Шарлатан V

Глава 15

Когда я предложил снять часть фильма непосредственно в космосе, на новой орбитальной станции, это вовсе не было результатом воспаленной фантазии, я все заранее просчитал, причем и в деньгах — тоже. О том, что готовится новая станция, я по работе знал: как ни крути, а писать управляющие программы лучше, чем у меня в институте, пока никто еще не умел, так что отдельная группа именно этой работой и занималась. Небольшая группа, но руководил-то ей я! И знал, что, когда и где: мне все планы полетов начальство «задолго до» спускало. И еще я знал, что первый полет к новой станции будет короткой и не столько «рабочей», сколько «пусконаладочной» и «инспекционной»: космонавт (один) на станции включит все, что нужно на ней включить, проверит, что все там работает (или определит, что не работает и нуждается в замене), установит несколько привезенных с собой приборов (изначально станция представляла из себя почти пустую бочку) и отправится домой, а через пару недель на станцию прилетит уже штатный «исследовательский» экипаж, который с собой захватит при необходимости и требующие замены блоки. Или не захватит, а привезет приборы «необязательные», которые туда разные ученые мечтают отправить в космос чтобы что-нибудь поисследовать. И все тут вроде было заранее распланировано — но я кое-что знал такое, о чем в газетах людям не сообщалось.

Например то, что орбитальные станцими запускались (в силу ограниченности возможностей советских ракет) практически пустыми, а все нужное (почти все) туда доставлялось уже позже. Но пока автоматических грузовиков еще не существовало, и грузы таскали на пилотируемых кораблях — с одним пилотом, чтобы все же именно грузов побольше на станцию захватить.

А еще например то, что в СССР были две «рабочие» космические ракеты: «Мечта» — почти что копия знакомой мне «семерки» Козлова, на которой можно было вытащить на орбиту пять с половиной тонн всяких грузов и «Заря» — ракета ранее неизвестных мне Выродова и Труфанова, которая — в зависимости от «комплектации» — могла поднять от примерно семи до чуть более чем десяти тонн. И вот с этого места начиналась «чистая бухгалтерия».

«Мечта» в производстве обходилась примерно в двадцать пять миллионов рублей (а в варианте для запусков «к другим планетам» — до тридцати пяти), а «Заря» — в комплектации с двумя «боковушками» от семидесяти до ста десяти миллионов с шестью стартовыми ускорителями. И «просто пилотируемый корабль» она поднимала как раз в самом дешевом варианте, а новую орбитальную станцию массой больше десяти тонн подняли ракетой в самом дорогом комплекте. А вот первый «инспекционный» полет должен был проводиться на ракете «промежуточной стоимости», с четырьмя боковушками, так как в первом полете нужно было на пустую станцию еще и кучу оборудования поднять. Но это вариант ракеты стоил уже около девяноста миллионов, так что если в корабль побольше всякого напихать, то всего за двадцать миллионов появлялась возможность поднять дополнительно почти полторы тонны «полезного груза». Например, двух дополнительных человеков с кучей аппаратуры — но так как человеки со всеми прилагающимися скафандрами и необходимой для их выживание едой и питьем, а так же кинокамерами и пленкой тянули максимум по два с половиной центнера на рыло, то получалось, что уже в первом полете имелся шанс лишнюю тонну груза, с кино никак не связанную, на станцию доставить. А если удорожание полета готовы оплатить совершенно «левые» товарищи, так это даже и хорошо — ну, с точки зрения военных хорошо. И поэтому, хотя каждый, кто узнавал о моей затее, первым делом произносил фразу «да ты охренел!», этот каждый спустя уже минут десять соглашался, что «в этом что-то есть».

А когда я товарищу Пономаренко рассказал о «вычисленном мною» политическом эффекте от отправки в космос актеров просто для того, чтобы на орбите кино снять, все завертелось с невероятной скоростью. Причем завертелось так, что пребывающие в состоянии глубочайшего охренения разные товарищи даже не задали себе вопроса о том, «почему Шарлатан так уверен, что человека к полету можно будет за три месяца подготовить». Хотя… всем же давно советская пропаганда объяснила, что «Шарлатан всегда прав»…

