Шарлатан V

Глава 24

Честно говоря, я думал, что за мной пришлют что-то вроде Ил-62: слышал, что испытания этой замечательной машины уже почти закончились. Но прилетел самолет ну очень неожиданный: Ту-95, правда, как выяснилось чуть позже, «в пассажирском варианте». С очень комфортабельным салоном на два десятка пассажиров, в нем даже диван-кровати были установлены. И вот на нем я и убыл в Москву. Тоже, по моим ощущениям, не особо роскошный вариант: раньше я только слышал, что машины очень шумная, а теперь это услышал. И из самолета (он сел на Чкаловском аэродроме) я вышел с опухшей головой и совершенно невыспавшимся: внутри поспать из-за шума мне так и не удалось. А так как поспать (и отключить мозг) мне так и не удалось, я весь полет размышлял над тем, зачем я так срочно в Москве понадобился, что за мной даже такой самолет прислали. Впрочем, еще думал и о том, что появился шанс все же к жене и детям заскочить — но реальность все мои надежды развеяла.

Развеяла потому, что оказалось, что я понадобился именно Зинаиде Михайловне (правда, она все же догадалась с собой в Москву и Лиду все же захватить), так что хотя бы ночь и кусочек утра мы провели вместе: нам отдельный и очень неплохой номер в «Метрополе» выделили. А Зинаиде Михайловне я срочно потребовался затем, что я, оказывается, «по мелочи» наговорил, запрашивая разные поставки всякого в Танзанию, уже почти на два миллиарда рублей, но ее не сумма возмутила. Ее, напротив, заинтересовало то, что в своих обоснованиях я указал, что все такие вложения окупятся буквально за пару лет — и она решила из меня вытрясти, а не стоит ли такую же схему и для СССР разработать. Потому что если получится и у нас подобный трюк провернуть, то мне вовсе не обязательно сидеть в далекой Африке. И она эту идею попыталась «продавить» через Совмин и Политбюро — но получила отлуп, причем с формулировкой «у предложения отсутствует экономическое обоснование» и очень захотела от меня такое обоснование немедленно и получить. А для этого притащила в Москву и плановый отдел министерства почти в полном составе…

Ну, ситуация с плановиками мы детально разобрали за день, и все разошлись взаимно довольные друг другом: я ведь по сути дела «доказал» товарищу Коробовой, что специалисты к нее работают исключительно грамотные и они все рассчитывали правильно. Просто тут лишний раз был подтвержден еще и тезис о том, что деньги — это мера овеществленного труда, а если у рабочего-танзанийца зарплата будет в районе ста семидесяти рублей, а у советского — слегка за тысячу, то совершенно естественно рентабельность (по полному циклу производства) предприятия в Танзании окажется в шесть раз выше. И это — «при измерении средней температуры по больнице», а в некоторых отраслях, где еще и «природная рента» (точнее, цена ископаемых) составляет заметную часть, рентабельность может и гораздо большей получиться. А так как я изначально считал именно рентабельность советских инвестиций в Танзании именно с точки зрения пользы для СССР, оно так и получилось.

Еще я очень детально смог объяснить, почему года через два, когда Союз свои вложения в экономику Танзании вернет, рентабельность этих производства в самой стране начнет довольно быстро падать: нам (то есть СССР) будет очень выгодно, если там зарплата у рабочих начнет быстро расти и труд «овеществляться» будет уже гораздо дороже (в циферках): африканцам будет гораздо выгоднее основную торговлю вести именно с Советским Союзом (из-за того самого пресловутого 'паритета покупательной способности), а более обеспеченный танзанийский рабочий востребует и больше товаров из СССР. Просто потому, что экономика, опирающаяся на население в двенадцать миллионов человек, не в состоянии производить все, для этой экономики необходимое — но она сможет производить много такого, что позволит это необходимое обеспечить путем внешней торговли. Ну, ту же гвоздику и орехи кешью, ниобий и еще довольно много чего крайне полезного. Правда, при условии, что она сначала сможет обеспечить базовые потребности собственного населения — а это еда, жилье, медицина и образование. И если с образованием товарищ Ньерере успел заложить какую-то неплохую основу, то на все остальное у него пока просто средств нет — но если ему эти средства предоставить…

После обеда второго дня моего пребывания в Москве я еще успел побеседовать в Пантелеймоном Кондратьевичем, и то, что я наметил в Африке, его очень сильно заинтересовало:

— Мне тут принесли почитать очень интересный фантастический рассказец, за авторством аналитиков из твоего института… бывшего института. И там расписано, как всего за два года из этой, как ты любишь называть, жопы мира будет выстроена процветающая и очень современная страна. А если мы обеспечим им поддержку еще лет на пять…

— Мне посему-то кажется, что про следующие пять лет в этом рассказике ничего вообще написано не было.

