— Разве не все тюрьмы… делают это?
Разговариваю через силу. Слова кажутся бессмысленными и… мешают.
А вот грол, наоборот, воодушевляется. Хотя ему простительно. Он тарш знает сколько времени торчит в этом каменном мешке, наедине с гнилым трупом моего предшественника.
— О, нет! На такое способна лишь эта тюрьма! Если не сойдешь с ума в первые недели и не окочуришься раньше истечения срока наказания, то получишь свободу. — Голос Гурграха неожиданно крепнет, наполняясь злой ненавистью. — Гнилой и немощной, ни на что не годной развалиной выйдешь на волю, а там… Всего несколько дней прошло! Понимаешь?!
— Что? Что ты сказал?! — смысл фразы почему-то ускользает от моего сознания.
— Я говорю о коварстве тюрем в пространственных карманах, человечка! Время здесь течет иначе. В этих стенах проходит вся жизнь заключенного — десятилетия страданий, ужаса, безнадежья… А для его близких — семьи, супруга, друзей — всего пара недель! — голос его становится глухим и безжизненным. — Узнать, что все, что так дорого сердцу, не пропало… не исчезло, оплаканное много раз… Оно вот, рядом… Но больше тебе не принадлежит!.. Это ли не самое страшное наказание?!
Несколько минут в камере стоит абсолютная тишина. Ужасные видения, навеянные скорбной озвучкой нашей незавидной доли, проносятся перед глазами, запуская мороз по коже.
— Утешитель из тебя так себе! — цежу я.
Гурграх неожиданно смущается чуть ли не до слез, начиная бормотать, что он вовсе не планировал меня расстраивать.
— А для грола ты слишком… — я мучительно подбираю слово. Обзову “человечным” — не поймет! — …Мягкий.
— Так мы ж тут не все… повернутые. Большая часть моих соплеменников обычные. Запуганные тьмой, затюканные измененными… — Грол сильнее стискивает прутья решетки.
Да, и с полномасштабной демонизацией данной расы тоже, видимо, переборщили. Вот что значит полная изоляция целого народа и живое воображение соседей!
Хотя какие-то выводы делать рано. Может, они так здорово… маскируются, влезая в доверие!
Мысли перескакивают на насущное. Выданная гролом информация только добавляет вопросов к моему похищению. Зачем я им? Почему меня засунули именно сюда, а не в обычную камеру? И уж совсем “бюджетным” вариантом было просто прибить на месте! Не то, чтобы я стремилась к этому, просто как-то нелогично. Да еще и местное чудовище-Хранителя обязали “заботиться”... как умеет! Все это не просто? Для чего все было сделано именно так?
В этом уравнении слишком много неизвестных…
То ли бульон сделал свое дело, вернув силы, то ли надежда в очередной раз воскресла — моя личная птица феникс, блин! — но я усаживаюсь таки на своем топчане. Самое обнадеживающее — если с этой тюрьмой все обстоит именно так, как сказал грол! — что там, снаружи, еще ничего не успело произойти, а, значит...
Что это за “значит” — я еще не успела придумать. Но у меня есть… я, знания хардов, которые мне в голову впихнули, и гролл, владеющий информацией о том, как все здесь устроено…
При этом я бросаю на бедолагу такой кровожадный взгляд, что он невольно на шаг от решетки отступает и настороженно интересуется.
— Что ты задумала, человечка?!
— Пока ничего. Но времени для обдумывания плана у нас навалом. Ведь так?
— Это точно.
При таком количестве исходных, я просто обязана что-нибудь придумать! Главное — выкинуть из головы страшную картинку, как молодой, в полном расцвете сил и лет Дар выколупывает из этой темницы полубезумную жену-старуху… Меня!
Да уж, бабка из меня получится так себе… У меня и сейчас характерец не подарок, а с возрастом он точно станет сварливее и стервознее…
Мой офигевший от стрессов мозг буксует на месте, снова выдавая какую-то дурацкую чушь! Но мне становиться легче… Может, это оптимизм молодости или сумасшедшая вера в мое везение, но даже получается вдохнуть мерзкий воздух этой тюрьмы так, словно я уже на воле.
— За какую провинность ты попал в этот каземат, Гурграх?
— За предательство, — расплывчато отвечает грол.
— Связался с врагами нации и передавал им военные тайны гролов? — пытаюсь я пошутить, но Гурграх молчит. И делает это так… многозначительно, что мои брови изумленно взлетают. — Правда что ли? Да ты настоящий шпион! Как его… Штирлиц! То есть, по большому счету, ты… наш?
— Типа того. И хватит болтать… — ворчит грол. — Тебе отдохнуть нужно. Хорохоришься тут, а на саму без слез не взглянешь!
— Ладно… — укладываюсь на бок, подложив ладони под щеку. — Гурграх, еще один вопрос — кто хозяин этого каземата?
