Земский докторъ. Том 3. Санитарный поезд

Глава 7

Приехали…

От шока Иван некоторое стоял неподвижно. Не вид самого тела нагнал на него оцепенение — сколько их видел в годы обучения, — а непонимание того, что же делать дальше. Вот он, у ног лежит, Мишка Бублик, который еще совсем недавно был живой. А теперь с перерезанным горлом. И карта еще эта странная… Дама треф…

И если бы не паровозный гудок, вырвавший доктора из этой недвижимой немоты, то неизвестно сколько бы еще так стоял.

Скорее! Сообщить начмеду и коменданту! Пока поезд не уехал.

Побежал. Рассказал. Сообщили начальнику станции. Тот — в полицию. Резкие голоса, топот сапог, суета, и толпа народа возле будки.

— Поезд задерживают, — сокрушенно сообщил начмед Глушаков, после долго разговора со следователем. — Пока не разберутся с Бубликом.

— Они что, думаю, что убийца в поезде…

— Видимо да, из наших, — кивнул Глушаков. — Хотя, что за чушь? Кому он нужен этот Бублик? Тут же все и так понятно. Снюхался с каким-нибудь местным жуликом. Предложил сыграть в карты, повздорили, ну и в пылу ножичком тот его… Вот ведь напасть какая! Задерживаемся. Не хотелось бы, все-таки ждут нас, раненные ждут.

Впрочем, задержать поезд было логичным. Убийство санитара нужно расследовать. А как его расследовать, если поезд умчится в неведомую даль? А вместе с ним и подозреваемые…

Кстати, о них.

— Иван Палыч, ты видел кого-нибудь рядом подозрительного? — шепнул Глушаков.

— Нет, — покачал доктор головой. — Хотя, постой. Видел. Не подозрительного, но видел.

— Кого?

— Из наших, из раненных. Не знаю имени. Стояли на перроне, курили. Я у одного спросил — он то и отправил меня в эту самую будку.

— Как выглядел?

— Рябой такой, редкозубый.

— Узнаешь, если увидишь?

— Узнаю. А вы что, Трофим Васильевич, преступника собрались искать?

— Собрался, — кивнул тот. — Потому что чем быстрей найдем и сдадим полицаям — тем быстрее двинемся в путь. Простой, Иван Павлович, это ведь, помимо раненных, еще и незапланированный объем питания — лишний день тут, лишние объемы продуктов. А у нас все строго лимитировано, сам видел сколько у нас тушенки и прочего. Да и сидеть в вагоне с убийцей — если он правда из наших, — нет особого желания.

— Так полиция должна…

— Как же, надейся на них! — буркнул начмед, махнув рукой. — Сейчас разговаривал с одним — лениво так почесывается и еле языком шевелит. Спит на ходу! Нерасторопный. А нам быстрее нужно. Сами найдем душегуба! Пошли.

Направились к вагону. У входа к каждому уже приставили по солдатику — следить, чтобы никто не выходил. Внутри тоже стояли часовые. Прошли мимо, сухо поздоровавшись.

В лазаретном вагоне крепко пахло пОтом. Раненые, лежавшие на койках, перешёптывались, бросая взгляды на вошедших. Евгения Марковна, менявшая повязку бородатому солдату, приметив Ивана Павловича, подняла глаза, но, увидев Глушакова, быстро вернулась к работе.

Солдат-часовой у двери молча следил за всеми.

— Проветрили бы тут что ли, — проворчал начмед. — Хоть топор вешай!

— Не разрешают, — шепнула Женя, кивнул в сторону часового. — Сказали нельзя окна открывать.

Глушаков беззвучно выругался. Потом, повернувшись к своему спутнику, спросил:

— Ну, Иван Палыч, где тот раненный?

— Вон он.

Они подошли к койке, где лежал молодой парень — лицо в оспинах, редкие зубы видны даже в слабой улыбке, правая нога в лубке.

«С переломом, значит», — отметил про себя доктор.

— Вы тоже допрашивать? — увидев подошедших, догадался раненный.

— Не допрашивать, — покачал головой Глушаков. — Мы же ведь не полиция. Мы просто поинтересоваться. Тебя как вообще звать?

— Сенька я, — ответил тот, попытавшись приподняться.