— Ну да, не было, но если экстраполировать…

— А тут нельзя экстраполировать, в принципе нельзя. Сейчас в той же Танзании, грубо говоря, ничего нет, и если туда поставить сотню простых бытовых холодильников, то число холодильников в стране вырастет сразу в двадцать раз. Но если мы поставим еще сотню, то рост окажется уже меньше, чем двойной…

— А… понял, умеешь ты наглядно и понятно объяснять.

— Ну так я продолжу: мы сейчас вкладываем, как подсчитала Зинаида Михайловна, два миллиарда рублей — и это, между прочим, за год по сути увеличит бюджет страны более чем вдвое. Миллиард мы вернем в течение года хотя бы потому, что получая оплату за поставки натуральным продуктом мы попросту монополизируем мировой рынок гвоздики. Увеличим ее цены на треть — и ее все равно всю буржуи купят, просто потому, что гвоздика эта всегда была лишь приправой, ее в домашнем хозяйстве нужны не килограммы, а граммы и купить пакетик за доллар или за полтора… любая домохозяйка даже на цену обращать внимания не станет, ей пакетика хватит на пару лет. А получится с миру по нитке в чистом виде. Но долго мы так монополию удержать не сможем: танзанийцы сами или вообще жители других тропических стран захотят ее задорого иностранцам продавать, плантации расширят — и рынок вообще обрушат. А там такого не надо, так что эти деньги мы сможем только одноразово, то есть в течение одного года у буржуев воровать, даже, скорее, одного сезона. Но выручкой мы обязательно будем должны с Танзанией поделиться, поставив им всякое полезное в других целях оборудование. Я тут списочек подготовил…

— Но ты же понимаешь, что эти два миллиарда нам придется из собственной экономики вытащить? А мы, между прочим, деньги не печатаем, мы их своим и очень непростым трудом зарабатываем!

— Вы сделали небольшую ошибку в рассуждениях, одно лишнее слово поставили: деньги мы зарабатываем трудом, и это вы очень верно заметили, но не только своим. А мы будем да, свои деньги вкладывать в Африку, но вкладывать мы будем высокотехнологичный труд, а Африка взамен нам даст много низкоквалифицированного труда. У них другого просто пока нет, а тот, что есть — никто его брать не хочет, ну а мы и можем, и хотим продукцию такого труда менять на продукцию нашего. Тот же текстиль — он уже летом в приличных количествах к нам пойдет, но его пока они мало могут делать — а если мы поставим туда станки, прядильные, ткацкие, прочие, для текстильной промышленности необходимые, то мы уже сможем от них получать тканей гораздо больше, причем получать их начнем почти сразу после проведения этих поставок.

— Пример хороший, согласен.

— Да, и это пример не того, что мы вот можем страну облагодетельствовать, а пример того, как мы, благодеяние для страны все же проводящие, по сути вкладываем эти деньги уже в свою экономику. Мы таким образом вовлекаем именно в свою экономику труд людей в других странах. У нас все же, как ни крути, людей маловато…

Ну да, двенадцать миллионов из Танзании и почти четыре из Замбии очень сильно Союзу помогут в развитии всякого. Если их направить в правильную сторону деятельности, то очень сильно помогут, а заодно и себе помогут выбраться из почти непреодолимой нищеты. Вот фокус тут заключался в том, что сами эти страны из нищеты были выбраться не в состоянии, а никто из капиталистов им помогать в этом в принципе не собирался: ведь у нищего можно забрать куда как больше, чем у зажиточного. Потому что нищий, чтобы прокормиться, готов за гроши продавать то, что в других странах стоит очень дорого. И даже после такой продажи у него не будет денег на собственное развитие.

В Танзанию я вернулся исключительно «вовремя» и принял участие в очень торжественном мероприятии: проезду первого поезда от Дар-Эс-Салама до Лусаки. Путешествие так себе: трое суток в поезде — удовольствие не самое желанное. Но для двух стран это было действительно очень важным делом: у Замбии появилась возможность достаточно дешево отправлять свои товары за границу. И дело не в том, что раньше эти товары никто не брал, а в том, что теперь, благодаря недорогому транспорту, сами замбийцы за них смогли получать больше иностранной валюты. Ту же медь, например, в Лусаке иностранцами продавали уже не по тридцать с чем-то долларов за тонну, а не менее чем по пятьдесят. На самом деле, пока почти вся добыча меди велась на принадлежащих иностранцам рудниках, они эти деньги забирали теперь как «плату за перевозку», то есть должны были в таком виде забирать. Некоторое время должны были так забирать: в поезде ведь я не один ехал, для такого торжественного события там собрались и Джулиус Ньерере, и президент Замбии Кеннет Каунда — а так как в поезде делать особо было нечего, мы почти всю дорогу разговаривали обо всяком (ну, когда не спали, конечно). Поэтому (ведь разговоры-то получились очень интересными) мы все в Лусаку приехали страшно невыспавшимися, но и страшно довольными.

