Шарлатан V

Глава 6

Июнь и июль шестьдесят первого были для сельского хозяйства на Нижегородчине вполне благоприятными: тепло в меру (если не считать недели с тридцатиградусной жарой в начале июня), дожди регулярно и «без излишеств» выпадали (если опять-таки не считать страшного, но все же не очень продолжительного ливня в середине июля), так что в полях все росло и колосилось со страшной силой. И к концу июля стало ясно (Вальке, а я ей просто поверил), что урожай на «экспериментальных» полях будет таким, за который институту точно стыдиться не придется. А еще институту не придется придумывать, что с этим урожаем делать: Валькины строители выстроили возле станции небольшой элеватор, примерно на пятьдесят тысяч тонн зерна. А рядом с тепличным комплексом — и картофелехранилище здоровенное. То есть пока еще не очень здоровенное, там построили только «первую очередь» из шести запланированных, но по прикидкам в него уже влезет вся картошка, которую институтские биологи соберут в двух районах.

У меня, правда, к двоюродной появился вопрос: а какого рожна все это строится в небольшом поселке, а не в том же Горьком, ведь зимой отсюда картошку возить будет сложновато из-за морозов, но у нее было совершено другое мнение и я в очередной раз узнал, что «сам дурак и ничего не понимаю». А заодно узнал и то, что в Горьком все овощехранилища еще с довоенного времени напрочь заражены какой-то вроде как плесенью — благодаря активной разрушительной деятельности товарища Вавилова, и там — просто потому, что горьковчане, в том числе и те, которые в новых хранилищах работать будут — по старым тоже ходят и любые новые хранилища там за несколько месяцев тоже заразу подхватят. А вот у нас, да еще со «входным контролем» всей продукции, есть шанс такого избежать.

Собственно «контроль» в картофелехранилище институтские «сельских хозяева» учинили знатный, вообще четырехуровневый. Сначала вся поступающая картошка мылась и высушивалась, затем проходила через непростой ультрафиолетовый фильтр в ультрафиолете больная картошка светилась «неправильным» светом. И пока ее люди руками с конвейеров выбирали, но Валька собрала группу электронщиков, которым было поручено «придумать роботов», которые будут сортировкой заниматься. И парни у нее подобрались талантливые, они успели уже всю автоматику для теплиц разработать и теперь эту автоматику (изготавливаемую на трех горьковских заводах и нашей гитарной фабрике) устанавливали в теплицы. И примерно процентов двадцать теплиц были уже «полностью автоматизированы»: автоматы (причем управляемые вычислительными «бухгалтерскими» машинами) следили за освещением и влажностью (причем не только воздуха, но и грунта, и грунт в каждом контейнере с почвой отдельно мониторился непрерывно), поливали что надо когда надо, при необходимости не только водой, но и растворами удобрений. Правда, урожаи все же людям приходилось собирать, да и то лишь потому, что заниматься разработкой роботов-сборщиков огурцов и помидоров я запретил. Они бы наверняка такой придумали, но вот системы машинного зрения с видеокамерами по двадцать кило весом и ценой по тридцать тысяч рублей я считал извращением. Вот придумает кто-то ПЗС-матрицы цветные ценой в районе нескольких рублей, и вот тогда… Но не раньше!

А пока я тихо радовался тому, что урожаи зерна в полях выросли более чем приличные. Причем не только в наших двух районах на «экспериментальных» полях, и в других областях получилось страну урожаями порадовать. Правда, опять на полях, которые «принадлежали институту»: в новеньком совхозе «Нижегородский», специально для «экспериментов» организованном в Павлодарской области, и в небольшом опытном хозяйстве, обустроенном в Можайском районе Подмосковья. Но там поля были совсем маленькие, пока что по паре сотен гектаров — а средний урожай в «нечерноземной полосе» грозился даже превзойти четырнадцать центнеров с гектара…

Впрочем, и в черноземных областях урожаи только приближались к двадцати центнерам — и это институтским полям добавило проблем. Несколько неожиданных: вся уборочная техника в стране делалась в расчете на урожаи в районе именно двадцати центнеров, и сорок три центнера, которые успели вырасти в наших районах, этой технике оказались просто не под силу. То есть все же зерно собрали, и даже с минимальными потерями — но и комбайнов при этом поломали… почти все, которые в МТС районов были, и поломали. И урожай в результате собирали «раздельным методом», что оказалось много сложнее и дороже — но все равно, после подсчета всех затрат (если не считать поломанные комбайны, конечно) «экспериментальное» зерно вышло на треть дешевле, чем даже в самых лучших черноземных районах.