Но Глушаков махнул рукой:

— Лежи, Семён. А что значит «тоже»? Тебя уже допросили что ли?

— Ага. Следователь уже приходил, — кивнул солдат.

— Вот вам и нерасторопный, — улыбнулся Иван Павлович.

— Ладно, — буркнул Глушаков. — Сеня, ты нам просто расскажи, что знаешь про Бублика. Ты доктору про «мамзель» шепнул, с которой он якобы пошел в тот сарай злополучный. Что ты видел?

Сенька кашлянул, потёр шею.

— Ну, господин доктор, я ж вам всё сказал… Курил я с Мишкой на платформе, трепались за жизнь. Он, как всегда, хвалился — то карты, то бабы. Вдруг смотрит — а у вокзала дама стоит. Красивая, в шляпке, пальто чёрное, с вуалью. Мишка аж папиросу выронил, говорит: «Сень, это судьба моя!» — и побежал к ней. Я ржу, думаю, опять врёт. Потом вижу — они в будку обходчика идут. Ну, я покурил ещё, отвлёкся на другие разговоры — а что мне, на него все время смотреть что ли? А как доктор побежал к будке, я смекнул — дело нечисто.

Иван Палыч нахмурился.

— Дама, говоришь? В шляпке, с вуалью? Лицо видел?

— Лица… не разглядел. Вуаль закрывала, да и далеко дамочка стояла. А у меня зрение уже не то. После ранения…

— Да погоди ты со своим ранением! А как же ты говоришь, что она красивая, если лица не разглядел?

— Ну дык в такой одежде, с такими плечиками — какое у нее еще лицо будет? Лицо должно соответствовать наряду.

— Ну ты эксперт женской красоты! Хорош, ничего не скажешь! — хмыкнул Глушаков. — А эта дамочка выходила из будки? Или кто ещё туда заходил?

Сенька пожал плечами, морща рябое лицо.

— Не видал, господин доктор. Говорю же — не следил. Может, выходила, может, нет. И кто входил — не знаю. Я ж не сыщик, курил себе…

Глушаков прищурился.

— А ты точно ничего не утаил?

— Да ничего, господин штабс-капитан! — Сенька заморгал. — Бублик только по пути крикнул мне, чтобы я прикрыл его, в случае если ломиться кто в будку будет. Я доктору Ивану Павловичу все сказал тогда же, мол если срочно нужен он вам, то он в будке, с мамзелью, а если не срочно, то и не беспокойте человека почем зря. Все.

Иван Палыч переглянулся с Глушаковым.

— Ладно, Семён, отдыхай, — вздохнул начмед. — Если что вспомнишь — зови нас.

— Ну, что думаешь? — угрюмо спросил Глушаков, когда они вышли в тамбур.

— Думаю, что ничего не прояснил этот Семен. Но мне покоя другое не дает — эта карта загадочная, — шепнул Иван, потирая переносицу. — Эта дама треф на теле, рядом с раной… Убийца оставил её словно бы нарочно, как метку. Подчерк, чтоб мы заметили.

Глушаков, прищурив единственный глаз, хмыкнул.

— Метку, говоришь? Может, просто в пылу драки упала?

— Вся колода в стороне валялась, а эта — прямо у него на груди. Сам видел. Вроде как намерено оставили.

— Ну, допустим. Но зачем? — начал вслух рассуждать начмед. — Чтоб нас запутать или напугать? Бублик-то шулером был, может, кто из его должников мстил? Знаешь, красиво так, с издевкой. Вот мол тебе, Бублик по горлу за обман карточный, а вот и сама карта — чтобы на том свете с чертями играть.

— Сверчок?

— Он кулон спёр чтобы долг погасить, это да, — задумался Глушаков. — Но горло резать? Кишка тонка. Да и не стал бы — на него же первого подумают.

— Мне тоже кажется, что не убийца он, но со счетов его не списываем. Проверим.

Иван Палыч покачал головой, глядя в заиндевевшее окно.

— Может, и в самом деле месть. А может быть убийца хочет, чтоб мы так думали? След путает. Вроде бы вот карта как подсказка, а Бублик в карты всех обыгрывал, значит дело в этом.

Глушаков задумался.