— Црагхеркат. Высший скерог.
— А попроще?
— Командующий войском. Триста лет назад он поднял бунт, убил вождя и занял его место…
Идут дни, отсчитываемые огоньком светильника.
Девять шагов вдоль решетки. Поворот. Девять шагов вдоль решетки.
Моя ежедневная “маятниковая” прогулка, на которой я уже пару десятков километров намотала. Так что грол шутливо жалуется, что от моих шныряний у него начинает кружиться голова.
Я хожу — он говорит. Рассказывает о своей жизни, о первых днях в каземате… Мы не затрагиваем политику, не давим на “больные мозоли” взаимодействия и сосуществования местных рас. Грол ведет незатейливое бытовое повествование на извечные темы. Убери магическую составляющую — и оно мало чем будет отличаться от рассказа провинциального жителя русской глубинки…
Примерно в середине “дня” является Хранитель с проверкой и приносит еду. Каждый его приход — это испытание на прочность. Потому что эта мстительная мразь никогда н ставит миску — он швыряет её так, что еда, не вываливаясь, остается внутри. Но сама миска превращается в горячий полновесный “снаряд”, который хоть и не причиняет серьезных увечий, но бьет жутко болезненно. Голень, бедро, колено, кисть… А еще мне потом приходится подбирать посудину с пола или лезть за ней под топчан.
За эти дни синяков у меня значительно прибавилось, а терпение вот-вот готово было лопнуть.
Я не обольщалась наличием довольно сносной еды: со стороны Хранителя это — уступка, которую он с лихвой компенсирует издевательским отношением.
И совсем плохо становится, когда за меня пытается заступиться грол. Это был повод отыграться еще больше, который давно ждала эта тварь. Беспрепятственно миновав решетку, словно это бесплотная иллюзия, он напал на беззащитного Гурграха.
Я кричала так, что сорвала голос: грозила, умоляла… И только когда, совсем обезумев, я стала бросаться на решетку, эта скотина меня виртуозно вырубила.
Я пришла в себя к финалу экзекуции. Мы с гролом оба валялись на полу, по разные стороны решетки.
Ухватившись за прутья, я подтянулась ближе и зарыдала — бурно, отчаянно, в голос.
— Прости… Прости, пожалуйста… Это все из — за меня…
— Глупая… глупая человечка… Ты-то тут при чем?.. Хватит плакать… Разве это достойно твоих слез? — слабым голосом уговаривал меня Гурграх, отчего я рыдала еще горше.
— Я вытащу… Я тебя обязательно вытащу отсюда!
А он только кивал и слабо улыбался.
На следующий день Хранителя я встречала, сжавшись на топчане. Тварь зашла и как-то нерешительно остановилась, настороженно глядя на меня.
А у меня от бешенства мутилось в голове. Я ненавидела Хранителя так сильно, что при его появлении что-то дикое, звериное и почти неконтролируемое внутри подняло голову и бешено оскалилось.
Миска полетела в меня, как снаряд из пращи. И если тварь ждала мой болезненный вздох, а потом очередное ползание человечки по грязному полу, то сегодняшний день для нее станет сплошным разочарованием!
— Не надо! — успевает охнуть грол, а перехваченная миска уже летит в обратном направлении.
Краем она ударяет монстра в висок, по странному стечению обстоятельств рикошетит в обратную сторону и заливает жидкой кашей бельма твари.
Жуткий рык сотрясает каменный мешок. Хранитель бросается ко мне, но распластывается на полу, запнувшись об топчан.
Меня почему-то совсем не заботит мысль, что за неловкость приключилась с существом, которое магически управляет здешним пространством! Гораздо важнее, что его голова в очень удобном для удара положении, а в руке у меня зажат булыжник, который я выковыряла из пола в углу камеры. Практически из отхожего места!
Рыча, как дикий зверь, я начинаю молотить монстра. Точно с такой же отдачей, как он бил вчера грола… С такой же мрачно-злобной ухмылкой на губах, с которой каждый день он метал в меня миску…
— Довольно! Наказание окончено! — меня до боли знакомым движением вздергивают за шкирку и отбирают булыжник. Нога шестидесятого размера пинает Хранителя, скорчившегося на полу. — Это было последнее предупреждение, Щегур. Позволишь себе еще раз нарушить мой приказ, лишу тебя силы совсем и скормлю ушимам.
— Хозяин… — скулит тварь, но резкий удар гигантского ботинка пинком отправляет монстра в стену, где он бесследно исчезает.
Я покачиваюсь в стальной хватке, как новогодняя игрушка на веревочке, и изо всех сил пытаюсь выжить, оттягивая впивающийся в горло ворот куртки.
И в один миг вдруг забываю обо всем… Потому что вместо глухого каменного тупика над тремя ступенями — открытая железная дверь…