Насколько я выяснил, в правительстве вопросами улучшения качества уборочной техники занялись очень плотно: в НАТИ, например, все руководство института поменялось (а прежнее в большинстве своем отправилось собирать урожаи ягеля в местах его буйного произрастания), но в любом случае быстрых результатов ожидать не приходилось. Что приводило Вальку буквально в бешенство, так что у меня еще одна забота появилась: я через день заходил к ней и долго переругивался с двоюродной по любому подвернувшемуся поводу. Она на меня всех собак, конечно, спускала — зато после перебранок у нее этих «собак» уже не оставалось и она, успокоившись, остаток дня пребывала в хорошем настроении.

Вообще-то я такой метод «успокоения» еще в той жизни отработал: была у меня тетка, которая свою семью (и особенно дядьку моего) изводила (ну, работа у нее была действительно очень нервная: учительница младших классов). И я, когда к ним в гости заходил, «вызывал огонь на себя», высказывая вслух что-то такое, с чем она — и это я точно знал — была категорически не согласна. Она часа по два на меня всякое изрыгала — но потом, как мне дядька рассказывал, чаще всего не меньше недели вела себя спокойно и домашних уже не донимала. Просто ей уже нечем было их донимать, на меня все резервы тратила — а когда еще новые поднакопить получится. А я ее брань вообще не воспринимал, я ее даже и не слушал, просто вид делал, что «с ней не согласен» неважно по какому вопросу. А когда она уставала, «соглашался», и все сразу становилось хорошо и спокойно…

Правда, чтобы достичь такого уровня дзэна, нужно минимум троих детей с пеленок вырастить — но у меня-то к тому времени нужный опыт уже был и дзэн успел отрасти, да и сейчас «прежние наработки» я смог не растерять. А это и в моем доме добавляло спокойствия, мира и радости. Настолько добавляло, что Лида даже очень сильно расстроилась, когда Маруся с мужем и дочкой переезжали в свою уже квартиру.

Массовое переселение в новые квартиры «молодых специалистов» началось в Пьянском Перевозе уже в самом начале августа: опытнейшие военные строители существенно ускорили ведущиеся в поселке стройки, а на отделочные работы я, вспомнив «детство золотое», опять пригласил теток-колхозниц. Правда, особой роскошью новое жилье народ не поражало: в нарушение всех правил я распорядился квартиры людям предоставлять с самой минимальной отделкой, с полами, застланными самым дешевым линолеумом, причем линолеум стелили только в кухнях, а в комнатах полы делались вообще из оргалита, покрашенного масляной краской. И там даже обои на стены не поклеили, но, по моим самым детским воспоминаниям «из прошлой жизни» большинство новоселов все равно обои по возможности меняли уже через год максимум — а здесь и сейчас как раз «возможностей» стало куда как больше. В магазинах разных обоев всегда было очень много, буквально на любой вкус (ну, если не выпендриваться, конечно и вкус свой поумерить), с клеем обойным тоже проблем не было. А еще появились вещи ранее невиданные (но в быту очень полезные), причем такие, о которых нынешнее население даже и подозревать не могло. Например, уплотнители для оконных рам…

Я с такими впервые столкнулся в начале девяностых: профилированные самоклеющиеся каучуковые трубки. Вещь вроде несложная, но почему-то до этого уплотнители на рамах делали из какого-то паршивого войлока и на зиму, чтобы их окон все же не дуло, их приходилось заклеивать бумажными полосками. А сейчас я предложил такие все же производить, и в Дзержинске наладили производство нужного клея, а Зинаида Михайловна где-то организовала небольшой заводик, который только такие уплотнители и делал. Они, конечно, обходились несколько дороже паршивого войлока, раз так примерно в пять дороже — но люди, считать умеющие, сами приходили к выводу, что затраты на их приобретение окупятся в первый же год. И не в деньгах окупятся, а в собственном времени и силах, которые не придется тратить на заклеивание и расклеивание окон.

