Шарлатан V

Глава 3

Успех «советской» музыки на итальянском фестивале был, конечно, очень полезен с точки зрения экономики, но при всем своем чисто финансовом результате решающего значения он не имел: ведь сначала Зинаида Михайловна нужный станок оплатила из уже накопленных средств, и лишь затем денежки за него смогла вернуть с продажи пластинок. Инструменты музыкальные тоже итальянцам (и вообще западным европейцам) неплохо зашли — но от них пока выручки была на порядок меньше, чем от пластинок. Правда, пластинки были «одноразовым» вливанием зарубежных копеек в советскую экономику, а электроскрипки вроде как обещали не особо сильный, но постоянный приток валюты — но все равно всерьез на деньги от такой торговли рассчитывать не приходилось. Да, очень нам повезло, что на станок в полтора миллиона швейцарских франков сразу другого покупателя не нашлось, мы на этом, как посчитала товарищ Коробова, полтора года сэкономили на строительстве турбинного завода. Да и то: станок-то был нужен для производства паровых турбин, а завод изначально строился под турбины водяные. Однако сам факт появления такого станка в СССР прилично так на планы по электрификации страны повлиял.

То есть чуть ли не коренным образом повлиял: в Средмаше сразу же поменяли техзадание на разработку следующего поколения реакторов для АЭС. Потому что раньше в планах предусматривалось использование на одной такой станции двух харьковских генераторов по двести двадцать мегаватт, а теперь, учитывая потенциальные возможности строящегося завода, в проект заложили турбины по триста мегаватт. И я об этом узнал сразу после того, как началась подготовка производства новых корпусов для реакторов в Выксе, где уже смонтировали все нужное для этого оборудование, включая пресс на двадцать четыре тысячи тонн для поковки деталей этих корпусов. То есть я раньше слегка ошибся: на нем ковались не заготовки целого корпуса, а только отдельных его частей (хотя и на самом деле громадных частей), но все равно можно было корпус реактора собрать всего из трех заготовок. Но даже это я считал не самым великим достижением, а действительно великим я счел то, что в Выксе выстроили еще один громадный цех, в котором уже готовый корпус изнутри будет покрываться нержавейкой, причем не с использованием трудоемкой (и очень непростой) наварки металла, а с помощью плазмотронов. Правда, это было еще более трудоемким делом, но проведенные «материаловедческие» исследования (их как раз товарищи из Саровского института провели) вроде бы показывали, что в этом случае срок службы этого корпуса можно будет почти вдвое увеличить…

Про плазмотроны я тоже от Зинаиды Михайловны узнал — потому что очень недешевую (если не сказать «безумно дорогую») установку там поставили за счет средств, выдранных ею как раз из бюджета моего института. То есть не из самого бюджета, который целиком из казны поступал, а из денег, которые институт зарабатывал. Но не из Валькой части, там все до копеечки шло на новые «сельскохозяйственные» исследования, а из того, что добывали мои инженеры, программисты, физики и математики. Но и физики с математиками добывали очень много (особенно много как раз физики «добывали», на заводе в Ваде), но и вклад программистов рос каждый день буквально: они с многочисленных предприятий страны получали денежки за «внедрение» многочисленных (в основном «бюрократических») программ. Денежки, конечно, были тут исключительно безналичными, но ведь на строительство всякого специфического оборудования в основном такие и тратились…

Пантелеймон Кондратьевич с легким недоумением поинтересовался:

— Нет, я все понимаю, у него постоянно выдумки очень для страны полезные выходят, но… Мне все, кого спросить удалось, в один голос говорили, что и музыку, и слова… Ладно, хрен с ней, с музыкой, но слова-то, все говорят, тоже он придумал! А ведь итальянского он точно не знает!

