря синонимов» получилась довольно компактной. Совсем, можно сказать, компактной, всего-то в ней было около сорока двух тысяч статей, и на каждый термин в среднем приходилось порядка двух десяток ссылок на синонимы. Понятно, что проведение анализа текста с использованием такого словаря получалось делом исключительно не быстрым, и даже поиск фраз по «ключевым словам» с использованием в том числе и синонимов этих слов иногда часы занимал — но если точно знать, что искать (и вдобавок точно знать, где искомое и находится), то вполне можно получить и наукообразные «весьма убедительные результаты». Убедительные по крайней мере для тех, кто не понимает, как подобный поиск вообще можно осуществлять…

Так что когда Пантелеймон Кондратьевич попросил меня «изложить факты» (сурово при этом взглянув — и не на меня, а на «и сопровождающих меня лиц»), я остался спокоен. Так же спокойно поглядел на самого Пантелеймона Кондратьевича, на сидящего рядом с ним Павла Анатольевича, набрал в грудь воздуха и начал свои объяснения:

— Как вы все знаете, Маркс утверждал, что капиталист-промышленник грабит пролетариев, присваивая возникающую в процессе производства прибавочную стоимость. Я верно этот тезис воспроизвожу?

— Да, и что тебе в этом не нравится?

— Мне? Да мне на него вообще плевать. И особенно плевать, поскольку я полностью согласен с позицией товарища Сталина о том, что он является передергиванием с первой и до последней буквы.

— А… а почему ты считаешь его… передергиванием?

— Потому что совершенно очевидно, что в процессе производства никакая прибавочная стоимость не возникает. Ведь производство чего угодно вообще не зависит от того, при какой общественной системе оно ведется, а у нас в СССР никакой прибавочной стоимости вообще нет.

— Но это у нас, при социализме…

— Это — везде, и от «измов» вообще не зависит. Давайте рассмотрим очень простой пример: допустим, какой-то товар стоит на рынке три рубля или доллара, пусть доллара, раз мы про капиталистов говорим. А капиталист посмотрел вокруг, все посчитал — и выяснил, то для производства товара нужно сырья, материалов и оборудования потратить на доллар, и еще доллар рабочим заплатить, чтобы они товар сделали. Он покупает — по рыночным ценам, заметьте, сырье и все прочее, покупает — опять по рыночным расценкам труд рабочих и в результате получает этот же товар за два доллара. Рабочих он рассчитывает — по рыночным ценам рассчитывает, и где он здесь рабочих ограбил? Нигде, все счастливы и довольны.

— Но ты сам сказал, что товар стоит трояк.

— На рынке стоит, но у капиталиста этот товар просто на склад попал. Товар за два доллара. Который он может куда угодно деть, даже запихнуть себе… — я оглянулся на сидящую рядом со мной Ю Ю и развивать мысль в этом направлении не стал. — У него есть товар, на который он потратил два доллара, и за который он рабочим заплатил полностью. И никакой прибавочной стоимости в производстве не возникло.

— Но он же его продаст уже по три рубля… доллара!

— Может продаст, а может и нет. Может, еще сто таких же хитроумных капиталистов этот же товар решили произвести и теперь на рынке затоваривание, его вообще никто покупать не хочет. Но вы отметили главный момент, хотя — по привычке считая тезисы Маркса изначально верными — этого даже не заметили. А вот товарищ Сталин — заметил, он в своей теоретической работе особо подчеркивал, что марксова теория прибавочной стоимости тут неприменима. Он вообще-то об экономике социализма писал, но нигде не отмечал, что теория эта неприменима только для экономики социалистической. Ну так вот: прибавочная стоимость возникает не в процессе производства, а в процессе торговли, и грабит капиталист-торговец не промышленного рабочего, а покупателя поставляемых им на рынок товаров. И все передергивание у Маркса базировалось на том, что чаще всего — не всегда, но именно чаще всего один капиталист выступал и как промышленник, и как торговец. А пролетарий — он вообще всегда является не только рабочим, но и покупателем, которого капиталист-торговец грабит. Но довольно часто промышленник и торговец — все же разные люди, и чаще всего промышленник, выступая во второй своей ипостаси в качестве торговца, произведенную продукция продает, причем гораздо ниже так называемых рыночных цен, торговцу розничному, который как раз грабит пролетария-покупателя наиболее сильно. По закону грабит — но законы-то как раз он и принимает!

