Шарлатан 2

Глава 2

В Ворсме, как и в Кишкино, металлургические заводики остановили. Но ворсменский завод вообще не закрыли, а перестроили: все же в области довольно много где народ повадился руду относительно недорого добывать, а централизованных поставок металла на все нужды области всяко не хватало и товарищ Киреев (который уже стал первым секретарем) перестройку завода активно поддержал. Ведь завод в Ворсме изначально был «артельным» (как и наш, деревенский), а у артелей определенная «свобода рук» имелась — так что четыре домны разобрали и выстроили (большей частью из кирпичей разобранных домн) две новых. Но уже не по восемь кубов, и не по десять, а сразу по тридцать с чем-то: именно при таком размере, по расчетам каких-то металлургических специалистов, эффективность этих печей становилась сравнимой со старыми (правда, работающими без кислорода). Но пока еще в стране много печей кислорода понюхать не успели, так что смысл в строительстве все же имелся.

Для этих двух печей на турбинном (где отдельный цех давно уже массово газоразделительные установки выпускал) изготовили новую кислородную машину, которая не только домнам кислород в достатке обеспечивала, а еще и новенькие, уже кислородные конвертеры запас нужного газа всегда имели. А так как новые печи по предварительным расчетам стали могли дать куда как больше, чем в состоянии был потребить Павловский трубный завод, то в Ворсме и свои прокатные машины поставили. Одну — типа павловской, на ней арматуру для железобетона катали. А другую — совсем новую, на ней катали листовое железо. Проще говоря, жесть, причем меньше миллиметра толщиной — и вот с ней была единственная проблема: маловато ее завод сделать мог. Потому что это железо сразу шло на два очень нужных производства, и первым был цех по выпуску железной кровли. Но там производилась не какое-то там «кровельное железо» (так как цинка на завод не поступало), а что-то вроде металлического шифера, причем, воспользовавшись «заделом» Павловского трубного, листы сразу покрывались эмалью. Да, не очень-то дешевенькая кровля получалась, но зато практически вечная, и спрос на продукцию был очень высоким: с войны в деревнях и селах у народа запас денег образовался более чем приличный.

А вторым потребителем листа стал завод уже генераторный, и пока он металла потреблял довольно немного: из него делали корпуса пылесосов. А немного завод металла потреблял потому, что пылесос оказался в производстве изделием куда как более сложным, чем я себе представлял. И на генераторном заводе его целиком вообще сделать не смогли, так что — несмотря на то, что я пытался нарисовать «самую технологичную конструкцию» — честь деталей делалась на других заводах. А точнее — если учесть, что производство пылесосов было оформлено как «артель инвалидов» — на пылесосном производстве изготавливался только корпус, да и то не целиком: например, полусферическую «задницу» пылесоса делали на двадцать первом заводе. Не целиком, только заготовку там делали — но чтобы ее сделать, требовался мощный пресс, который на авиазаводе был, а на турбинном такого не было и быть не могло. Эту «задницу» заводские конструкторы «взяли» с моего первого эскиза: у нас в семье было несколько поколений пылесосов «Чайка» и я сначала нарисовал тот, который еще мои родители (из «прошлой жизни» купили, когда я еще младенцем был), но оказалось, что нарисовал я «довоенный германский пылесос» под названием «Erres», что меня, впрочем, и не удивило.

А вот «передницу» и сам корпус пылесоса на заводе взяли со второго моего эскиза, на котором я попытался изобразить уже «Чайку-3»: все же простой цилиндрический корпус делать проще, чем «рыбообразный». И все детали сейчас делались металлическими, включая переднюю крышку. Но даже корпус пришлось делать на двух заводах, а шланг делался вообще на третьем: каком-то горьковском заводе резинотехнических изделий делали гофрированную трубку со вставленной в резину стальной пружиной, а потом уже в ворсменской артели (не пылесосной) тетки эту трубу оплетали прочными нитками из вискозы. А все щетки-насадки производились еще какими-то артелями, что же до пульверизатора (в необходимость которого истово верили все, кто с разработкой пылесоса хоть как-то был связан), его частью делали в Горьком на радиотехническом заводе (то есть карболитовый корпус пульверизатора там делали — и оттуда же выключатели для пылесосов забирали), а частью (замки и насадки) — а «ножиковой» артели имени Чкалова в Грудцино, и там же делали замки, которыми крепилась полусферическая крышка пылесборника.

