Шарлатан 2

Глава 8

В среду вечером, часов в семь без нескольких минут, к нам домой ворвалась тетка Наталья. И, увидев меня, очень обрадовалась:

— Вовка, ты-то мне и нужен! Беги к школе, бери автомобиль и дуй на аэродром: там какой-то важный товарищ прилетает, а у них, сам знаешь, из автотранспорта только бензовоз, из армии списанный, негоже на таком серьезного товарища везти.

— А почему они тебе позвонили? В Павлово ведь теперь тоже новая машина есть, «Победа», если им надо, то пусть они и везут.

— Во-первых, «Победа» уже в ремонте, во-вторых, товарищ к нам летит, а не в Павлово.

— Какой товарищ-то? И почему я? Пусть Надюха едет, я же машину ей купил.

— Поговори мне тут еще! Не знаю я, кто, и на аэродроме не знают, им просто позвонили аж из Москвы и сказали срочно встретить. А Надюха во-первых сейчас в школе к празднику готовится, раньше часов девяти не освободится, во-вторых, без тебя она все равно рулить опасается, а в третьих, ей сейчас, поди, уже машину-то водить и нельзя. А в четвертых быстро одевайся и бегом за машиной, времени уж много прошло, как бы не опоздать!

— Ну почему…

— Ты у нас шофер второго класса, а будешь еще спорить, то не посмотрю, что ты весь из себя лауреат и…

— Да иду уже. Но могла бы и сама…

— На мотоцикле? У меня-то удостоверения шофера нет. Да и опять же, мне народ собрать велено. Ох, чую я, что не к добру это, ох не к добру!

— Чует она… Не к добру, так и машину бы не вызывали, сами бы добрались куда захотели бы. Да все уже, бегу!

На улице уже стоял легкий морозец, в пределах двух-трех градусов, и на машине можно было бы особо и не одеваться. Но неизвестно, сколько там придется гостя ждать, так что я накинул куртку, которую мне мама сшила из старого Маруськиного полушубка и двух пар таких же старых меховых рукавиц. Видок, конечно, у куртки был так себе, но она было очень теплая и, что сейчас было важно, легкая и движений не стесняла. А так как ключи от машины (второй комплект) у меня в комнате и хранился, то я просто добежал до школы (быстро дошел все же, бежать-то вроде и не солидно), сел в машину и поехал на аэродром.

Сам аэродром у нас был, пожалуй, даже получше Горьковского: шестисотметровая бетонная полоса, по краям которой были установлены лампочки чтобы и ночью самолеты можно было принимать и отправлять, да и здание «аэропорта» было под стать: хотя и одноэтажное, но кирпичное сооружение, посередине которой поднималась вышка с диспетчерской: его как раз товарищ Ильгаров спроектировал. И в аэропорту был и зал ожидания для пассажиров, причем в зале даже буфет имелся — правда, буфет этот так ни разу и не работал, да и с пассажирами было как-то хиловато. И с охраной аэропорта тоже: там вообще три человека работали: начальник (летчик отставной), механик и водитель машины, которая зимой снег с полосы сгребала… то есть должна была сгребать. Вот только машину эту еще где-то делали, так что водитель пока что раз в неделю (в зависимости от того, сколько самолетов туда прилетало) ездил в Павлово на топливную базу за бензином, а все остальное время с двумя остальными работниками в небольшом ангаре возле аэропорта пытались из груды обломков восстановить какой-то древний самолетик (вроде У-2, но пока даже понять, что именно они «восстанавливали» было невозможно). Так что москвичам еще повезло, что они сюда вообще дозвониться смогли, хотя обычно на телефоне, пока «начальство» трудилось в сарае, кто-то из ребятишек из соседней деревни все же сидел.