Обратно ехать на поезде у меня желания не было ни малейшего, да и Джулиус вовсе не мечтал еще трое суток засыпать под стук колес, так что мы сели в подлетевший «Буревестник» и через четыре часа отправились по домам. Не знаю, как Танзаниец, а я, вернувшись в посольство, спать не бросился, а просидел там (буквально спички в глаза вставляя чтобы они не закрылись случайно) до очередного «сеанса связи» и опять позвонил Зинаиде Михайловне:

— Доброй ночи, уважаемая Зинаида Михайловна! Вы. Конечно, будете смеяться, но это снова я и снова с небольшой просьбой. И, как всегда, с просьбой довольно срочной, но совершенно не новой: я тут посовещался с парочкой местных президентов, и мы пришли к выводу, что железку до Лусаки нужно расширить, сделать ее двухколейной…

— У тебя совесть есть, гамадрил? Уточняю сразу: речь только об этой дороге пойдет?

— Вы мои ожидания. Как всегда, не обманули: конечно же нет! ПО самым предварительным прикидкам только в Танзании потребуется еще примерно четырнадцать тысяч километров новых дорог выстроить, и в Замбии, не побоюсь этого слова, десятку. В смысле, десять тысяч километров.

— Рельс тот же, пятьдесят пятый?

— Да. И те же шпалы.

— А сами они когда смогут себе шпалы изготавливать?

— Не раньше чем через год, к сожалению. А насчет рельсов вообще даже примерно посчитать не получается: железа вроде можно много на месте делать, а вот с марганцем — это от геологов зависит, но они пока другим все же заняты.

— Ну, если рельсы будут, в смысле, дороги железные, то можно им марганец и подкинуть. И чем скорее, как я понимаю…

— Нет, тут пока еще с черной металлургией кони лишь выбирают место для валяния, так что… в любом случае буду держать вас в курсе…

— А куда ж ты денешься-то!

— И извините, что снова разбудил.

— Можешь не извиняться, я из-за тебя спать ложусь в три ночи. Но не переживай, я и днем пару часиков добираю, и утром на службу сломя голову не спешу. Значит, вторые пути на две с половиной тыщщи верст… четыре миллиона только шпал… Считай, что до Нового года все получишь, контракты можешь уже подписывать. Или ты как, опять частную социалистическую компанию товарища Шарлатана там организуешь? Все, иди уже спать, и завтра не звони: я трубку принципиально брать не стану. Завтра не стану…

С железными дорогами в Танзании все было странно: новая была проложена с так называемой капской колеей в тысячу шестьдесят семь миллиметров, то есть в три с половиной фута — как и все дороги на Юге Африки. А остальные были с «германской» колеей в тысячу миллиметров — и это создавало определенные сложности в перевозке некоторых грузов. Серьезные трудности, особенно для производства стали: основные плантации кешью находились на юге страны, а вот железная руда в довольно больших объемах была на севере. Там эту руду можно было вообще просто лопатой грести: почва чуть ли не наполовину из руды и состояла, ее требовалось только от «органики» перед закладкой в печь отмыть. Казалось бы, причем тут орехи? Но это только казалось, что не причем.

Угля в Танзании действительно было много, вот только коксующегося не было совсем. Пожтому советские инженеры предлордили ставить не домны, а печи по прямому восстановлению железа: для получения раскаленного «синтез-газа» в принципе любой уголь годился, а из газогенератора выходил газ именно раскаленный, с температурой в районе тысячи градусов, и он железо в такой печи восстанавливал без дополнительного нагрева. Потом, конечно, это железо требовалось переплавить в электропечах, а электричества пока в достатке не было — однако это я вообще проблемой не считал: угольные шахты быстро расширялись и новые уже строились, так что скоро и электростанции заработают. Но в электропечи из железа получится только то же самое железо, просто уже не «пористое» — а нужна-то была сталь! И чтобы сделать из железа сталь, нужно было в расплав подкинуть углерода, а с ним как раз проблемы и возникали: местный уголек мог железо лишь испортить, столько в нем было золы с кучей всяких вредных веществ. А вот шелуха орехов Кешью после того, как в отдельных ретортах из нее вытащат все летучие (и довольно ценные) вещества, для превращения железа в сталь годилась просто идеально. Однако возить ее в юга на север на осликах (или даже в грузовиках) было слишком уж накладно.