Медицина, по счастью, у обоих литовских актеров никаких особых противопоказаний к полетам не нашла, так что следующие три месяца массовое охренение персонала происходило главным образом в центре подготовки космонавтов. И я тихо радовался, что в ЦПК никто литовским языком не владел: мне через товарища Уткину специально направленные в Центр люди передавали, о чем товарищи между собой относительно будущего полета говорят. Ну, начать хотя бы с того, что оба буквально до последнего дня вообще не верили, что их на самом деле в космос отправят. Не верили, но раз для кино нужно, то они свою работу выполняли на отлично, и часто даже сотрудники ЦПК удивлялись, что «товарищи актеры» — после того как Осипов отснятое там проявлял, просматривал и объяснял литовцам, что они «сделали не так» — с каким-то удовольствием снова и снова лезли в не самые приятные тренажеры. И мне говорили, что оба по несколько раз «дополнительно» забирались в центрифугу, где их раскручивали до пяти с половиной «g» исключительно для того, чтобы на отснятых кадрах их физиономии выглядели «максимально героически»…

А когда до них дошло, что полет — это не глупая шутка «директора фильма», то товарищ Адамайтис по этому поводу высказал своему напарнику такое мнение:

— Ну, слава богу, после полета эти бешеные киношники от нас отстанут наконец, — на что Банионис с кривой усмешкой ответил:

— Ты забыл еще, что нам в их центрифуге еще по три взлета и посадки сыграть придется, так что расслабляться рановато…

И оба действительно «не расслабились»: уже через пять суток после посадки они бодро скакали по съемочным площадкам (в том числе и в той самой «киношной центрифуге»), весь остаток фильма благодаря тому, что они часов по двенадцать в день работали, успели отснять на четыре дня, затем Ричард с Германом буквально за пару дней кино доозвучили, домонтировали — и седьмого ноября новый фильм вышел в прокат. И сказать, что он произвел фурор было бы серьезным приуменьшением получившегося эффекта.

И фильм, несмотря на то, что он действительно стал «самым дорогим фильмом в истории», довольно быстро окупился. И даже в прокате окупился: в СССР касса его превысила миллиард рублей, а ведь еще кино с большим успехом прошло в Германии, Венгрии, Словакии, а так же в Италии и во Франции. И в Латинской Америке тоже удалось довольно приличные деньги на прокате собрать. Книжку Вари Халтуриной (я просто запретил на обложке мое имя упоминать, все же книжку Варя сама написала, хотя и «по заданному сюжету») в СССР издали трехмиллионным тиражом, еще почти два миллиона разошлись в Европе и в Азии. А еще сразу несколько стран вдруг решило «поучаствовать в освоении космоса», потратив на это весьма солидные денежки: тот же товарищ Ким Ирсен захотел выделить на космос сто миллионов рублей, причем столько он решил потратить только на «подготовительную работу», а за полеты корейских космонавтов на орбиту договорился платить отдельно. Этому в значительной степени поспособствовал тот факт, что мы на съемки фильма отправили «товарищей из республик» — хотя по этому поводу у меня состоялся отдельный разговор с Павлом Анатольевичем и Пантелеймоном Кондратьевичем.

Ну, с товарищами руководителями я еще до полета поговорил, и они с моими доводами вроде согласились — хотя, скажем честно, мои «аргументы» оба восприняли лишь «частично». Но я же не мог им всю подоплеку выложить. А подоплека была проста: в войну литовцы в большинстве своем — в отличие от латышей и тем более эстонцев — против СССР не воевали. Да, тамошние «лесные братья» оказались самыми жестокими врагами, но и они особой поддержки среди соплеменников не имели. А то, что после развала СССР там к власти пришли потомки как раз тех самых недобитых «лесных братьев» — так это последствия деятельности и кукурузника, и в большей степени меченого. Но теперь они никаких «действий» предпринять уже не смогут: Павел Анатольевич либерастией не страдал и очень неплохо передавал собственный опыт своим сотрудникам. А вот обычные литовцы…

Те же Банионис и Адамайтис ведь до самой своей смерти не предали СССР, или Будрайтис, которого я планировал чуть позже к работе в кино привлечь. Да и прочие все: я хорошо помнил известного каждому в СССР баскетболиста Модестаса Паулаускаса — так он еще все нулевые годы регулярно ездил в Калининград, где тренировал русских детей в спортшколе, чтобы, как он сам говорил, вспоминать о Советском Союзе и слышать вокруг русскую речь. И вообще практически все послевоенное поколение (то есть родившиеся в сороковых и пятидесятых годах) литовцев было полностью просоветским и прорусским. Ну да, ведь даже Великое княжество Литовское, о котором так любили вспоминать литовские постперестроечные нацики, носило официальное название «Великое княжество Литовское, Русское, Жемайтское и иных земель», и менталитет населения был очень даже русским. Вот последний тезис вроде бы Пантелеймон Кондратьевич принял, а Павел Анатольевич… он лишь сказал «тебе виднее, и ты на самом деле за свои решения готов нести ответственность, так что валяй… отвечай». Ну а когда ответ даже не прозвучал, а прогремел на весь мир…