Это была всего лишь незначительная мелочь, добавляющая маленькие удобства — но когда таких мелочей набирается достаточно много, они делают жизнь ощутимо лучше, а потому пренебрегать ими явно не стоило. К тому же «с миру по нитке — голому рубаха», а три процента с продаж этих мелочей выливаются в уже достаточно интересные даже для страны суммы. Или даже совсем не три процента — но это был уже другой разговор…

А я, еще раз «вспомнив молодость», организовал (точнее, с поссоветом договорился, чтобы они организовали) поселковый «Комбинат бытового обслуживания населения». Который разместился в специально выстроенном для этого здании — и в нем были собраны вместе и ателье, и мастерская по ремонту обуви, и то, что сейчас именовали словом «металлоремонт». А так же подразделение, которое за деньги могло оказать людям помощь в обустройстве квартир — и сам стал первым там заказчиком. Для сестренки я выделенную ей квартиру полностью отделал: и обоями обклеил все комнаты (причем, чтобы выбрать «самые хорошие», я с ней в Москву слетал, в ГУМ), полы паркетом застелил, плитку в туалете и ванной комнате положил. И на кухне пол вместо линолеума покрыл очень красивой плиткой (которую, между прочим, в СССР из Болгарии возили, она была теплее, чем даже деревянный пол). Собственно, у себя в квартире я в кухне пол такой же сделал, чтобы было не страшно, когда Васька босиком по полу бегает…

Вот за что я особенно всю свою семью люблю, так это за то, что у нас никто друг друга не спрашивает «сколько это стоит и сколько я тебе за это должен». Семья — это именно семья, у нас вообще все общее… не совсем все, но уж с деньгами мы никогда дележки не затевали. Есть для чего-то (в семье если есть) — то тратим, нет — ну что же, как-нибудь перебьемся… Правда Валька, когда тоже пришла смотреть уже отделанную Маруськину квартиру, у меня спросила, где и почем я плитку для кухни брал — но когда я ей просто для ее кухни такую плитку привез, она чести семьи не посрамила: сказала, что «уж мастеров из Комбината я и сама найму» — и на этом разговоры на эту тему закончились. Это в институте мы денежки яростно делили — но ведь не для себя, а для дела…

А у кого дело было важнее, мы так и не решили. Решило руководство страны: в сентябре, когда стали понятны и урожаи картошки в «наших» хозяйствах, Вальке было присвоено звание Героя Социалистического Труда. В Москву я с ней тоже слетал, так как она страшно боялась в Кремль одна идти (ну что еще можно было ожидать от деревенской девчонки?), а вручавший ей награду Климент Ефремович не удержался от подколки:

— Вам, Валентина Алексеевна, за ваши достижения по-хорошему было бы правильно сразу две медали выдать, вы же, по всему выходит, одна всю страну накормить теперь можете. Но у вашего спутника еще две сестренки подрастают и одна уже работает, рук не покладая — так что мы тут, в правительстве, решили, что лучше уж у нас будет семья с пятью Героями труда, чем с двумя дважды Героями, а поэтому мы другие медали пока прибережем. Но лишь пока, какие ваши годы-то…

Валька от этого так смутилась, что уводить ее мне пришлось под руку, сама бы она даже от Ворошилова отойти не смогла бы. А в институте-то она всех своих так гоняла! Но да, там-то — «свои», а тут — люди, о которых в детстве нам в школе рассказывали, и даже в детском саду. Впрочем, последнее к Вальке не относилась: она в детсад попасть просто не успела, его и организовали, когда она уже в школу пошла…

У меня состоялась беседа и с Пантелеймоном Кондратьевичем, правда очень короткая, мы едва парой фраз обменяться успели, когда он подошел, чтобы тоже двоюродную поздравить:

— Мне остается лишь гордиться тем, что в наше стране такие семьи появляются! Поздравляю вас, Валентина Алексеевна, от всей души поздравляю. И тебя, Шарлатан, кстати, тоже: такую сестру воспитал!

— Это она меня воспитывала… и воспитывать продолжает по праву старшей. А если уж на то пошло, то это заслуга наших родителей, ну и бабы Насти, царствие ей небесное, которая всех нас растила и воспитывала, крапивы не жалея.

