Шарлатан V

Глава 17

Кто-то когда-то где-то высказал мысль, что государство существует не для того, чтобы превращать земную жизнь в рай, а для того, чтобы помешать ей окончательно превратиться в ад. И высказывание это в разных вариантах в моем «прошлом будущем» любили повторять все, кому не лень и вообще по любому поводу. Но, как мне кажется, довольно немногие понимают, о чем говорил этот кто-то, а говорил он о вполне конкретных вещах. О том, что первой обязанностью государства является подавление и уничтожение тех «деструктивных элементов», которые из любых соображений кому-то жизнь в ад превратить стремятся.

И речь тут, на самом деле, идет вовсе не о бандитах, ворах и разбойниках (хотя и о них тоже), а о тех, кто под бандитизм, воровство и разбой подводит «идеологическую базу» и кто склоняет изначально нормальных людей к противоправным действиям. Потому что — и в этом мы как раз с Павлом Анатольевичем расходились во взглядах принципиально — «однажды склоненный» уже никогда не превратится в нормального человека. Никогда — и потому я считал, что за «идеологические диверсии» наказание должно быть таким же, как за убийство и даже строже.

Потому что нормальный человек в нормальном обществе, даже если он совершает преступление, чувствует осуждение окружающих и вольно или невольно старается «исправиться». По крайней мере он стесняется свои низменные порывы окружающим демонстрировать — и вот это его «окружение» не перенимает его деструктивные идеи. А если окружающие считают такое поведение не просто нормой, а чем-то, заслуживающим даже определенного уважения, то деструктивизм начинает в таком обществе распространяться. И вот на Украине к западу от Днепра именно такая обстановка и складывалась: там в менталитете было прошито, что если ты ловко украл и не попался — то ты молодец, а не молодец только в случае, когда тебя поймали «на горячем».

Дальше — хуже: когда воровство становится буквально «нормой жизни», именно его многие начинают воспринимать как «основной источник личного благосостояния» — а вот работу начинают воспринимать как «притеснение личным свободам». Результат: в обществе складывается ситуация, когда любая работа считается унижением, и общество (уже на уровне «коллективного бессознательного») приходит к мысли, что «трудом жизнь лучше не сделать» — а так как никто ничего действительно толком не создает, то воровать приходится уже у тех, кто членом такого общества не является. И рождается нацизм, когда все «инородцы» рассматриваются исключительно как «кормовая база». Именно это и случилось в «моем славном будущем» на Украине, и территорию пришлось зачищать уже всерьез — но тут главным было то, что территорию зачищали именно от идеологии, а идеология уходит лишь вместе с ее носителями…

Павел Анатольевич искренне считал, что таких людей «можно перевоспитать», ну а я точно знал, что именно «перевоспитать» уже взрослых носителей подобных идей нельзя в принципе. Нельзя просто потому, что в силу ущербного образования они вообще не в состоянии понять, что же в их идеологии не так. Можно лишь «задавить» возможность им свою идеологию передавать другим людям, но внутри-то они все останутся такими же мерзавцами. А чтобы вся эта мразь своих детей подонками не воспитала, давить нужно так, чтобы они боялись даже дома ночью и под кроватью свои деструктивные мысли высказывать. До мокрых штанов чтоб боялись…

А для этого давить гадов должно именно государство, причем открыто и демонстративно жестко, даже жестоко. И лишь в этом случае появляется шанс, что через пару поколений потомки подобной мрази станут нормальными людьми. Но тут уже возникает чисто техническая проблема: чтобы наказывать, причем быстро и неотвратимо, рядом с подонками должны быть люди все же нормальные, и нормальных людей должно быть большинство. То есть нужно сначала сделать всяких нациков на какой-то территории меньшинством, и меньшинством безусловно маргинальным. То есть «разбавить» местное население идеологически подкованными (и очень устойчивыми к идеологическим диверсиям) гражданами, причем местное население сократив любыми способами. Или…

Я все это еще в «прошлой жизни» вроде понял, но степень влияния деструктивизма не представлял. А тут у меня было время, и возможности имелись — и я в течение нескольких последних лет разрабатывал потихоньку математические модели распространения разных «идеологий» в условиях государственного противодействия разной степени интенсивности (и государственной же, но со стороны иностранцев) поддержки, а когда вопрос начал плавно перетекать в практическую плоскость, провел несколько расчетов. А накануне моего дня рождения заехал показать эти результаты руководству страны. То есть Павлу Анатольевичу и Пантелеймону Кондратьевичу.