Ну а я сразу подъехал к «аэропорту» со стороны взлетки и увидел уже садящийся самолет. Но не Ли-2, как я ожидал, а другой, поменьше и явно военный, вроде бы довоенный еще бомбардировщик СБ, но уверенности у меня не было, плохо я с нынешней авиацией был знаком. Самолет лихо зарулил на полосе, развернувшись почти на месте и остановился прямо напротив двери аэропорта, где его уже встречали местные механик и шофер. Из самолета неторопливо вылезли двое, один, довольно высокий дядька, держа в руках большой плоский мешок, другому сказал «машину заправить и ждать», а затем подошел к машине:

— Это меня машина ждет? А где водитель?

— Я за него, — не удержался я, — садитесь, сейчас быстро доедем куда вам нужно.

— Ты? — очень удивился летчик, — а ты хоть машину-то водить умеешь?

— Умею, я вообще шофер второго класса. Удостоверение показать? Только я его дома забыл, спешил очень, но если сомневаетесь, у любого спросите…

— Некогда мне сомневаться, поехали. Мне в деревню Кишкино надо, знаешь где это?

— Конечно, из нее за вами и приехал. А вы к кому?

— Мне нужна товарищ… Никитина вроде, учительница. Знаешь такую?

— Надюху? Конечно знаю, только она не учительница, а директор школы.

— Вот-вот, ее-то мне и надо, ты меня прямо к ней и отвези.

— Она сейчас в школе, к празднику готовится, вас в школу везти? И зачем вам Надюха?

— Ну как не стыдно, а еще и пионер! Ты же пионер или как? Неправильно учителей и тем более директоров кличками называть.

— Это не кличка, зовут ее так. Она Надюхой родилась, Надюхой и помрет: у нас в деревне у каждого имя свое. Я вот — Вовка, а не Вова и не Володя…

— Ладно-ладно, ты за дорогой следи!

— А чего за ней следить-то? Она, поди, не убежит, да и приехали мы почти. Это уже Ворсма, а сейчас мост переедем — и минуты через три совсем на месте будем.

— Ну… да. А хорошие тут у вас дороги, и аэродром просто на удивление неплох. А это…

— Тут через лес дорога, быстро не поедешь, потому свыше сорока я тут и не езжу никогда. Не потому что неровная, а потому что темно и непонятно, кто из лесу выскочить может.

— Свыше сорока, говоришь? Тогда как же ты по светлой да ровной дороге ездишь?

— Нормально езжу. Тут почти нигде дорог нет, чтобы до сотни разгоняться, а так эта машинка и сто тридцать дать может. Может, но негде, а вот построят когда дороги нормальные, широкие да асфальтированные… я себе другую машину куплю, поновее и побыстрее, и буду ездить уже под двести.

— Да ты лихач! А это что, твоя машина? В смысле, твоих родных?

— Нет, это школьная. Ну все, почти приехали…

— Погоди… Вовка, так? Где мне переодеться можно? А то повод вроде праздничный, а я в летном комбинезоне, несолидно!

— Ну давайте ко мне зайдем, как раз по пути. Это вот сюда, заходите! Мама, папа, бабнастя! К нам гость! Хм… никого. Ничего, поднимайтесь на самый верх, там только моя комната. И комбинезон свой там оставьте, на обратном пути обратно переоденетесь…

Через минуту товарищ спустился, уже в военных брюках с лампасами, но все еще в накинутой поверх всего летной куртке.

— Дядь, ты куртку-то свою тоже здесь оставь, вон, у двери на вешалку повесь. Чай не замерзнешь: тут до машины два шага, там я прямо к крыльцу подъеду, а в школе у нас всегда температуру держат в двадцать три градуса. Ты в куртке этой точно вспотеешь.

— Ну, как скажешь… — летчик снял куртку, повесил ее и повернулся ко мне. Да, столько орденов на одном человеке я еще не видел…

— Дядь, а ты кто?

— Я, Вовка, Главный маршал авиации Голованов. Слыхал?

— Прям главный маршал? Придумают же такое… Ну, поехали, дядя Главный маршал Голованов, сдается мне, что я уже знаю где все. То-то тетка Наталья грозилась всех собрать…

Когда мы вошли в школу, там тоже никого не встретили. А у застекленных дверей актового зала, в котором как раз вся деревня и собралась, Александр Евгеньевич (откуда-то из памяти всплыло его имя) остановился, поглядел сквозь стекло:

— Вовка, а эта… Никитина, она где тут?