— Да, и в этом ты прав… хотя, кажется, на тебе она крапиву сильно экономила. А как у тебя дела с той задачкой, которую я тебе поставил?

— Продвигается потихоньку, но первые результаты вроде уже проглядываются. Немного странные, так что я их еще разок перепроверю…

— Но как проверишь — сразу ко мне, договорились?

Вообще-то «результат» я мог товарищу Пономаренко еще несколько лет назад выложить, но, чтобы он его воспринял, требовались определенные доказательства. В текущий момент он сам определили какие: «строгие математические» (хотя термин «математический» в его устах имел смысл, все же отношения к математике почти не имеющий), и вот подобрать «обоснования» под уже имеющиеся выводы было крайне непросто. Но — к моему большому удивлению — все же гораздо проще, чем я предполагал изначально. Проще, однако все равно требовалось ему и «основу получившихся выводов» подобрать такую, чтобы у него сомнений не оставалось, так что я пахал, как пресловутый раб на галере.

Но рабам все же было легче: их хотя бы кормили. Меня тоже Лида кормила, а так же, можно сказать, обувала и одевала — то есть жена следила, чтобы я и выглядел как следует выглядеть директору, и чтобы дрянь всякую в рот не совал, чтобы потом животом не маяться — но тут речь идет не об этом. Раба — его накормили — и дальше ему уже думать не надо: садись за весло и греби. А мне приходилось и грести, и одновременно думать, куда я гребу, да и всех прочих гребцов направлять… причем даже сидящих на других галерах, плывущих вообще в совершенно иные места. Да еще и заботиться о том, чтобы эти другие рабы тоже были сытыми, одетыми и довольными жизнью. И работой довольными…

И насчет довольства жизнью мне как раз и пришлось прилично потрудиться, правда, в основном языком. Хотя я и раньше больше именно им и работал, но тогда решались все же относительно простые «частные задачи», а теперь нужно было решать задачку уже «глобальную». Но ведь каждый знает, как нужно слона есть, так что я занялся пока исключительно Пьянским Перевозом, ну и, строго для кучи, родной деревней, Ворсмой и Павлово: пример хорошо работает лишь тогда, когда он работает в разных местах одинаково.

Насчет обустройства жилья я озаботился самым простым и незатейливым образом: на складах местного КБО всегда в достатке имелась паркетная доска, разнообразная керамическая плитка и даже отделочный камень, всякие мелкие «дополнительные удобства» вроде тех же уплотнителей на окна или карнизов для штор. А еще — можно сказать, вообще мелочь, но без нее все же жить, оказывается, гораздо хуже — пластиковые дюбели. А в обустроенном в том же КБО пункте проката домашней техники имелись и электрические дрели, и даже перфораторы. Но вот сверла твердосплавные или буры людям напрокат не выдавались, их нужно было отдельно покупать (хотя прямо в пункте проката они всегда в наличии имелись). Ну да, пустяк — но как без перфоратора или хотя бы дрели и без дюбелей хотя бы шторы в доме повесить? А когда это есть — данное развлечение именно развлечением и становится.

Вот только кто бы знал, как все это организовать было непросто! Взять те же дюбели: вот уж вершина хайтека, однако когда в стране годовое производство полиэтилена измеряется в тоннах, то даже выпуск столь высокотехнологичного изделия превращается в серьезную головную боль. И в неменьшую боль превращается обеспечение граждан хотя бы водонепроницаемыми занавесками для ванн, а если по всем таким «мелочам» пройтись, то остается лишь удивляться, как я с этим справился. То есть все же справлялся не я лично, тут в основном работали товарищи из Горьковского отделения Минместпрома, которым, например, химики из Дзержинска старались «в небольших просьбах» не отказывать. Да и в больших тоже, но тут уже исключительно «по возможности» — однако все старались эти возможности все же изыскать: чем занимается Минместпром, все прекрасно знали, а, допустим, из Дзержинска в Павлово на автобусе можно было за час доехать. А можно был в хозяйственные магазины в Павлово и не ехать, в вылезти из автобуса в Горбатове: этот город тоже превратился в небольшой, но «бурно развивающийся индустриальный центр», и там магазины тоже пустыми не стояли.