— Пример твой забавный, но неубедительный какой-то. Ты же сам сказал, что капиталист-промышленник и сам торговцем является, так что…

— Может являться, а может и не являться. Но он, продавая изготовленный на его заводе товар, становится уже чистым торговцем, к производству отношения не имеющим. Ему-то при продаже вообще неважно, откуда товар взялся, он мог его и не производить, а купить где-нибудь задешево за границей. Здесь ведь важно не это, а то, что прибавочная стоимость возникает исключительно в момент совершения акта купли-продажи, и анализ всей обработанной информации показывает, что товарищ Сталин очень четко это понимал. Без системного анализа понимал — но понимал так же и то, что толпы малограмотных марксистов-ленинистов впадут в состояние глубочайшего когнитивного диссонанса, если им сказать, что Ленин был обычным болтуном и врагом собственной страны, мечтавший отдать ее в качестве колонии немцам…

— Ты что себе позволяешь? — возмущению товарища Пономаренко, казалось, не было предела. А сидящий до этого в довольно расслабленной позе Судоплатов резко напрягся и вопросительно взглянул на Ю Ю, очевидно, ожидая, что она как-то пресечет мое «хамство».

— Вот теперь вы, Павел Анатольевич, поняли, почему мне всегда хотелось его избить до полусмерти. Но к сожалению, в том числе и моему, Шарлатан, как и всегда, оказывается прав. Он проводил анализ работ товарища Сталина, а на мой институт возложил работу по предварительному анализу, точнее, к подготовке проведения такого анализа, работ Ленина. И мы даже успели по нескольким критериям провести предварительный анализ примерно сотни самых знаковых его работ, а с нашими — опять подчеркну, очень предварительными — выводами я Вовку все же ознакомила. С печальными выводами: идеология самого Ленина крайне близка к троцкизму, а наиболее существенные различия в воззрениях Ульянова и Бронштейна заключались лишь в том, что Троцкий старался превратить Россию, а затем и Советский Союз в колонию Соединенных Штатов, а Ленин предпочитал видеть в качестве метрополии Европу. А конкретно, Германию, Британию и Швецию.

— Ну Швеция-то конечно метрополия из метрополий, — несколько растеряно отозвался Пантелеймон Кондратьевич, — так что, очевидно, ваши способы анализа в результате выдают полную чушь…

— Я не думаю. Ведь именно по прямому указу Ленина право на денежную эмиссию в России, а затем и в СССР было передано шведскому банку. Частный шведский банк из клана Ротшильдов эмитировал советские деньги в любом нужном им количестве и перед правительством СССР за это не отчитывался, как не отчитывался за вывоз золота и иных ценностей за границу! То есть основа независимости государства была полностью передана в руки иностранного капитала — что, собственно, и является базисом экономического колониализма. И товарищ Сталин буквально выдернул нашу страну из пропасти, в которую ее толкали Ленин и его приспешники… которых, кстати, товарищу Сталину позже пришлось ликвидировать поголовно, так как исправить их было даже теоретически невозможно. И эти сволочи прекрасно понимали, что действия Сталина мешают превратить Советский Союз в колонию Запада, поэтому неоднократно пытались его физически ликвидировать. Тот же Дзержинский этого даже не скрывал, но он просто не успел осуществить убийство Сталина!

— То есть, вы хотите сказать, что тут Сталин успел первым? — несколько ошарашено поинтересовался Судоплатов.

— Нет, то есть я не думаю так. Из нашего анализа получается, что Иосиф Виссарионович всегда использовал исключительно аппаратные методы борьбы с идеологическими врагами. И никогда не совершал противозаконных действий, ну а то, что он часто использовал против этих… граждан законы, которые они же и приняли, лишь свидетельствует о том, что он — в отличие от всей этой бандитской шайки — действия свои просчитывал на много шагов и на много лет вперед. И лично я думаю, что единственная причина того, что Иосиф Виссарионович не успел свои теоретические идеи консолидировать в одной программной работе, было как раз то, что он понимал: пока в нашей стране последышей Троцкого и Ленина гораздо больше, чем его сторонников, и он старался использовать постепенные методы переубеждения, чтобы не спровоцировать новую гражданскую войну. Но если, как их назвал Шарлатан, малограмотных ленинистов, изолировать от идеологических лидеров, а самих этих лидеров качественно зачистить, то уже лет через… Вовка думает, что лет через десять, но я не столь оптимистична, и больше склоняюсь к двадцатилетнему сроку… В общем через несколько лет те тезисы, которые мы сейчас сформулировали на базе анализа сталинских работ, станут общепринятыми. Но для этого руководству страны и в частности вам лично о наших выводах стоит знать. Чтобы не наделать непоправимых ошибок и, по возможности, исправить уже допущенные.