— Ну и что ты хочешь этим сказать? — поинтересовался товарищ Пономаренко. — картинки у тебя получаются, конечно, страшноватые, но вот как не допустить их появления в жизни, ты ничего не предложил.

— Не предложил, потому что я страной не руковожу. И это, наверное, даже хорошо, потому что я бы организовал там массовые расстрелы, а это, как показывает практика, ни к чему хорошему не приведет.

— Это какая такая практика? — очень удивился Пантелеймон Кондратьевич.

— Наша практика. Я тут сопоставил базу данных по криминалитету в западной части Украины и базу родственников украинских полицаев, отсидевших по приговору в лагерях. И оказалось, что три четверти преступников, проходящих по тяжким статьям — это дети, точнее поколение детей таких полицаев и предателей.

— Ну ты сам же говорить все время любишь: от осинки не родятся апельсинки.

— С одной стороны все так и выглядит, но я и кое-что другое просчитал: дети тех же полицаев, которые вместе с высланными семьями перебрались в Сибирь, подобных результатов не показывают. И вообще, вот тут — я загрузил на машину, на которой показывал собеседникам свои выкладки, большую карту — очень хорошо видно, что… тут цветовая шкала, от красного — означающего максимальную связь этих факторов, до зеленого — что значит, что факторы уже не являются сколь-нибудь значимыми… так вот, за Западной Украине, точнее, к западу от Днепра, вероятность того, что потомок бандеровца станет уголовником, приближается к двадцати процентам, к востоку от Днепра вероятность уже падает процентов до семи. А если мы уйдем хотя бы за Волгу, то здесь уже предок-полицай на вероятность превращения человека в преступника практически не влияет. Вывод: окружение, местное население провоцирует превращение нормального ребенка во взрослого уголовника.

— И какие предложения? — с кислой физиономией просил уже Павел Анатольевич.

— Еще раз: я страной не управляю, и вообще я всего лишь просчитываю тенденции развития страны в зависимости от выполнения каких-то программ. Экономических в основном, или иногда и политических.

— Но ты же разные воздействия на систему просчитываешь, наверняка ведь и свои мысли по поводу… давай, показывай, что у тебя получится если твои предложения мы, допустим, примем.

— Еще раз: нет у меня предложений, так как идею «всех расстрелять» предложением считать неправильно. Но я вам покажу еще пару картинок… вот, смотрите: это график преступности, точнее, относительно мелких экономических преступлений на Донбассе и в Криворожье за последние двадцать лет, то есть непосредственно с окончания войны. Сначала вот такой всплеск, небольшой потому, что уголовку я в расчет не включил, там другие факторы работают. Затем, несмотря на некоторое ужесточение наказаний, идет плавный рост, вот здесь — число таких преступлений стабилизировалось, а вот начиная с этого места пошло плавное, но уже очень заметное сокращение. Обратили внимание на дату?

— Ну… дата как дата, или ты на перевод областей в РСФСР хочешь намекнуть?

— Перевод тремя годами раньше случился, он почти не повлиял тут. Сейчас, другой график выведу, тут то же самое, но уже с разделением по возрасту преступников. И здесь уже прекрасно видно, что начиная с этого места началось сильное падение количества мелких краж и обвесов в торговле именно среди выпускников школ. Как только были выпущены те, кто учился уже после отмены обязательного изучения украинского в этих областях, процесс сокращения мелкого криминала и начался.

