Шарлатан 2

Глава 22

Станислав Густавович с интересом посмотрел на Лаврентия Павловича:

— Это что же получается, Шарлатан теперь собирается и звания Героев людям самостоятельно присваивать?

— Очевидно нет, он просто считает, что за то, что товарищ Чугунова для него сделает, мы будем просто вынуждены ей звание присвоить.

— А конкретно за что?

— Станислав Густавович, вы начало нашего разговора пропустили, а там я сказал, что Шарлатан всегда врет, просто не договаривая, зачем и что он делает. Мы считаем, что он придумал что-то действительно очень полезное, но вот что именно… Мы же не можем ребенка пытать, выясняя, о чем он так яростно молчит? Но, с другой стороны, если нам подождать будет нужно всего лишь год, то мы подождем. Спокойно подождем, раз уж его затею не придется из бюджета страны финансировать…

Новогодние каникулы в Кишкино прошли очень интересно: все деревенские дети с утра приходили на остановку узкоколейки и с интересом разглядывали проходящие мимо деревни «поезда». У младших развлечением было подсчитывать, сколько на платформах провезли станков и спорить друг с другом чуть не до драки, какие именно станки повезли в этот раз. А старшеклассники там не околачивались, они (причем с огромным воодушевлением) на самом первом поезде уезжали в Сосновское, где работали на разгрузке этих самых вагонов и помогали привезенные станки на месте собирать. Понятно, что сами тяжеленные станки они не ворочали (да их просто к ним не допускали: станки-то были дорогущие, а дети, как известно, сломать могут вообще всё), однако в вагонах и не особо тяжелые грузы ехали, например крепеж разный, инструментальные ящики и прочая мелочевка — и вот для перемещения таких грузов и детские ручки вполне себе подходили. К тому же в школе на уроках труда мальчишки освоили и тяжелый труд электромонтера, и взрослые все же доверяли парням лампочки вкручивать. И даже плафоны на место ставить!

Школьникам вдохновения добавлял тот фактор, что за работу им платили деньги, немного, но и немало. А столь бурный погрузочно-разгрузочный и монтажный ажиотаж объяснялся тем простым фактом, что в Сосновском полностью закончилось строительство нового завода. С опозданием на пару недель от ранее намеченного плана, так что руководство завода (и района) решило воспользоваться школьными каникулами и по возможности отставание наверстать — а несколько сотен старшеклассников в наверстывании все же помощь могут оказать довольно заметную.

Дядя Алексей тоже каждый день мотался в Сосновское, где занимался именно пусконаладочными работами в главном сборочном цехе новенького завода. А необходимость присутствия на этой работе слесаря-инструментальщика шестого разряда объяснялась просто: большую часть поступающего оборудования без подгонки «напильником по месту» даже установить не всегда получалось. А то, что на заводике уже инструментальный цех работал, помогало с такими проблемами справиться очень быстро: все же знал наш рабочий класс, какие производства в первую очередь понадобятся и заранее к этому готовился.

Впрочем, готовиться к пуску нового завода начали гораздо заранеее, все же в селе избытка электричества раньше не было, а теперь одна электроплавильная печь энергии потребляла в разы больше, чем все село с окрестностями. Поэтому там пришлось еще осенью запускать и новую электростанцию, для которой на «трех заводах» пришлось изготовить четыре совершенно сверхплановых полумегаваттных агрегата. Именно такие стали сейчас основной продукцией Ворсменского энергетического комбината: вся электростанция могла вообще быть установлена на одной двухосной железнодорожной платформе и именно в таком варианте больше половины продукции с комбината и уходило. Да, платформы (или, чаще, основы чуть ли не дореволюционных «нормальных» вагонов) на завод поступали в виде «не чихай, развалится», но их и возить далеко никто не собирался. Точнее, везли-то их все же далеко, просто всего лишь один раз везли: сейчас все такие именно «железнодорожные» электростанции отправлялись в Корею. Мне это Василий сказал, старший сын дяди Алексея: он после школы пошел работать к отцу на завод, а теперь именно подготовкой вагонов к установке на них электростанций и занимался. И Валька там же работала, оформлением транспортных документов занималась, и слова брата вроде подтверждала. Правда, Валька говорила что в Корею отправляется не больше двух третей «наплатформенных» электростанций, а остальные по Союзу расходятся, но суть была не в том, куда их отправляют, а в том, сколько их стране нужно. Но даже в таких условиях заводчане смогли четыре таких станции сделать сверх планов «для собственных нужд». Очень собственных, ведь завод в Сосновском был всего лишь филиалом турбинного.