— Вы, Пантелеймон Кондратьевич, просто подзабыли, с кем дело имеете, — с улыбкой ответил Павел Анатольевич. — Он всегда был шарлатаном, по сути своей шарлатаном был, есть и будет, и всегда всех обманывает. Не говорит, в смысле, что из очередной его затеи в конечном итоге получиться может, но ведь затеи все свои он очень тщательно продумывает и долго к ним готовится. Я практически уверен, что и итальянский он выучил… причем давно, уже и подзабыть успел, но выучил для какой-то своей очередной затеи. Но тогда его затея не реализовалась… скорее всего он решил, что овчина выделки не стоит — а теперь оно и пригодилось. И учил язык он весьма серьезно, вон, даже стих сочинил. Но его тоже забыл — а когда выяснилось, что от забытого стиха может польза возникнуть, он… Он ведь его вспоминал не просто так, а с использованием спецсредств, и при этом прекрасно понимал, к чему это может привести для него лично! Да, Мария Робертовна — это переводчица, которую ему мы прислали — убеждена, что сочинял он этот стих на генуэзском диалекте итальянского: там парочка довольно специфических выражений… точнее, ударения, что ли, не совсем по-тоскански лучше ставятся. Но я в детали не вникал, просто принял информацию как есть.

— Но все равно странно все это.

— Да у него все странно, я бы удивился, если мне про него что-то не странное сообщили. Он мне на днях новые обоснования прислал для… более внимательной проверки деятельности отдельных… товарищей. И обоснования эти, должен сказать, весьма серьезные, но вот формулировки некоторые в его рапорте заставляют… задуматься. Особенно последняя приписка.

— Что за приписка?

— А он написал «прежде чем меня расстреливать и ссылать на Магадан, прошу более внимательно перечитать учебник по теории марковских цепей, особенно часть, касающуюся выделению значимых и незначимых факторов».

— И что?

— Вот, сижу, читаю… Думаю, на неделе к нему в институт слетать: мне там кое-что вроде и понятно, но все же не до конца. Точнее…

— И что же?

— Да не важно, я, когда сам все же разберусь, к вам снова зайду. А излагать свои соображения, если они действительно могут оказаться ошибочными, я считаю неправильным. Да и мысли мои мне совершенно правильными уже не кажутся, хотя этому я и сам теперь удивляюсь…

— А зачем к нему-то ехать? Вызови его к себе…

— Нет. Я думаю, то есть я уже практически убежден, что сейчас его время для страны важнее, чем мое. Он ведь в своей деревне не просто портки просиживает, а выполняет очень важную… для нас всех важную работу. И мои сотрудники единодушно считают, что кроме него эту работу никто выполнить не в состоянии пока: ну нет у нас других специалистов по системному анализу такого уровня, нет! А мою — у меня заместители есть, которые и сами прекрасно с работой справляются. Так что уж лучше я к нему.

— Ну да, в деревне. В которой высотки как бы не лучше, чем в Москве стоят.

— Да не в высотках дело…

— Да знаю я. Но тогда… когда со своими вопросами к нему разберешься, зайди и со мной поделись. Сколько, ты говоришь, у нас времени спокойного осталось?

Товарищ Судоплатов в мой институт приехал как раз к восьмому марта, правда, за пару дней предупредив о своем визите — ну, чтобы я никуда не уехал. И приехал он задавать мне разные вопросы, касающиеся отправляемых ему «заметок» относительно отдельных товарищей, которых я как раз «товарищами» совсем не считал. И у него вопросы возникли исключительно по части используемой мною терминологии, а совсем не по «фактуре»: как раз «фактура» оказалась для него более чем полезной. И, насколько я успел заметить, уже десятка два «деятелей советской экономической науки» отправились развивать советскую экономику в места, где требовалась грубая физическая сила и устойчивость к суровым климатическим условиям, а насчет парочки таких «творцов» я даже спрашивать у него постеснялся. Не то, чтобы постеснялся, мне о них Ю Ю «по секрету» сообщила, причем под тем соусом сообщила, что я — по ее мнению — пока что «серьезно не дорабатываю». Но в любом случае мне под каждую «фактуру» нужно было подложить и «математически выверенное обоснование» — а на подготовку таких времени уходило все же немало, так что лично я радовался и тому, что хоть этих (наиболее «для страны вредных в данный момент») смог сплавить в МГБ для проведения «профилактических бесед».