— Товарищ майор, о каких допущенных ошибках вы говорите? — звенящим голосом решил уточнить Судоплатов.

— Ошибочной практики коренизации, например, от которой вред мы наблюдаем ежедневно и ежечасно. И о самой критической ошибке: предоставлении республикам права выхода их СССР. Я вот прямо сейчас не смогу перечислить все потенциальные проблемы, которые это право уже создает для страны и для государственной идеологии особенно. Просто потому, что мы только приступили к анализу возможных последствий — но в качестве примера назову лишь одно: по нашим расчетам это может с вероятностью свыше семидесяти процентов привести к межнациональным войнам, в которых погибнет уже несколько десятков миллионов человек. На радость буржуям погибнет…

— И вы это вычислили… как? Вам товарищ Кириллов предложил поводить такой анализ?

— На самом деле Вовка попросил вычислить варианты причин, по которым тот же Ленин, наверняка прекрасно понимавший, что теория прибавочной стоимости — всего лишь лапша на уши неграмотного гегемона, разработанная на деньги банкиров клана Ротшильдов, все же так упорно ее продвигал в российские массы, не обращая внимания даже на то, что и Маркс, и Энгельс настолько люто Россию ненавидели, что предлагали вообще все славянское население страны уничтожить, а совсем уже отсталых нацменов обратить в рабство европейцам. То есть старательно внедряли в стране идеологию откровенных врагов — и мы, исследуя причины внедрения в идеологию исходно ложной теории, и пришли к столь странным выводам.

— То есть вы изначально считали, что теория прибавочной стоимости ложна?

— Нет, — в разговор снова вступил я. — Изначально я просто попытался вычленить базовые тезисы экономической теории товарища Сталина, а когда мне это удалось, я проанализировал вообще всю структуру этой теории с позиций системного анализа. Как вы, скорее всего, уже слышали, в любое системе действуют множество факторов, некоторые из которых являются значимыми, некоторые — производными от значимых, а некоторые вообще являются случайными, но выглядящие как значимые. Вот если взять хотя бы огурцы и их влияние на мировую историю…

— Спасибо, мне уже Павел Анатольевич про огурцы рассказывал.

— То есть вы уже в курсе. Так вот: собственность на средства производства значимым фактором в экономике не является. Она — всего лишь фактор производный, более того, она производный от производного фактора. А значимым тут является право управления деньгами, которые, как известно еще со времен Рикардо, всего лишь мера человеческого труда, и право присвоения определенной части этих денег и иных имущественных прав. И капиталистическими странами управляют не промышленники, и даже не торговцы, а банки. Крупнейшие промышленные компании США, о которых знает весь мир, даже не входят в первую двадцатку самых богатых организаций, а первые два десятка мест в этой иерархии в США и Британии занимают банки. Но и торговые империи идут сразу за банками, впереди промышленных империй, так что понятно, ради чего банкиры финансировали Маркса. Он разрабатывал теорию, которая должна было объяснять простому народу, что на банки им вообще внимания обращать не следует, а молча и радостно нести в них якобы на сохранение свои денежки.

— Ну, допустим, ты прав. И что нам в таком случае делать надо? Начинать кричать на всех углах, что страна много лет шла по ложному пути?

— Так она и не шла, Иосиф Виссарионович ее умело направлял по пути истинному. Нам просто нужно с этого пути не сворачивать, а для этого в первую очередь исправить ряд ошибок, которые он исправить не успел. И с точки зрения экономики, с позиции развития промышленности и сельского хозяйства, а так же нашей советской культуры нам срочно нужно мелкие дополнения к сталинским законам внести. Сейчас уже можно этим заниматься, вон, Павел Анатольевич площадку для этого уже расчистил, так что можно приступать.