Правда, теперь в Сосновском возник новый «неудовлетворенный спрос»: там тоже решили, что централизованное отопление в домах — штука исключительно полезная, но пока его удовлетворять возможности не было. Новые дома для рабочих там выстроили как раз с таким отоплением, но село-то было огромное и всем жителям хотелось получить кусочек «ласкового центрального тепла», а с трубами пока было никак. То есть сами трубы в Павлово изготовить могли, не могли их оцинковать — а цинк туда пока как раз из Кореи поступал. Но пока в Корее с электричеством было плохо, цинка поступало немного, так что разгрузить энергокомбинат, передав производство автоматических коробок на новый завод и тем самым побыстрее обеспечить свои дома теплом очень сильно хотели все тамошние жители. Ну и ворсменцы тоже хотели, поэтому-то школьников на работу и привлекли. А вот будущие рабочие нового завода его пуском не занимались: они в Ворсме срочно осваивали профессию, то есть учились эти коробки делать. Но так как днем завод «выполнял план», учились они в ночную смену и просто не могли еще и днем в Сосновском потрудиться: они просто спали после ночи в цехах…

В общем, весело прошли каникулы — а когда они закончились, учеба в школе продолжилась. И продолжилась она куда как менее весело, чем раньше: новая физичка ко мне постоянно придиралась, причем не из-за того, что я что-то по программе на понял или не выучил, а потому что «ты же больше можешь, но ленишься!» Ну да, могу, но знания-то, в школьном учебнике не расписанные, мне ну никак не помогут золотую медаль получить! И уж тем более не помогут те «знания» которые она мне пыталась сверх программы всучить: иногда она такую откровенную чушь несла! Пришлось пару раз ее макнуть мордочкой в это самое — но я все же не хотел ее перед школьниками позорить и макал ее на «дополнительных занятиях». Думал, что она обидится и от меня отстанет, но какая-то училка толстокожая попалась: я ее разве что дурой не называл, а она только улыбалась, изображая из себя Джоконду-блондинку, и чушь в мои широкие народные массы нести продолжала, хотя и с несколько меньшим энтузиазмом…

Но все хорошее когда-нибудь заканчивается, а еще заканчивается и все плохое: в феврале с курсов повышения вернулась прежняя наша физичка и обучение вернулось в нормальную спокойную колею. И в последний день февраля (это был понедельник) я со спокойной совестью уроки прогулял: меня пригласили на официальный пуск завода в Сосновском. Ну что, завод пустили довольно успешно, за день там смогли изготовить уже десять автоматических коробок для «Векш». А вечером дядя Алексей сказал, что тамошние молодые рабочие на торжественном комсомольском собрании взяли на себя обязательство к лету достичь плановой мощности в сотню коробок в сутки. Правда, он выразил сильные сомнения, что у ребятишек это получится, но уже то, что они действительно хотят этого добиться, вдохновляло.