Мотор для пылесоса (все же с медными обмотками) делался, понятное дело, на генераторном заводе, и сделали его «под размер пылесоса», поэтому получился он страной мощности в пятьсот тридцать ватт. А турбинку (тоже жестяную) делал, что было понятно, завод уже турбинный. В общем, «социалистическая кооперация в действии» получилась, но пока что она работала даже не в полсилы, а скорее в четверть, а то и на десять процентов: производство ограничивалось наличием алюминия для пылесосных труб. Их, конечно, поначалу попытались тоже из железа сделать, но оказалось, что железные получаются слишком тяжелыми и вдобавок они почему-то паршиво держатся на трении когда пылесосом пыль убирают. А алюминиевые со всех сторон выглядели лучше стальных, но пока с ним в стране были серьезные проблемы. И тут помочь даже сам товарищ Киреев ничем не мог, хотя он и счел выпуск пылесосов очень важным и нужным для страны делом…

Для меня вся эпопея с производством пылесосов стала хорошим уроком того, что сделать что-то посложнее табуретки на одном заводе — дело практически невозможное, и для всего требуется не самая простая производственная кооперация, которую тоже нужно заранее предусматривать и организовывать. То есть я могу что угодно напридумывать, а вот произвести придуманное может оказаться настолько непросто, что никто с производством и связываться не захочет, даже если вещь всем покажется очень нужной и полезной. С пылесосами как-то проскочило, да и то большей частью благодаря «родственным связям»: двадцать первый завод подключился благодаря Вовке, резинщиков тоже через чью-то родню подключили, а радиотехников вообще через товарища Киреева «кооперировали», причем ссылаясь на меня — человека, которого уважает лично товарищ Сталин (и который просто пока непосредственно к Сталину для решения столь пустячного вопроса не обратился, надеясь на благоразумную помощь местных властей). Но даже после этого артель в сутки выпускала всего десяток пылесосов, так как никакие родственные связи не могли родить дополнительный алюминий: это же не железо и даже не медь, его в самодельной печке не сваришь…

Май выдался довольно теплым — но и не самым дождливым. То есть дождики-то потихоньку капали, а девятого и особенно двадцать пятого мая вообще ливни прошли, причем двадцать пятого такой, что молодую траву всякую просто в землю вбивал. Но на траву всем было плевать, понятно, что вскоре поднимется — а вот рассаду капусты последний майский ливень попортил знатно. И это было обидно тем более, что впервые в Грудцинском колхозе капустные поля засадили рассадой, выращенной в теплицах — то есть капустки уже довольно большими вырасти успели. Впрочем, колхозный агроном сказал, что капуста все же оклемается — но на всякий случай попросил колхозников «домашнюю» рассаду (то есть остатки ее) пока не выкидывать: если «отдельные растения и пострадали, то можно будет их и заменить».