После долгих размышлений (в основном связанными с «транспортной доступностью» этого старинного городка) Зинаида Михайловна решила именно там поставить небольшой автосборочный завод, на котором уже серийно выпускались обновленные «телегомобили», получившие, наконец, официальное наименование «Горбатовец». Заслуженно получившие: за новом заводе собиралось по семьдесят тысяч сугубо сельских авто в год. То есть должно было собираться, а пока производство лишь налаживалось — но уже в текущем году по плану намечалось почти тридцать тысяч машиной собрать — а местные рабочие и инженеры план прилично перевыполняли…

На самом деле на предприятиях местпрома много где планы перевыполнялись — и, с моей точки зрения, причина тут была одна. Я все понимаю про «трудовой энтузиазм» и «коммунистическую сознательность», но когда зарплата прямо коррелирует с производством нужной людям продукции, то почему-то этой продукции становится больше. И я, высказав в свое время эту точку зрения Зинаиде Михайловне, периодически с ней спорил, доказывая, что и на предприятиях, которые ТПН не выпускают, действует та же самая схема:

— Люди-то везде одинаковые, а если предприятие сверх плана зарабатывает сугубо безналичные деньги, то они и их постараются использовать в личных шкурных целях. И это, на самом деле, очень хорошо!

— А чего хорошего-то, если цели шкурные? — возмутилась наша «товарищ министр».

— Так шкурные они довольно своеобразно: на эти деньги люди строят всякое, типа дворцов культуры или пионерских лагерей с домами отдыха, причем не только для себя, но и для тех, кто работает на предприятиях, выпускающих ТНП. Получая за это все же не наличные деньги, хотя все же часть им в премиальный фонд от таких предприятий и поступает в благодарность, а все те же сверхплановые товары. Все довольны, все смеются — и Минместпром в тяжких раздумьях мучается, прикидывая, куда уже ему сверхплановую выручку деть. Тут же те самые три процента наценки целиком в министерстве остается.

— Ну да, и много с тех трех процентов мы заработаем?

— Достаточно. Но я тут, по просьбе Пантелеймона Кондратьевича, очень внимательно изучил работы товарища Сталина, и выяснил, что он с вами категорически не согласен. Я имею в виду, товарищ Сталин не согласен.

— И в чем же?

— В трех процентах. В тех трех процентах, которые вы стараетесь на развитие производства в министерстве пустить.

— Ну-ка, ну-ка, с этого места поподробнее. Я давно раздумывала, по какой такой причине тебя Ю Ю так страстно избить хотела, а сейчас вроде ее понимать начала. Но хочу убедиться, что желание мое обосновано, и что бить я тебя буду без малейших угрызений совести, а мне-то тебя избивать никто не запрещал…

— Ну что же, я готов вам нужные обоснования дать. Правда, я на память не скажу, в каких именно статьях товарищ Сталин говорил… писал про эту торговую наценку, но они писал, что наценка эта потому и торговая, что тратиться она должна на покрытие расходов на доставку и продажу товаров, а если здесь выходит что-то сэкономить, то вся такая экономия должна направляться именно на развитие торговых предприятий.

— Ну, допустим, ты мне статьи эти потом покажешь. И если ты опять наврал… но тогда на какие шиши нам новые предприятия строить?

— Этих трех процентов всяко на строительство не хватит…

— Ну да, но мы и с амортизационных прихватываем немного, и с накладных…

— Нарушая тем самым социалистическую законность! Слегка так, некритично, и методами, под статьи УК не попадающими, но все же нарушая — но это потому, что вы не выполняете явного указания товарища Сталина! А он, между прочим, русским по белому писал, что в себестоимость необходимо закладывать и расходы будущих периодов, которые будут направляться как раз на расширение производства. И особо указывал, что в определении себестоимости товаров дефицитных можно — а думаю, что и нужно — закладывать будущие расходы на расширение их производства. А вот когда товара станет достаточно, то такие расходы можно будет из себестоимости исключить.

— Ага, вот у тебя дюбели эти — на них у нас пластмассы не хватает. А если мы в их цену заложим постройку нового пластмассового завода, то они не по гривеннику будут, а по тыщще рублей!

— А у Иосифа Виссарионовича нигде не сказано, что такие расходы нужно закладывать в какие-то отдельные товары, он наоборот говорит, что их надо размазывать по всей товарной группе, чтобы цены не росли безумно. А вот по чему эти деньги размазывать — это уже вам решать. Причем, замечу, лично вам!