Что же до терминологии, то на вопросы Судоплатова я, вероятно, смог бы ответить еще лет десять назад, но тогда меня никто не спрашивал, да и нуждочки особой распространяться я тогда не видел: Иосиф Виссарионович во-первых «на интуиции» действовал в основном в правильном направлении, а во-вторых, именно он как раз и начал «терминологию» потихоньку исправлять. Причем Сталин начал ее «исправлять» сразу для всей страны, поясняя всем людям у нас, что есть правильно, а что — прикрываемая «марксизмо-ленинизмом» откровенная идеологическая диверсия. В моей «прошлой жизни» он успел основы такого подхода дать народу в работе «Экономические проблемы социализма», в этой жизни он свои теоретические выводы еще в нескольких статьях изложил — так что у тех, кто Сталину по крайней мере верил, основы смены терминологии уже были заложены и мне оставалось лишь немного их «уточнить». А так как в то, что системный анализ позволяет разделить практически в любой действующей системе факторы значимые и незначимые, народ (стоящий, в общем-то, у руководства страны) успел поверить, то мне все проделать оказалось совсем просто. И проще всего это было сделать в отношении Судоплатова: он уже лично убедился в том, что такие факторы я вычленять точно умею.

Тут, правда, была одна серьезная засада: нынешняя господствующая идеология базировалась на информации крайне неполной, а зачастую вообще фальсифицированной. То есть не то, чтобы людям откровенную лажу в уши лили, а просто сообщали далеко не все, что было реально для них важно — а «неполная правда» всегда представляет собой откровенную ложь. Простой пример: в так называемом «Полном собрании сочинений Ленина (пятое издание)» содержалось чуть меньше половины его сочинений, а вот больше половины его «трудов» были вообще засекречены на уровне «государственных секретов высшей категории». И их и коммунистические власти секретили, и потом уже самые что ни на есть капиталистические — потому что рассекречивание этой информации могло очень сильно изменить отношение народа к власти.

Был, правда, очень короткий период, когда появилась возможность «припасть к источнику мудрости» — это примерно первые полгода-год «перестройки». У меня тогда одноклассник, удачно присосавшийся к источнику «бешеных денег эпохи дикого капитализма», к «источнику» припал, изрядно отстегивая от своих доходов сотрудникам института марксизма-ленинизма в целях получения материалов, «разоблачающих звериное лицо советского строя и лично Владимира Ильича». После чего впал в прострацию, а через некоторое время покинул этот бренный мир. Говорили, что не поделил ранее захваченный водочный заводик — там ведь «конкуренция» была более чем жесткая, но у меня было иное мнение. Потому иное, что не всем, но очень многим оттуда почерпнутым он успел со мной поделиться.

Но я же не собирался рассказывать Павлу Анатольевичу, что его икона (то есть Дзержинский) лично подписал с японцами «концессионный договор», по которому японцы могли качать на Сахалине советскую нефть пятьдесят лет в любых объемах, не выплачивая СССР вообще ни копейки, а все их предприятия получали статус «экстерриториальных» и там даже советские законы не работали. И о том, что «железный Феликс» всерьез планировал физическое устранение товарища Сталина, тоже ему знать вроде как рановато. Потом — да, но потом, когда все прочие проблемы решены будут…

То есть после того, как я смогу ему объяснить, почему, зачем и что собирались сделать с нашей страной Ильич и его последыши, после того, как он сам захочет в этом разобраться, сам — именно сам — изучит ныне «совершенно секретные» документы (благо, у него-то право доступа к ним было), и сам поймет, из какой глубокой жопы вытащил страну Иосиф Виссарионович. А затем разберется и с тем, кто, как и почему сейчас старается снова в эту задницу стану затолкать — и как этого все же избежать. Но тут опять вопрос усложнялся тем, что Сталин просто не успел «свою терминологию» широко внедрить в сознание трудового народа, а сам он просто вынужден был опираться на терминологию марксизма. И в первую очередь на «классовую теорию» — но вот о классовой теории я был готов Судоплатову все очень просто объяснить. А так как у меня все же до его визита пара дней оставалась, я занялся делами более, что ли, приземленными. И сугубо рабочими (мне Зинаида Михайловна своих задачек поднапихала воз и маленькую тележку), и уже делами семейными.