Но по большому счету в деревнях колхозникам было на капусту в поле плевать: для себя все ее на огородах посадили, поле исключительно для «сдачи продуктов государству» сделали, так что «не плевать» на него было только самому агроному: он провел «эксперимент» и вывалил на это поле весь отработанный ил с двух «биореакторов», а еще и торфа туда подсыпал и томас-шлака. Потому что на этом конкретном поле еще в прошлом году урожай был таким, что даже плакать не хотелось…

А народ больше всего волновался по поводу новой электростанции: ее выстроили уже совсем к деревне близко, напротив остановки узкоколейки (чтобы топливо было проще завозить), а так как станция было уже «мощной», то рядом кишкинцы выкопали еще и небольшой пруд-охладитель — и все внимание теперь было приковано не к самой электростанции, а к пруду. Совсем небольшому, сотки в три всего — но в него мальчишки выпустили мальков карасей и все ожидали, что раз воду в пруду электростанция подогревает, то рыба в нем расти будет очень быстро. Понятно, что с трех соток пруда рыбы много не наловить, но вот как «эксперимент на будущее» этот пруд всем в деревне был очень интересен. Даже Надюхе (которая, собственно, и инициировала заселение пруда карасями): она мне сказала, что «подумывает об обустройстве большого пруда для школы». Ну да, в школе детишек теперь уже очень много развелось (и интернат достроили до «плановых» трех этажей, и школу подняли на этаж — и теперь зимой там уже заметно больше сотни старшеклассников обучалось, а кормить такую ораву одними кашами и кабачками было не очень правильно. Ну, еще яйца со школьного курятника на кухню поступали, но одно яйцо на школьника раз в три дня — это явно недостаточно.

В связи с увлечением деревенских рыборазведением (большей частью, конечно, в виде «наблюдения за процессом») я позвонил Маринке. Она, конечно, пока еще большей частью дома с дочкой сидела, но уже и работой все же занималась: декрет-то для служащих в стране составлял всего сорок восемь дней после родов, так что оказать мне «непосильную помощь» она, в принципе, могла. Примерно тем же способом, каким она в область леггорнов завезла: по комсомольской линии с кем-то «на местах» связалась и искомое ей привели. А сейчас я к ней обратился не за леггорнами: когда я был уже «достаточно старым», рядом с нашей дачей прорвало пруд местного рыбохозяйства и в соседнее озеро «утекли» мальки, как мне соседи говорили, китайского серебряного карася. А соседи ценной информацией поделились, когда я, заметив, что их мальцы начали с озера приносить рыбешек грамм по двести-триста, причем буквально десятками, поинтересовался, «откуда дровишки». Честно говоря, я, кроме названия рыбы, ничего про нее не знал — но в свое время Маринке хватило и названия курей сообщить, так что шансы на успех были не нулевыми.

Но про рыбу я просто случайно вспомнил, и Маринке позвонил буквально «на всякий случай»: получится у нее нужных карасей найти, так и хорошо, а не выйдет — ну и плевать. Потому что я вообще-то о совсем других вещах теперь думал — но в свете прояснения проблем с пылесосами решил, что изобретать велосипед точно не буду. Тем более, что велосипед у меня уже был: отец, когда мы в Москве были, купил мне самобеглый агрегат в ГУМе. Немецкий агрегат, но не трофейный, а новенький, только что с завода. По виду — один в один «Орленок», который у меня был «в прошлой жизни», только цвета не синего, а какого-то темного сине-зеленого, и на раме название было золотой краской написано. То есть там и сиденье было другое, целиком кожаное, причем, судя по толщине этой кожи, ее с какого-нибудь буйвола содрали или вообще со слона, а сумочка с инструментом и «велоаптечкой», подвешенная сзади сиденья, была брезентовой. Впрочем, недолго она такой была: родственники из Богородска у отца ее «взяли поносить» и дня через три вернули уже в полностью кожаном виде. Решили, что в семье ходить с тряпичной сумкой — это семью позорить…

В общем, велосипед я изобретать не стал, другими «изобретениями» занялся. И очень жалел, что Лаврентий Павлович ко мне «досрочно» приехал: я почти что придумал, как еще кое-какую информацию по мирному (и не очень) атому вкорячить в «дореволюционный» текст, а он у меня «дневник» забрал, когда в нем я только по месторождениям прошелся и немного о «подземном выщелачивании» упомянул. А второй раз «случайно найти на рынке» ценный источник информации было бы в корне неправильно, так что Берия остался лишь с парой десятков страниц одной лишь «атомной геологии». А вот как прочие мои скромные знания нужным людям подкинуть, я пока не придумал. Зато придумал сразу три очень нужных в каждом советском доме бытовых электроприбора: микроволновку, фен и миксер. Придумал, мысленно со всех сторон приборы рассмотрел — и задвинул «изобретения» в самый дальний уголок сознания. Потому что понял, что запустить серийное их производство будет посложнее, чем выпуск пылесосов.