— И как ты мне предлагаешь их размазывать?

— Очень просто. Допустим, мы сейчас говорим только о полиэтилене высокой плотности, из которого дюбели делаются. Так вот, строить отдельный завод чтобы у нас лишь дюбелей в достатке было, смысла точно нет. Но из полиэтилена потом можно будет делать много чего: и вешалки для одежды, и пробки для бутылок, и фигову тучу всякого разного кой-чего — и вот на все это расходы размазать и нужно будет.

— Ты мне два предмета назвал, с дюбелями три будет. А что еще?

— Я вам что, Кассадра? Мне все же будущее неизвестно — но вот если вы у народа спросите… у специалистов разных, что они смогут из пластика сделать если его будет у нас дофига, то они вам дофига всякого и расскажут. Вы всю эту фигню обобщите, прикинете, где в будущем за счет полиэтилена огромная экономия получится…

— Ладно, пока ходи не побитый. А статьи товарища Сталина ты мне все же принеси! А то, боюсь, опять ты наврал… хотя, как всегда, все же с пользой, но я проверю!

Очевидно, что Зинаида Михайловна подсунутые ей статьи Сталина внимательно прочитала. В магазинах товары, конечно, не подорожали, но появились новые, в цену которых она явно допрасход «на развитие производства» заложила. И, я уверен, следующей весной ряд товаров в очередной раз уже не подешевеют — но это лично меня мало касалось. А вот то, что она поделилась полученной от меня информацией с начальством, меня уже коснулось вплотную: я как раз сидел с женой, разбирая очередную не особо понятную ей тему, как зазвонил телефон. И знакомый голос нашего партийного босса сообщил:

— Мне тут сказали, что ты уже из текстов научился нужную информацию автоматически извлекать…

— Не всю, но да, кое-что уже получается извлечь и даже, как бы выразиться, кристаллизовать. Правда, я не думаю, что полученные кристаллы вам сильно понравятся…

— Ты не баба, чтобы мне… мне как раз плевать, понравится мне это или нет. Но ты обещал сначала мне все рассказать, а рассказал…

— Зинаиде Михайловне я рассказал лишь то, что сам вычитал… в процессе подготовки материалов для анализа. А вот выводы полученные я пока никому не сообщал.

— Значит, сообщишь мне. Да ты не бойся, я гонцам, приносящим дурные новости, голову не рублю — а то бы в Москве вообще народу бы не осталось. Как насчет завтра утром?

— Послезавтра после обеда, мне тут кое-что обязательно закончить нужно.

— Хорошо, я жду…

Я уже давно мог все товарищу Пономаренко рассказать, но сейчас у меня появились и «веское строго математическое обоснование», да и «показательный пример» уже имелся. Так что я закончил — спокойно закончил — отладку программы, выполняющую расшифровку закодированной информации непосредственно в канале большой вычислительной машины и в Москву в среду утром вылетел с чувством глубокого удовлетворения от хорошо выполненной работы. А после обеда, поздоровавшись с «начальником партии», на его нетерпеливый вопрос ответил тоже ровным и спокойным голосом:

— Как я предупреждал, результаты автоматического анализа работ товарища Сталина вам не понравятся. Очень не понравятся, но тем не менее прошу вас дослушать меня до конца. Это недолго, я займу от силы минут десять. А вот сколько времени нам потребуется для обсуждения безусловно возникших вопросов, я предсказать не берусь.

— Не тяни резину, мне можешь без этих твоих… предисловий. Ну так что там получилось у тебя?

— У меня получилось, что основа всей марксистско-ленинской идеологии является ловко сконструированной ложью. И товарищ Сталин это сумел и сам понять, и людям об этом сказать. Правда, в силу ряда причин он это говорил… не совсем четко, но вот руководству страны, я считаю, это знать необходимо чтобы не совершать по-настоящему непоправимых ошибок.

— И что же, по твоему, выходит, в марксизме является… ложью?

— Основа марксизма. Теория прибавочной стоимости — а то, что она изначально ложна, легко поймет каждый, кто хотя бы пять минут об этом непредвзято подумает. А чтобы вам напрягаться не пришлось, я быстренько всю эту ложь вам сейчас и обрисую…