— Да вон, на сцене, в почти белом костюме. Только он не белый, кремовый, это при лампах он белым кажется.

— А… увидел. У нее что, уже есть орден Ленина?

— Нет, это орден Шарлатана. Местный, районный, просто издали похож немного.

— Ну… да. Странно, вроде ничего особенного, а что-то я волнуюсь.

— Да не бойся ты так, товарищ Главный маршал, Надюха хотя и строгая, но напрасно никого не наказывает. Она вообще никого не наказывает, грозится только. Но все равно: если что, то я вас прикрою.

— Ну спасибо, такого мощного прикрытия у меня еще не было, — рассмеялся Александр Евгеньевич. — Ну, пошли?

Когда мы вошли в зал, никто в нашу сторону даже не повернулся? Все переживали за Надюху и ребятишек, стоящих на сцене и поющих песню. Получалось не так, как «по радио», но энтузиазм детишек зашкаливал, ведь вместо обычной репетиции у них настоящий концерт получился! И видно было, что Надюха, стоящая на краю сцены, тоже за детишек переживает… Так что на нас внимание все обратили лишь когда песня закончилась. Очень своеобразно обратили: в зале повисла мертвая тишина. Ну да, не каждый день в деревенскую школу (даже в десятилетку) заходят Главные маршалы авиации при всем параде. Но Александр Евгеньевич свое волнение вроде как переборол, а все прочее для него, скорее всего, уже было делом привычным. Он поднялся на сцену (буквально вспрыгнул на нее), повернулся к собравшимся в зале и в абсолютной тишине довольно громко произнес:

— Здравствуйте, товарищи! Я вижу, что у вас тут праздник, и я постараюсь его сделать еще более праздничным. Спешу сообщить, что решением нашего правительства и лично Иосифа Виссарионовича Сталина Никитина Надежда Ивановна… Надежда Ивановна, прошу, подойдите ко мне поближе… спасибо. Так вот, Никитина Надежда Ивановна за выдающиеся успехи в деле обучения подрастающего поколения награждается орденом Ленина. Надежда Ивановна, я так же хочу передать вам личную благодарность товарища Сталина за ваш воистину героический труд. Ура, товарищи!

Ну да, ура, конечно. Хорошо, что Надюху я давно и хорошо знал, так что упасть ей все же не дал. Сначала я ее подхватил, а затем и Александр Евгеньевич, видя такое дело, мне помог ее аккуратно посадить на заранее поднесенный мною стул.

— Что это с ней? — шепотом поинтересовался у меня маршал.

— Ничего военного, — так же шепотом ответил я. — Нервишки пошаливают, она сейчас вроде немножко беременная.

— Врач тут есть?

— Не надо врача, — с улыбкой ответил я шепотом и уже громко обратился к обомлевшей директрисе:

— Надюха, все хорошо, вставай! Все отлично, дядя маршал просто тебе орден принес в подарок от товарища Сталина. А с подарком от товарища Сталина в обморок падать вообще неприлично! Воды принести?

— Товарищи, предлагаю на этом концерт закончить, а все неспетое и сплясатое перенести на завтра. Надюха, пошли к тебе в кабинет, ты там с теткой Натальей посидишь, прочухаешься… а вот и супруг твой драгоценный, он тебе поможет вернуться обратно в человеческое достоинство. А вы, дядя маршал, чаю с нами попьете?

— Рад бы, но дела, ехать надо. Мне еще в Горький нужно сегодня слетать, там тоже какую-то женщину перед праздником наградить успеть нужно…

— А там-то кого?

— Да ты не знаешь, там какая-то Чугунова…

— Вот не повезло вам, Александр Евгеньевич! — негромко сказал я, выруливая к дому.

— Почему это не повезло?

— Потому что Надюха на третьем месяце, а Маринка уже на пятом!