Причем о производстве очень сильно подумал, и пришел к странному выводу: проще всего в нынешних условиях было бы сделать микроволновку, так как там можно только металл использовать. Ну, почти один металл, а для прочих девайсов требовалась пластмасса, из которой в относительной доступности был один карболит — но и у него доступность было весьма относительной. Так что я свои мыслительные процессы сместил в другие области — и решил, что пока можно подумать не о благе всего народа, а только о благе семьи, а с семейным благом картина выглядела более привлекательно (в плане осуществимости): все же денег из премии родители потратили очень немного. Так что я, благополучно закончив еще в мае очередной (уже шестой) класс в школе, стал заниматься работой, которую в моем времени именовали не иначе, как «нейропрограммированием», и спустя всего несколько дней родители (вместе с дядей Алексеем, тетями Машей и Настей) и даже баба Настя решили, что нам срочно нужен новый дом.

Я же, сделав вид, что их послушался, нарисовал дом моей дочки в деревне, разве что слегка его «улучшив»: пририсовал третий, мансардный этаж, где решил обустроить себе комнату, все же жить в подвале с крошечным окошком, которое зимой почти целиком засыпалось снегом, мне уже разонравилось. Взрослые в целом мой «проект» одобрили, но все же решили, что столь важное дело нужно доверить профессионалам — и отец договорился с архитектором Ильгаровым о том, что тот и проект составит, и за строительством дома проследит. Дядька действительно архитектором был профессиональным: спустя еще всего лишь неделю он принес готовый проект, к которому даже смета была приложена. И смета меня поразила до глубины души: здоровенный кирпичный дом (в два с половиной этажа практически) должен был нам обойтись в семьдесят две тысячи! Или в семьдесят четыре, если еще некоторые дополнительные «удобства» в доме сделать. Да, я в принципе знал, что в сталинские времена жилье было недорогим, но чтобы настолько — я и предположить не мог. Хотя, если разобраться, на стройматериалы дядька Бахтияр цены-то взял «местные» — а они у нас (конкретно в Ворсме) были довольно скромными. Но я обратил внимание на то, что он все же «забыл» в смету включить перевозку этих самых стройматериалов, а это тоже должно было в определенную копеечку влететь.

И влетать начало сразу же: хотя немецкий трактор «с кузовом» МТС нам как бы бесплатно предоставило, за солярку к нему и за работу тракториста платить все же было нужно. Относительно немного, но ведь это только пока немного, пока только фундамент «укреплялся». Я немножко прикинул возможные «дополнительные затраты» и пришел к выводу, что премии нам на новый дом все же хватит, и даже денег останется на покупку автомобиля, который будет стоять во встроенном гараже — но потом-то этот дом придется обслуживать, а было похоже, что после покупки автомобиля обслуживать его нужно будет исключительно за счет грядущих зарплат взрослого населения нашей дружной семьи. И я постарался придумать, каким образом можно было бы расходы на строительство хоть как-то сократить…

Когда я пришел с результатами своих размышлений к тетке Наталье, то мне осталось радоваться лишь тому, что я сумел ее так сильно развеселить. Но ее народ все же не просто так уже седьмой раз подряд в сельсовет выбирал: тетка еще раз мое предложение обдумала, затем собрала собрание мужиков (не кишкинцев, а в Грудцино, Долотково и Фроловском) и на этом собрании мое предложение народ принял. Оба принял, а так как я еще тетке Наталье притащил сметы, оставшиеся от строительства в Ворсме, то немедленно к реализации его и приступил.