— Ну, рассказывай тогда, что нам делать нужно.

— А я не знаю. Моя работа заключается в том, чтобы вычислять потенциальные негативные последствия воздействии каких-то факторов, а вот как воздействовать нужно, я и понятия не имею. То есть по мелочи, на основании опыта… опыта Зинаиды Михайловны главным образом, кое-что посоветовать могу — но она сама это куда как лучше меня скажет.

— Понятно… пришел, нахамил, обозвал много кого нехорошими словами — и в кусты. Но, наверное, это и правильно: ты еще мал, чтобы серьезные решения предлагать. Я тебе все равно не верю, поскольку ты всегда врешь, но… все материалы по своим выводам мне пришли, с первоисточниками пришли. Можешь даже в этой, как ее, в электронной форме. И вы, товарищ Ю Ю, тоже все, что вы насчитали, нам передайте по возможности… Все, на этом закончим, можешь быть свободен. Вы на ужин-то останетесь? Обещаю, на сегодня больше эту тему не затрагивать…

— Если вы не возражаете, то мы уже дома поужинаем, — очень вежливо и спокойно ответила «майор Госбезопасности в отставке», — у нас все же дети дома, можно сказать, без присмотра остались…

Уже в самолете Ю Ю мне сказала:

— Надеюсь, теперь ты понял, почему мне так хотелось тебя избить, да и, откровенно говоря, иногда снова такое желание возникает. Но я уже читала твой учебник о том, как и зачем доводить людей до бешенства, и, надеюсь, сегодня и сама с этим неплохо справилась. Однако, если бы тебя Павел Анатольевич решил бы пристрелить на месте, я бы ему мешать не стала.

— Он бы не решил, на такие собрания с пистолетом все же люди не ходят — а без пистолета кого-то пристрелить не получается. Но если я сегодня и тебя взбесил, то извиняюсь: не я же тебя на эту встречу пригласил…

— Можешь не извиняться, я все равно не извиню. Но мне теперь вот что интересно: наши институты сразу закроют или пока подождут?

— Не закроют. Товарищу Судоплатову от моего пользы всяко больше, чем вреда, а твой как раз для правительства специалистов и готовит, причем специалистов незаменимых. Но вот что в правительстве со всем прочим делать решат… надо бы с Зинаидой Михайловной на эту тему отдельно поговорить.

— Без меня с ней говори, у нее к тебе все же отношение… в общем, она из твоих речей уже научилась выделять суть. И, что важнее, соотносить твои хотелки со своими возможностями. А когда твои программисты закончат программу по хотя бы трехфакторному анализу произвольных текстов? Потому что часами ждать прогонов по одному фактору чтобы убедиться, что значимость его никакая, несколько обидно.

— Не скоро, очень не скоро. У нас сейчас просто техническая база не позволяет этого делать: пока отдельные словарные записи мы вынуждены вытаскивать в память с дисков, ускорить анализ мы технически не можем. Вот когда мы сможем хотя бы десяток статей из словарей синонимов в памяти машины держать…

— Так же потребуются тысячи килобайт, а такого, мне кажется, вообще никогда достичь не получится!

— Я надеюсь, и у меня есть веские основания так надеяться, что лет через… в общем, ты не столь оптимистична, у нас будут машины с оперативной памятью в сотни и даже тысячи мегабайт. И вот тогда мы сможем и куда как более сложные задачи ставить и решать.

— Опять врешь? Впрочем, ты даже врешь как-то… обоснованно, так что я дождусь. Да, ты Лиде-то говорил, куда тебя вызвали и зачем?

— Нет конечно, зачем жену волновать?