— То есть, ты хочешь сказать, что украинский язык провоцирует преступность? — вскипел Пантелеймон Кондратьевич.

— Ни в коем случае! Но вот навязывание украинского русскоязычному населению — да, провоцирует. Потому что украинский не позволяет глубоко изучать точные науки, в нем просто слов нужных нет. И мешает их изучать и на русском, так как пока он был обязательным, школьники на него бездарно тратили по шесть часов в неделю и даже больше. Недоучки, понимая, что с их образованием хорошо оплачиваемая работа им вообще не светит, шли на низкооплачиваемую и там старались «недостаток личного финансирования» компенсировать мелкими кражами — а убытки-то от таких краж многими миллионами исчислялись! Но как только появилась возможность идти, хоть и после дополнительного обучения, на работу с более высокой зарплатой, молодежь за эту возможность ухватилась — понимая, что даже мелкий криминал эту возможность аннулирует…

— То есть ты предлагаешь отменить национальные языки в школах?

— Я предлагаю… нет, не предлагаю, мои расчеты показывают, что если отменить обязательность таких уроков, то криминал почти сразу пойдет на спад. Не особо быстро — но уже лет через шесть…

— Расчеты нам оставь, — попросил Павел Анатольевич. — И покажи… я сейчас тебе операторов пришлю, покажи им, как карты твои и графики тут смотреть. Так… а это у тебя что?

— Это? Это я для вас, Павел Анатольевич, карту приготовил. Я же не только Украину обсчитал, а вообще все республики, и отметил для вас места, где могут, если не предпринять серьезных усилий, начаться… скажем, волнения на национальной почве. Тут с картой работать просто: щелкаете курсором на каждом участке — и получаете, примерно в течение трех-пяти минут получаете прогноз ситуации на пятилетку вперед. Но сразу хочу предупредить: это — не истина в последней инстанции, а всего лишь тенденционный анализ текущего состояния. С указанием, какие факторы потенциально могут привести к резкому ухудшению ситуации. А вот как с этими факторами бороться и вообще стоит ли их принимать во внимание — решать уже вам. Мое-то дело простое: я прокукарекал, а там хоть не рассветай…

— Ну… да, кукареки твои… я тогда операторов… специалистов-аналитиков к тебе в институт пришлю. Сколько им времени на подготовку нужно будет?

— А какая у них уже базовая подготовка есть?

— Подруга твоя их готовила, отзывы вроде хорошие, но ты у нее еще отдельно по каждому кандидату уточни. За месяц справишься?

— Если выпускники Ю Ю, то… к сентябрю, надеюсь, несколько человек обучить смогу.

— Договорились. А вот с Украиной-то что делать?

— А ничего. То есть именно ничего не делать, совсем: если там мы новые заводы ставить не станем, своих рабочих туда не направим, то тамошняя молодежь потихоньку переберется в места, где их селюковый менталитет на них давить уже не будет.

— А если направим рабочих? — уточнил Пантелеймон Кондратьевич. — Они же, как сам сказал, со своим менталитетом приедут и тамошний…

— Если они будут в меньшинстве, то сами местный менталитет впитают. Так что я бы не советовал.

— Вот опять ты что-то задумал! Не стесняйся, рассказывай что: тут все свои.

— Я уже не мальчик чтобы стесняться. Да и задумывать что-то сложнее, чем наладить производство велосипедов или колясок, мне уже не под силу: в уме что-то более сложное просто не просчитать. А вот что просчитывает мой институт, мы и так первыми узнаете.