В общем, руководство решило, что ордена Шарлатана актерам маловато будет — и их наградили еще и орденами Сталина. И Гагарина наградили тоже: для его это был уже третий полет и вторая «расконсервированная» станция, поэтому в довесок к ордену ему еще и присвоили звание Героя Советского Союза. Второму из космонавтов присвоили…

Вообще как я заметил, мир изменился очень сильно, но кое-что (видимо «по исторической инерции») происходило примерно так же, как и в моей прежней жизни. Например, во второй набор в отряд космонавтов попали три ранее известных мне человека: Гагарин, Титов и Хрунов. Ну да, они-то до моего «рождения» родиться успели, в тех же, понятное дело, семьях, которые их почти так же и воспитали. А вот большинство прочих известных мне людей даже не родились…

И мне очень сильно повезло в том, что Гай Северин успел родиться «до» — и какими-то странными путями получил примерно то же образование и занялся примерно там же делом. И — по моему (вроде бы чисто «киношному») заказу изготовил летные скафандры — при том, что раньше он скафандрами вообще не занимался и очень удивился, когда я именно ему предложил этим заняться. Я бы тоже удивился, если бы был ведущим разработчиком авиационных катапульт и ко мне кто-то приперся бы с предложением разработать скафандр — но Гай Ильич, несмотря на удивление, мое предложение принял в том числе и потому, что хорошо знал, чем (кроме денег) Минместпром «расплачивается» со своими подрядчиками. И, в общем-то, не просчитался: за разработку скафандра (чуть позже принятого в качестве основного полетного для всех космонавтов) он получил второй орден Трудового Красного Знамени, а возглавляемую им лабораторию в ЛИИ преобразовали в отдельный институт с передачей новому институту завода 918, расположенного неподалеку, в Томилино. А часть выручки за фильм была направлена туда на серьезное такое жилищное строительство (да и не только на жилищное).

А вот товарищ Булганин сделал по результатам моих занятий кино довольно странный вывод:

— Если институт системного анализа (он так на совещаниях мой «сельскохозяйственный» институт для краткости называл) решит потратить миллиард, то он, скорее всего, на этом заработает не меньше пяти миллиардов, так что пусть товарищ Кириллов сам решает, куда и сколько денег тратить… в определенных пределах, конечно.

Мне об этой сентенции нашего предсовмина рассказала Зинаида Михайловна, и она же сразу уточнила и «дозволенные пределы»:

— Если бы мне еще пару лет назад сказали, что мне официально разрешается влезать в любые авантюры, тобой предложенные, я бы не поверила. А теперь министерству разрешено без согласования с Совмином запускать в работу проекты со сметами в пределах десяти миллиардов, а по согласованию, причем только тех, которые я еще и с тобой предварительно согласовать должна, аж до пятидесяти миллиардов! Это же больше пяти процентов всех расходов госбюджета!

— Ну да, и примерно четверть доходов Минместпрома за год, но ведь запускать проекты вы будете не имея в виду все потратить за неделю или даже за год…

— Да не буду я вообще ничего запускать! Ты бы знал, сколько я нервов потратила только на кино твое дурацкое… хотя да, получилось в целом неплохо. Я только одного понять не могу: как ты этих литовцев выудил? Ты же их языка не знаешь, в Литве и не был никогда… как ты их только нашел, таких талантливых?

— Природа мудра, она наделила отдельных представителей рода человеческого даром речи. А еще, правда более отдельных, наделила и способностью понимать то, что говорят другие…

— Не хочешь говорить — и не надо. И вообще, я тебя пригласила вовсе не за тем, чтобы язык почесать. У тебя же все планы на пятилетку в машинах хранятся?

— Да там пятилетки-то осталось…

— Я и на следующую имею в виду. Вот, посмотри, — она придвинула ко мне дискеты, — тут проекты плановиков министерства по ГАЭС и новым угольным станциям, но они пока что по времени начала строек не раскиданы. Так что, если будет возможность, ты их посмотри и через недельку-другую календарь по их строительству мне занеси.

— А если возможности не будет?

— Тогда… тогда занеси через месяц. Мне же не срочно… но если через месяц не занесешь, то пенять будешь строго на себя, и пенять будешь уже всерьез.