— Ты и ее знаешь? А что, она действительно… М…да, проблемка.

— Сейчас решим, — я снял трубку телефона, набрал номер.

— Маринка? У меня вот какой вопрос: если мы к тебе с одним дядькой через часик на пять минут заскочим, ты дождешься? Отлично… нет, я пока дома, но у меня тут самолет. Ладно, у дядьки… хорошо, жди. Только обязательно дождись, это очень для меня важно.

— Вовка, я что-то не понял: ты что, со мной в Горький лететь собрался?

— Ну, место-то у вас в самолете наверняка какое-то есть, а без меня там концерт, который Надюха вам закатила, покажется веселой шуточкой.

— Ну… пожалуй, ты прав. Но обратно-то ты как доберешься?

— Как-нибудь доберусь, а нет — так у Маринки и заночую, не впервой. Но поезда там до десяти ходят, скорее всего успею.

— И не хочется мне тебя брать, и иного варианта не вижу. Ладно, мы тебя и обратно самолетом… У тебя куртка-то теплая?

— За пятнадцать минут точно не замерзну. Вы на аэродром двадцать первого садиться будете?

— Да, и машина нас там уже ждет… я надеюсь.

— А если и не ждет, то я знаю, где ее взять. Куда мне тут лезть-то?

На аэродроме двадцать первого завода нас уже ждали. То есть ждали все-таки маршала, но из самолета первым вылез я. И встречающий нас военный инженер — приятель Вовки Чугунова — довольно рассмеялся:

— Так это мы тебя, оказывается, встречаем? А нам сказали, что сам Голованов прилетает.

— Верно сказали, — ответил ему вылезший из машины чуть позже Александр Евгеньевич, — здесь Голованов. Машину приготовили?

— Так точно! «Победу», новенькую, только вчера с завода получили!

Я заметил, что при этом ответе Голованов поморщился: ну еще бы, с его ростом на заднем сиденье этого «лимузина» нужно было вообще согнувшись сидеть. Поэтому я тут же уточнил у встречающего, которого я знал только в лицо, но ни имени, ни фамилии не помнил:

— А Вовкина машина где?

— Там же, где ты ее и поставил. У него экзамен на право вождения только через две недели. Вы на ней поедете? Шофер нужен или сам поведешь?

Вовке я тоже подарил БМВ, искренне считая, что если деньги вовремя не потратить, то они очень быстро закончатся. Но вот времени у него освоить вождение почти не было, его отделение и теперь в три смены работало, делая очень нужные «самолетики»…

— Вовка, если чужого за руль пускать, тебе же голову и оторвет. Конечно сам. Александр Евгеньевич, идемте, тут недалеко.

— Ну… а куда?

— Вовка Чугунов машину водить только учится, а учиться-то ему где? В городе нельзя, так что он тут на аэродроме после работы круги и наворачивает. И машину вон там ставит, с другой стороны диспетчерской.

— А… а ключи? — до него этот вопрос дошел только когда мы к машине подошли.

— У меня есть, запасные. Ну что, садитесь, поехали.

— А ехать-то далеко? А ты не боишься, что милиция тебя остановит?

— Не боюсь, я удостоверение все же взял теперь. Да и в городе почти все милиционеры меня знают.

— А этот… Вовка Чугунов тебе голову не оторвет за то, что ты его машину взял? Чугунов… это не муж той женшины, к которой…

— Брат старший. Маринка фамилию в замужестве менять не стала, у нее свои резоны на это.

Ну конечно, накаркал Главный маршал: на повороте с Канавинского моста нас настиг свисток регулировщика. Я, конечно, остановился, почти сразу остановился, все же перед поворотом скорость я сильно сбросил. А милиционер подошел — я как раз окошко приоткрыл, и с легкой улыбкой поинтересовался:

— А куда это, товарищ шофер, мы так спешим?