— Ну да… отменить обязательное изучение языков… Ладно, мы тебя выслушали и над информацией еще подумаем. Но прежде чем уйдешь, вот на какой вопрос ответь: когда следующий «Ералаш» выходит? Внучка интересуется…

Лето оказалось очень веселым, и особенно весело оно шло в хозяйствах сельскохозяйственных институтов. Не только института автоматизации, а вообще всех: Минсельхоз по всем таким институтам распределил разные «исследовательские» программы. По всем, включая институты учебные — и уже весной все эти «исследования» и начались. То есть часть началась еще осенью, когда вышло постановление министерства о сплошном картографировании пахотных угодий, и тут и ученым-агрономам, и студентам пришлось серьезно так впахивать. Причем в буквальном смысле: в картах требовалось указывать не только химические состав почв, но и состав «подстилающей поверхности», а так же плотность грунтов и степень их «утоптанности». А весной эти «исследования» продолжились, и на землях особым положением выделенных всем институтам колхозов и совхозов по специально составленным программам стали «проверять», насколько урожаи вырастут при использовании тех или иных удобрений. И почему-то особенно министерство интересовало, какой эффект окажут «гранулированные» сапропели.

Вообще-то большинство этих самых озерных сапропелей обладали интересным свойством: если их на те же огороды вносить «правильно», то урожаи заметно возрастали. А если «неправильно», то урожая могло вообще уже не быть: чистый сапропель, высыхая, превращался в камень разве что самую малость менее прочным, чем бетон. И вдобавок воду не пропускал — собственно, поэтому этот озерный ил и применяли не особо широко и в основном только на огородах. Но кто-то придумал на поля сыпать не мокрый ил, а мелкие (и почти абсолютно сухие) гранулы — и вот в таком виде сапропели и землю не убивали, и урожаи повышали чего угодно, и особенно повышали урожаи зерновых. А в министерстве кто-то прошлогодний эксперимент счел «божественным озарением» и сразу в нескольких местах за зиму успели выстроить десятка два небольших заводиков, выпускающих этот самый продукт — а теперь там очень хотелось выяснить «экономический эффект» от такого «изобретения».

Очень-очень сильно хотели: ведь по новому положению об «авторских правах» вознаграждение изобретателям выплачивалось в размере двух процентов от полученного экономического эффекта в течение пяти лет — а если урожаи вырастут так же, как и в прошлом году где-то в Белоруссии, то министерские «изобретатели» могли на самом деле бешеные миллионы промеж себя делить. То есть они думали, что могли: почему-то разные «творческие личности» из числа управленцев никогда не читали законы внимательно. А вот Валька их прочитала и долго смеялась.

Причем не просто смеялась, а буквально по полу от смеха каталась: я как раз к ней в кабинет зашел по какому-то чисто «административному» институтскому вопросу и застал двоюродную именно в такой позе. Но ей было это проделать несложно: у нее в кабинете пол был покрыт толстым «экспериментальным» ковром из лавсана, который (опять же в «экспериментальных» целях) ежедневно тщательно пылесосили. И на мой недоуменный вопрос она, встав, сунула мне в руки «документ»:

— На, почитай: министерские отправили в Совмин заявку на «изобретение» и теперь требуют отдельно указать рост урожайности при использовании сапропеля в полях.

— И это повод кататься по полу?

— Да. Они же закон, похоже, вообще не читали, а там русским по белому написано, что отзыв заявки не допускается, а вознаграждение за него ничем, кроме экономического эффекта, не ограничивается.

— И что?

— И то: мы-то у себя сапропель уже сколько лет проверяем и точно знаем, что применение сапропелей, не говоря уже о том, что они в каждом озере по составу разные, дает небольшой, но все же заметный эффект только на постоянно поливаемых участках. Например, при выращивании капусты, точнее, на плантациях, где постоянно выращиваются разные именно поливные культуры. А так как сами по себе сапропели очень сильно портят структуру почв, их использовать без применения тех же почворазрыхляющих удобрений вроде хотя бы навоза, пеллет соломенных или по крайней мере сидератов вообще нельзя: без них урожайность падает так как корни растений отмирают без доступа к ним кислорода.

— И это повод ржать как ненормальной?