Вдохновляло, но на турбинном пока производство коробок не прекратили: заводу в Красных Баках их все равно еще сильно не хватало. Все же в Сосновском подавляющее большинство рабочих составляли совсем молодые выпускники ФЗУ и им опыта набираться еще и набираться было. Хотя и стимул его набираться имелся более чем веский: всех молодых рабочих пока что поселили в трех больших общежитиях, а когда отдельные участки начнут выходить на плановую производительность, то рабочих с такого участка начнут — в порядке личных достижений в труде — переселять в отдельные квартиры и даже в отдельные дома. Точнее, в дома (все же таунхаусы на две семьи) переселять будут все же рабочих семейных, у которых уже один ребенок родился и второй явно намечается, но и отдельная квартира — это очень веский стимул. А то, что большинству рабочих там пока что всего шестнадцать лет только что стукнуло — это не повод «социальные гарантии со стороны государства» не выполнять, ведь это им только пока шестнадцать, а пройдет совсем уже немного времени… да и в любом случае дома еще выстроить нужно будет. А чтобы их построить, тоже нужно и времени, и всякого прочего кой-чего.

И это самое «всякое прочее» тоже усиленно готовилось. Например, в Лукоянове выстроили новенькую обогатительную фабрику. На которой, правда, и работало-то пока всего меньше двух десятков человек — но и фабрика пока была скорее «демонстратором технологии». Демонстратором технологии трехэтапного обогащения песка: сначала там проводили «гравитационное обогащение», затем — «магнитное» (на этом этапе из песка вытаскивали практически полностью хромит), а напоследок проводили «фракционное обогащение» — и получающийся при этом самый мелкий песочек — из которого уже и хром извлекли, и титан, и цирконий — по железной дороге отправлялся в Павлово. Слегка через задницу отправлялся, что есть через Арзамас и Горький, однако песка такого было все же немного и лишний пробег вагонов никого особо не напрягал. Песочек более крупной фракции вроде бы еще как-то дополнительно чистился (то есть из него старались вроде бы извлечь оставшийся в нем титан и цирконий, но пока вроде без особого успеха) и отправлялся уже на другие нужды, главным образом на строительные. Там ведь недалеко еще и превосходный известняк добывали, так что появление в Лукоянове завода по производству силикатного кирпича было уже делом самого ближайшего будущего.

А поступивший в Павлово мелкий песочек слегка «дорабатывался»: его тщательно промывали в соляной кислоте, которую в изобилии выдавал магниевый заводик, и отправляли уже на завод стекольный. То есть можно было песочек и сразу на стекольный отправлять и тогда бы из него стекло выходило чуть-чуть зеленоватое, на бытовые нужды вполне годное — а вот после кислоты, которая вымывала из песка последние остатки железа (а, возможно, и титана, да и всю прочую вредную дрянь) стеклышко получалось совершенно прозрачное. Даже более чистое, чем сейчас в Боре делалось, но в Бор песочек не отправляли, так как того, что в Лукоянове пока добывалось, и Павловскому заводу не хватало. Но это лишь пока…

Дома у нас тоже произошли некоторые изменения: Василий Голубев, получив квартиру в Сосновском (и должность бригадира на новом заводе) Кишкино покинул, но вместо него в доме появился юный Лёшка. Правда тетя Маша решила, что ей лучше все же тоже из деревни уехать и она на полном серьезе стала готовиться к переезду к родителям в Ичалки, но на семейном совете взрослые решили, что «с этим спешить не стоит». Потому что у ее родителей там был пока только небольшой домик, а мы прикинули наши возможности и пообещали тете Маше там выстроить уже нормальный кирпичный дом. Можно было его и за предстоящее лето построить, но пока что в Ичалках и центрального отопления не было, и кучи прочих удобств, семье с четырьмя детьми «абсолютно необходимых», так что переезд был запланирован уже на пятидесятый год. То есть на пятидесятый, «если у Шарлатана получится там все нужное обеспечить». Меня на этом семейном совете не было, так что я о том, что мне еще и в Ичалках придется «поднимать культуру жизни», я только через пару дней узнал…