Ну да, спешим. Вечер уже, десятый час наверное, на мосту вообще пусто — так что же мне, плестись со скоростью пешехода? Я уже воздуха набрал, чтобы высказать свое мнение, но милиционер, к окошку наклонившись, продолжил:

— А, тут у нас, оказывается сам товарищ Кириллов. Но машина новая, не узнал… Товарищ Кириллов, куда спешим?

— Маршала Голованова по срочному делу везу, непонятно что ли?

— Обленился ты, Шарлатан, даже врешь без вдохновения. Сказал бы «товарища Сталина везу», я бы поверил. Ладно, езжай. Тебя проводить? — милиционер кивнул на стоящий у обочины мотоцикл.

— Не надо, я на Монастырскую… на Ролана еду.

— К Чугуновой? У нее все в порядке? Помощь нужна?

— Нет, все в порядке.

— Ну давай! И ты это, поосторожнее рули, договорились?

Ну да, я тут несколько раз ночами Вовку в городе вождению обучал, и меня многие милиционеры тогда заметили. То есть конкретно этот, может, и не попадался мне раньше, но морда моего лица в местной прессе частенько появлялась, а милиционеры — они народ общительный и наверняка все в ОРУД знали, что у Шарлатана удостоверение шофера второго класса…

Когда мы поднялись На Ильинку, Александр Евгеньевич поинтересовался:

— А эту Чугунову что, вообще все знают? Она вообще кто?

— Молодые — все, она второй секретарь обкома комсомола. Все приехали, нам сюда.

В дверь я постучал, знал, что дома у нее все уже спят. Маринка встретила нас в каком-то длинном халате, и была она какая-то… серая и очень уставшая. Посмотрела на меня мутным взором каким-то, кивнула — мол, проходите, а на маршала (который в своей летной куртке был) даже не взглянула. И пошла на кухню — ну а мы пошли за ней. Я из захваченной из дому сумки выложил на стол коробку яиц, пакет с пирожками, пару кабачков свежих:

— Маринка, я тут поесть кое-чего захватил, тут два медовика, дед Митяй снова испек, и с луком и яйцами, это от бабы Насти. А ты чего такая убитая?

— Да Вася… он почти совсем не ходит уже, вчера в магазин пошел — и не дошел, милиционер какой-то его обратно до дому довел с соседом. — Марина как-то напряглась и даже вроде как взбодрилась: — Да знаю я, что ты мне сказать хочешь, но лучше заткнись!

— Не заткнусь: я считаю, что ты, конечно, дура, но еще больше ты молодец и я горжусь тобой! И заметь: дур — много, а молодцов крайне мало, и ты среди молодцов впереди всей колонны! И снова повторю: я тебе всегда помогу.

— Ну спасибо… нет, на самом деле спасибо. Рассказывай, зачем пришел, попробую и я тебе помочь.

— Ага, помогальница нашлась! Тут товарищ Голованов по твою душу приехал, причем Главный маршал авиации товарищ Голованов, и приехал он тебя награждать орденом. Так что быстро мне нос кверху, хвост торчком и иди орден получай!

— Какой орден?

— Орден Красного Знамени, Трудового Красного Знамени, — подал, наконец, голос Александр Евгеньевич. — Товарищ Сталин решил, что вам… то есть вам и Надежде Ивановне Никитиной ордена нужно вручить до праздника. Вы уж извините, если я не вовремя…

— Вовремя-вовремя, — не дал ему продолжить ненужную тему я, — вручайте орден и поедем: я еще могу на поезд успеть.

— А же сказал, что доставлю домой самолетом. Товарищ Чугунова, от лица советского правительства и лично от товарища Сталина я поздравляю вас с награждением орденом Трудового Красного Знамени. Примите высокую награду, а товарищ Сталин просил и личную его благодарность передать за вашу работу.

— Что? А, спасибо, передайте товарищу Сталину мою благодарность… Вовка, у тебя всё?