— Да, и на самом деле поводов не один, а много. Во-первых, эти идиоты распорядились сапропелевые гранулы для определения пророста урожаев использовать сами по себе, то есть они гарантированно получат падение урожаев. Во-вторых, для любых хлебов прирост урожайности выходит меньше, заметно меньше, чем при использовании химудобрений — а «контрольные» поля они постановили брать с обычной обработкой, в которую и химудобрения все же входят… А в третьих, если эффект получается отрицательный, то и премия будет отрицательной, в размере все тех же двух процентов от эффекта в течение пяти лет. И эти «изобретатели» хреновы до конца жизни за свое «изобретение» с государством не расплатятся, кретины!

— Это радует, но, я так понимаю, ты предлагаешь вообще от сапропелей отказаться?

— Нет, конечно. Для той же капусты это прекрасное удобрение, только применять его нужно на песчаных почвах и в комплекте со всеми прочими, тогда урожаи действительно вырастут. А этому парню из Белоруссии, который все это придумал, ты отдельно орден свой выдай: он очень четко расписал как, когда и сколько сапропелевых гранул надо на капустные или картофельные поля сыпать, и даже указал, как часто потребуется эти поля горохом и донником засевать для сохранения почвенной структуры. А я ему отдельно экономический эффект рассчитаю: если заявка подана не изобретателем, а тем, кто изобретение применил, то учитывается исключительно положительный эффект. Мы — применили, эффект положительный увидели… уже увидели, осенью окончательно суммы просчитаем. Только ты мне подготовь почвенные карты Белоруссии и прилегающих областей: по составам сапропелей мне нужны будут Псковская, Смоленская и, пожалуй, Новгородская. Я про электронные карты говорю.

Да, закон об авторских правах поменялся, причем в пользу промышленности. И, как уже народ бросился жаловаться, «во вред культуре»: авторские права на литературные и музыкальные произведения тоже были скорректированы. То есть «смежные права» были поправлены: автор мог теперь стричь купоны тоже только пять лет. Но за исключением кино и театра: тут вообще сценаристы и драматурги должны были получать одноразовое вознаграждение. Откровенно говоря, я думал, что после публикации нового закона вой поднимется до небес — но воя не было, лишь скрежет зубовный был слышен, да и то довольно тихо. Все же «лицензия Шарлатана» уже покрывала более восьмидесяти процентов того, что печаталось и игралось, так что «народ уже привык», да и громко выступать против остерегался: выступающих к лету шестьдесят четвертого в большинстве своем успели отправить на перевоспитание…

Но, несмотря на то, что «корифеев» изрядно так прищемили, культура лишь расцветала, причем с удивляющей даже меня скоростью. В Горьком уже отдельное Творческое объединение «Ералаш» в середине июля выпустило последний «мой» сюжет под названием «Бразильская система» и дальше в продакшн шли уже исключительно сценарии, присылаемые самими школьниками. И не сказать, что дети страдали отсутствием чувства юмора, некоторые сюжеты меня просто до истерики доводили. А самый смешной сюжет из тех, что я «еще не видел», был снят вообще по сценарию двух школьников-второклассников…

Но это «народное творчество» привело к очередному моему спору с Зинаидой Михайловной, к тому же в этот раз мы уже всерьез разругались, причем буквально «на ровном месте»: она мне позвонила и сказала, что не стоит к ней отправлять тех, за кого «я отвечаю». Причем разговор-то телефонный начался так, что я даже порадоваться успел:

— Послушай, одуванчик полевой, семейство сложноцветных, — начала Зинаида Михайловна, и я обрадовался, что она тоже смотрит «Ералаш», но тут же радость моя и закончилась: — какого черта твои киношники посылаются ко мне решать вопросы сугубо студийные? Ты за них отвечаешь, вот и отвечай, а ко мне их посылать не нужно.

— Это с какими вопросами я их к вам отправил?

— С вопросом о расширении студии. Они приперлись ко мне с огромным списком нужной им аппаратуры, еще чуть ли не сотню новых ставок требуют… ладно, не требуют, а просят и всего три десятка. Но еще и дополнительный бюджет на гонорары актерам, а ты что, сам все эти вопросы решить не можешь?