— А что если эта дама треф и была убийцей?

— Не понял.

— Ну вот карта — это подпись. Убийца хочет, чтоб его боялись. Или ее… Для фарту так делает. На удачу бандитсткую. Дама треф — прозвище. Или… — Он замялся, вспоминая слова Сеньки. — Или это связано с той дамой, что Бублик видел. В шляпке, с вуалью. Сенька сказал, они в будку вместе зашли. А если она и есть убийца? Та сама дама треф!

— Дама? Горло резать — не женское дело. Хотя… — Иван Павлович задумался.

— Поверь мне, дамы еще как могут горло резать! Проверить эту версию с дамой надо. Тем более, что у нас дам в поезде полным полно…

Убийство санитара стало для всего персонала санитарного поезда имени Императрицы Александры Фёдоровны удручающим событием. Стоящие повсюду солдаты только усугубляли и без того тягостное настроение.

Чтобы хоть как-то отвлечься от всего этого, а еще больше, чтобы прекратить болтовню среди персонала, начмед Глушаков приказал всем работать — и кто был в смене, и кто со смены вышел. Когда руки делом заняты, и голова о постороннем не думает.

Иван Палыч обходил послеоперационных раненых, осматривал швы, проверял повязки на воспаление, щупал пульс, делая заметки в потрёпанной тетради. И вправду помогало отвлечься.

К доктору, осторожно ступая между коек, подошла Евгения Марковна. Её светлые волосы выбились из-под колпака, а голубые глаза, обычно живые, были полны тревоги.

Она поправила фартук и, понизив голос, спросила:

— Иван Палыч… правда, что Бублика убили? В поезде только об этом и шепчутся. Раненые говорят, его зарезали… в будке.

Иван Палыч ответил сухо, не поднимая глаз от пациента:

— Правда, Женечка. Зарезали. Жандармы разбираются.

Женя замялась, теребя край фартука. Её голос стал мягче, почти шёпот:

— Страшно то как…

— Евгения, вы не думайте об этом, отвлекитесь. Убийцу найдут, уверен.

— Да как тут не думать… Переполох такой был, все бегали, а я перевязки в тот момент меняла. Шепнули, что убили кого, и все. Мне так страшно стало. Еще как назло Мария Кирилловна пропала, весь вечер ее не было нигде. Хоть она обычно всех проверяет. Без нее и вовсе страшно.

Иван Палыч замер, слова Жени о Марии Кирилловне эхом отозвались в голове. Старшая сестра милосердия, княгиня Шахматова, не была на месте в вечер убийства? Интересно…

Он отложил бинты, посмотрев на Женю.

— А вы, Иван Палыч, как держитесь? — продолжила девушка. — Вы ведь его и нашли… Переживаете, наверно? — Она шагнула ближе, будто невзначай коснувшись его локтя. Глянула в глаза. — Может, я вам чем помочь могу?

Иван Палыч замер, ощутив знакомый укол неловкости. Женечка, юная и милая, ну чего же ты, дуреха, прицепилась то? Ведь говорил же…

Доктор отложил бинты, повернулся к медсестре и, стараясь говорить деликатно, сказал:

— Евгения Марковна, вы девушка красивая, добрая, и я ценю вашу заботу. Но, вы сами знаете, у меня есть подруга, в Зарном. Анна. Я ей верен, и других у меня быть не может. Вы поймите, Женечка, я не хочу вас обидеть, но так будет честнее. Вы уж извините. Не хочу давать вам надежд на что-то большее, кроме дружеского общения в рамках нашей с вами работы.

Женя опустила глаза, её щёки порозовели, а губы дрогнули. Грусть промелькнула во взгляде, но девушка быстро взяла себя в руки.

— Понимаю, Иван Палыч, — тихо сказала она, заставив себя улыбнуться. — Анна ваша… счастливая, должно быть. Извините, если что не так. — Она кивнула, поправила колпак и, не оглядываясь, отошла к соседней койке, где лежал раненый с забинтованной ногой.

Иван Палыч посмотрел ей вслед, чувствуя укол вины, но и облегчение. Точки расставлены. Неловко конечно вышло, но это следовало сделать, пока не поздно.