Ну узнал и узнал, меня же никто не собирался заставлять канавы там копать и трубы класть, а сказать пару слов во время своей воскресной телепередачи мне было совсем нетрудно. Ну я и сказал, не про конкретную деревню, конечно, и вообще. То есть сказал, что даже в самой дремучей деревне людям хорошо если живется в ней хорошо и очень плохо, если жить в ней плохо. И в нескольких словах рассказал, какая получается разница в условиях жизни если в доме появляется водопровод и какие дополнительные радости жизни добавляют чугунные батареи. Причем отдельно упомянул, что для обретения чугуния в доме вовсе не обязательно по деревне прокладывать теплотрассы, ведь в славном областном центре автоматические отопительные котлы уже три завода делают. А еще там делают и водогрейные колонки — а в заключение своей краткой, минуты на полторы, речи озвучил «полную стоимость обретения этих удобств в одном отдельно взятом деревенском доме». И, как мне потом Маринка сказала, именно заключительные цифры сделали мое выступление «настолько весомым, что горьковские заводы вздрогнули, представив объемы грядущего производства оборудования».

Ну и пусть вздрагивают дальше, им полезно, а то когда артели в деревнях цемент да кирпич для жилищного строительства в городе делали, работая по четырнадцать часов в сутки, им что-то спокойно слишком было, так что пора и поволноваться. На себе, так сказать, прочувствовать… ну, что нужно, то и прочувствовать. Не хочу сказать, что в городе (во всех больших городах) народ слишком уж расслабился, в войну там тоже большинство людей вкалывали как роботы с Энерджайзером в заднице, но вот с проявлением любой инициативы в городах было как-то… никак. Нет, народ в больших городах работал даже с большей ответственностью, что ли, за результат своей работы и всегда был готов поработать больше для того, чтобы жилось людям лучше — но вот сам инициативы в этом направлении не проявлял. Скорее всего, потому что им просто инициативничать было некогда, они работу работали и были очень заняты.

А вот я занят не был, так что время на «придумывание» всякого у меня было просто завались. Так что я и придумывал — а отдуваться приходилось за это уже другим людям. И двадцать пятого марта в Горький, на двадцать первый завод, прилетел Владимир Михайлович Мясищев. Уж не знаю кто (хотя догадки насчет персоны у меня и были) ему в качестве «базового производства» для изготовления опытного экземпляра самолета выделил именно этот завод. Понятно, что руководство завода было от обретения подобного счастья просто в восторге, но мне еще немного раньше удалось бурное выражение этого восторга погасить: я, узнав об этом (а не узнать у меня просто не получилось благодаря родственникам и особенно родственнице) обсудил проблему с Вовкой Чугуновым и заводчане языки свои засунули… восторг свой приглушили. Так как Вовка решение проблем взял на себя.

То есть он еще в феврале все «взял», а вот когда наступили каникулы, оказалось, что он без меня почему-то обойтись не может. Но раз уж в каникулы учиться можно не, то я, одевшись поудобнее, оседлал свой Опель и поехал разбираться в возникших проблемах. Однако кое-что я с удивлением узнал еще до того, как мне проблему обрисовали. Просто когда я только еще к заводу ехал, я узрел, что хорошо знакомый мне (внешне) район очень сильно преобразился: микрорайончик, известный в городе под названием «Третья площадка» просто исчез. Вообще-то это и была третья площадка, отведенная заводу под строительство жилья для рабочих, и застроена она была довольно приличными деревянными двухэтажными домиками. Там и сам Вовка жил, на улочке с «древним» названием «Стрелецкая» — но когда я повернул на эту улочку с Московского шоссе, то оказалось, что Вовка там больше не живет. И вообще никто не живет: домов там больше просто уже не было. У меня даже на секунду возникло впечатление, что я просто заблудился и свернул не туда, однако недавно выстроенный двухэтажный детский садик (кирпичное оштукатуренное здание, почему-то выкрашенное ярко-розовой краской, из-за которой его с чем-то еще спутать было невозможно) доказывал мне, что я все же не ошибся. Но домов — вообще всех домов на Третьей площадке — не было.