Зинаида Михайловна прекрасно знала, что основным «заказчиком» у моего института (не по части сельского хозяйства) был все же именно Павел Анатольевич, поэтому, когда ей что-то от меня требовалось, она именно «просила помочь». Ну а я все же старался ей нужную помощь оказать, тем более что в последнее время это стало делать гораздо проще. Ведь теперь на машинах института хранилась огромная база данных с информацией практически по всем предприятиям страны, так что для выбора очередного «подрядчика» или для выбора места для очередного нового предприятия чаще всего требовалось лишь грамотный запрос к базе написать. А потом, после получения результатов этого запроса, разобраться, почему «в ответе получилась полная чушь» и запросец слегка так поправить — и у меня теперь этим в основном Лида занималась. У нас в семье даже шутка родилась насчет того, что скоро мы друг друга в магазин или на рынок посылать будем на языке этих самых запросов.

В качестве «прототипа» языка я в свое время, особо не думая, взял SQL, правда используя все же русские слова, а не английские. И на русский я здесь «переключился» не из-за какого-нибудь «квасного патриотизма», а по совершенно другой причине: на русском было проще формулировать как раз «нечеткие» запросы. Ну а то, что обработчики таких запросов выходили на порядки более сложными, меня уже особо и не волновало: их-то уже написали и они прекрасно работали. Причем так хорошо работали…

В МГБ товарищи долго не могли понять, почему непосредственно в языке запросов включена довольно сложная подсистема разделения прав доступа к данным, ведь по их предположениям машины с базами должны были быть полностью изолированными и доступ к ним обеспечивался немногим — и тщательно проверенным — людям. Но практика показала, что «в голову человека влезть все же невозможно» и уже было пресечено несколько попыток получить какую-то информацию лицами, прав на то не имеющими. Ну да, в базы пытались залезть и какие-то электрики, и другие люди «из обслуги» — а о том, что о любой попытке несанкционированного доступа немедленно (и автоматически) извещается «служба поддержки» в моем институте, никто вообще не знал (кроме, понятное дело, этой самой службы и разработчиков некоторых частей системы. Последнее можно было бы и не уточнять: все разработчики как раз в службе поддержки и состояли.

А наличие системы разграничения доступа позволило этот доступ обеспечить и используя наземные линии передачи данных, и даже радиоканалы: например, на орбитальной станции стояла небольшая вычислительная машина, через которую к данным, хранящимся у меня в институте или в Институте космических исследований (или же вообще в Министерстве обороны) можно было доступ получить. Но все же ограниченный, касающейся лишь работы экипажа станции…

А Институт космических исследований был организован вообще в начале года и представлял из себя организацию, никакими космическими исследованиями не занимающуюся в принципе. Это был всего лишь информационный центр, в котором собиралась и хранилась информация со всех институтов (научных), изучающих космос, причем не только советских. Правда, для иностранцев там была создана отдельная база данных, но вот чисто научная информация была доступна (теоретически) по всему миру. На практике доступна лишь тем, у кого были соответствующие «терминальные вычислительные машины» и линии связи — но использование линий телекса обеспечивало доступ в том числе и в США.

Думаю, что янки к нам в базу тоже далеко не всю информацию отправляли, но все же и от них кое-что интересное поступало. Все же янки, сильно раздосадованные отставанием своей ракетно-космической программы и тем, что «Советы первыми поднялись в космос», решили добиться приоритета в исследовании других планет. Насчет Луны у них тоже нас обогнать не вышло, так что они принялись уже за «настоящие планеты» — и гордились тем, что смогли «достичь окрестностей Венеры работающим космическим аппаратом»: советская станция, запущенная полутора годами раньше, сдохла на расстоянии в девять миллионов километров от Земли. И хотя по траекторным расчетам, она все-таки довольно близко (по космическим меркам) от Венеры пролетела, научных результатов это не принесло — а янки успели, пролетая мимо планеты, все же многое измерить…

И они то, что там намеряли, до сведения мировой научной общественности донесли — а после этого в КБ товарища Королева, которое как раз научными спутниками и занималось теперь, решили, что «к мнению товарища Шарлатана стоит прислушаться»: я же их давно предупреждал о температуре на поверхности и о давлении атмосферы. А американцы мои цифры по температуре подтвердили — и королёвцы решили, что и информацию о давлении стоит все же учесть. Следующее «окно» полета к Венере открывалось в конце февраля-начале марта шестьдесят четвертого и ученые постарались этим «окном» воспользоваться по полной: в Подлипках, насколько я был в курсе, делали сразу три межпланетных станции для будущего полета к Венере. К полету на Венеру: там в производстве находилось три спускаемых аппарата, рассчитываемых на давление в сто атмосфер…