Отец, после того как я ему выложил свою идею, задумчиво мне сообщил, что меня в детстве очень мало пороли, но затем, с теткой Натальей поговорив и с архитектором нашим, взял на работе отгул и — вместе с теткой — отправился в Горький заказывать нужное оборудование. Еще с ними два милиционера из Ворсмы в город поехали, потому что тетка везла туда собранные с мужиков почти двести сорок тысяч рублей, а отец еще девяносто из «премиального фонда». Я почему все это знаю: они и меня с собой взяли, причем я в город ехал «при параде», весь увешанный орденами. Потому что, по их мнению, отказать столь знаменитому на весь Союз молодому человеку в Горьком уж точно постеснялись бы. Однако мои ордена и моя сияющая физиономия только в Сормово пригодилась, да и то лишь на проходной — а с руководством заводов (их три было) тетка Наталья договорилась вообще за полчаса (на каждом). Зато именно сормовцы все оборудование для завода кирпичного привезли в Грудцино к концу июня (и, думаю, ради этого и потрудились ударно, ведь на ящиках рабочие даже написали, что это «подарок нашему Шарлатану ко дню рождения». Ну, немного, конечно, с днюхой они подзадержались, но все равно было приятно. А в десятых числах июля первая кирпичная печка новенького заводика уже заработала.

Грудцино для строительства кирпичного завода было выбрано потому, что рядом с селом была очень хорошая глина, для кирпича очень хорошая, правда кирпич из нее получался не «традиционного» темно-красного цвета, а светло-бежевый и, по словам того же дядьки Бахтияра, на постройку многоэтажных домов негодного. То есть наш, в два с половиной этажа, из него еще строить было все же можно, а раз можно, то из него и строить начали. И строился дом исключительно быстро: дядька Бахтияр договорился там у себя, чтобы строили его немцы. Так что все строительство нам обошлось лишь в двенадцать тысяч, которые отец заплатил «за рабсилу» и тысяч в двадцать за стекло для окон, металлошифер, трубы и батареи, а потраченные на постройку «артельных заводов» деньги ему впоследствии (причем решением общего собрания «пайщиков») должны были вернуть. То есть там все вложенные средства всем пайщикам должны были вернуться в течение года, причем с учетом того, что сами пайщики изрядную часть продукции заводиков вообще бесплатно получали (как, собственно, у нас и вышло). А «Шарлатану за придумку» артельщики еще и все перевозки отдельно оплатили…

Еще «пайщики» постановили, что тетке Наталье новый дом они тоже бесплатно выстроят — ну а проект ее нового дома я дядьке Бахтияру оплатил, но там вообще копейки были. Он вообще денег за него брать не захотел, но я настоял:

— Дяденька, ты вот сам подумай: если ты будешь проекты бесплатно делать, то к тебе прибегут за такими не только все мужики района, но и из соседних районов подтянутся. Так что нужно сразу стоимость твоей работы установить, причем установить такую, о которой все знают. А узнать они откуда смогут? К нам прибегут с расспросами, к тетке Наталье. Я-то, может, и навру, мне нетрудно — а вот тетка Наталья никогда не врала и врать не станет.

— Это ты, малыш, верно говоришь. Но тогда мне нужно деньги за работу с нее брать, а не с тебя.

— Глупости говоришь, ты деньги не с меня берешь, а с артели. Артель постановила, что ей дом бесплатно встанет, значит он встанет бесплатно. Но у артели сейчас денег вообще нет, а у меня есть — и с артелью я потом уже рассчитаюсь. Кстати, а себе в Ворсме ты не хочешь нормальный дом выстроить?