Да и сам уголек: месторождения его были найдены большей частью тоже на юге страны, а всегда выгоднее возить уголь к руде, а не наоборот. Так что вопрос об унификации железных дорог был поднят, но так в подвешенном состоянии и оставался. Потому что на его решение опять денег не было: ведь мало рельсы переложить, нужно еще и с локомотивами и вагонами что-то сделать. Про локомотивы я уже упоминал: сотня древних, как известно что, дровяных паровозов как-то еще обслуживало северные линии, и они таскали почти столь же древние вагоны. А ко капской колее бегали уже очень современные германские дизельные локомотивы, таскающие новенькие (и тоже германские) вагоны. И на юге обслуживание железной дороги уже обходилось почти что втрое дешевле чем на севере, так что при смене путей и подвижного состава все бы за несколько лет окупилось… но на замену денег как не было, так и не будет, поскольку все их съедали текущие расходы. И у меня денег тоже лишних не было, СССР и так очень крупно в страну вложился…

И я бы еще долго голову ломал над тем, как с такой проблемой разобраться, но Зинаида Михайловна (через неделю после нашего разговора) прислала мне в помощь забавную семейку: Муж — Юра Зайцев — был «железнодорожником», но не путейцем, а инженером по производству всякого железнодорожного и металлического оборудования. А жена его Лена — ее товарищ Коробова буквально «от сердца оторвала» — была как раз экономистом-плановиком и до переезда в Африку работала заместителем начальника отдела, заведующего производством ТНП в Местпроме, где отвечала за «исследование спроса». И вот они вдвоем взяли на себя решение этой проблемы. Ну как «вдвоем»: у них к середине июля уже собралась группа советских специалистов численностью человек в двадцать, и эта команда принялась решать проблему «комплексно», причем с самого, так сказать, начала.

То есть самое начало я успел «заложить»: по моему мнению Танзания «не добирала» на экспорте орехов кешью много миллионов долларов. Очень много: цена на орех (обработанный) колебалась в районе пары долларов за килограмм, а Танзания орехи отправляла за границу примерно за сорок пять-пятьдесят центов. Просто потому, что экспортировались орехи в скорлупе, а в Индии, которая была основным импортером, с ореха кожуру сдирали, сами орехи тщательно обжаривали чтобы все ядовитые вещества улетучились — и продавали готовый продукт вчетверо дороже. Я заказал в Нижнем установку по лущению и дальнейшей переработке орехов, и небольшой заводик (производящий примерно пять тонн продукта в сутки) уже заработал — а он в качестве отхода еще и тонны две чистейшего уголька выдавал. Немного, но этого должно было хватать для производства (из пористого железа) примерно пятисот тонн не самой паршивой стали.

А первый железоделательный заводик уже готовился к пуску на противоположном конце страны — и вот туда эти ребята столь ценный уголь и отправляли (пока что на грузовиках). Но не просто отправляли, а расфасованный по мешочкам из сизаля (которые можно было в печь вообще целиком кидать), а рядом с металлургическим гигантом (который на первой очереди в сутки должен был выдавать около пятидесяти тонн металла) срочно ставился прокатный стан, на котором должны были катать арматурную проволоку. И еще один стан, исключительно проволочный, рядом с которым уже ставился простой гвоздильный станок: оказывается, спрос на гвозди здесь категорически не удовлетворялся и гвозди (импортные) продавались вообще за какие-то бешеные деньги. А они собирались уже к октябрю ситуацию «исправить» и одновременно с резким сокращением доходов ушлых импортеров гвоздей еще и изрядную денежку в бюджет страны принести: завод-то строился как государственный и все доходы с него поступали в казну.