Дождавшись, когда медсестра уйдет, доктор двинул в штабной вагон. Но начмед повстречался раньше — во втором лазаретном.

— Трофим Васильич, дело серьёзное, — отведя начмеда в угол, заговорил шёпотом доктор. — Информация одна поступила. Марию Кирилловну вчера вечером в лазаретном никто не видел. А ведь Шахматова должна была дежурить. Пропала… Ровно в том момент, когда…

— Ты хочешь сказать… — выпучив глаза, начал Глушаков.

— Ничего не хочу сказать и никого не подозреваю, но… проверить нужно. Сами же говорили — а что если эта дама треф и есть убийца?

— Шахматова? Княгиня? — словно пробуя на вкус эти слова, произнес начмед. — Мария Кирилловна? Горло резать Бублику? А ведь знаешь, я вполне ее в этой роли представлю. Жесткая она, порой чересчур, как крикнет на своих сестричек, так сам вздрагиваю.

— Улик прямых нет, всё косвенное. Однако же Сенька видел загадочную даму с Бубликом в последние его часы. Это раз. Карта дама треф — это два. И Шахматову никто не видел в момент убийства Бубликова. Это три. Возможно, это просто совпадение, но…

— А мотив? Мотив какой?

Иван Павлович пожал плечами, ответил:

— Поговорить нужно с ней, может и поймем мотив — если это она конечно.

— Ладно, Иван. Поговорю с ней. Сам. Но, чёрт возьми, разговор будет непростой. Она ж не обычная сестра милосердия, а княгиня. Если ошибаемся, скандал выйдет. А если правда твоя… — Он вздохнул. — Надо жандармам доложить, но сперва сами разберёмся.

— Давайте я с вами пойду? — предложил Иван Павлович.

— Давай, — кивнуло Глушаков. — Ты смышленей, деликатней. А то я боюсь наговорю чего не следует. Я ведь выходец из простой семьи, с княгинями говорить не привык!

И двинув в сторону первого лазарета, проворчал:

— С этими убийствами даже воровством салицилки некогда заниматься!

Княгиню нашли… в инфекционном вагоне! Даже часовой не захотел вести караул изнутри и опасливо стоял снаружи — боялся заразиться. Впрочем, особой заразы там и не было, почти всех больных сгрузили на прошлой станции и оставалось двое слабых, пролечившихся, которых решено было еще понаблюдать и отдать на следующей остановке.

Мария Кирилловна как раз осматривала одного лежащего больного. Рядом, к удивлению Ивана Палыча и Глушакова, стоял администратор поезда Ефим Арнольдович. Увидев вошедших, он вздрогнул, но быстро выпрямился.

— Господа?

— Ефим Арнольдович? — Глушаков прищурил единственный глаз. — Что вы здесь делаете?

Администратор кашлянул, поправляя очки.

— Так ведь… Сопровождаю госпожу Шахматову, господин штабс-капитан. После убийства Бублика… опасно одной, знаете ли, по вагонам ходить. Вдруг эти злодеи и за ней охотятся. Я решил… быть рядом.

Мария Кирилловна, закончив осмотр, повернулась к ним. Её рыбье лицо было непроницаемым, но глаза, водянистые и холодные, внимательно изучали вошедших.

— Господа, — голос её был ровным, с лёгкой хрипотцой, — чем обязана? У меня тут больные, не до пустых разговоров.

Глушаков, откашлявшись, начал осторожно:

— Мария Кирилловна, дело серьёзное. Убийство Бублика… Жандармы поезд заперли, всех допрашивают. Нам надо как можно скорее найти убийцу, чтоб порядок восстановить и дальше ехать. Для этого вот решили небольшой опрос сделать. Вдруг кто-то что-то видел, слышал… И вас тоже, с вашего позволения, хотели бы расспросить.

Иван Палыч, стоя чуть позади, добавил:

— Мы понимаем, вы заняты, но это важно. Всего пара вопросов, чтобы исключить недоразумения.

Шахматова слегка кивнула, скрестив руки.

— Спрашивайте, господа. Я не против. Но учтите, времени у меня мало. — Она бросила взгляд на больного, затем на Ефима Арнольдовича, который нервно переминался.