В легком недоумении (точнее, в состоянии полного обалдения) я все же до проходной завода доехал, меня пропустили (в охране меня и мою машину по-моему вообще все уже знали, так что мне даже пропуск свой доставать не пришлось), доехал до Вовкиных цехов. И там, зайдя к старому приятелю, проявил… некоторое отсутствие вежливости:

— Здасьте, Владимир Михайлович. Вовка, где твой дом? Куда вся улица пропала? Я вам вкусненького всякого от бабки Анны привез, а куда все это теперь девать…

— Так все дома еще в январе снесли. Посчитали, что если коммуникации все прямо через Третью площадку провести, то тут получится втрое больше народу поселить, причем всем уже нормальные квартиры выстроить по твоим проектам.

— Вовка, не мои это проекты, не мои! Это все дядька Бахтияр придумал! Но тебя же не на улицу выкинули? Рассказывай, где ты теперь живешь, я хоть жене твоей продукты отвезу…

— Шарлатан, не нервничай ты по поводу продуктов. Тут поводов понервничать и без них хватает. Думаешь, Владимиру Михайловичу просто делать нечего и он будет ждать…

— Ой, извините, Владимир Михайлович, это я от обалдения некоторого. Все, забыли про пирожки, рассказывайте, что за проблема-то возникла? Кто начнет?

— Ну давайте я, — начал товарищ Мясищев. — Видите ли, Володя… извините, забыл. Видишь ли, Вовка, мы проект самолета уже подготовили и собрались было уже его в металле изготавливать. Но возникла небольшая проблема с технологиями. Так получилось, что мы лишь во вторник выяснили, что здесь, на заводе, просто нет нужного оборудования для изготовления деталей в соответствии с технологическими картами, а производство их по обходной технологии резко снижает их прочностные характеристики.

— Понятно. А теперь, Вовка, ты, а то я вообще ничего не понял. Что за проблема-то?

— Чего уж тут непонятного? В ВИАМе предложили Владимиру Михайловичу сплав новый для самолета использовать, для каркаса. На Павловском автобусном из этого сплава каркас для кресла сделали, в ВИАМе все прочностные и усталостные характеристики проверили: все просто идеально выходит. То есть у них вышло, а когда мы из этого сплава стали детали точить, то оказалось, что и прочность чуть ли не вдвое ниже получается, а по усталости я-то проверить не могу, что что-то мне подсказывает, с ней вообще караул будет. Но у нас нет на заводе пресса на две с половиной тысячи тонн, и я уже не говорю, что там потребуется больше полусотни пресс-форм.

— А артель на Мызе? Скажи сестре, она там все закажет.

— Во-первых, наш завод деньги на такой заказ точно не выделит, а во-вторых, пресса-то все равно нет!

— Ну и зачем так орать? В Иваново обещали, что в марте пятитысячник в Шахунью отгрузят, то есть наверное уже отгрузили.

— Вовка, а у нас-то город не Шахуньей называется, а Горьким! И даже если пресс и отгрузили, то когда его там поставят и запустят? Летом? А мне в план воткнули выпуск опытного изделия не позднее мая! Точнее, поставку его на стапель.

— Все равно не повод орать. Скажу Маринке сам, раз ты с сестрой общаться не желаешь, формы она у артели закажет, ведь они и для серийного самолета нужны будут? Так что это пойдет в счет оборудования авиазавода тамошнего. А для опытной машины все детали откуют автобусостроители. Кстати, сам бы мог с отцом об этом договориться.

— Он всего лишь мастер цеха, причем кузовного…

— Вовка, а я сколько раз говорил: если вам что-то нужно, вы просто говорите, что это нужно Шарлатану — и люди все вам сделают. Потому что все в курсе: если нужно Шарлатану, значит это нужно стране, товарищу Сталину лично нужно.