— Всё, теперь спать иди, а мы тоже пойдем. Васе привет от всех наших…

Когда мы ехали обратно на аэродром, Александр Евгеньевич не выдержал:

— У нее… у Чугуновой что, горе какое случилось? А то мы, вижу, действительно не вовремя…

— Горе у нее давно, муж сильно контуженный, но она это сразу знала. И мы вовремя, Вася-то наверняка за жену порадуется и ему, может, даже лучше станет… на некоторое время.

— А чем-то ей помочь…

— Товарищ Главный маршал, она — второй секретарь обкома, ей любая помощь доступна. А если что — то мы всей родней еще поможем.

— Так она и твоя родственница? То-то я гляжу, что ты к ней «Маринка, Маринка»…

— Она вообще-то теперь моя племянница… пятиюродная вроде. Но тут город маленький, все друг другу родня.

— Ничего себе маленький, тут народу-то тысяч семьсот!

— Маленький, всего шестьсот пятьдесят. И даже тот милиционер, не исключаю, мне каким-то внучатым племянником приходится.

— Ну да, конечно… ну что, домой? Спасибо тебе, Вовка, давно у меня такого шофера лихого не было. Давай, залезай — и до свидания: на Павловском аэродроме мы тебя просто высадим и сами домой полетим. Удобно устроился?

Пятнадцатого ноября два специалиста с разных заводов Горьковской области зашли в кабинет заместителя председателя Совета министров. Вообще-то вызов специалистов к столь высокому начальству случался нечасто, но обычно особых волнений он не вызывал: Климент Ефремович в таких случаях расспрашивал о каких-то новых достижениях, но у обоих «гостей столицы» достижения были весьма изрядными. Однако, зайдя в кабинет, они замерли на пороге: в кабинете, кроме его хозяина, сидел и Иосиф Виссарионович:

— Заходите, заходите, чего в дверях замерли? Садитесь, мы вас ненадолго тут задержим. Некоторые товарищи… вы оба, точнее, ваши предприятия прислали нам представления на орден одного молодого человека, но некоторые товарищи считают, что это было сделано вовсе не потому, что этот молодой человек что-то важное придумал, а чтобы в случае неудачи ваших экспериментов на него все свалить, хотя он ничего в том, что у вас было сделано, и не понимает. Я и бы попросил нам быстренько объяснить, в чем эти товарищи, говоря такое, были неправы.

«Гости столицы» некоторое время молчали, но наконец Сергей Красиков, которого «выбрали» главным конструктором нового автобуса, тихим голосов ответил:

— Шарлатан все понимает, и много лучше других понимает. И придумывает он вещи на самом деле очень непростые. То есть они потом простыми кажутся, но вот именно придумать такое… Вот, например, дверь в нашем автобусе: кинематическая схема в целом выглядит простой, даже примитивной — но ведь до него до такого вообще никто не додумался! А у него дверь с помощью простого моторчика, который равномерно в одну или другую сторону вращается, дверь открывается и закрывается великолепно, причем даже открывается не просто так, а сначала немного выдвигается наружу, а затем ровно вбок отъезжает. Для пассажиров получается абсолютно безопасно, а когда дверь закрывается, она сначала возвращается на место, снова ровно, а затем аккуратно и плотно вдвигается вовнутрь. Да, сейчас это выглядит просто и понятно, но когда он нам такое предложил… Нужно очень хорошо механику понимать, чтобы такое выдумать. А если прочее посмотреть…

— А что скажут наши товарищи стекольщики?

— Да то же самое. Он приехал к нам, наорал, обзывался всяко… нематерно, смешно, но все равно обидно… зато теперь у нас в цеху никто уже матерно и не выражается.

— Да, такое ордена заслуживает, — усмехнулся Климент Ефремович.