Глушаков, понизив голос, продолжил:

— Мария Кирилловна, вчера вечером, когда произошло убийство, вас в лазарете не видели. Ни сёстры, ни раненые. Не подскажите, где вы были?

Мария Кирилловна резко вскинула подбородок, её глаза сузились.

— Где я была? — Голос стал холоднее, с ноткой раздражения. Простой, казалось бы вопрос, преобразил даму. — Это, господа, не ваше дело. Я сестра милосердия, а не преступница. Занималась своими обязанностями. И точка. — Она отвернулась, поправляя повязку больному, но напряжение в её плечах выдавало, что вопрос ее задел.

Иван Палыч и Глушаков переглянулись. Ефим Арнольдович, кашлянув, попытался разрядить тишину:

— Госпожа Шахматова всю ночь с больными была… В перевязочном вагоне. Я могу подтвердить.

— Ефим Арнольдович, а вы что всю ночь с больными делали? — не удержался Иван Павлович.

— Так я… Не спалось! Вот и прогуливался. И видел Марию Кирилловну. Поэтому подтверждаю.

— Хм… — протянул Глушаков. — Интересно. Все время ее видели? Возле нее получается гуляли? Вокруг что ли?

— Трофим Васильевич, что вы мне хотите этим самым сказать? — с нажимом произнес Ефим Арнольдович.

— Просто интересуюсь, пытаюсь понять. Мария Кирилловна, — обратился вновь к старшей медсестре Глушаков. — Вы поймите главное — никто вас не обвиняет. Мы просто хотим…

— Полагаю, я уже ответила на ваш вопрос? Повторяться я не намерена.

«А дама заметно нервничает, — отметил Иван Павлович. — И Ефим Арнольдович тоже…»

Это было удивительно, но администратор и в самом деле нервничал и потел, словно что-то скрывая.

— Ефим Арнольдович, — сказал Иван Павлович. — При все моем уважении к вам, но вас не было вчера в перевязочном вагоне. Как и Марии Кирилловны.

Все обернулись на доктора.

— Потому что вчера мы проводили там с Трофимом Васильевичем и еще одни солдатом ревизию. Так что вы что-то не договариваете.

Шахматова побледнела, словно поняв, что ее поймали на лжи. Ефим Арнольдович тоже стал белым.

— Чего вы к ней пристали? Вы что, следователь? — взорвался вдруг администратор. — Пришли тут, допросы какие-то устраиваете!

— Ефим Арнольдович, что с вами? — удивился Глушаков. — Почему вы кричите?

— Потому что вы делаете какие-то намеки! Недопустимые намеки! Сейчас стукну вас по голове, чтобы уму прибавилось!

Он замахнулся, но Шахматова, резко повернувшись, схватила его за руку.

— Ефим, довольно! — Её голос, холодный и властный, заставил администратора замереть. Она посмотрела на Глушакова и Ивана Палыча, её лицо было напряжённым. — Хватит этой комедии. У меня есть алиби, господа. Железное. Вчера вечером и всю ночь я была… с Ефимом Арнольдовичем. Мы… встречаемся. Тайно. — Она выпрямилась, её щёки слегка порозовели, но взгляд остался твёрдым. — Довольны?

Ефим, опустив руку, густо покраснел, его очки съехали на кончик носа.

— Мария… — пробормотал он, глядя в пол. — Зачем ты… — и тут же повернулся к гостям. — Господа, умоляю, никому об этом! Это… личное. Мы не хотели, чтобы знали. Я… я правда был с ней. И ее алиби полностью подтверждаю.

Он достал платок, вытер лоб.

— Мы были тут, в изоляторе. Сюда почти никто не ходит — боятся заразиться. Тихо, безопасно… для разговоров. — Он деликатно кашлянул, поправляя очки.

Иван Палыч и Глушаков переглянулись, ошеломлённые. Такого поворота они явно не ожидали. Версия с женщиной-убийцей отпадала. Тогда…

— Вот ведь черт! — выдохнул Иван Павлович, хлопнув себя по лбу. — Я ведь забыл самое главное! Забегался, замотался — и забыл. Упустил!

— Что такое? — осторожно спросил начмед.

Доктор схватил Глушакова за рукав.

— Трофим Васильевич! Я знаю кто убийца!