Однако меня теперь «дела космические» вообще не интересовали: дома дети малые, жена… в городе и окрестностях родственники многочисленные, соседка опять же со своими весьма нескромными запросами. Я имел весьма обоснованные подозрения насчет того, кто рассказал соседке снизу о том, что моему институту практически сняли ограничения по финансированию — но ведь совесть-то нужно иметь! Сейчас все подразделения института (и приписанные у институту заводы) все силы бросали на производство техники для сберкасс, точнее, техники для обслуживания платежных карт и выпуска самих таких карт, а восемьдесят процентов программистов софт для обработки карточных транзакций ваяли и отлаживали. И работы там было поле почти непаханое, а после того, как система (и хорошо еще, при обработке «тестовой» транзакции) вместо списания со счета сотни с чем-то рублей на счет зачислила четыреста тысяч, все разработчики вообще на уши встали. Причину ошибки нашли быстро: при переводе символьного представления числа в двоичное при очень определенных условиях из-за «ошибки переполнения» маленькое положительное число «превратилось» в огромное отрицательное — но теперь «вся программистская рать» исследовала код на предмет того, где и при каких еще условиях подобная ошибка может возникнуть и как с такими ошибками бороться. Ведь систему, которая «на такое способна», в штатную эксплуатацию-то запускать точно нельзя…

И я тут ребятам точно помочь был не в состоянии: строго формально баг был связан с особенностями архитектуры вычислительной машины — а я вообще не представлял, как теперь эти машины сделаны. Так что я предпочел просто под ногами у парней не путаться и, чтобы самому не чувствовать себя «лишним на празднике жизни», снова вернулся к «культуре». Не то, чтобы я совсем уж от нее раньше отвернулся, ведь даже в кино как-то поучаствовал, причем очень даже «непосредственно»: в присутствии Наташи я изобразил (на рояле) тему из «Пиратов Карибского моря», которая — после того, как из этого простенького наигрыша Наташа сделала настоящее симфоническое произведение — стала «заглавной темой» фильма. Так как в последние запомнившиеся мне дни из «прошлой жизни» тамошний композитор был еще жив и полон сил, в этой он наверняка даже не родился, так что я ни у кого ничего и не спер. Но все же с музыкой у меня отношения были… лучше всего из было охарактеризовать строкой из анекдота: «кушать люблю, а так — нет». Но музыкой ведь в стране и без меня было кому заниматься. И молодежи много талантливой появилось, да и «старая гвардия»…

Тот же Чистяков, из одной джазовой композиции некто Шаинский спер все свои произведения, я уже не говорю о Пахмутовой. А вот о них я что-то не очень-то и слышал, а это — непорядок. А нужно, чтобы в стране был порядок, так что я пригласил в себе Светлану Андреевну и «провел среди нее воспитательную беседу». И пригласил не в кабинет директора института, а в гости — чтобы и этим подчеркнуть определенную «неофициальность» моей просьбы. Светлана Андреевна меня выслушала, пожала плечами, и уточнила:

— Я не уверена… а тебе точно это все надо?

Вот сколько лет она меня пасет, а все еще относится ко мне… с опаской, что ли. Не потому, что меня боится, а опасается, что я выкину что-то неожиданное и непонятное. Но Лида, вероятно своим женским чутьем почувствовав сомнения начальницы нашего первого отдела, ее поспешила «успокоить»:

— Да вы не волнуйтесь, Вовка, если человека можно еще не расстреливать, быстро из него сделает настоящего советского человека. Я, конечно, не воров и бандитов имею в виду…

— Мне кажется, что он и из вора в состоянии человека сделать, но это уж точно не его работа. Ладно, с вами, Кирилловыми, свяжешься, так…

— Что «так»? — не поняла жена.

— Так это на всю оставшуюся жизнь, вот что. Так что, Вовка, считай, что ты меня уговорил, и через неделю… точнее, в любом случае до Нового года, ты получишь от меня что хочешь. Ну, почти все, по республикам это может гораздо больше времени занять. Но, боюсь, информации будет так много…

— Так моя работа и состоит в получении нужного из больших объемов информации. И я это нужное — с вашей помощью, конечно — точно получу…