— Да нет! Он нам предложил стекла для автобусов закаленные ставить, а мы ему старались объяснить, почему он дурак. То есть про такие стекла-то мы знали, и знали, что они не годятся для дальнейшей обработки… в общем, пошли ему просто показывать его дурь — а получилось стекло… оно почти впятеро прочнее простого бемского стекла получается, но интересно другое: если его все же получается разбить, то оно сразу рассыпается на крошечные кусочки, все целиком рассыпается. И кусочки эти совсем не острые, ими порезаться нельзя. Он потому и ругаться к нам приехал, что автобус на испытания со стеклами в их школу-интернат передали, и он орал, что если хулиганы камнем стекло раз… разобьют, то дети пострадать могут. А теперь уже точно никто при аварии или хулиганстве не поранится, да и стекло стало… я уже говорил, очень прочным стало, его не каждым камнем теперь разбить можно. Он его обозвал сталинитом…

— Как обозвал? — уточнил Иосиф Виссарионович.

— Сталинитом, потому что оно прочное почти как сталь стало.

— И я добавлю, — снова вступил в беседу Красиков, — рамы резиновые как раз под эти стекла сталинитовые прекрасно подошли. Непростые рамы, но в автобусном в Горьком на установку одного окна уходит больше трех человеко-часов, а мы теперь норматив установили в четырнадцать минут, так установщики, все окна в автобус поставив, еще и перекурить успевают. И как все просто Шарлатан-то придумал: готовое стекло в резиновой раме человек за пару минут устанавливает с помощью простого шпателя деревянного, и оно легко вставляется и вытаскивается при необходимости, а как в нее шнур этот резиновый запихивается, то хоть кувалдой бей: не выпадает окно, накрепко держится. Но если авария, то шнур этот выдернуть — и окно почти что само вываливается, и аварийные выходы в автобусе делать уже нет необходимости. А то, что сталинит в окне, так оно при этом чаще и не разбивается…

— То есть он придумал совсем новый способ изготовления сверхпрочного стекла…

— Нет, — ответил «стекольщик», — он просто прочитал об этом способе где-то. Его еще в начале тридцатых во Франции придумали, но там получалось дорого, да и отход большой был в производстве. А Шарлатан придумал как то же самое делать дешево и практически без брака. У французов-то воздуха высокого давления на заводе не было…

— То есть теперь все стекла для автомобилей вы так делаете?

— Пока нет, товарищ Сталин, воздуха на заводе все же для массового производства не хватает. Пока только для Павловского автобусного такие делаем. Но Шарлатан сказал, что нам в Ворсме сделают специальную турбину воздушную, причем уже вот-вот сделают, и когда мы ее получим, то да, все стекла так изготавливать будем.

— А сделают…

— Сделают. Вовку-шарлатана во всем районе все знают и то, что он просит, всегда делают: все же знают, что он ерунды не попросит. А уж в Ворсме-то — так вообще все его родня.

— Как это? Что, весь город — его родня?

— Да что Ворсма, — усмехнулся стекольщик, — в «Горьковской Правде» давеча статья была о нем, и там писали, что в области каждый второй может гордиться таким родственником, как Шарлатан. Правда, статья-то была Чугуновой, а она сама ему… кто-то.

— Тоже родственница?

— Было написано, что племянница какая-то. Чудно, конечно, это: Чугунова-то взрослая, двое детей… скоро трое будет, а ему всего десять, но ведь всякое бывает. Вон, супруга моя после этой статьи родню свою изучать пристрастилась, и говорит, что она тоже Шарлатану родственница. А следовательно, и я тоже, хотя и не по прямой. Но на орден мы его не как родственника выдвигали, вы не подумайте, а по лишь делам его…

— Спасибо товарищи, мы поняли, в чем была ошибка… других товарищей. Можете идти, вы нам очень помогли.

А когда «гости» покинули кабинет, Сталин повернулся к Ворошилову:

— Значит, представления на него по делу тебе прислали. Но сразу два, и что теперь нам делать?

— Три уже, вчера еще одно пришло. Интересно, а почему их мне, а не Калинину шлют?

— Потому что Михаил Иванович вообще понять не может, что в представлениях пишут. Мы тоже… не сразу поняли. Но награждать его сразу кучей орденов… опять же, получается, что его родственники выдвигают… Надо еще подумать. Парню, конечно, помогать будем во всех его затеях, а вот с орденами еще немного подождем. Согласен со мной?