Причем последние я считал не менее важными, чем «рабочие»: в конце-то концов люди вообще на свете живут для того, чтобы их дети жили лучше родителей и лучше их дела развивали. А вот насчет «лучше» у меня дома уже некоторые проблемы появились, причем не с Васькой: у Лиды с учебой серьезные такие трудности возникли. Она сессию все же сдала, причем довольно хорошо, без троек — но мне пожаловалась, что кое-что она пока вообще не понимает. Знает, но не понимает — и это было очень обидно. И ей обидно, и мне, а мне было обидно из-за того, что я ей правильно объяснить непонятное не смог.

И вовсе не был уверен, что объяснить ей это смогу, причем даже не потому, что сам не понимаю. Я-то понимал, а вот другим то же самое понять… Прекрасно помню, что когда в школе еще (в «первой жизни») мы изучали синусы и косинусы, я это выучил вообще на пятерку. Но вот смысл этих синусов и косинусов я все же понял еще примерно через год, причем как-то «случайно», а не когда они мне на следующем этапе обучения потребовались. И ведь училка у меня тогда была очень хорошая — а вот поди ж ты! И запомнилось мне это только потому, что осознание сути синусов для меня оказалось чем-то вроде «божественного озарения», я тогда действительно просто обалдел от понимания того, что понял, о чем речь-то шла.

Точно так же и здесь: вроде разбираешься, что и как делать надо, а вот зачем делать именно так и почему нельзя иначе — просто не доходит. И ведь не дойдет, пока в какой-то момент, когда все выученное уже станет привычной и в чем-то даже рутинной работой, человек сам не осознает, почему иначе эту работу выполнить уже нельзя. Но не благодаря какому-то «озарению», а потому что у него накопятся какие-то иные знания, помогающие в сути вопроса разобраться. А вот какие именно знания для этого нужны будут — этого никто сказать не сможет. Вообще никто: в свое время в институте (в «том» еще) не одного меня учили, но из трех групп, то есть из семи десятков человек, до последнего курса добравшихся, именно системных аналитиков получилось всего двое, а ведь на потоке всех одинаково учили…

Да и с Васей тоже забот прибавилось: парень рос, как на дрожжах. То есть как все маленькие дети рос, но вот ползать он научился очень шустро и теперь старался «исследовать окружающую действительность», так что пришлось придумывать, как младенца от некоторых свойств этой действительности все же оградить. Ну, «неоткрываемую» дверцу в кухню придумать вышло у меня не очень-то и сложно, однако в мире взрослых были и другие «опасности», и тут уже моих знаний не хватало. То есть я точно знал, что мне нужно, но вот самому такую аппаратуру я разработать не смог — и озадачил проблемой институтских электронщиков. Народ, конечно, над моим предложением радостно поржал, но пообещал «через пару недель» выдать мне рабочий образец, а Наташа Резникова, которая провела по нужным статьям предстоящие расходы на разработку, заметила:

— Вот, когда нужный жареный петух в твое соответствующее место клюет, у тебя сразу возникают очень умные мысли. Да и у всех у вас, у мужиков, без правильного клевка мысли не появляются. Я вот даже думаю: чем бы тебя еще таким озадачить, чтобы ты еще что-то такое же полезное придумал? Я к Лиде завтра в гости зайду, вместе подумаем: может, перестать тебе завтраки и ужины готовить?

Ее слова насчет завтраков и ужинов у меня тоже сразу несколько «мыслей» в голове породили, но я решил, что слона все же стоит есть маленькими кусочками: она, сама будучи «молодой матерью», мою идею насчет «радионяни» оценила сразу и финансирование стала готовить уже под серийное производство этой не самой сложной «игрушки». То есть это я тогда подумал, что несложной…

Мне-то парни готовый приборчик принесли вообще на следующий день, они его «спроворили» в корпусе от поставляемых в США ' скаутских' walkie-talkie, добавив несложную цепь, включающую передатчик при относительно громких звуках. Но вот в серию такие передавать они отказались:

— Вовка, ты вот сам подумай своей головой: у тебя только в твоем доме семей с младенцами точно за пару десятков будет. И если устройство будет ловить сигнал от любого включившегося передатчика, твоя жена вообще из детской никогда не вылезет! То есть вылезет, предварительно выкинув приемник в окошко, причем еще и проследив за тем, чтобы он разбился вдребезги. И мы даже не будем тебе рассказывать, что ты в тот день от нее услышишь, домой вернувшись.