Я немножко подумал, затем еще раз подумал:

— Конечно не могу. Студия полностью сидит на бюджетном финансировании, от проката киножурнала ни копейки не получает. А давайте вы с Госкино договоритесь о том, что студии будет перечисляться десять процентов общих отчислений в Госкино от проката фильмов — и тогда они ни вас не будет по пустякам дергать, ни меня.

— Да ты, парень, обалдел: десять процентов с проката любых фильмов в стране — это же…

— Не любых, а только тех, перед которым «Ералаш» как киножурнал показывают. И это будет честно: просто кино идет девяносто минут, «Ералаш» еще десть, всего получается сто — и наш журнал как раз десять процентов киносеанса и отъедает!

— А морда у тебя не треснет?

— А у Госкино с мордой что сейчас? Они за показ журнала ни хрена не платят — а студия им продукт вынь да положь! Мне кажется, что товарищ Ермаш больно уж широкую морду наел на доходах с горьковских школьников.

— А не тебе решать, у кого какая морда!

— Так я и не спорю. Вот только всякий труд должен быть оплачен в соответствии с его, труда этого, результатом, я правильно классиков цитирую?

— Да за такие цитаты тебе знаешь что?

— Не знаю и знать не хочу. Я знаю лишь то, что ребята в состоянии сейчас по два выпуска в месяц готовить — но у них просто денег нет платить композиторам, художникам, актерам — и детей-актеров это тоже, между прочим, касается! И на пленку у них тоже денег не хватает, последние два выпуска они, по сути дела, отсняли на пленке, которую Ричард Викторов сэкономить сумел!

— С тобой ясно. Ладно, я студийцев твоих сама пошлю… по нужному адресу. Все, до свидания… надеюсь, не очень скорого.

Наташа Резникова на мой вопрос о причинах, вызвавших столь необычное поведение нашего министра, ответила не сразу, а предварительно съездила в Горький и пошушукалась с подругами из министерства. И вот только после этого картина немного прояснилась:

— У нас в министерстве на двух десятках больших строек возник серьезный такой перерасход, денег вообще ни на что не хватает. А студийцы ей просто под горячую руку попались: она как раз хотела насчет кредитов с Минфином договориться — а оказалось, что и в других министерствах как-то планы криво вошли. В общем, ее отправили в довольно дальние края, и киношникам по инерции тоже досталось. А у нее ведь под угрозой срыва вся программа по ТНП на следующий год…

— Она что, весь объем ТНП решила на новых предприятиях выпускать?

— Дурак ты, Шарлатан! У нас срываются стройки электростанций, а с начала зимы Химпрому и Средмашу вынь да положь сколько там гигаватт мощностей! И угадай, у кого эти мощности заберут?

Да, неприятная картинка складывалась, но я все же взял себя за шкирку и отправился в Москву на переговоры. Но, к моему удивлению, они прошли очень легко и вообще заняли не более получаса:

— Ну давайте ваши договора, я подпишу, — ответил мне Филипп Тимофеевич после того, как я ему высказал свои «претензии». — Будем вам деньги напрямую перечислять, а не через всю эту машину Минфина: куда там деньги уходят, они одни и знают. Что, договора не готовы? Я тогда сейчас секретариату поручение выдам, они все оформят: там знают, как такие договора готовить. Только вы это… банковские данные вашей студии им сообщите. И… вашей подписи там не потребуется, так что особо задерживаться вам и не надо. А вот журналов этих… вы все же коней немного попридержите, мы больше трех выпусков в месяц пока переварить не в состоянии.

Ну что сказать: профи! И деньги считать умеет, и знает, откуда они ему поступают. А я, как оказалось, считаю плохо: Наташа Резникова в начале сентября ко мне зашла и сообщила, сколько Госкино перевело денег на счет «Ералаша». И вот тут мне пришлось задуматься всерьез…