— Не хочу, мне и квартиры вполне хватает. То есть пока не хочу…

Приятный дядька-архитектор нам попался, и, я бы сказал, предусмотрительный. Он до конца лета составил несколько «типовых проектов» именно сельских домов — не таких, как наш, а на одну семью, причем проекты у него были «эконом-класса»: скромный домик (полутораэтажный) в районе шестидесяти метров у него по смете получался в районе десяти тысяч (плюс-минус тысячи полторы, в зависимости от материала крыши и «дополнительных удобств»), а самый дорогой, около ста двадцати метров должен было уложиться в двадцать пять тысяч. Ну, если по отпускным ценам Грудцинской артели стройматериалов считать, а если строить не из кирпича, а из выпускаемых на Ворсменском металлургическом шлакобетонных блоков, то и дешевле.

И народ в районе к осени начал всерьез задумываться о существенном улучшении своих жилищных условий. Но пока лишь задумываться: была во всем этом деле определенная загвоздка. Не финансовая, думаю, половина колхозников с легкостью бы заплатила нужную цену, но вот почему-то советское правительство решило, что в русских деревнях крестьянину дом больше шестидесяти метров вообще не нужен. И двухэтажный дом тоже не нужен, да и вообще баловство это: людям хорошо и просторно жить. В принципе, такой запрет мог привести (а в моей 'несостоявшецся истории и привел) к очень быстрому обезлюживании деревень и сел, так что я снова надел все свои награды и отправился в Горький. Один отправился, даже матери об этом не сказав. И Надюхе (как директору школы) не сказал, что уроки прогуляю, только на всякий случай Марусе сказал, что если меня взрослые искать начнут, то пусть сразу этой глупостью заниматься перестают: я вечером вернусь. И Маруся вечером мне сказала, что обо мне только Надюха и Маня Захаровна (которая у нас была классной руководительницей) у нее спросили.

А Сергей Яковлевич меня принял (хотя, судя по его физиономии был очень недоволен, когда я к нему в кабинет зашел), мы мило побеседовали, обменялись мнениями так сказать, и даже пришли к этому, как его… к консенсусу. Настолько к нему пришли, что домой он меня отправил на своем персональном автомобиле, а семнадцатого сентября вышло постановление обкома, в котором народу сообщались очень интересные вещи. Например, в постановлении говорилось, что ветераны войны, вернувшиеся с фронта хотя бы с одной правительственной наградой, имеют безусловное право на постройку личных домов с общей площадью до восьмидесяти восьми метров (я эти цифры из проектов товарища Ильгарова взял), а семьи погибших на фронте бойцов могут жилье себе в деревнях и селах строить вообще ни на какие лимиты внимания не обращая. Необходимость постановления (в этой части, касающейся площади строения) я Сергею Яковлевичу очень подробно объяснил, и он со мной в конце разговора согласился. А вот другие части — например о том, что семьи погибших бесплатно за счет областного бюджета могут получить для новых домов отопительные котлы и всякие трубы с батареями имеют право приобретать с приличной скидкой, он уже сам придумал. И что за отказ в продаже им этих товаров работники торговли будут строго наказываться, тоже сам.

Правда, в разговоре он сначала все же поинтересовался, а уж не о своем ли новом доме я так хлопочу — но я ответил, что как лауреат Сталинской премии я вообще могу себе дворец выстроить и никто мне в этом препятствовать не может, но вот то, что в Грудцино вдовы бойцов живут в халупах, мне спокойно жить мешает. И приехал я именно, чтобы совесть свою успокоить — ну, если получится.

Получилось, но что-то мне подсказывало, что я пока еще недостаточно о благе народа волнуюсь. И насчет того, чего изобретать не стоит, я, похоже, напрасно решил. Настолько напрасно, что после того, как постановление обкома прочитал, ночью очень долго заснуть не мог. А утром, снова проинструктировав сестренку, я опять поехал в Горький. И опять при всем параде: мне очень было нужно кое в чем убедить довольно серьезны дядек. И тетенек тоже…