— Ну, за подарок Лиде спасибо, но все же жалко, что другим такого не достанется.

— Это ты только в бухгалтерии никому не говори, Резникова нас вообще в землю зароет, предварительно все четыре бетонных перекрытия голыми руками прорыв. Мы уже примерно прикинули, как проблему решить, сейчас программу работ распишем — и снова к ней пойдем. Не с пустыми руками, мы ей устройство с другой рабочей частотой все же принесем, а вот для серии… тетка она все же в наших делах соображает, надеюсь, денежкой на разработку не обделит. И нас не обделит, и ребят в Ваде: им там тоже много кое-чего придумать и изготовить придется. Но — придется, так что если что, мы снова к тебе зайдем чтобы ты им направляющих пинков…

Спустя всего лишь неделю, когда я вернулся домой, Наташа меня уже там поджидала:

— Вы, товарищ директор, своих инженеров-то поменьше балуйте. Ты же знаешь, что для товаров детского назначения нам разрешена лишь торговая наценка в три процента, и вкладывать… вот, они тут мне уже расписали, два с половиной миллиона в подготовку производства сорокарублевых игрушек, которые в принципе никогда не окупятся, я считаю несколько… тут дальше должны быть очень специальные слова, но я от их произнесения все же воздержусь.

— А я всегда знал, что ты женщина умная и слов на ветер не бросаешь. А если возникают у тебя вопросы, то сразу идешь к тому, кто тебе на них ответить сможет. И я отвечаю: тот комплект микросхем, который они хотят использовать в радионянях, на самом деле будет нужен не столько для них, сколько для обеспечения беспроводной связи вычислительных машин, причем связи, прошу обратить внимание, более качественной и быстрой, чем мы сейчас проводами обеспечить можем. Вон, у меня тут стоит терминал, который обменивается данными с центральной машиной со скоростью в полтораста килобайт в секунду, причем связь идет по четырем парам дорогущего кабеля ТЗГ. А с этими микросхемами на одном радиоканале одновременно десятки машин смогут обмениваться информацией раз в шесть быстрее. Сколько там микросхемы в производстве обходиться будут по их расчетам? И почем нынче метр ТЗГ?

— Ну… да, я умная. Вот только откуда вытащить эти миллионы… ведь всё, что институт на стороне зарабатывает, Зинаида Михайловна на новые заводы…

— Но ты же сама только что сказала: ты женщина умная. И бухгалтер — это уже я тебе говорю, причем отнюдь не в качестве пустого комплимента — от бога.

— Но я все равно…

— Ты можешь составить смету на все нужные работы, а я потом к Павлу Анатольевичу снова заеду, ему расскажу что и зачем — и он нам, таким бедным, сирым и убогим, какую-никакую денежку отстегнет. Ты, главное, когда сметы составлять будешь, особо не ужимайся, и в нее сразу включай и расходы на новую инфраструктуру для новых работников. Но, понятное дело, без особого фанатизма, все же товарищ Судоплатов сам деньги у себя на огороде не выращивает.

— Ну вот всё у тебя через… это самое. А зачем к тебе тогда-то товарищ Судоплатов приезжал? Нам-то после этого в институт дополнительных денег не поступило.

— А я тогда и не просил. Зачем человека по мелочам-то беспокоить? Зато когда я к нему с такой просьбой приеду, он подумает: «раз раньше по мелочам деньги у меня не вымогал, значит сейчас там действительно что-то серьезное затевают и денежкой помочь уже точно необходимо». А ты зачем интересуешься?

— Затем… ни зачем, просто так, к слову пришлось. Я тебе тогда смету дня через три занесу, хорошо? А работы мы пока начнем… на начало работ я деньги все же выкрою… немножко.