— Вот сколько я тебя знаю, но все равно привыкнуть не могу к тому, какое ты трепло. Ну как ты не поймешь: отец на тебя ссылаться не может! Он во-первых, тебя и не знает почти, а во-вторых, за другого человека решения принимать… а вдруг человек решит иначе?

— Вот сколько я вас с сестрой знаю, вы такими же перестраховщиками и остаетесь. Я хоть раз на твоей памяти отказывался от чужих решений, если люди на меня ссылались?

— А если решение неверное?

— Еще раз повторяю, в сотый раз уже или в тысячный: никто не может принимать только верные решения. И если решение будет неверное, то я понимаю, что человек просто ошибся. То есть старался сделать хорошо, но у него не получилось. Однако только за то, что человек старался, его нужно поддержать — и взять его вину на себя. Сам знаешь, мне-то никто ничего за ошибки не сделает, а тому человеку просто будет немного стыдно за то, что он самого меня подставил и в следующий раз он постарается уже не ошибаться.

— Но ты же рискуешь…

— Если человек — сволочь, то он очень скоро об этом сильно пожалеет. И все сволочи в области об этом тоже знают, так что риск минимальный. У тебя чертежи всех пресс-форм готовы?

— Нет, только чертежи самих деталей. Но несколько комплектов чертежей, так что если тебе нужно…

— Давай их сюда, я сам с артельщиками про формы договорюсь. Там народ грамотный и опытный, по таким чертежам формы изготовить сумеют. И отправят их к нам на автобусный… тебе куда готовые детали привозить? Сюда или сразу в сборочный?

— Сюда, планер мы будем в нашем старом ангаре собирать.

— Если я тебе все поковки в апреле привезу, в мае самолет соберете?

— Даже пытаться не стану. Не раньше июля, причем в конце июля.

— Я Маринке-то скажу, что ты меня на день рождения без подарка хочешь оставить!

— А она мне уже ничего не сделает! Маринка сказала, что она и из обкома уже уходит в мае и вообще куда-то переезжать собралась. Кстати, она тебе не говорила куда?

— Не говорила, и ты ее не спрашивай. Потому что я и так знаю куда. Владимир Михайлович, что была единственная проблема?

— Не совсем, но в отношении производства пока новых мы не увидели. Скажите… Шарлатан, скажи, у вас тут все проблемы так легко и быстро решаются?

— Если бы все проблемы так решались, мы бы уже при коммунизме жили. Но иногда некоторые решить выходит относительно быстро, по-родственному. В конце концов Вовка мне вообще племянник четвероюродный…

— И пятиюродный прадед!

— А вот это Маринка доказать не смогла еще, так что пока что, племянничек, заткнись и слушай старших! С материалами, комплектующими проблем нет?

— Вроде нет. Стойки шасси я, правда, в Коврове на экскаваторном заказал, но они гарантировали, что в начале июня уже их нам поставят. Да, я им сказал, что оплата работы через тебя пойдет…

— Ну наконец-то! Не прошло и… сколько мы тут с тобой знакомы, лет пять, больше? Вот столько и не прошло, а ты уже потихоньку осваиваешь высокое искусство шарлатанства! Да, Владимир Михайлович, я вот еще что просить хотел: а у вас самолетик хоть примерно в техзадание укладывается?

Апрель выдался прохладным, но все же достаточно теплым для того, чтобы все в полях посеять и посадить. А вот май получился уже жарким, и не только в отношении температуры на улице. Седьмого мая в Кишкино рано утром приехала «временная физичка», о которой я уже почти и забыл как о страшном сне, и еще перед началом первого урока отвела меня в уголок и сообщила:

— Шарлатан, некоторым людям кажется что определенные твои физические знания могут сослужить хорошую службу отечественной науке. Надежда Ивановна уже в курсе, так что садись иди в мою машину и мы с тобой кое-куда прокатимся. Довольно далеко, но к вечеру обещаю вернуть тебя домой. Если ничего серьезного не произойдет, но все же такое вряд ли случится…