В принципе, копеечка с гвоздей должна была поступать не особо большая — но падение цены на них сильно бы порадовала народ, а основной доход от завода должен был идти от использования арматуры. Не от продажи: всю арматуру (по крайней мере на ближайшие пару лет) было намечено использовать для изготовления всяких бетонных изделий (и, в первую очередь, бетонных шпал), и доход этот вообще должен был образовываться в СССР. Даже не доход, а сокращение расходов на изготовление и перевозку этих шпал в Африку…

А чтобы шпалы делать бетонные, кроме арматуры еще и цемент требовался, который раньше в стране не производился — так что четверо инженеров из этой группы быстренько строили уже заводик цементный. Тоже небольшой: они вообще все проекты «первой стали индустриализации» взяли из опыта послевоенных нижегородских артелей, слегка их адаптировав под местные условия. И да, продукция таких небольших заводиков обходилась заметно дороже, чем на заводах-гигантах, но у нее было два важнейших преимущества: во-первых, она была «своя», то есть для ее приобретения не требовалось тратить валюту. А во-вторых, она оказывалась заметно дешевле импортной просто потому, что не требовалось тратиться на ее перевозку, погрузку и разгрузку. И в первый год «индустриализации» все это особо больших выгод стране вроде и не давало — но если посчитать повнимательнее…

Для того, чтобы было не чем внимательно считать, в Дар-Эс-Салам привезли еще парочку «средних» ЭВМ, и одну сразу поставили в срочно строящемся Танзанийском университете. А с преподавателями… для начала там было намечено в качестве преподавателей нанимать опять советских специалистов, хотя просто найти пару сотен человек, относительно свободно говорящих хотя бы на английском, было очень и очень непросто. Но сколько-то таких нашлось (и я сильно подозреваю, что этих специалистов большей частью 'от себя отрывал Павел Анатольевич), а так как уже Джулиус с открытием этого университета страшно спешил и выделил на строительство (как самого университета, так и жилого городка возле него) огромные по местным понятиям деньги, то первого сентября в нем уже встретили первых студентов.

Так себе студенты, в основном это была молодежь, окончившая всего лишь семилетние школы — но пока что в стране других «студентов» и найти было невозможно. Совсем невозможно, ведь даже для обучения в старшей школе местных за границу отправляли. Так сто пришлось снова воспользоваться «опытом предков»: для того, чтобы из студентов все же выросли нормальные инженеры, врачи, агрономы и учителя, на первом курсе им устроили фактически «классический рабфак». И это, кстати, позволило и из Замбии примерно сотню студентов набрать…

В октябре я снова ненадолго вернулся в Союз, правда не в Москву, а все же в Пьянский Перевоз, с проделать это уже оказалось куда как проще, чем в первом моем путешествии. В Аэрофлот начали поступать новенькие лайнеры товарища Архангельского, очень напоминающие знакомые мне «Ту-154», и вот этот самолет спокойно долетал из Каира в Дар-Эс-Салам, а на обратном пути и до Москвы из Каира без посадки летел. Так что на дорогу я вообще потратил по сути «одну ночь» — ну а затем еще примерно неделю «отдыхал» дома. Потому что оказалось, что улетая в Африку я с женой очень уж бурно прощался — а теперь она домой вернулась с новым нашим сыном. И я тут же бросился звонить начальству с просьбой меня уволить нафиг –однако Пантелеймон Кондратьевич в ответ на мою просьбы ничего не сказал (как и Павел Анатольевич, впрочем). А вот Светлана Андреевна через три для донесла до меня «решение властей»:

— Вовка, ты пойми только правильно: сейчас тебе просто нельзя уезжать из Замбии и Танзании. Тут, конечно, больше вина Пантелеймона Кондлратьевича, ведь он наплел тамошним президентам, что отправляет к ним специалиста, который там всю экономику раскрутит. Но наши уже специалисты пришли к странному выводу: ты там можешь вообще ничего не делать и в потолок плевать с утра до ночи — но пока ты там находишься, все наши проекты там успешно выполняются. А если ты уедешь, то…

— То есть мне и там приходится быть чудо-мальчиком…

— Честно говоря, я и сама прекрасно вижу, что ты уже далеко не мальчик. Но вот чудом ты быть пока не перестал, и это замечательно! И решением правительства тебе, в твою — обрати внимание. В твою личную танзанийско-замбийскую авиакомпанию передаются два новых лайнера, и ты можешь домой летать когда захочешь… да хоть на выходные летать, причем за счет государства. Или можно… нет, Лида к тебе переезжать точно не захочет, так что пока вот так. И вот еще что: мы тут посчитали немножко твои схемы развития экономики в тех краях, и я, если ты будешь не против, к тебе где-то после ноябрьских заеду: мы так и не поняли, как ты такую быструю индустриализацию просчитал и по сельскому хозяйству тоже. То есть по нему к тебе твоя двоюродная хочет человек пятнадцать на стажировку направить. Ну а я еще и по некоторым уже исключительно своим, не институтским, вопросам кое-что уточнить хочу. То есть не сама хочу, с меня руководство ответов требует. Поможешь?