Наташа ушла успокоенная, а я вспомнил, как товарищу Судоплатову «втирал основы классовой теории»…

Седьмого марта я с утра «готовил компромат» на товарища Косыгина. Сам-то он управленцем был не самым паршивым, но уж больно падок на разные «новейшие экономические теории» — а сам в экономике, по моему мнению, разбирался вообще никак. Правда, основных «агентов влияния» я уже успел передать на изучение и препарирование Павлу Анатольевичу, но ведь могут и другие найтись, те, о которых я вообще ничего не знаю — так что я старался. И, после того, как уже в десятый или двенадцатый раз сменил критерии анализа, у меня все же «нужная картинка» стала проглядываться. Причем после расчетов (естественно, в значительной степени «притянутых за уши») у меня «обоснование» вышло достаточно годным, не для репрессий, а просто для того, чтобы товарища слегка так от руководящих постов отодвинуть, так что я порадовался и отправился со спокойной душой обедать. И когда — как раз после обеда — в Перевоз прилетел Павел Анатольевич, я в том же спокойном состоянии и остался.

Хотя поводов волноваться было более чем достаточно: все же сам факт того, что он именно прилетел, означал, что случилось что-то не совсем, скажем, рядовое. Ведь руководителям страны, начиная с определенного уровня, вообще пользоваться самолетами в обычное время запрещалось, каждый раз для полета требовалось особое разрешение от ЦК (то есть, фактически, от Пантелеймона Кондратьевича). Но меня и прилет министра Госбезопасности с радужного настроя не сбил. И уж тем более не сбил вопрос, который он задал сразу после того, как поздоровался:

— Шарлатан, я, конечно, понимаю, что ты свои писульки кому угодно не направляешь, но мне кажется, что и в том, что мне пишешь, слова все же стоит выбирать… соответствующие.

— А я именно соответствующие и выбираю. Соответствующие ситуации, а ситуация у нас, мягко говоря, достаточно хреновая. Вот и слова такими же получаются.

— Это ты от хреновости ситуации их называешь карлсоном и энгельсоном, так что ли?

— Именно так. Я не их одних готов так называть, у меня слова даже покрепче имеются. Но прежде чем названия обсуждать, я бы хотел сначала в суть вопроса слегка так углубиться. А суть у нас простая: что является основой марксизма и марксистской экономики?

— Ну… теория прибавочной стоимости. А у тебя другое мнение?

— Другое. Анализ, причем математически обоснованный анализ показывает, что основой всего марксизма-энгельсизма является теория деления людей по классам. Есть, мол, класс капиталистов-эксплуататоров, есть класс эксплуатируемых трудящихся.

— А ты считаешь иначе?

— В целом я насчет классов возражений не имею, за мелким, разве что, уточнением: я считаю, что есть класс эксплуататоров и есть класс эксплуатируемых. А вот является ли капиталист эксплуататором или нет — это надо еще посмотреть.

— Ну, начинай, рассказывай мне основы теории коммунизма.

— И расскажу, но для начала все же уточню: чем, с вашей точки зрения, капиталист отличается от некапиталиста?

— Ну, тем, что он владеет средствами производства.

— Ответ неверный. Владение средствами производства само по себе человека капиталистом не делает, и товарищ Сталин это неоднократно подчеркивал.

— Даже так? Наверное, я товарища Сталина не очень внимательно слушал и такие его высказывания пропустил. Знаешь что…

— Знаю. Но если вы меня сейчас захотите просто побить, то обращаю внимание: меня драться, причем по вашему же распоряжению, учили очень неплохо, так что в поединке я вас, скорее всего просто сам побью больно — хотя, уверен, и мне от вас изрядно достанется. Вот только ни мне, ни вам этого не нужно, поэтому мы, как люди цивилизованные и в чем-то даже воспитанные, беседу нашу в драку превращать не станем и ограничимся лишь словесными интервенциями. И для начала давайте все же слова товарища Сталина вспомним — а начнем их вспоминать вообще с конца двадцатых, и вот уже на основании этих воспоминаний — ну и результатов системного анализа — мы все же постараемся определить, что такое эти самые классы и как с ними бороться. А бороться придется изо всех сил, Иосиф Виссарионович не просто же так говорил, что классовая борьба при социализме лишь обостряется. Но прежде чем борьбу начинать, нам нужно точно определить, кто с кем и за что борется. Уверен, вы все поймете и вам можно будет уже пальцем в каждого врага по отдельности не тыкать…