— И ты опять прав: я своим тоже ничего не сказала. Но ведь спросят, так придумывай, что нам отвечать-то им всем? Очень убедительно отвечать…

Идея товарища Ильгарова насчет закладки фундаментов для будущих жилых домов осенью оказалась весьма удачной. В том числе и потому, что товарищ Коробова отдельно вникнув в мои предложения по расширению функций сберкасс в денежном обороте страны, пришла к естественному выводу о том, что тут одними программами отделаться не получится — и учредила в Пьянском Перевозе новое предприятие. Небольшой и сугубо «отраслевой» институт с полусотней сотрудников (а откуда она этих сотрудников набрала, осталось совершенно непонятным, вроде на молодежь не сезон еще был), и возложила на меня обязанность этих людей в поселке как-то обустроить. По счастью, за те пару месяцев, что мы не встречались, рассудка она не лишилась и людей «в чистое поле» в Перевоз присылать не стала, а просто обязала меня «до декабря для них жилье приготовить». Причем, как экономист и бухгалтер, прекрасно понимающий смысл терминов «смета» и «материально-техническое снабжение», она выделила и деньги на строительство, и фонды на все необходимые материалы. Но вот что мне сильно не понравилось, так это то, что институт официально должен был называться «Институт проектирования средств автоматизации торговли с опытным заводом», а в качестве именно «опытного завода» она решила использовать радиоцеха гитарного производства, но на расширение и дооборудования завода электромузыкальных инструментов не выделила вообще ничего. Я с ней по этому поводу поговорил (по телефону), к консенсусу мы в результате не пришли — но у меня и без нового института забот хватало, так что я решил отложить основную перебранку до зимы.

Я вообще все «административные» дела отложил, причем по принципу «не стоит откладывать на завтра то, что можно вообще не делать» — потому что «лингвисты» как раз в конце октября вроде как придумали схему распознавания омонимии, а там даже алгоритмы будущих программ получались… не получались они пока, хотя «на словах» схема у них выглядела очень даже заманчиво и в чем-то понятна. Однако «перевести» ее с терминологии лингвистики в термины программирования выходило с большим трудом — но задачка и выглядела очень интересной, да и перспективы ее решения просматривались неплохие. Не в смысле, что «можно быстро ее реализовать», а в смысле «если получится, то там такого натворить можно будет!»

Вторая — и тоже очень интересная — задачка начала прорисовываться в группе, которую прислал в институт Судоплатов. Там то чистые математики были, и они все же придумали (причем уже на алгоритмическом уровне) как описать топологию печатных букв, чтобы их однозначно распознавать, и даже наметили пути распознавания случаев, когда часть букв не пропечаталась или из-за грязи несколько букв слились в одну непонятную кракозябру. А в каком-то московском институте уже придумали прибор, позволяющий эти тексты машине «читать»: растр с телевизионной передающей камеры они научились практически в реальном времени переводить в последовательность битов. Вроде и невелико достижение, но пока еще в мире вообще ничего похожего не было! А уж как эти битовые матрицы будут потом в компах считываться, разработчикам программ распознавания текстов было в принципе безразлично, тут главным было то, что у них уже было с чем начинать работать.

А вот последствий моего «выступления» перед нашим партийным боссом и главным МГБшником страны все не наступало и не наступало. И я уж стал было думать, что зря старался — но уже в конце декабря мне показалось, что «что-то происходит». А окончательно убедиться в том, что какие-то последствия все же наступили, я смог в начале января, когда мне пришло официальное приглашение на «траурное заседание в ЦК, посвященной годовщине смерти товарища Сталина». Ну да, на это заседание даже не всех Первых секретарей республик пригласили и очень не всех секретарей обкомов — а вот без рядового комсомольца там было не обойтись. Ну а так как «приглашение» была за подписью товарища Пономаренко, я за разъяснениями обратился не к Светлане Андреевне (которая последние пару недель вообще, по моему, с работы не уходила — столько у нее внезапных дел появилось), а к соседке снизу. А Ю Ю, немного подумав, высказала свое мнение:

— Мне кажется, что они там поняли, как ты их снова обманул. И это, в общем-то, хорошо. А если тебе потребуется моя помощь… я, пожалуй, тоже в Москву прокачусь. Просто так, по магазинам, например, пройтись, концерт какой-нибудь послушать…

— Но ведь тебе, боюсь, даже места в гостинице найти не удастся.

— У меня там знакомые есть хорошие, которые даже спрашивать не станут, зачем я приехала. Так что о том, что я в столице, знать будешь только ты один.

— Ну и нафиг ты мне там нужна будешь?

— Меня все же не одной математике учили. Так что, когда в тебя начнут стрелять, я тебя прикрою. Я знаю, как это делать.

— Если будут стрелять.

— Нет, именно когда…